Текст книги "Тихий омуток (CИ)"

Автор книги: Анатолий Шинскин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

ВНУТРЕННЯЯ БОРЬБА ВАМПИРА

Извержение вулкана – это слабое отражение

бурных подземных процессов.

Цитата из научного доклада

Мнимозина, он же Никитенко, он же Лесничий обожал похороны. Любил, когда толпы народа сбегаются обсуждать происшествие, а, главное, смотреть и дивиться. Любил суету и хлопоты подготовки. С удовольствием смеялся незамысловатым шуткам плотников, сколачивающих домовину в ЖЭКовской столярке:

 – Доски не тонкие?

 – Не боись, не замерзнет.

 – А если замерзнет?

 – Ну,  пусть жалуется.

 – Ребята, меня теща добросовестным обозвала и просила, чтоб  на ее похоронах я командовал. Гроб и все прочее. Можно будет к вам обратиться?

 – Сделаем в лучшем виде. Спроси тещу, к какому числу?

         В столярку Мнимозина принес два литра водки и положенный закусон: лучок, помидорки, огурчики,  колбаски килограмм да сальца шматок граммов на четыреста. Задержался около курилки послушать рассказ пожилого плотника, раскрасневшегося от выпитого и летней жары.

 – Подходят, а на столе, будто нет ничего. Свисают с краю то ли носки телесного цвета, то ли плоские ноги, цвета грязных носков.

        Краснолицый взглядом опытного рассказчика обвел слушателей, задержался на Мнимозине и продолжил, обращаясь к нему:

 – А в середине простыня поднята палаткой, вроде штырь из стола торчит.Стягивают женщины простыню, а там… –  плотник замолчал, достал сигарету и щелкнул зажигалкой.

     Его молодые коллеги, сглотнули разом и подались вперед, боясь пропустить, хотя бы  слово.

 –  А там раскатанный в толщину папиросной бумаги, чернявенький и усатенький, бывший толстячок и красавец-мужчина.    Раскатан в блин! – краснолицый рубанул ладонью воздух.  –  А из середины блина торчит,  –  он характерным жестом русского человека показал на согнутой правой руке, узловатой и жилистой, размеры торчащего предмета. –  Не меньше пятидесяти сантиметров!

 – Всего…  – Мнимозина хотел сказать «тридцать», но вовремя спохватился.

 – И пятьдесят не мало,  – приняв возглас за сомнение,   ответил плотник.  – Стоят мама с дочкой, пялятся в восторге на это чудо.  Дочка ногами перебирает на месте,  мама грустит мечтательно и предлагает обмыть и одеть плоского последним, типа, на сладкое. Пошла с ведром к крану за водой, а тут лампочка над жмуриком  – морг-морг-морг.  Поднимается со стола этот жмур, на дочку морг-морг, поворачивается к мамаше – морг-морг и с полуметровым торчком наперевес бросается вперед. Ну, не сволочь?! –  Краснолицый вновь посмотрел на  слушателей, которые уже и дышать перестали. –  Конечно, и мама не дурнушка. Кто спорит?  Но, далеко за сорок, а у  Иришки формы выпирают вперед и назад, аж сердце останавливается. Девушка шустрая, с биографией.  Двадцать годков, а уж Крым и Рым прошла, и на Мальдивах круто «засветилась»: самому крутому мачо, по имени Хосе, отомстила за измену – сыпнула в презерватив щепотку кайенского перца. Воя от невыносимого жжения, Хосе взобрался на ближайшую пальму и добрых два часа размахивал оттуда своим хозяйством, пытаясь охладить на ветру огнем горящие чресла.

   Тут бы и кранты Иришке, но  крутой горячий Хосе не захотел "терять лицо", мстя женщине. Объявил себя автором  придумки, расхвастал по всему побережью об острых и необыкновенно ярких ощущениях. С  его легкой руки пошла мода на экстремальный секс. Иришка круто забогатела, успевая за ночь "развесить" по пальмам до десятка орущих и размахивающих "орудиями" туземцев и туристов из Европы и Америки. Жаль, пришлось валить от прибыльного греха, когда взбунтовались и потребовали сатисфакции покинутые самцами местные красотки, – краснолицый   достал новую сигарету и, закуривая, насмешливо оглядел слушателей. – Верьте, ребята, есть женщины в русских селеньях. Короче, женщины заорали. Мама от восторга и ужаса, дочка от ужаса и обиды. А жмур, тем временем, выхватил у мамани ведро,  облил себя водой, круто повернулся, смахнув случайно предметом постояльца  с соседнего стола, улегся и затих.

         Краснолицый плотник замолчал, тонкой струйкой выпуская сигаретный дым к потолку,  задвигались, начиная дышать, рабочие.

 – Я думаю, он хотел справедливости,  – ломким юношеским голосом сказал мальчишка-практикант из ПТУ.

 – Или в очереди стоять,  в смысле, лежать за падло, – предположил отмеченный татуировками парень.

          Мнимозина быстро зашагал к выходу. Схватил  по пути толстую щепку,  зажал в зубах, чтобы не засмеяться во весь голос.

 – А он просто пошутил! – сказал Мнимозина чуть слышно. Отошел двадцать метров от столярки и повторил громко.  –  А он просто пошутил.  – И дал волю смеху.

     Из столярки Мнимозина забежал в ресторан, насладиться организацией поминок:

 – Водочки побольше.

 – Вы до песен напоминаетесь.

 – Покойный любил то и другое. Надо уважить. И помните, девушки, вкус большинства блюд зависит от количества. Например: две банки варенья вдвое вкуснее одной банки варенья, а три пирожка с повидлом втрое вкуснее одного пирожка с повидлом, – Мнимозина улыбнулся хитро-сладко, – а горькая водка превращается в мед уже на четвертой рюмке. Правда, красивая? – Он притиснул к себе толстенькую румяную раздатчицу, приподнял и легко покружил, нечаянно прихватив ладонью грудь.

          Женщина зарумянилась, расцвела удовольствием:

 – Только и обращаете на нас внимание, пока своего меда не наелись...

       Поварихи и офицантки, накрывая столы, живо обсуждали происшествие в морге,  краснея, разводили широко в стороны руки.

 – И при жизни был кобелем,  и после смерти не изменился.

 – Все они – кобели!

 Мнимозина  таял, как от сладкой музыки: с утра пошутил, весь день веселишься.

     Обожал и никогда не упускал случая Мнимозина постебаться в прощальных речах, доводя провожающих и родню покойного до слез и истерик перечислением мнимых заслуг и сногосшибательных достоинств усопшего. Сегодня особенно повезло. В продолжение траурной церемонии поддерживал и утешал тридцатилетнюю Кирюхину вдову-красавицу:

 – Да, он ушел, и его безгрешная душа уже движется по пути отмеченному ИМ,  но течение жизни в ее многоцветии и многообразии продолжается… – шелестел Мнимозина в ее ухо,  полизывая время от времени артерию, и, между делом отпил столько крови, что бедную женщину отвезли домой в полуобморочном состоянии, бледную, как стиральный порошок, да еще и забеременевшую внезапно.

          А Мнимозина сытый и довольный, окинул напоследок ряды сверкающих мрамором памятников и кованными оградами могил братков, чиновников и прочих местных воров.

 – Кладбища все более превращаются в "ярмарки тщеславия". Может быть, под блеском мрамора гниется лучше? – Вытянул из кармана ключи  к своему роскошному Лексусу и непонимающе уставился на Мерседесовский значок брелка. "Мать твою!"– только сейчас он начал вспоминать обращаемые на него в течение дня недоуменные взгляды. Мнимозина хмыкнул, оглянулся, вокруг никого не было, и засмеялся, заржал, сгибаясь пополам, во весь голос.

           Никитенко, вечно озлобленный, резкий, немногословный, прожигающий встречных завистливым взглядом глубоко посаженных черных глаз, рыбинспектор и лесничий; весь сегодняшний день был приветлив, общителен, шутлив, многословен, как… как развеселый, вечно полупьяный председатель регистрационной палаты.

           Отсмеявшись, Мнимозина начал искать автомобиль Никитенко.  Черт побери, вселившись в Лесничего, он не удосужился спросить, на чем ездит этот «блюститель государственных интересов».  Машины чиновников «слуг народа» стояли рядами, сверкая полированными кузовами и блестящими фарами. Наглядно свидетельствовали, как выгодно служить добросовестно и честно  нищему российскому народу.

           Сообразил нажать на брелок. В ответ пискнул и мигнул фарами вполне приличный белый «шестисотый». Уютный голубой салон порадовал глаза Мнимозины:

 – Парень, как будто знал…

 Рука привычно вставила и повернула ключ зажигания, а в голове вдруг зазвучал чужой голос:

 – Слушай и запомни, двуствольный. Ты сегодня веселился и отрывался в последний раз.

 –Эй, кто это? – Мнимозина прислушался к шелесту двигателя,  едва слышно работающего в режиме разогрева.

 А чужой голос снова прозвучал в голове:

 – Никитенко или, как остроумно выразился Колян, Лесничий. Не узнал? Тебя нет, Мнимозина. Я возьму твое бессмертие, но останусь собой. Я буду определять правила игры.

 – Так не бывает! – Мнимозина запаниковал, схватился за сигареты и … дальше смотрел со стороны. Пальцы уверенно взяли сигарету, щелкнула зажигалка. Это были жесты Никитенко. Грубый мужлан неторопливо опустил ветровое стекло, сплюнул на асфальт, вгляделся в обзорное зеркало и, не увидев отражения, жестко усмехнулся:

 – Так будет!

            Плавно маневрируя, Мерс выбрался на трассу и, резко прибавив,  бесшумно растворился в надвигающихся сумерках. Никитенко мчался в направлении Ряхина,  небольшого сельца на границе района, которое рыбинспектор облюбовал десяток лет назад и целенаправленно превращал в свою вотчину, выживая неугодных, подавляя слабых, отстреливая или отправляя в тюрьму строптивых, благо Российское законодательство предоставляет к тому массу возможностей.

             Строил двухэтажный особняк на живописном пригорке между лесом и рекой, прибирая  и расширяя земли и угодья. Сделал в подвале комнату для оружия, с множеством полок, ящиков, сейфом и пирамидой. Спускался туда, как Скупой рыцарь к ящику с сокровищами. Любовно оглаживал, ладонью приклады карабинов, прицеливался гранатометом "мухой" в воображаемую цель, передергивал затвор автомата, выщелкивал и вставлял обратно пистолетные обоймы. Любил оружие до самозабвения.

            Развалясь в водительском кресле,  Никитенко едва касался пальцами руля, и шестисотсильный германский монстр послушно и охотно отзывался на прикосновения.

 – Мнимозина, – мысленно позвал Никитенко. – Есть деловое предложение.

 – У меня есть выбор?

 – Нет! Слушай и запоминай.  Я хочу все, и я получу все. Ты уловил мысль?

 – Правильно Гульфик обозначил ум недостатком для вампира. Ты зарываешься, птенчик.

 – Еще раз услышу это похабное слово, умолкнешь навеки.

 – Вгонишь серебряную пулю в свои сумрачные мозги, или стрельнешь осиновым колом в полуведерное сердце. Прикольненько!

             Никитенко еще раз глянул в  зеркало и радостно засмеялся, снова не увидев отражения:

 – Слушай и запоминай, уроженец квелой Европы. Я заболею свиным гриппом, той самой испанкой, от которой вы  малахольные, помнится, дохли, как кролики. А когда увижу себя в этом зеркале, резко выздоровею, а для бессмертия найду другого придурка, посговорчивее.

 – Интересно, хи-хи, я в твоей голове.

 – А будешь в заднице, и уйдешь с навозом.

РОМАНТИЧЕСКИЙ ВЕЧЕР

Живу без радости, а еще умереть во сне...

С досадой о вечном.

 – Чердак, солома и ночь любви, – Джульетта потянулась, игриво закинула голую ногу на волосатую грудь Коляна и пошевелила горячей ступней.

 – Не возбуждай. Мы все успеем. А чердачок отличный. Позавчера  заметил, как хозяин новехонький сосновый гроб веревкой затаскивает  и решил устроить лежбище на «час страха».

             Джульетта непроизвольно вздрогнула и боязливо оглянулась. Час страха – время предрассветных сумерек,  когда в неотчетливом расплывающемся мареве становились люди-вампиры   беспомощными и уязвимыми. Не могли двинуть ни рукой, ни ногой, ни даже открыть глаза.

 – Ох, Колян, умеешь сбить настроение. А я уже готовилась насладиться воспоминаниями, как на точно такой соломе меня невинную и чистую вновь и вновь с вечера до утра соблазняли два деревенских прыщавых придурка. Думаю, солома загорелась тогда  от трения: очень энергично вы фрикционировали.

 –  Солома кружила вихрями между балок сеновала,  овсяная, колючая и пыльная. У меня потом все тело три дня  чесалось, а Гульфик натер кровавые мозоли на коленях и долго ходил враскорячку на полусогнутых.  Здесь овса не сеют, а скоро и вовсе поля похерят. Какой смысл выращивать, а потом себе в убыток продавать?  Смотрю на людей и ощущаю, порой, свою вампирскую ненужность,  настолько хорошо человеки друг друга обсасывают.

  – Будешь смеяться, у меня девчонки-инспекторши,  едва  после института, встречают посетителей, как личных врагов. За всякое возражение искусать готовы.  Непряхинск – мизерный городишко, все друг друга знают, все родня, сватья, кумовья, соседи, родственники – заходят в кабинет и встречают злобный оскал юной чиновницы.

 – Очевидно,  разделение на «они» и народ проходит по краю рабочего стола. Кстати, за каким хреном вы такие очереди перед кабинетом накапливаете? Инспекторши  кофе с подношением пьют, прически, маникюры-макияжи от скуки наводят, а в коридоре толпа ждет, волнуется?

 – Колян, я тебя разлюблю, с формулировкой "за отсутствие цинизма", читай ума и знания психологии. Но, пока не разлюбила, слушай и наматывай на свой рыжий ус. Если ко мне явится посетитель, достойный и вальяжный, и начнет качать права, – что я смогу с него взять? А за пару часов во взбудораженной очереди вальяжность и чувство собственного достоинства слетают с человечка, как перья с ошпаренной курицы, и ко мне заходит уже не посетитель, а проситель, готовый отдать, что угодно, за минутку моего строгого, но немного усталого и рассеянного внимания. Придумано не нами, но девчонки этот прием знают на отлично и применяют, даже, если за дверью всего один жаждущий приема.

 – Пошто россияне друг друга так не любят? Нахамить ближнему – это большая часть их выражения лица.

 – Озвереешь. Всякий посетитель с подношением – коробка конфет. Девчонки ноги сбили, обратно в магазин ежедневно по тридцать коробок таскать. Что тебя рассмешило?

 – Представил, как в стриптиз-баре посетители заталкивают девицам в трусы шоколадки и коробки конфет.

 – Сравнил. Там прилично прикинутые одухотворенные гламуром люди, с честно наворованным баблом, а не провинциальная шушера с оторванной от семейного бюджета замасленной и залитой горючими слезами пятихаткой. Презираю, а, порой, искренне ненавижу этих незадачливых лохов, быдло, рабочий скот, как еще поточнее выразиться, пролетариев. – Джульетта подняла руку, рассматривая растопыренные пальцы на фоне светлого слухового окна. – Смешарики сдутые. Помнишь, как в гражданскую веселились: тачанки, пулеметы; развернулись и начали работать по толпе.

 – А кто мешает? Войди в правительство с предложением отстрелять всех неимущих, за чертой бедности живущих. Чуть больше тридцати процентов населения. Уверен, в команде президента много сторонников этой идеи. Россия – страна, в которой избавились от бедности... одним росчерком пулеметной очереди.

 – Хорошая, замечательная, сногосшибательная идея, – Джульетта потянулась достала сигареты. – Прикури мне, если не хочешь пожара в своем новом убежище. Анки-пулеметчицы под рукой – по три штуки в кабинете. Рука не дрогнет, и глаз не подведет. Умницы и красавицы – достойная нам смена. Наверное, эти убогие будут протестовать, упрямиться: "Мы жить хотим, мы хотим жить хорошо, богато, счастливо" – смешные придурки. Но мы ответим: "Наступило "Время "Ч" – это момент истины – срываются маски, открываются лица и глаза. – Джульетта глубоко и жадно затягивалась, глотала дым. – В мир пришли вампиры! Можно все. На глянцево-черном жеребце лететь сквозь брызжущую кровь через пространство и время в полыхающий закат, как в вечность, в тени плаща моего рыцаря...   Путь наш бесконечен и красив...  Процесс умирания – это жизнь, и смерть – жизнь... в памяти других... Ты еще помнишь, как называл меня "боевой подругой?"

 – Не в большом восторге от тех воспоминаний.  Непосредственность "боевых подруг" порой напоминает провокацию и заставляет рыцарей хвататься за мечи.  Женщина с оружием – это  красиво, но непредсказуемо: никогда не знаешь, в какую сторону импульсивная стрельнет. Парни красиво отыгрывают последнюю сцену в спектакле жизни. А зачем? Аплодисменты зрительниц уже не достигнут их слуха.

 – А я обожаю "Время "Ч".

 – И всячески работаешь на его приближение. Романтично. Увы, когда в руках бойцов автоматы и гранатометы, вряд ли осуществимо. Даже в восемнадцатом пули летели так густо,  что всякое новое тело за день-два нашпиговывалось пулями и осколками, как сало чесноком; нога, рука, а то и голова оторвана. Здорово утомляло бесконечное перемещение из комиссара в атамана, налетчика или революционного матроса. Вечно ты устраиваешь всякого рода революции да конфликты от кухонных до всемирных, будто проверяешь своего самца на прочность. Честно, заколебался вытаскивать из передряг тебя импульсивную, авантюрную, а порой и малоадекватную. Разруливаю крутые повороты и буйные завихрения. – Колян забрал сигарету у подруги и затянулся с легким всхлипом. – Бредовая идея, но есть шанс победить.  Армия  супротив нищих и неустроенных собирается богатая: еще  Пенсионный фонд, Служба Социальной защиты  и любой другой отдел администрации. Будет из чего выбрать, в случае прицельного ответного огня, симпатичное, округлое, теплое, румяное, сладострастное тело. Не боишься стрельбы в ответ?

 – А в меня-то за что? И  ты на что намекаешь, упырь?  – Джульетта грациозно извернулась и вскочила на Коляна верхом. –  У кого пропала нужда в моем нынешнем теле? – гибко наклонилась и ловко прокусила  шейную артерию.

           Ее полные губы плотно охватили ранку, не давая  зря пролиться драгоценной жидкости. Блаженная судорога прокатилась  по телу Коляна, передалась Джульетте и слила  любовников воедино. Совместный долгий стон прокатился по чердаку, вылился через слуховое окно и страшным заполошным воем ответили дворняги в соседних дворах.

 – Развылись дуры, – Джульетта,  наклоняясь под балками, прошла к окну, выглянула и позвала. – Иди,  на Луну посмотрим.

       Колян приобнял, прижался плотно, будто ища защиты. Выдохнул в ухо:

 – Все плохо. Обложили нас.

 – Тогда я знаю, как выпутаться, – засмеялась, шутливо куснула за плечо и приложила палец к губам. – Нужно уходить огородами.

        А Колян уже тащил ее в темноту чердака. Над их головами засвистели, выкалывая щепки из балок и стропил, пули. Закрутилась под ногами и вылетела обратно в слуховое окно перехваченная и выброшенная рукой Коляна осколочная граната. В глубине двора ахнул взрыв.

 – Что это было? – торопливо накидывая на себя одежду, Джульетта высматривала пути к отступлению.

 – Скоро узнаем. Нагни голову. – неслышно ступая, Колян провел ее по чердаку, приподнял незакрепленный лист шифера, выбрался на лестницу и помог выбраться подруге.

          Пробежав два десятка метров, свернули в переулок и увидели неприметный серый Запорожец.  Сидя на капоте, насмешливо сверкал зубами Гульфик.  Во дворе оставленного дома рванул второй взрыв, сухо затрещал автомат.

 – Как ты догадался? – челюсти Джульетты подпрыгивали уже не от страха,а от возбуждения.

 Колян хохотнул в ответ и протянул  руку Гульфику:

 – Собаки завыли на секунду раньше нас, а, поскольку не залаяли, то и к бабушке не ходи,  вампир крадется, – просто объяснил Колян и обратился к Гульфику.  – Ты уже выяснил кто?

 – Мнимозина.

 – То есть ты хочешь сказать,  что мой друг, почти брат, Мнимозина, такой дурак, пытается очередью АКМа застрелить вампира, а пехотной гранатой разорвать на куски вампиршу?

 – Из Кедра.

 – Ну?

 – У него автомат  Кедр.  А мы облажались. Мнимозина  в этом тандеме оказался намного слабее Никитенко.

 – И Лесничий уже начал расчищать поляну.

 – Ну, где-то так.

         Вампиры погрузились в Запорожец. На заднем стекле играли отблески разгорающегося пламени. Колян тоскливо вздохнул:

 – Первый раз чувствовал себя  в надежном убежище на Час Страха.

ПОГОНЯ

Не спеши искать врагов. Наберись терпения, и они найдут тебя сами.

Инструкция "Как заводить врагов" Приписывается Д.Карнеги.

 – Ладно, излагай свою версию, Колян отвернулся от заднего стекла и вопрошающе посмотрел на Гульфика. – Ты у нас думающая часть команды. Тебе и карты в руки.

 – Лучше крапленые..

 – Ты другими никогда и не играл. Так в чем фишка?

             Гульфик не отрываясь смотрел на дорогу, потом протянул руку к бардачку и достал сигареты:

 – Случай, когда человеческое начало превалирует в вампире не редки. Пример, случай с Кастратом. В России явление приобретает обвальный характер: люди стали жестче, упрямее, наглее. Бедолага вампир, которому по сути нужна только кровь для питания да убежище на час страха, получает в нагрузку массу потребностей. Потребности – это обуза. Любого Диогена спроси.

 – Не умничай. Давай к делу.

 – Тело, благодаря бессмертию, думает, что получило массу возможностей для удовлетворения потребностей. Своеобразное раздвоение личности, в котором все чаще выигрывает человек, жадный до ненасытности, злой до самозабвения. И в такие жернова мы своими руками сунули нашего брата Мнемозину, который может противопоставить Лесничему, только свойственную вампирам хитрость да кое-какой жизненный опыт.

 – Четыреста лет…

 – Некоторые и в семьсот остаются влюбленными мальчишками….

 – И девчонками, – радостно засветилась на заднем сиденье Джульетта. – Коляна ни на кого не променяю.

 – Сейчас зальюсь смехом, заржу до икоты,до судорог. Одна вот также клялась. Я верил, а она зажгла, опалила и прошла мимо и теперь даже не вспоминает. А я добрый, доверчивый и все еще влюбленный, обратился в старого ворчуна и циника, и не верю ни в женщин, ни в счастье.

 – Назови ее имя, – Джульетта воинственно надула губы и приподнялась на сиденье. – Я не оставлю в ней крови.

 – В зеркало глянь, хотя... что ты там увидишь? Вот такая пустота и в моей душе.

 – Ты все еще влюблен в меня? – поразилась Джульетта.

 – Эй, хватит трепаться, – подал голос Колян. – Разбудите во мне полузабытую ревность, и тогда всем не поздоровится. Лучше развей мои сомнения, старый ворчун и циник. Краем уха я услышал слова "особая миссия" и пытаюсь разобраться, правдивы ли эти сплетни по отношению к тебе?

 – Правдивы? – руки Гульфика сжались на руле. Он тянул время, подыскивая ответ. – Нет, не правдивы. К словам "правда" и "ложь" прикладываются понятия объективность-субъективность, следовательно, то и другое в чистом виде не встречается. Вот "совесть" – она или есть, или нет. Она и определяет, когда "резать правду матку", а когда обойтись терапией.

 – Брат, – Колян пощелкал пальцами перед лицом Гульфика, – ты с кем сейчас разговариваешь?

 – Я виновата, – рассмеялась Джульетта. – Не покормила гостя, вот и несет всякую чушь.

 – За нами хвост, – буднично и без связи ответил Гульфик и резко крутанул баранку, сворачивая в переулок. Преследователь повернул следом. – Есть соображения?

 – Угадай с одного раза…

 – Лесничий?

 – Он. Дай мне руль, покажу ему одно заветное местечко, а потом договорю с тобой о правде, совести и особых полномочиях.

             Устроившись за рулем, Колян решительно направил машину к окраине. По крыше сыпануло, будто горохом. Гульфик быстро обернулся, пригнул голову Джульетты к сиденью и нагнулся сам.

 – Колян, уворачивайся, черт!

  Колян засмеялся и резко бросил машину к обочине. Мимо кабины простелила трассу реактивная граната

 – Чертова Россия, – заорал Гульфик. – Откуда столько оружия в невоюющей стране?

 – Россия всегда воюет, – радостно оскалился в ответ Колян. Чувствовалось, он наслаждается гонкой, перебрасыванием автомобиля от обочины к обочине, с полосы на полосу. – Когда нет внешних врагов,  Россия воюет с собственным народом. Просто, чтоб не терять форму.

              Колян вывернул руль вправо,  перекинул влево и утопил педаль газа в пол. Мотор взревел, и, вытащив автомобиль из заноса, помчал его полевой дорогой, перпендикулярно прежнему направлению. Широкий шлейф пыли взметнулся в неподвижном воздухе и скрыл на некоторое время беглецов. Преследователь сбросил скорость,  а Колян мчался, петляя вместе с краем обрыва, под которым   извивалась речка Вонючка, единственная достопримечательность Непряхинска.

              За очередным изгибом Колян погасил фары и, развернувшись навстречу преследователю, остановил машину. Погоня стремительно приближалась, опытный водитель не снижал скорость. Приблизился к изгибу. Колян щелкнул тумблером. Два снопа яркого голубоватого света от галогеновых фар,  ударили в глаза, ослепили  преследователя. Он еще пытался сопротивляться, рассмотреть дорогу и вырулить, но правые колеса уже провалились в обрыв. Автомобиль докувыркался почти до середины речушки и медленно погрузился крышей вниз. Погас свет под водой.

 – Ну вот и все, – Колян переключил фары на ближний свет и открыл дверцу. – Думаю, парню следует немного остыть.

 – Он погибнет? – голос Джульетты дрожал от возбуждения.

 – Выберется, даже без царапин. Подождет, пока уедем. Садись. Дадим Мнимозине шанс.

               Колян газанул с места, и помчал к городу. Приближался «час страха» и нужно было срочно где-то укрыться. Автомобиль летел к городу,  Гульфик нарушил молчание вопросом:

 – Какая машина у Лесничего?

 – Серебристый мерс…  Ах, мать твою!  – Колян  резко затормозил.

 – Езжай, все равно не успеем, – Гульфик растерянно оглядывался. – Лопухнулись.

 – Объясняй! – потребовала Джульетта.

 – Зеленый Ниссан – не серебристый Мерс, а внутри, соответственно, не Лесничий.

             Поверхность колыхнулась, под водой распахнулась дверца водителя, и плавно поднялась из глубины фигура в черном. Повернулась лицом в сторону берега и, не шевельнув ни рукой, ни ногой, быстро двинулась вперед, всплыла по обрыву и остановилась у края.

 – Подонки! Вашу мать! – скрежетнул сухой голос. – Если бы спички изобрели на пятьсот лет раньше, мне бы не пришлось возиться с кремнем и кресалом. Сеновал бы разгорелся быстрее, а у меня было бы одной проблемой меньше.

            Он протянул руку к реке, напряг пальцы, и автомобиль всплыл, перевернулся вниз колесами и, покачиваясь, как поплавок, добрался до берега, вскарабкался по отвесному склону и остановился у ног хозяина. Вампир запрыгнул в машину, захлопнул, заблокировал двери и впал в оцепенение.

            Гульфик опустил стекло на дверце. В салон ворвался прохладный ночной воздух.

 – Предутренний туман поднимается. Ныряй в первый попавшийся переулок.

  Колян свернул в улочку, припарковал внедорожник перед палисадником, заглушил мотор.

 – Блокируйте двери!

 – Задняя запирается только снаружи.

 – Не успеем.

            Вампиры погрузились в оцепенение. "Час страха" в туманных предрассветных сумерках, когда тысячи вампиров лежат в гробах, темных комнатах, на чердаках и в прочих захоронках. Они не спят, но не могут пошевелиться, говорить, смотреть. Лежат и бояться услышать шаги смерти с осиновым колом в руках.   Черный внедорожник сам выполнил программу мимикрии. Уменьшился в размерах и поменял цвет на светло-серый.

          Обычная картинка для маленького городка. Домик на окраине, и приткнувшийся к палисадничку Запорожец.