Текст книги "Сен-Симон"

Автор книги: Анатолий Левандовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

Во время перегона в лагерь Анри, полный своих мыслей, машинально остановил взгляд на затылке проходившего мимо офицера. Англичанин почувствовал, обернулся. Глаза встретились с глазами…

Боже, как тесен мир! И – отныне Анри верит в это – он родился не иначе как под счастливой звездой…

…Несколько месяцев назад солдаты его полка захватили англичанина-лазутчика. Это был ровесник Сен-Симона, молодой человек с твердой поступью и приятным лицом. Ни один мускул не дрогнул на этом лице, когда военно-полевой суд приговорил шпиона к расстрелу. Анри, пораженный хладнокровием и мужеством врага, почему-то не поверил в его вину и почувствовал к нему безотчетную симпатию. Всего за несколько часов до приведения приговора в исполнение он сумел выхлопотать у генерала Буйе отсрочку…

Отсрочка означала жизнь. Вскоре положение на фронтах изменилось, и молодой англичанин был выпущен на свободу под честное слово. И вот теперь, при столь необычных обстоятельствах, Сен-Симон снова встретился с ним…

Англичанин занимал довольно важный пост на Ямайке. Он тотчас же взял Анри на поруки и поместил его в своем доме. Декорации изменились. Французскому офицеру вернули оружие, он был окружен любовью и заботами. У хозяина Анри была очень милая жена, которая сумела внести долю романтики в почетный плен Сен-Симона. Вероятно, он стал уже забывать о своем положении, когда вдруг пришла долгожданная весть.

30 сентября 1782 года был подписан мир, по которому Англия признала независимость Соединенных Штатов.

Вскоре Анри Сен-Симон был свободен и мог располагать своею персоной по собственному усмотрению.

Много времени спустя, на родине, он подводил итоги своим американским делам и впечатлениям.

Он пробыл в Америке с 1779 по 1783 год, участвовал в пяти кампаниях, девяти морских сражениях, был дважды ранен.

Но главное не в этом.

Он увидел и познал другой мир, мир, совершенно отличный от всего, что окружало его с детства, что было знакомо ему в старой Франции.

Мир, чем-то похожий на новую Францию и все же очень отличный от нее.

Сен-Симон будет несколько идеализировать этот мир, подгоняя действительное под желаемое.

Он преувеличит религиозную терпимость Америки, забывая об «охоте на ведьм» и салемских кострах.

Он станет излишне восторгаться социальной и политической однородностью американцев, забывая об имущественном неравенстве и о рабстве негров.[16]16
  Сен-Симон вспомнит о рабстве в Америке в одном из своих последних трудов в 1824 году: «Что касается Соединенных Штатов Америки, то в Виргинии и в других южных штатах еще держится рабство негров, а в северных штатах существует многочисленный класс людей, так называемых обязанных, которые в течение срока своей обязательной работы находятся в настоящем рабстве…»


[Закрыть]

Все это естественно: социологу будет нужен некий идеал, образец, которому должно следовать во всем.

Но он никогда не забудет тех реальных людей, с которыми ночевал под одной крышей, и ту действительную обстановку, в которой приходилось жить и сражаться.

Да, они были удивительны, эти люди. Они многого совершенно не знали и не могли уразуметь. Они не понимали, что такое «податное сословие», к чему сводятся «сеньориальные повинности» и за что выплачивают «пенсии во внимание к древности рода».

Им были неведомы королевские «летр-де-каше», книжная цензура и исправительные дома для дворянских сынков.

Они жили в неуклюжих домах и плохо сколоченных хижинах, разбросанных по необозримым степям, носили простую одежду, почти одинаковую у богача и у рядового колониста, имели неотесанный, провинциальный вид.

Они не отличались начитанностью и хорошим вкусом, эти твердолобые, пахнущие потом фермеры: библия была их настольной книгой, и верили они в нее столь же твердо, как и в священное право частной собственности.

Но зато они крепко держались за те принципы, которые необходимы для их бытия. Они желали иметь самоуправление, беспрепятственно торговать, поменьше платить казне и побольше получать с покупателя, они полагали, что каждый человек стоит столько, сколько может заработать.

И они строили. Непрерывно строили, не зная помех и препятствий средневековых регламентов старой Европы. Сен-Симон удивлялся: давно ли все промышленные товары были здесь привозные, а теперь работали и ткацкие мануфактуры, и гвоздильные заводы, и металлургические предприятия.

– Мы скоро вас обгоним, мистер Сен-Симон, – не раз говорили янки, хитро подмигивая.

И он знал, что это правда.

И все чаще задумывался над тем, как претворить увиденное в жизнь у себя на родине.

ГЛАВА 6
КАНАЛ

Впрочем, если читатель думает, что, получив свободу, Анри поспешил на родину, он глубоко ошибается.

В дни плена все перечувствованное стало приносить первые плоды. И двадцатитрехлетним Сен-Симоном овладела жажда. Необыкновенная жажда деятельности. Среди различных соображений и планов его особенно захватил некий проект. Для попытки реализации этого проекта, прежде чем попасть во Францию, пришлось сделать крюк в несколько тысяч километров.

Путь Сен-Симона лежал в Мексику.

В начале 1783 года он без особых приключений высадился в Вера-крусе и оттуда направился в столицу вице-королевства.

Проект родился еще во время войны.

Постоянно находясь в разъездах и присматриваясь к жизни Штатов, Анри уловил одно на первый взгляд неприметное обстоятельство.

Между восточным и западным побережьем Северной Америки совершенно отсутствовала связь. Внутренние районы страны, покрытые лесами и болотами, были непроходимы. Сейчас это, правда, мало кого интересовало. Западные районы Америки принадлежали Испании, и отсутствие налаженных путей между востоком и западом не было проблемой дня.

Но если смотреть в будущее…

Конечно, можно было бы использовать море.

Море… Его-то Сен-Симон особенно хорошо знал. И видел все возможности перебросок по воде: они были ограничены узкими пределами Карибского моря – дальше мешала суша. Дальше шли глухие районы Центральной Америки…

Как же быть?..

Пытливый ум молодого офицера деятельно заработал. Используя перерыв в военных действиях, он взялся за книги и атласы. И вскоре нашел решение.

…Чтобы попасть из Атлантического океана в Тихий, корабль должен пройти многие тысячи лье. От Канарских островов он круто поворачивает на юг, бесконечно долго каботажит вдоль Бразилии и Патагонского побережья, пока не открывается пролив у Огненной Земли. Пролив чудовищно труден, и одолеть его можно лишь с помощью опытных лоцманов. Затем надо брать резко на север и северо-запад и снова терять время – долгие месяцы, а то и годы, прежде чем удастся достигнуть ближайшей промежуточной стоянки на Филиппинах.

Этот путь открыл в 1519–1521 годах великий португалец Магеллан, в честь которого пролив и получил свое имя. Через пятьдесят лет подвиг Магеллана повторил англичанин Дрейк. С тех пор путь освоен. И он хорош, пока нет надобности перевозить слишком часто и слишком большие грузы. Он хорош, пока не играет роли темп перевозок.

Но, находясь в Америке, Сен-Симон убедился, что темпы начинают бешено ускоряться. Теперь время – деньги. Американцы быстро пробираются к западному побережью своего континента, и, когда они его освоят, потребуются регулярные и оперативные морские рейсы. Путь Магеллана в этом случае никого уже не устроит.

Есть один и притом простой выход.

Надо прорыть канал.

Изучая на досуге географию Нового Света, Сен-Симон обнаружил, что на перешейке между Северной и Южной Америкой есть весьма узкие места. Когда-то испанец Бальбоа, перейдя через одно из таких мест, первым увидел Великий океан. Вот здесь-то и надо копать. Канал не будет особенно протяженным, затраты на его устройство с лихвой окупятся в ближайшее же время.

Так родилась идея Панамского канала.

Именно ею Сен-Симон рассчитывал заинтересовать мексиканское правительство, когда пустился в свое на первый взгляд столь неожиданное путешествие.

В то время Мексика под именем «Новой Испании» входила в состав обширной, но уже клонившейся к упадку империи. Бурбоны, сменившие в XVII веке Габсбургов на испанском престоле, смотрели на эту колонию как на самую крупную жемчужину в своей короне. Со времени Кортеса богатая страна подверглась безжалостному опустошению и разграблению. Ее коренные жители, лишенные своей самобытной культуры и подвергнутые насильственной христианизации, были оттеснены в пустыни севера, где влачили жалкое существование изгоев. Немногим лучше чувствовали себя метисы – безземельные крестьяне и пастухи – пеоны. Зато гачупины[17]17
  «Люди со шпорами», уроженцы Испании.


[Закрыть] и креолы,[18]18
  Потомки испанцев, родившиеся в Мексике.


[Закрыть] владельцы огромных гасиенд, богатых рудников и высокооплачиваемых должностей, проводили время в сладостной лени и любовных похождениях, занимаясь также азартной игрой, корридой и петушиными боями.

Если бы Анри искал экзотики, отсутствие которой так поразило его в Штатах, он бы нашел ее здесь в избытке. Уже на пути в Мехико он повидал столько, что позднее мог рассказывать годами.

…Справа и слева тянутся далекие силуэты гор, наверху нестерпимо голубое небо, а впереди быстро, как в сказке, сменяются ландшафты: пампасы, бурные заросли кустарника, кактусы, пальмы, агавы, потом селения…

…Шумные индейские рынки. Крикливо раскрашенные кабачки. Белые или красные домики с уютными внутренними дворами – патио, засаженными розами и апельсиновыми деревьями. И музыка. Всюду музыка и песни…

На улицах городов певцы играли на маримбос[19]19
  Род ксилофона.


[Закрыть] и распевали кантилены[20]20
  Старинные песни.


[Закрыть] в честь популярных героев. По вечерам в деревнях ранчерос и пеоны импровизировали стихи, подбирая к ним мелодии на гитаре.

Кругом, куда ни глянь, – танцы, краски и цветы.

Но экзотика ныне не привлекала Сен-Симона. Его мысли и чувства целиком были заняты проектом канала.

Казалось, время для осуществления своего замысла он выбрал удачно.

Удачно по двум соображениям.

Во-первых, Испания была союзницей Франции в минувшей войне. Поэтому блестящий французский офицер, представитель знатного рода, в котором имелись испанские гранды, никак не мог оказаться персоной нон грата при дворе вице-короля; его должны были выслушать внимательно и благосклонно.

Во-вторых, именно в это время весьма благоприятно складывалась общая социально-экономическая конъюнктура. Карлос III Испанский (1759–1788), увлеченный теориями французских физиократов, провел реформы, ставившие целью поднять производство Мексики. Новый вице-король, Ревилья Хихедо, в соответствии с этой политикой несколько упростил правительственный аппарат, ослабил монополии богатых гачупинов, отменил таможенные тарифы, что создавало благоприятные условия для участия Мексики в международной торговле.

Разве в подобных условиях проект канала не дополнял все эти начинания?..

Город Мехико, резиденция вице-королей и главный центр роскоши и изящества креолов, понравился Анри и даже чем-то напомнил ему далекий Париж.

Главную площадь города окаймляли величественный собор, дворец вице-короля и ратуша. К западу, мимо монастыря святого Франциска, тянулась широкая улица Калье-де-Платерос, ведшая к тополям, фонтанам и мощеным дорожкам предместья Аламеды, за которым простиралась обсаженная ивами магистральная дорога Пасео.

Каждый день примерно в пять часов от Пасео к Калье-де-Платерос двигались кареты богатых дам, одетых в китайские шелка. Их окружали всадники, чьи лошади были украшены уздечками и седлами, тяжелыми от серебра, и кожаными попонами с серебряными колокольчиками. На кавалерах были широкие сомбреро, шелковые камзолы с золотым шитьем, зеленые или синие панталоны, отделанные серебряными пуговицами, и огромные серебряные шпоры.

Вечером, сменив весь костюм, дамы и кавалеры встречались в театре или танцевали на маскараде, куда красотки являлись в желтых, голубых и пурпурных нарядах, или же проводили время в игорных домах. В квартале Тлалпаме богатые креолки, сидя рядом с нищими и ворами, ставили на карту кучу серебра и расходились после рассвета.

В целом в мексиканской столице человеку со средствами можно было развлечься не хуже, чем в столице французской.

Но все это весьма мало устраивало Сен-Симона. С деньгами у него было довольно туго, да и развлечений он не искал. А вот с делом, которое его волновало, все оказалось много сложнее, нежели он предполагал.

Даже после реформ Карлоса III административный аппарат Новой Испании оставался достаточно громоздким. В этом Анри убедился сразу по прибытии в Мехико. Прорваться на прием к вице-королю оказалось не просто. Несколько дней ушли лишь на то, чтобы установить, с какого конца надо действовать. Бесконечные камеры, аудиенсии, кабильдос, к которым обращался проситель, ожидали взяток и тянули, ограничиваясь неопределенными обещаниями. Взяток Сен-Симон не давал и наконец, потеряв терпение, стал ломиться во дворец, минуя все промежуточные звенья.

Тогда он был принят.

Дон Ревилья Хихедо, высокий сутуловатый вельможа с бледным лицом, слушал, не перебивая и не задавая вопросов. Потом долго молчал. Когда он наконец начал говорить, Сен-Симон сразу понял, что дело проиграно.

Испанец кратко обрисовал общее положение Мексики. Оно оказывалось вовсе не таким блестящим, как можно было судить по серебряным пуговицам и шпорам кабальерос. Со времени завоевания гачупинам приходилось вести постоянную борьбу с внутренними и внешними врагами.

Главную опасность представляли леперос – бедняки, которых в одних лишь трущобах столицы насчитывалось свыше двадцати тысяч. Эти люди организовывали в горах разбойничьи банды и держали под прицелом все дороги страны. Из них выходили и легендарные герои, о которых рассказывали, будто они грабят богачей, чтобы щедро одарять пеонов и мелких ранчерос. Сейчас против бандитов организована новая полиция – акордада, которой дано право распинать на крестах всех попавшихся к ней в руки, но и эта жестокая мера пока не приносит должных результатов…

Хуже всего, что даже на креолов правительство в полной мере рассчитывать не может. Эти ленивые господа тоже мечтают о независимости и в своем кругу свято чтят память братьев Авила, некогда обезглавленных за антииспанский заговор.

Если прибавить, что стране постоянно угрожают иноземцы, что англичане организуют пиратские набеги и месяцами держат в осаде многие прибрежные города, что янки, подбирающиеся с севера, отнюдь не проявляют дружелюбия (из уважения к посетителю дон Ревилья ничего не сказал о французах), то можно составить примерное представление о трудностях, стоящих перед правительством, трудностях, которые поглощают все средства Новой Испании и не оставляют ни пезо для рискованных авантюр…

Сановник выразительно помолчал.

Что же касается торговли, то ей в ее настоящем и ближайшем будущем не потребуется ни новых путей, ни новых каналов. Она вполне обеспечена тем, что есть. А заботиться о нуждах янки – вице-король криво усмехнулся – Испания не станет. Достаточно того, что она помогла им в прошедшей войне. О своих экономических интересах пусть думают сами…

Сен-Симон не стал спорить и доказывать.

Да и что мог он доказать этому самоуверенному гранду?

Ведь по-своему гранд был совершенно прав…

Юноша оплакивал несбывшуюся мечту и не догадывался, что опередил свою эпоху ровно на сто лет. Эти сто лет его идее пришлось дожидаться, пока запросы времени не вызвали ее к жизни.

Современный ученый,[21]21
  А. Гуйе.


[Закрыть] подробно разбирая историю с каналом, называет ее «чистейшей фантазией», «одной из причуд скучающего барина». Оказывается, в своем проекте Сен-Симон не учитывал конкретных условий: он хотел использовать для канала русла несуществующих рек…

С этим никто не станет спорить. Разумеется, Сен-Симон мало представлял себе реальные условия прорытия канала; понятно, он не измерял уровня океанов и никогда не видел своими глазами того места перешейка, где предлагал начать работы, а старые атласы, которыми он пользовался, пестрели изображениями несуществующих рек.

Однако что же из этого?

Да, несомненно, он был фантазером. Сейчас и всю жизнь.

Но разве в каждой из его фантазий не содержалось зерно истины? И разве не гениальнейшая из фантазий обеспечила бессмертие его имени?..

Опечаленный, но не обескураженный, молодой офицер тут же покинул Мексику и Новый Свет.

Отныне ему предстояло жить и действовать только в Старом.

ГЛАВА 7
НАКАНУНЕ

Отчизна встретила странника неласково: он вернулся на пепелище.

Родного гнезда больше не существовало.

Граф Бальтазар умер как раз в те дни, когда Анри посылал ему свои прочувствованные письма, ответа на которые так и не дождался. Мать переехала в Перонну, где у нее был небольшой домик. Братья и сестры разлетелись по разным местам.

Анри, как старший, должен был унаследовать титулы и земли отца.

Титул был налицо, а вот земли… земель не оказалось.

Не было больше величавого замка Берни.

Не было деревни Фальви.

Не было сеньории Флокур.

Не было ничего.

Все слопали кредиторы.

Наследник остался без наследства. Потомственный аристократ вынужден был отныне жить только на свое офицерское жалованье.

Итак, здравствуй, казарма… Опять все старое, так хорошо знакомое: маленький провинциальный городишко, скука, плац и муштра, бесконечная, бессмысленная муштра…

Кое-что, правда, изменилось в лучшую сторону: Американская война выделила его из толпы – он стал помощником командира Аквитанского полка и получил чин полковника. Его отмечали. В 1784 году инспектор армии Шастлу написал против его имени: «Хороший офицер». Два года спустя характеристика выглядела еще более лестной: «Обнаруживает много усердия и ума». Дело не ограничивалось словами. Если поначалу его жалованье равнялось тысяче пятистам ливров в год, то теперь подбросили еще тысячу, не считая единовременных наградных. Но самое главное, пожалуй, что он наконец обнаружил кое-кого из интересных людей, которых раньше никак не удавалось найти.

Полк стоял в Мезьере. А в Мезьере издавна функционировала военно-инженерная школа, в которой лекции по математике и физике читал профессор Монж.

Выходец из городских низов, сын простого уличного разносчика, Гаспар Монж был прирожденным гением. В возрасте шестнадцати лет с помощью изобретенных им измерительных инструментов он составил точный план родного города Бонна. Уже преподавая в Мезьере, он написал свой важнейший труд – «Начертательную геометрию», которая так поразила начальника школы, что тот даже запретил ее издавать.

В 1780 году Монж был избран во Французскую академию.

Когда Анри прибыл в Мезьер, Монж как раз заканчивал свои опыты, в ходе которых независимо от Кавендиша[22]22
  Г. Кавендиш (1731–1810) – английский физик, в 1784 году опубликовал труд, в котором определил воду как соединение кислорода и водорода и указал способ разложения воды.


[Закрыть] добился разложения воды.

Такой человек не мог не заинтересовать жадного к знаниям Сен-Симона. Юноша стал посещать военно-инженерную школу и, невзирая на свои полковничьи эполеты, сел за парту. Его пленил этот ученый с некрасивым мужицким лицом, которое так преображалось во время чтения лекций.

Вскоре Анри сблизился с Монжем.

К сожалению, период их дружбы оказался недолгим: после 1783 года, призываемый своими академическими обязанностями, Монж покинул Мезьер и окончательно переехал в Париж.

С этого дня маленький городок потерял в глазах Сен-Симона единственное, что скрашивало будни провинциальной военной службы.

И Анри стал тяготиться ею сильней, чем когда бы то ни было.

Если большую часть года он проводил в Мезьере, то зима обычно призывала в Версаль, где молодой полковник должен был дежурить при дворе. За годы отсутствия Сен Симона в Версале ничто не изменилось. С еще большей очевидностью проявлялись неспособность и слабоволие короля, еще сильнее били в глаза самовластность и взбалмошность королевы.

Вокруг Марии-Антуанетты образовался интимный кружок, душой которого стала ее любимица, графиня Жюли де Полиньяк. Эта расчетливая и алчная хищница не только обеспечила всю свою родню за счет государственной казны, но и распоряжалась министерскими креслами, точно мебелью в собственном особняке. По ее указке на посту министра финансов бережливый Неккер был заменен легкомысленным Калонном, в правление которого Франция оказалась на краю банкротства.

Новый министр предложил весьма своеобразную систему. Для того чтобы добывать деньги, говорил он, нужен кредит; чтобы иметь кредит, нужно прикинуться богатым, а чтобы выглядеть богатым, нужно много тратить.

Разумеется, тратить было легче всего, и двор с восторгом одобрил систему Калонна. Пенсии знати стали удваиваться и утраиваться. По случаю рождения дофина король подарил королеве Сен-Клу, а себе – Рамбуйе, затратив на оба дворца около тридцати миллионов ливров. Калонн, преподнося знатным дамам конфеты, заворачивал их в банкноты крупного достоинства и между делом прикарманил двадцать две тысячи на покрытие собственных долгов.

А вот с кредитами и займами дело шло туго. Пытались надавить на провинциальные штаты, но встретили отпор. Пытались заинтересовать богатых финансистов, но встретили равнодушие. Пытались прибегнуть даже к палиативам, вроде переливки золотой монеты, но это вызвало общее озлобление и даже привело к бунтам.

Между тем общественное мнение было до предела взбудоражено «делом об ожерелье».

Кардинал де Роган, представитель могущественного дома Субизов, давно был неравнодушен к королеве. Несмотря на то, что он не только не встречал поощрения, но даже был в большой немилости, прелат, человек глупый и тщеславный, не терял надежды и ждал счастливого случая. И вот летом 1785 года, казалось, случай представился.

Мария-Антуанетта страстно любила драгоценности. Зная это, придворные ювелиры Бемер и Боссан предложили ей бриллиантовое ожерелье, не выкупленное одной зарубежной принцессой и стоившее миллион шестьсот тысяч ливров. Ожерелье это пленило воображение королевы, но недавние расходы и скудость казны заставили ее воздержаться от немедленной покупки и приостановить переговоры с ювелирами. Обо всем этом проведала ловкая авантюристка, некая госпожа Ламотт. Она обратилась к влюбленному кардиналу и уверила его, будто королева, не решаясь открыто приобрести ожерелье, мечтает о посредничестве, причем наилучшим посредником может стать он, Роган. Чтобы прелат удостоверился в истинности ее слов, Ламотт устроила ему несколько ночных свиданий с одной девицей легкого поведения, очень похожей на королеву. Легковерный вельможа был в восторге. Он купил ожерелье в кредит от имени королевы и вручил его авантюристке, немедленно превратившей драгоценности в деньги. Ювелиры, не дождавшись уплаты, отправились во дворец. Все раскрылось.

Король пришел в ярость. Мудрый Верженн советовал замять дело, заставив Рогана рассчитаться с ювелирами. Но королева, желая очиститься от подозрений, потребовала гласности, не отдавая себе отчета в том, чем может гласность для нее обернуться.

В день успения кардинал де Роган направлялся в дворцовую церковь, чтобы облечься там в архиепископское одеяние и служить в присутствии монаршей семьи. С полдороги его затребовали в королевский кабинет. Здесь в присутствии королевы и хранителя печати Людовик XVI допросил кардинала и отправил его в Бастилию. Одновременно были арестованы еще несколько человек, в том числе не успевшая скрыться Ламотт и находившийся в близких отношениях с кардиналом известный авантюрист и мистификатор Калиостро.

Суд оправдал Рогана. Зрители, присутствовавшие в зале, устроили овацию судьям, а народ, толпившийся на улице, приветствовал кардинала как героя.

Кардинал де Роган никогда не был любим народом. Но, демонстрируя свою радость, парижане разных сословий показывали, что осуждают монархию. И это всеобщее осуждение было еще более грозным симптомом краха, нежели дефицит государственного бюджета, которым завершилась эквилибристика Калонна.

Полковник Анри де Сен-Симон не мог более находиться в этой обстановке. Его томила жажда деятельности, деятельности разумной и плодотворной, а здесь… Здесь все рушилось и почва уходила из-под ног. Его товарищи по Американской войне забыли прежние мечты. Одни, ударившись в мистику, сделались клиентами Калиостро и Месмера,[23]23
  Месмер – врач-шарлатан, обладавший якобы силой «животного магнетизма», позволявшей исцелять людей и производить чудеса. Особенным успехом пользовался около 1784 года, позднее был разоблачен и покинул Париж.


[Закрыть] другие бретерствовали, устраивая дуэли по каждому поводу и без повода, третьи замуровались в своих библиотеках или альковах.

А он, решив снова попытать счастья за рубежом, в конце 1785 года, даже не испросив отпуска, помчался вон из Франции. На этот раз путь Сен-Симона лежал в Объединенные Провинции Нидерландов.

Нидерланды были выбраны нашим героем далеко не случайно. Голландия была союзницей французов в прошедшей войне. Кроме того, ситуация, которая там сложилась, несколько напоминала недавнее положение в Америке.

Республика Голландия – первое в мире буржуазное государство – вырвалась из-под гнета феодализма и абсолютизма еще в XVI веке в результате победоносной революции. Но то состояние расцвета, в котором находились Нидерланды в течение столетия после завоевания свободы, давно уже кончилось. Давно уже Голландия перестала быть морским извозчиком Европы. Торговля незаметно приходила в упадок, а огромные состояния, накопленные частными лицами, распылялись в биржевой игре. Экономика страны больше не выдерживала конкуренции с английским капиталом, и прусский король Фридрих II имел все основания бросить фразу, ставшую крылатой: «Голландия – уже только лодка, плывущая за могучим кораблем».

Именно Англия играла роковую роль в событиях того периода, когда Сен-Симон прибыл в Нидерланды.

В стране назревала новая революция. Буржуазия, увлеченная либеральными идеями французских просветителей, вдохновленная провозглашением независимости Соединенных Штагов, выступила против штатгальтера[24]24
  Штатгальтер – верховный правитель Нидерландов.


[Закрыть] Вильгельма V, опиравшегося на Англию. Штатгальтер пытался окружить себя верными людьми и с помощью британского посла рассчитывал поднять мятеж против Генеральных штатов Нидерландов. Франция, естественно, тотчас же стала поддерживать голландских патриотов. Учитывая неминуемость в ближайшем будущем военных действий, французский посол по указанию Верженна стал формировать из своих соотечественников особый «батавский батальон».

В этих условиях полковник Сен-Симон оказался в Голландии как нельзя более кстати. Ибо дух Американской войны и ненависть к англичанам еще не выветрились в «солдате Вашингтона». И сражаться за свободу (хотя бы чужую) было много приятнее, чем прозябать в Мезьере или дожидаться последствий «дела об ожерелье» в Версале.

Прибыв в Гаагу, Анри сразу направился к французскому послу герцогу ля Вогюйону. Однако добраться до здания посольства оказалось не так-то просто. Улицы столицы Голландии были переполнены народом. Люди что-то горячо обсуждали, смеялись, кричали. Военная форма Сен-Симона привлекала благожелательное внимание прохожих, и на одной из площадей его едва не стали качать.

Герцог ля Вогюйон принял Анри как нельзя лучше. Дипломат школы Верженна, представитель знатного аристократического рода, он видел в молодом полковнике прежде всего человека своего круга.

Вогюйон объяснил причину оживления, царившего в Гааге. Только что Вильгельм V покинул столицу. Штатгальтер попытался поднять мятеж, а когда затея не удалась, решил уехать вместе с семьей в свой замок Лоо в Гельдерне. По существу, это было бегство. Патриоты торжествовали. Но маленькая деталь: перед отъездом жена штатгальтера, прусская принцесса Вильгельмина, имела длительную беседу с английским послом сэром Джемсом Гаррисом…

Вогюйон был весьма откровенен с Анри. Он сообщил, что подготовлен договор, который правительство Франции собирается в ближайшее время заключить с Генеральными штатами Нидерландов. Если договор будет заключен, война с Англией почти неизбежна. И вот тогда-то…

Прежде чем продолжать, Вогюйон пригласил своего гостя к обеду. Разговор был закончен после кофе, в маленьком кабинете посла, куда допускались лишь самые близкие люди.

…Да, в настоящее время это тайна. Тайна, из-за несоблюдения которой может провалиться все дело. Верженн принял решение: в случае войны будет отправлен экспедиционный корпус в Британскую Индию. Войсками командовать будет маркиз Буйе, прежний начальник Сен-Симона в Вест-Индской кампании. И поэтому, Вогюйон улыбнулся, сам бог велит господину полковнику принять участие в этой соблазнительной экспедиции. Пока же, если у него есть время, пусть займется разработкой деталей, связанных с будущим походом.

10 ноября 1785 года договор о союзе между Францией и Объединенными Провинциями был подписан. Революция быстро распространялась. Кроме собственно Голландии, она проникла в Гельдерн и Утрехт.

А полковник Сен-Симон снова засел за книги, атласы и статистические таблицы. Человек увлекающийся, он весь ушел в составление проекта. Внезапно проснулись порывы ранней юности. Охватила жажда неведомого: новых стран, новых людей, новых подвигов. Лихорадочно заработала фантазия. И вот проект с удивительной быстротой стал продвигаться вперед. Уже намечен общий маршрут, выявлены промежуточные стоянки, скалькулирована примерная смета. Анри Сен-Симон – мастер на все руки, и он делает гораздо больше, чем его просят.

И вдруг… все лопается как мыльный пузырь…

В то время когда герцог Вогюйон договаривался со своим новым компаньоном, он уже знал, что сам в Голландии не задержится. По правде говоря, Объединенные Провинции с их постоянными смутами страшно надоели дипломату – он провел в Голландии около десяти лет и считал себя достойным лучшего. Как раз в эти дни пришла долгожданная весть: Верженн удовлетворял его ходатайство о переводе на дипломатическую службу в Испанию, а в Гаагу направлялся новый посол маркиз Верак.

Герцог тепло попрощался с Сен-Симоном, надавал ему кучу советов, высказав ряд скептических замечаний о своем преемнике, и пригласил в будущем к себе, в Испанию.

С Вераком Анри не нашел общего языка. Человек простоватый и не очень далекий, новый посол никак не мог разобраться в обстановке. Ему не хватало умения и выдержки. Он пасовал перед своими политическими противниками. Между тем сэр Гаррис плел свою сеть весьма хитро. Проигравшие в Америке англичане не собирались отступать в Нидерландах. При этом они действовали настолько умело, что не давали повода к войне. С одной стороны, они всячески помогали штатгальтеру играть на социальных противоречиях различных слоев, входивших в патриотическую группу; и вскоре Вильгельму удалось перетянуть на свою сторону многих богатых буржуа. С другой – англичане явно пронюхали о затее французов и сделали все возможное для того, чтобы ее парализовать. Господин Верак своим неуклюжим поведением лишь ускорил провал.

Видя это, Анри разом остывает к задуманному делу. Он понимает: экспедиции не бывать. Да и на что ему эта экспедиция, ему, решившему посвятить себя полезной деятельности? А раз так – значит, нечего больше торчать в Голландии. Он не станет дожидаться окончательного разгрома патриотов. Пусть-ка покрутится теперь этот пень, господин Верак.

И Сен-Симон в 1786 году покидает Нидерланды.

Он снова на родине, но в Мезьер больше ехать не хочет. Да теперь в этом нет и нужды. Военный министр, узнав, что полковник Сен-Симон не заглядывает в свой полк, отдал приказ о назначении ему постоянного заместителя.

Итак, с ним церемонились, ему шли навстречу. Про себя Анри смеялся: чего же стоила вся королевская армия, если ее командиры могли свободно разлетаться по свету, точно птицы небесные!