Текст книги "Тихий омуток (CИ)"

Автор книги: Анатолий Шинскин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

ВАМПИРЫ ОБИД НЕ ПРОЩАЮТ

Манипулятор провинциального масштаба, –

большой мерзавец.

Представьте, как циничен и мерзок тот,

кто управляет всем миром.

Пошутилось на досуге

                  Витюха-мент, обманутый в лучших чувствах,   мелко, но быстро, как солист всемирно-известного ансамбля «Березка», перебирая короткими ножками,  плавно внес  свое  шарообразное тело в отделение милиции  и с порога заорал, заблажил, вываливая   злобу, дурь и несбывшиеся надежды на подчиненных:

  – Дежурный! Где дежурный? Почему я никогда не вижу на месте дежурного разгильдяя?

            Капитан Пузяков  уже давно стоял «пред   очами»  и «ел глазами начальство»,  но  Витюха еще не дозлился,  не выплеснулся и продолжал орать в пространство, поверх потеющей от страха лысой и розовой  капитанской головы…

  – Быстро! Бегом…  Сейчас и немедленно…  На цыпочках. Одна нога здесь, и здесь   же вторая,   Сантехника ко мне!    Научу подонка  разжигать демократию  и рисовать на плакатах  гласность.

  – Это..  – попытался  переключить монолог в режим диалога Пузяков и нечаянно срифмовал.  – Его нету…

  – Кого нету? Кого нету? Мозгов у тебя нету! Как нету? А куда девался?

  – Когда Коляна выпускали, уже не было,  – Пузяков изо всех сил тянул   в  стойку «смирно»  свое жирное тело, но непроизвольная дрожь  сала на груди  выдавала его волнение и страх.

  – Интересно,  –  голос  Витюхи вдруг стал спокойным и ровным. – Обшарить все и доставить.

             Торопливо прошел в кабинет, плюхнулся в кресло и, цепко ухватив трубку телефонного аппарата, набрал номер начальника областного ОМОНа.

  – Сергеич, как здоровье? Как дети? А не могли бы твои ребята провести тренировку на местности? Легкие ночные учения в Непряхинске по профилактике хулиганства. Пять человек достаточно, в масках и форме,  а то тяжеловато до народа доходит, что Родина не только по головке гладит, но может и по почкам настучать.  Коньяк,  естественно,  с  меня.

           Бросил трубку на аппарат, отозвавшийся заполошным звоном вызова, и  поднял снова:

  – Ну? Джульетта? Я не собираюсь решать твои проблемы.

  – Зато я могу решить твои, – насмешливо пропел голос в трубке. – Ты заключенного сегодня не терял?

  – У-у-у! – утробно зарычал Витюха. – Что за него хочешь?

  – Только помочь родной милиции в поимке опасного преступника, – в голосе Джульетты послышалась строгость государственного чиновника "при исполнении". – Присылай своих толстомордых к дому Палваныча.

             Витюха откинулся радостно в кресле и сразу выпрямился от резкой боли. Задрал рубаху.  Ниже пупа расплылось черное пятно, а следы зубов архитектриссы Козетты   ярко зазеленели.

  –  Сука ядовитая. Дежурный, врача и сыворотку против змеиного яда.

               Капитан Пузяков нежным движением обтер ваткой место укола на жирном заду Витюхи:

  – Вас приятно лечить, – подхихикнул шакалисто. – Обширное мягкое поле...

  – Кому проболтаешься, башку оторву, – Витюха подтянул штаны и переместился в кресло. – Обзвони владельцев магазинов, нужно два ящика коньяка: у нас сегодня антитеррористическое мероприятие. И список составь: кто дал, тех не тронем. А вот по этому реестру тронем всех.  Будут знать, как прокатывать на выборах  заслуженного вампира. –  И швырнул в сторону Пузякова  бумагу, в которой список неугодных начальнику милиции вампиров возглавлял Нотариус.

             Сантехник Васька Мотыль, постелив на теплый асфальт   дерюжный мешок,  ругал себя за мягкотелость и  старательно  затягивал гайки коробки передач на соседкиной  Шевроле.  Красотка Иришка, широкобедрая и полногрудая дочка Палваныча, подхваливая и зазывно улыбаясь,  вовсю эксплуатировала  золотые руки доверчивого поклонника,  а,  когда он пытался взять «плату натурой», шумно втягивала носиком воздух, морщилась и   безжалостно динамила.  Васька злился, покупал духи и одеколоны с экзотическими ароматами, но Иришка снова воротила нос в сторону, и Васька в очередной раз  давал себе слово «послать стерву», и снова при очередной поломке  брался за ключи.

            Никак не входила сегодня Шеввроле в его планы. Оказавшись на свободе, вдохновленный Коляном "на борьбу", бросился к приятелям. Помочь  согласились – по дружбе или за пиво – все, но Мотыль старательно пытался вколотить в головы приятелей "идейный момент":

  – Типа, ни в чье горло не впиваются, ни в чей карман не залазят, а пьют кровь из рюмочек, вроде, из бюджета, и  совесть у них спокойна.

  – А ты хочешь, чтобы совесть была беспокойна? Типа, мучились и угрызались?

  – Ну, боялись хотя бы...

  – Мотыль, давай так, – глаза друзей скучнели. – На хрен борьбу,  обойдемся пивом.

             Из-под машины торчали только ноги да изредка протягивалась рука за инструментом или запчастью.

  – Как упоительны в России… Твою мать!  – сорвавшийся с гайки ключ остановил работу, и  Васька потянулся к сигаретам и зажигалке.   –  Оно мне надо?  Она сказала: «Красивая женщина всегда найдет дурака,  который за доброе слово и теплую улыбку будет возиться с ее автомобилем.»  А я улыбнулся и спрятал свое смущение под капотом. Точно, дурак. Велел Колян убираться из города, а я "зов плоти" отрабатываю. Бить меня некому.

             Процокали по асфальту  каблучки,  и в полуметре от машины остановились высококачественные загорелые ножки в  летних туфельках на двенадцатисантиметровом каблуке.   Васька восторженно охнул, повернул голову оценить педикюр: белого перламутра черепа на черном лаке,  и сразу подвинулся к краю машины, надеясь разглядеть и внимательно изучить колени.

              Ему пришлось почти вылезти, и только тогда он увидел наконец широкие плоские чашечки над необыкновенной высоты и стройности голенями.  Но дальше загороженные от взгляда  порогом машины  начинались матовой белизны  бедра, и  Мотыль,  энергично отталкиваясь локтями и ерзая спиной по дерюжному мешку, рванулся навстречу счастью видеть.

             По мере появления головы из-под машины, он видел все выше, но  все длились и длились зовущие ноги.  На секунду остановила взгляд вишневой косточкой родинка на внутренней стороне правого бедра, и Ваське пришлось повернуться на бок, чтобы протащить  зацепившееся за кардан машины естество.  Отчаянно рванувшись вперед, он заметил мелькнувший кусочек белоснежных стрингов и замер счастливый.

            Слегка расставленные ноги призывно качнули обтянутые короткой фиолетовой юбкой плавной округлости бедра, а потом правая приподнялась,  согнулась в колене и, помедлив, подразнив, коснулась груди разомлевшего от упоительной картины сантехника.   Подошва босоножки поворошила волоски, раздвигая полы незастегнутой рубахи, придавила сосок и замерла. Острый каблук оказался на уровне солнечного сплетения и слегка придавил кожу.

  – Опа!  –  хозяйка дивных ног склонялась все ниже, и, по мере приближения ее  лица, сползала глупая улыбка с Васькиных губ, и сердце парня наполнялось холодком страха.

  –  Знаешь меня? – зеленые, красноватого оттенка широко расставленные глаза, заслонили двор, гребаную Шевроле, жизнь. За ними не было ничего. Глаза, как тонкая пограничная пелена между светом и смертью, в которую вдруг захотелось шагнуть и остаться  навсегда.

            Еще бы не знать эти глаза. В  бесконечных странствиям по кабинетам администрации неоднократно встречал и восторженно провожал взглядом  начальницу налоговой инспекции, элегантную, строгую и недоступную, а ее «девочки» доводили до отчаяния, как пылесосом высасывая деньги из неглубокого кармана сантехника.

          Утром Васька Мотыль еще сомневался, поджигать ли машину, и новенькая "семерка", возможно,   не сгорела бы перед крыльцом администрации, не поймай Васька пренебрежительную, едва заметную усмешку в этих зеленых, с коричневыми крапинками глазах.

           Заикаясь и путаясь,  попытался ответить на риторический вопрос.

  – Нет, ты меня не знаешь,  – клыки Джульетты на всю  глубину вошли в артерию. Она глубоко вздохнула и прошептала  чуть слышно.  –  Не умирай сегодня, и будет тебе счастье.

            Каблучки процокали в обратном направлении,  а около Шевроле тормознул милицейский УАЗик. Капитан Пузяков и старшина ППС Зачухрин потащили не пришедшего в сознание парня  к машине.

МЕСТЬ МЕНТА

День Милиции прошел, и

наступила Ночь Милиции.

Праздники в России

          Летние вечера в Непряхинске кто-то при попустительстве Бога срисовал с райских и подарил здешним жителям теплый неподвижный воздух, чуткую прозрачную темноту  и неназойливый звон мошкары, кружащейся в свете уличных фонарей.

                 Сегодняшний вечер в городке  наполнил своим присутствием областной ОМОН. Две машины ДПС  дежурили на дорогах, тормозя проезжающих. Ставили водителей «раком» и,  настучав по почкам, выписывали запредельные штрафы. Если за рулем оказывался вампир из Витюхиного списка,  стучали еще и по голове.

                  Две машины ППС патрулировали улицы, высматривая нелояльных, пьяных, дебоширов, хулиганов и прочих, мешающих спокойному сну горожан.  Таковыми оказывались все «встречные  и поперечные»,  и  попивающие в машинах для бодрости духа коньячок местные менты и прикомандированные ОМОНовцы руки и ноги обколотили, вбивая в головы аборигенов  начала демократии и основы модернизации.  Особо не понравившихся горожан доставляли в отделение, надевали противогаз на голову и требовали отчетливо крикнуть «Да здравствует ОМОН!»

                  В дежурной части третий час лупили  Ваську-сантехника. Претензий не предъявляли, ни о чем особо не спрашивали. Просто били, скучая мордами, заурядно, незаинтересованно,  без злости и надрыва. Начальник велел отколотить до полусмерти, ну и выполняли скучную повседневную работу, перемежая разговорами о футболе, бабах, машинах, рыбалке –  заурядные мужские  базары.    И Васька уже не боялся и не реагировал на удары: к нему пришло «спокойствие обреченного».

      Человек перед плахой в какой-то момент перестает волноваться, страшиться предстоящей казни. Перегруженная переживаниями нервная система отключается, боль и страх сменяются легкой предсмертной эйфорией, когда готов любить весь мир и своих палачей и простить им;  или усталостью и ожиданием, чтобы все скорее закончилось. Били профессионально, и давно бы смерть Ваське Мотылю, да вспыхивали яркой свечой в мозгах слова Джульетты: "Не умирай сегодня, и будет тебе счастье..." Улыбался Васька разбитыми губами и продолжал жить дальше.

    Пока "слуги Закона" перекуривали  за столиком дежурного, где рядом с телефоном 02 поместилась газетка с крупно нарезанным салом,  куски черного хлеба и бутылка "паленого" коньяка –  обычная закусь стражей порядка на дежурстве, давали  Мотылю отлежаться в камере.

                Некоторое оживление   наступило, когда  двое, под дверной косяк ростом ОМОНовцев, втащили и бросили на пол интеллигента с разбитым носом.  Мужчинка повозился, сел кое-как и, видимо, ощутив себя в безопасности в государственном учреждении,  попытался качать права:

 – Я районный Нотариус, я представляю Закон, – интеллигент провел рукавом новенького серого костюма у себя  под носом и побледнел, увидев на дорогой ткани кровавый след. – Вы ответите. Вы не знаете, с кем связа…

                Удар ногой в ухо оборвал на полуслове "Права Человека и Гражданина" и свалил Нотариуса  в партер.

 – Где вы нашли такого клоуна? – дежурный по отделу Пузяков осмотрел испачканный в Нотариусе туфель и полез в кобуру за щеткой.

 – Задержан без документов, пьяный, оказал сопротивление при задержании, – ОМОНовец, приподняв маску, подмигнул. –   Похож на киллера, разыскиваемого Интерполом.  Вот ориентировка.

 –  Серьезную рыбу поймали. Иду докладывать шефу… а это кто?

               В дежурку прокрался судмедэксперт Палваныч, глянул на распластанного Нотариуса, задрожал от страха и пролепетал:

 – Его жена позвонила Прокурору, и он велел незамедлительно зафиксировать нанесенные побои.

 – Промахнулись, ребята. Надо было и ее, – Пузяков ласково взял вздрагивающего Палваныча под руку, отвел в сторону и, дохнув перегаром, прошептал. – Составляй бумажку, но если найдешь на нем хотя бы одну царапину, будешь лежать рядом. Я понятно объяснил?

                 Палваныч закивал торопливо, потащил, суетясь, бланки из портфеля. Выхватив из кармана ручку,  принялся заполнять акт осмотра.  Пузяков, положив  руку на плечо судмедэксперта, остановил ретивый порыв и ткнул пальцем в место подписи. Палваныч торопливо расписался.

 – И еще пяток бланков, – сказал Пузяков без нажима. – Пригодятся.

  Палваныч выкатился на улицу и облегченно задышал:

 – Моя милиция меня бережет! Блин!

              В дежурке начался второй акт спектакля. В комнату вошло пузо Витюхи-мента, а следом вплыл и он сам:

 – Нотариус? Какими судьбами?  По делу или как? Задержали? Кто посмел?  Били? Быть не может? В милиции, друг мой, не бьют. Приняли за рецедивиста? Ну как можно? Такое интеллигентное лицо. Накажу, немедленно накажу всех допустивших оплошность, а вас незамедлительно доставим к семье, к детишкам.  Уж, извините наше служебное рвение.Зачухрин, машину к подъезду. Лично доставишь господина Нотариуса домой, чтоб дорогой не обидели.

              Выпроводив Нотариуса,   чокнулись коньяком, закусили салом с черным хлебом,  и «ржали» до слез,  наперебой пересказывая друг другу подробности задержания и избиения нотариуса.

 – Помогли, ребята,  – с трудом дотягиваясь, Витюха хлопал ОМОНовцев по плечам и улыбался в блаженном упоении. – Теперь год по вечерам народонаселение на улицу не сунется,  а братьям-вампирам урок:  кто сильнее, тот и главный. Никого не грохнули, надеюсь?

 – Инвалид, какой-то в «Оке» копыта отбросил. Сам виноват: костылем начал размахивать.

 – Гад, наверное, был инвалид, жалобщик и выжига, а смерть такая легкая. Главное, не зажился, – благодушно пошутил Витюха. – Палваныч  скуксится, но на инфаркт спишет.

  – Кто умер – неизвестно, за что умер – непонятно, но хорошо, что умер:  есть, чем досадить этому зануде, – подобострастным смешком поддержал Пузяков.

               Резко зазвонил телефон, и Пузяков поднял трубку. Выслушав, позволил себе матюгнуться в присутствии шефа. Все напряглись в ожидании доклада.

 – Ульи подожгли во дворе школы, – телефон зазвонил снова. – Ульи в детском саду. – Звонки раздавались один за другим, и  капитан Пузяков докладывал о все новых возгораниях ульев.

               Витюха устало опустился на стул. Ульи с пчело-комариными семьями сгорели,  и всем районным вампирам снова придется пить кровь непосредственно из обывателей, рискуя заразиться человеческими болезнями и потерять бессмертие.

 – Бегом в камеру, – в голове Витюхи созрело решение. – Посмотрите Ваську, но не бить: живой нужен.

    Зачухрин торопливо затопотел в сторону камер.

 – Готов! – на грани сознания услышал Васька басовитый голос.

 – Тогда обычная программа: выбросим поближе к дому. Типа, отпустили живым здоровым, а потом начнем расследовать, кто его грохнул по дороге.

 – А нет – живой...

 – Девять жизней в нем что ли?  Не бить и стеречь! Ферштейн?

 – Яволь, герр капитан.

ДЕД СЕМЕН

Что заставляет нас кровь из ближнего пить?

Рынок, новое мышление или, просто, –

перестали быть людьми?

Промелькнуло невпопад

 Выпроводив вампиров, Петрович выбрался на лавочку около дома.  Долго вертел в пальцах сигарету,  отломил нечаянно фильтр, бросил на землю. Достал из пачки новую и закурил. Непряхинск превратился в своеобразный омут, кишащий нечистью, для которой уже не хватало корма, и «братья» без зазрения впивались в горло  друг другу, передавая многочисленные «подхваченные» у людей болезни. Кровь из пчело-комариных ульев, как все прочие бюджетные вливания, расходились  на подпитку районной верхушки.

                По законам природы всякая популяция, достигающая запредельной численности, обречена на вымирание от эпидемии или недостаточной кормовой базы. Появление Обломка с пистолетом внесло некоторое оживление, взбаламутило омуток, но надолго ли?... Вампиры Непряхнска злобствовали и куражились над населением, будто чувствовали приближение Страшного суда. ГАИшники методично "облизывали" каждый остановленный автомобиль, отыскивая зацепку для штрафа. Как последнее средство просматривалась аптечка, и утомленный служению Безопасности Дорожного Движения гаец, победно выписывал штраф за просроченный аспирин.

 – Здорово, Петрович, –  рядом с лавочкой остановился дед Семен, давний сосед и приятель. –  Старые кости погреть выбрался? – Хищно вздрагивая ноздрями большого горбатого носа, он проводил глазами переходящую улицу полногрудую девицу и примостился рядом с Петровичем.

 – Ни дождинки, ни ветринки, ни лишней жары. – Петрович подвинулся, освобождая побольше места хорошему человеку. –  Живи,  радуйся. На девиц засматриваешься?

 – Чему удивляешься? В восемьдесят пять жизнь только начинается, а бывших танкистов не бывает. Быстрота и натиск. Огнем и гусеницами. Вперед и с песней. Расступись, красавицы, иду любимую сватать, – дед Семен делал рукой отмашку коротким фразам, и лицо его хранило серьезность,  но в затененных соломенного цвета бровями глазах прыгали веселые бесенята.

 – Так и женишься по третьему кругу

 – По четвертому,... но не женюсь. Некогда. В доме нечистая сила завелась. Третьего дня  полночи по чердаку охи, стоны и завывания слышались, а собрался посмотреть,  – во дворе очередь, вроде, из Шмайсера, и граната рванула. О, времена, блин: домовой с гранатой шухерит!

 – Погодная аномалия, – Петрович достал из нагрудного кармана очки, протер платочком линзы, навесил на нос, и глянул на деда Семена значительно. – Гроза, и сопутствующие ей атмосферные явления: гром и молния. Может быть, шаровая, что не исключено в нашем резко континентальном сухом климате.

 – Сосед, не обижайся, но ты, пока не умничаешь, похож на умного, – Дед Семен сунул руку в карман и достал горсть мелких осколков. – Из стен наковырял, и стекла в веранде повылетали. Застеклил, отремонтировал, и дубину приготовил ухватистую – нечисть отваживать. Разгоню, а там и... – девица возвращалась назад, и дед Семен привстал, не в силах отвести глаз. – Есть женщины в русских селениях.

 – Видит око, да зуб неймет, – заулыбался Петрович, радуясь возможности отомстить за обидное замечание.

 – Ладно, проехали. Я к твоей баб Тане. Говорят, она  у тебя в экстрасенсы переквалифицировалась. Дубина хорошо, но пусть и специалист посмотрит.

 – И напишет заключение, – ехидно прищурился Петрович. – Точно, мир рушится, если уже и фронтовики подобным бредням верить начали. Пенсия ветеранская. Живи и вкушай радости жизни.

 – Если бы еще пауки ее не отравляли,  – дед Семен  вздохнул и начал рассказывать. – Помнишь, летом Газовая Компания население рэкетировала. Вдвоем-втроем в дома вваливались, требовали заключать договор на обслуживание газового оборудования, показывали какую-то Филькину грамоту, грозили судом и штрафами. Весь город, сволочи, обобрали, а вызов и обслуживание, как оплачивались,  так и оплачиваются по факту.

 – Еще бы не помнить. Моя  чуть не тысячу за котел и плиту выложила, а я, бедолага, искал пятый угол, чтоб не попасть под горячую руку.

 – А мне и злость сорвать не на ком, – взгрустнул дед Семен. – Разве собаку ругнуть… или власть, будь неладна. Раз терпят этих пауков, значит в доле. Теперь придумали газовые счетчики менять. Две триста – купить, две семьсот – поставить, двести  – запломбировать. Да еще номер откололи аферюги: в начале месяца прошел по домам контролер, составил акты, дал расписаться, а в конце месяца люди приходят платить, а им объявляют: ваш лицевой счет закрыт, и этот месяц придется оплачивать без счетчика за все оборудование. Меня на тысячу наказали. – Дед Семен бросил окурок, растоптал  и сразу достал новую сигарету. Руки его вздрагивали. – Не нажрутся никак.

           Петрович с грустью смотрел на приятеля. Ветеран  Великой  Войны – восьмидесятипятилетний дед Семен выглядел, против обыкновения, растерянным и обескураженным.

 – Ты это, Семен, – Петрович посучил ногами перед лавочкой. – Наливка у меня есть, забористая.

 – Печень, мать ее, – вздохнул в ответ дед Семен. – Совсем распоясалась,  подлая. Неделю уже не употребляю.

 –  А это зря. Непьющему тяжело – порог ответственности повышается, роскошь человеческого общения сокращается. Нервы на кулак мотаешь, а негатив сбросить не на кого. Надо с печенью договариваться: хоть потихоньку, хоть по чуть-чуть.

 – Не знаю, не пьется, – дед Семен потянул из кармана пачку сигарет. – Живем в сетях. Газовики паутину сплели,  себе сосут, электрики  – себе, водяники за тухлую воду, которую через раз подают, кровь пить из людей готовы. Начал дом оформлять, чтоб внукам передать все в исправности, так и пенсия моя военная затрещала, а ведь не маленькая, – дед Семен сплюнул. – Хотел сто лет жить, а не получается. Уходить  пора. На днях гроб себе смастерил.

 – Ты б не торопился, – заволновался Петрович. – А то я один на всю здешнюю бабскую гвардию останусь.

 –  Душа не позволяет. За что воевал? Чтоб всю оставшуюся жизнь от меня подачками откупались, и в президиум сажали – с ворами рядом посидеть? Честь великая.

 – Колючий ты, Семен, хлопчик, зазубристый, а был бы поласковей с властью, глядишь и она к тебе. Иной правду-матку в глаза режет, а уткнется в стену, достанет вазелин, смажет, где надо, и опять в шоколаде. Снова режет правду-матку.

 – Все верно, Петрович, – дед Семен вытянул сигарету и щелкнул зажигалкой прикуривая. – Люди с зазубринами частенько удивляют: становятся гладкими и пушистыми, когда находят своим зазубринам достойную оплату, а надо быть  до смерти корявым и неровным, чтоб и в гроб не утрамбовывался. Последовательным надо быть даже в искривленности. Вот, где-то так. – Он оглянулся и расцвел улыбкой, поднялся на ноги. – Летит твоя баб Таня. – Оглянулся насмешливо на приятеля. –  Спрятаться уже не успеваешь.

             Баба Таня, заметив мужчин, притормозила стремительный бег, поставила на землю плетенную сумку и уперла кулаки в бока:

 – Сижу в очереди, жду, пока эти крысы помадой губы намажут,  – степенно заговорила баба Таня, но сразу же в нетерпении заперебирала ногами, и дальше зачастила скороговоркой. – Входит бабка, а ей из окошка: «Дверь закрывайте, у нас спит система!» Бабка растерялась, оправдывается, мол, за мной идут, закроют. А девка крашеная снова рычит: «Закрой дверь! Спит система работает!» Спит и работает. Бабку до инфаркта чуть не довели.  Вот молодежь.

 – Сплит-система, вроде кондиционера, – поспешил разъяснить Петрович. – А посетителей держать в страхе – психологически точный расчет: опущенные ниже плинтуса готовы любые деньги платить, лишь бы убраться поскорее из учреждения.

 – Ты, значит, их оправдываешь? Счетчик газ считает, чего проще? Нет! Послали в БТИ: принеси справку об отапливаемой  площади  – две тысячи рублей; и справку о составе семьи – два часа в очереди. Всю кровь выпили. Сами пьют и с другими делятся. Рука руку моет. Я две тысячи им выложила ни за что, и еще завтра платить, и они все делают правильно?...

 – Я... – накликавший очередную беду на свою голову Петрович, не находил слов.

  Дед Семен веселился от души:

 – А я к тебе, баб Тань. Ты, вроде как, специалист теперь по нечистой силе.

 – Даже не сомневайся, – баба Таня погрозила указательным пальцем и понизила голос. – Думаешь отчего этих девиц так закорежило в Газовой Компании?... Перекрестилась бабка, когда вошла...

 – Элементарная невежливость, – обрадовался смене разговора Петрович. – Неуважение к старшим современной моло...

 – И еще заметила, – не обращая внимания на мужа продолжила баб Таня. – Губы красят, а в зеркало не смотрятся.

 – Наловчились между делом прихорашиваться, – вновь попытался вклиниться Петрович.

 – Молчи, если не понимаешь. Не отражаются они в зеркалах, – выдержав строгую паузу, подняла сумку. – Иди, Семен, домой, я следом.

           Пламя свечи, зажженной сразу у калитки,ровным не осталось ни на миг. Язычок метался из стороны в сторону, то припадая вниз и почти затухая, то взвиваясь и коптя черным шлейфом. Дед Семен, пытаясь сохранить спокойствие, курил и внимательно следил за действиями знающей соседки, обходящей дом и двор.

 – Сам, чего думаешь?

            Не ожидавший вопроса дед Семен вздрогнул:

 – Не верю я в эти байки про нечистых. Хулиганы, думаю, или кот с домовым подрались. Кому еще шуметь?

 – Копоть к чердаку тянется. Там шумели?

 – Ну там... Домовину я себе днями смастерил. Затащил на чердак до времени.

 – Вот и оно, – баба Таня облегченно вздохнула, найдя решение. – Вместо дубины выстругай осиновый кол  и наведывайся до восхода к своей домовине