Текст книги "Загадка старой колокольни"

Автор книги: Анатолий Дрофань

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

СЛОВО КАК МУЗЫКА

Дедушка с утра до вечера возился с часами. Три колесика, которых не оказалось в часах, были серьёзными загадками. Дедушка уже вырезал их из картона, примерял, подгонял и так и сяк – дело не шло. Главная трудность состояла в том, чтобы точно высчитать, сколько и каких зубчиков должно иметь каждое из них. Я не раз видел, как у дедушки от усердия лоб покрывался потом, будто росой.

Когда он был очень озабочен, говорил нам:

– Ну, хлопчики, хватит уже вам на сегодня, идите погуляйте, а я тут сам поморочусь. По-мо-ро-чусь! Человеку без диплома трудно сделать расчёты… Дело это для него тяжёлое… – Сокрушённо чесал затылок и добавлял: – Ой, как нужен здесь диплом!.. Ну вот уж мы заарканим их сюда…

Кого собирался заарканить дедушка, нам было неясно. Дедушка запирал свой цех и шёл на завод.

Однажды мы увидели в дедушкиной подвальной комнатке каких-то незнакомцев. Их было двое. Они тоже хлопотали возле часов, измеряли, считали. Мы тоже хотели помочь дедушке, но он остановил нас у порога – идите, мол, гуляйте во дворе…

Через несколько дней он весело сказал:

– Ну, теперь дело пошло. Дипломы всё-таки помогли… – и развернул лист ватмана, на котором было что-то начерчено. – Вот эти три колесика в натуральную величину. Видите, какие красавцы…

Действительно, чертежи были хорошие. Чёрные чёткие линии деталей рельефно проступали на белоснежной бумаге.

– Кто же это вам сделал, дедушка?

– Эге, – тряхнул он седым чубом, – теперь у меня появилась надёжная подмога. Дипломированная… Правда, дипломы в их карманах будут завтра, а сегодня по вечерам парни ещё бегают в институт… Но уже и сейчас они парни башковитые… Мне, видишь ли, не разгрызть этот орешек… А они, понимаешь, какую-то формулку нашли, потом что-то помножили, что-то поделили, и вот имеем… Старому деду не надо голову морочить.

На ступеньках послышались чьи-то шаги, зазвучали голоса. Дедушка поднял голову:

– Да вот и они… Легки на помине… Проходите, проходите… – и начал сворачивать ватман.

Парни поздоровались с дедушкой, он кивнул головой в нашу сторону:

– Знакомьтесь с моими внучатами…

Ко мне шагнул высокий, с рыжеватым кудрявым чубом, в белой безрукавке парень.

– Здравствуйте, казаки! – сказал весело и протянул руку. – Меня зовут дядька Прокоп…

Я тоже назвал своё имя.

– А этот, – продолжал дядька Прокоп, показывая на товарища, приземистого и широкоплечего, в клетчатой ковбойке, – экс-чемпион по боксу нашего завода дядька Роман, он же Рамзес Второй… Слышали о таком?

Лёнчик и здесь успел выскочить вперёд:

– Слышали! Рамзес Второй – египетский фараон, который воевал с хеттами.

– Правильно… – засмеялся дядька Прокоп. – А наш Рамзес Второй в основном воюет с Рамзесом Первым, тоже Романом из соседнего цеха. За первенство в заводском боксе…

– Ты хотя бы здесь, – сказал дядька Роман, не спеша протягивая мне руку, – воздержался от своих каламбуров. – А нам с Лёнчиком кивнул: – Здравствуйте, ребята…

Когда моя рука лежала в его пятерне, я сразу же почувствовал, сколько в ней силы. Он не сжимал её, просто держал, слегка покачивая и глядя на меня карими глазами.

– А мы, – сообщил дедушка, когда все познакомились и поздоровались, – говорим о том, что всё в жизни имеет свой голос: и камень, и птица, и былинка каждая… Вот эта, вторая надпись на корпусе часов, о чём она вам, хлопчики, говорит?

Дедушка указательным пальцем провёл по пластинке на корпусе: «Август Кюнте, 1943». Мы с Лёнчиком переглянулись, пожали плечами, не зная, что ответить. Потому что, кроме имени и фамилии да ещё года, больше ничего там не увидели.

– Жаль, жаль, – покачал дедушка головою. – А я вот думаю, что этот Август Кюнте был в нашем городе в войну с гитлеровцами.

– Так это же папа Вилли, – сказал я.

– Ну и что же, – глухо молвил дедушка, – но он был на нашей земле как завоеватель. Понимаете?

Признаться, мы об этом даже не думали. И теперь стояли с Лёнчиком просто ошарашенные. Если это так, то стоило ли с такими трудностями взбираться на колокольню, радоваться, когда увидели старые часы и надпись на них? Да и сейчас – стоит ли возиться с этим хламом? Не знаю, как Лёнчика, а меня сразу одолели сомнения и грусть. Я не знал, что же нам делать.

– Ну ладно, – сказал дедушка, – не вешайте носов, хлопчики. Это я говорю вам потому, что надо вам, воробышки, учиться хорошо понимать и камень, и крошечный зелёный листик на дереве, и слово, и букву. Ибо за всем этим боже мой сколько разного скрыто!.. Но Вилли Кюнте ни в чём, ясное дело, не виноват и по праву гордится своим дедом – другом Тельмана. Он пионер, чего же вы ещё хотите? И вы правильно поступили, выполнив его просьбу. Так и надо… А теперь идите погуляйте. Работу я вам найду.

Было обидно, что дедушка вновь выпроваживал нас. Не знаю, как Лёнчику, а мне бы очень хотелось побыть с экс-чемпионом дядькой Романом и дядькой Прокопом.

– А разве сейчас для нас не найдётся работа? – спросил я.

– Подожди, Жужу, найдётся для вас работа, – сказал дедушка, снова разворачивая ватман.

– Не волнуйтесь, – вставил дядька Прокоп, расчёсывая гребешком свои золотистые кудри, – дед ваш всех нас запряжёт одних в оглобли, других – сзади подталкивать… – и засмеялся.

– А как же вы думали? Так и будет… Поскольку они одно колесико отослали в Дрезден, то теперь пусть же и сделают его…

– Разве я вам не говорил? – повернулся дядька Прокоп к нам. – Вот вам уже и оглобельки…

– Так и решили, вот колесико ваше… – Дедушка указал пальцем на одно из тех трёх, что были начерчены на бумаге. – Материал я вам принесу, вот дядька Роман или дядька Прокоп разметят, а вы выпиливайте, нарезайте зубцы – всё чин чином… Только чтоб работа была с точностью до микрона… Как там у нас на дверях написано – «Ремточмеханика». Вы только вслушайтесь в звучание слова «рем-точ-ме-ха-ни-ка»… Как музыка! А пока что давайте-ка отсюда… – И дедушка подтолкнул меня к выходу.

У меня отлегло от сердца после дедушкиных слов. Значит, всё, что было с Виллиным папой, не должно падать тенью на Вилли. Он пионер, и мы с Лёнчиком пионеры, значит, мы… Ну, как бы это сказать? Мы можем быть с ним хорошими друзьями…

«ОРИОН» И «ВАСИЛЕК»

Теперь я сполна почувствовал и понял, как нужно людям время и как надо его беречь и ценить. У нас было столько разных дел! И каждое хотелось осуществить.

Лёнчик жил в соседнем парадном. Я на пятом этаже, и Лёнчик на пятом. Вот и попробуй выйти из положения, когда надо спросить:

«Лёнчик, что у тебя получилось в задаче?»

Подумать только!

Ради одного слова сколько приходится терять времени! Пока спустишься вниз, пока поднимешься на пятый этаж. Услышал цифру и снова проделывай тот же самый путь, только в обратном направлении. А если бы был телефончик? Красота!

В моей квартире-то он есть, но вот беда – у Лёнчика нет. Мама его работает на заводе уборщицей и говорит, что телефон ей ни к чему, только суматохи много…

А жаль. Вот бы мне: «Алло! Алло! Лёнчик?»

Нет, мы, конечно, не пользовались бы своими обычными именами.

Это не интересно. Куда занятнее, когда есть позывные. Я, например, «Василёк», Лёнчик – «Орион». Тогда бы я снял трубку:

«Орион, Орион»! Я – «Василёк»…»

Снял бы трубку… Эх!..

Мы уже несколько дней бредили прямой телефонной связью между нашими квартирами.

Как-то мы стояли на улице возле телефонной будки. Каштан, который рос рядом, прикрывал её зелёными руками веток с растопыренными пальцами-листками, защищал от знойного солнца. А она, словно верная подруга, поддерживала своей крышей две ёжистые кисти. И обоим, наверное, от этого соседства было удобнее, уютнее в жизни.

– Вот она где… – вздохнул я. – Видишь?

– Кто? – не понял Лёнчик.

– Трубка. Таких бы нам две, и полный порядок…

– Конечно…

– Но не пойдёшь же их отрезать, будто вор…

– Понятно…

– Вот если бы в магазине можно было купить…

– Смотри – купишь…

Но этим лишь подливали масла в огонь.

По дороге домой мы молчали.

Завернули ко мне. Роясь в ящике столика, где папа хранил свои рыболовные снасти, я увидел моток капроновой нитки. Она была смотана в клубок. Отец ремонтировал ею сачок, которым ловил живцов для спиннинга. Я держал в руках этот моток ниток, а мысли одна занятнее другой сновали в голове. А что, если сделать телефон из капроновой нитки?

Эту последнюю мысль я проговорил вслух. И был очень удивлён, когда услышал на всю комнату хохот Лёнчика.

– Ну и сказал… Ну тебе, Жужу, только в цирковом иллюзионе выступать…

– А тебе, Лёнчик, лишь бы посмеяться… Вместо того чтобы о себе подумать, так ты хи-хи да ха-ха. А надо бы знать, что самые выдающиеся открытия сделаны случайно… Возьми Ньютона… Сидел человек в саду под яблоней, а тут груша ему на голову – бах!..

– Ха-ха-ха!..

Лёнчик держался за живот, бегал по квартире и чуть не падал от смеха.

– Ну чего ты хохочешь? – обиделся я, уже готовый кинуться на него с кулаками.

– Сидел под яблоней, а груша на голову… – давился он смехом. Я понял свою ошибку, но сдаваться не хотел.

– Груша или яблоко – какая разница? – говорю я ему убеждённо. – Главное, что ударила по голове… И вот он, этот самый Ньютон, открыл закон всемирного тяготения… А гляди, какой-то там Хейердал, чтоб доказать свою гипотезу, связал плот и поплыл в открытый океан… А ты, вместо того чтобы и нам начать испытания хотя бы этой нитки, хохочешь… Смеяться – дело нехитрое, для этого большого ума не надо…

Лёнчик немного смутился.

– Да разве я против? – двинул плечами. – Я готов на любые испытания!

– Вот и будем испытывать этот капрон, – сказал я со всей решительностью. – Только что нам заменит телефонные трубки?

Держа в руках моток ниток, я задумчиво бродил по комнате. Вышел в коридор и там, на полочке возле дверей, заметил коробку из-под ваксы.

– Эврика! – кричу Лёнчику.

– Неужели? – поспешил он ко мне.

– Конечно, – радостно уверяю его.

А в это время целый рой мыслей загудел у меня в голове. Что, если взять эту коробочку из-под ваксы, раскрыть её, вложить в неё конец нитки и закрыть? Тогда бы коробочка могла служить одновременно мембраной и микрофоном.

– Гляди, – говорю я Лёнчику, волнуясь. – Но прежде всего посмотрим, что в ней есть.

Открываю её, и – о удача! – она пуста-пустёхонька. Выложил я другу свои соображения. Он качнул головой – согласен.

– Но где взять ещё одну коробочку? У вас в квартире не найдётся? – спрашиваю Лёнчика.

Чешет затылок:

– Понимаешь, несколько дней тому назад выкинул… Ах, если бы знать…

– А ты никогда ничего не спеши выкидывать. По собственному опыту знаю: выкинешь, а через несколько дней как бы оно пригодилось.

– Твоя правда, – согласился Лёнчик.

– Вот же перед тем, как что-нибудь выкинуть, подумай: а не понадобится ли эта вещь завтра, послезавтра…

– Теперь так и буду делать… Но сейчас как быть?..

Мы задумались. И в эту минуту ему пришла в голову мысль.

– Давай, Жужу, сделаем так, чтоб одна половина коробочки была и микрофоном, и наушником.

– Пусть будет так, – согласился я, – если уж экспериментировать, то надо испробовать всё…

В том ящике, где у нас хранятся разные необходимейшие инструменты, хлам, я быстро нашёл дедушкино шило. Проколол им в обеих половинках коробочки посредине дырочки. Засунул в одну половинку конец нитки и завязал её на узелок, и во вторую таким образом.

Лёнчик следил за моей работой, а потом и говорит:

– А если узелок ещё и присмолить к железу? Мне кажется, тогда бы звуковые колебания передавались лучше… Только где смолы взять?

– Да у дедушки всё есть в «Ремточмеханике», – почти кричу, радуясь, что и Лёнчика эксперимент захватил по-настоящему.

С ниткою и коробочкой из-под ваксы мы побежали вниз, в подвал, прихватив с собой и спички. Дедушка работал за верстаком и на нас не обращал внимания.

Мы нашли кусочек смолы. Лёнчик зажёг спичку, я быстро поднёс к ней чёрный комок, а снизу подставил коробочку. Скоро край комка заблестел, зашевелился, оплывая вниз. В воздухе запахло скипидаром, а над язычком пламени уже дрожала капля. Она сорвалась вниз, но упала, как и полагалось, возле узелка. Вторая и третья капли точнёхонько упали на нитку.

– Порядок! – сказал Лёнчик.

Дедушка заметил наше колдовство над коробочкой, спросил:

– Что вы там, хлопчики, мудруете?

– Э, дедушка, – ответил я, – секрет. Экспериментальный секрет!

– Снова секреты, да ещё и экспериментальные?

– Только вы, дедушка, не допытывайтесь, – попросил я. – Мы сами потом вам расскажем…

– Хорошо, – согласился дедушка и снова склонился над своим верстаком.

А мы, обсмолив и второй конец капроновой нитки, побежали за дом, в садик, испытывать нашу «трансконтинентальную», как говорил Лёнчик, линию.

Нитка была длинной, может, метров пятьдесят. Мы растянули её между деревьями.

Не знаю почему, но я очень волновался. Даже слышал, как сердце в груди быстро-быстро стучало.

Кусты в нашем садике густые, и мы с Лёнчиком не видели один другого.

Я приложил к уху коробочку.

В ней слышался будто далёкий шум прибоя, и больше ничего.

– Лёнчик, – кричу другу что есть силы, – говори мне что-нибудь, а я буду слушать!.. Только повернись ко мне спиной и говори не очень громко.

Я тоже отвернулся от него, одно ухо закрыл ладонью, а к другому приложил коробочку. И снова в ней далёкий шум прибоя. Но неожиданно слышу я в том шуме слабенький голос Лёнчика:

– Я могу, конечно, говорить тебе всё, что угодно, но ты, Жужу, всё равно не услышишь…

Да, может, это мне просто по атмосфере слышно Лёнчика? Ведь он же в каких-то пятидесяти метрах от меня, он там, за кустами и деревьями.

Я отвёл коробочку из-под ваксы от уха. Нет, не слышно ничего. Снова к уху. А там:

– Хотя ты, Жужу, и мечтаешь, как Ньютон, сделать большое открытие, но над твоим ниточным телефоном даже куры будут смеяться… Ха-ха-ха…

У меня от его слов и смеха даже дух перехватило.

– Врёшь, Лёнчик, или как тебя там, «Орион»! – радостно кричу ему в коробочку, да с такой силой, что и без телефона можно было бы услышать. – Куры смеяться не будут, потому что я всё разобрал до словечка… А если бы сам Ньютон увидел нашу «трансконтинентальную» линию, то и ему бы захотелось поговорить… Перехожу на приём!

ПЕРЕЕЗД

С каждым днём всё отчётливее вырисовывались грани нашей детали. Мы нарезали зубчики. Один – Лёнчик, второй – я. Так и шли по кругу. И каждому из нас хотелось, чтобы его зубчик был не хуже соседнего, нарезанного другом. Мы даже соревновались – кто лучше смастерит.

Но иногда среди работы вспоминалась вторая надпись: «Август Кюнте, 1943». Воображение дорисовывало рядом ещё одно слово: фашист.

У меня от этого опускались руки. Нет, даже больше – хотелось напильником разбить и это колесико, и все часы.

Тогда Лёнчик говорил:

– Ну какой ты, Жужу, бестолковый… Разве часы в чём-либо виноваты?

– Часы – это пусть… Но Вилли я больше не напишу ни слова…

– Но дедушка говорил же тебе и про Вилли, что он тут ни при чём, как и его дед Ганс Кюнте…

– «Говорил, говорил»! – сердился я. – Если уж он такой, что умеет и камни слушать, то пусть ему колокольня расскажет, что делал Август Кюнте в нашем городе в сорок третьем году…

Но дедушки возле нас не было, он пошёл с самого утра с какой-то деталью часов на завод.

Вообще-то, когда мы работали здесь втроём, было и тесно, и неудобно. Тиски одни, а они ведь каждую минуту нужны всем. У дедушки ещё была нужда и в точильном станке, и в шлифовальном, и в разных других инструментах. И мы радовались, когда оставались в «Ремточмеханике» одни.

Как-то, вернувшись из «Глобуса» домой, мы увидели возле нашего подъезда грузо-легковую машину. Дедушка что-то нёс в багажник.

– Переезжаем, – сказал нам весело, – потому что у меня уже ноги болят беспрерывно мерять дорогу с завода домой и обратно.

Дедушка был в хорошем настроении и снова поспешил в подвал. Мы с Лёнчиком тоже кинулись помогать ему выносить детали часов.

– А как же наше колесико? – спросил я.

– Вы будете здесь работать.

Это было и хорошо, и в то же время… Что ни говорите, а с дедушкой и веселее, и интереснее. Я грустно сказал:

– Ну хоть прокатите нас до завода?..

– Да сколько тут того катания!.. А вы что, не наездились на трамваях да автобусах?

– Так это же на машине… Разрешите, дедушка?..

– Ну что, возьмём? – глянул он на шофёра.

– Пусть садятся, – согласился тот. – Конечно, трамвай или автобус – это одно, а машина – совсем другое.

Обрадованные, мы залезли в фургончик.

Уже было выехали на улицу, как вдруг дедушка вспомнил, что забыл чертежи, да и мастерская осталась открытой. Шофёр остановил машину, и дедушка быстренько побежал в подвал.

Вышли из машины и мы с Лёнчиком, стоим на тротуаре и смотрим, как реактивный самолёт по синему небу раскручивает белый толстый канат и заплетает его в удивительные петли.

Видим, вот уже и дедушка возвращается. Подходит к нам, а в это самое время по тротуару не спеша идут трое мужчин.

– Добрый день вам, дедусь! – закричал один из них.

Я присмотрелся и узнал среди них того блондина с голубыми глазами, которого видел в колокольне.

– Ну, как ваши дела? – интересуется. Дедушка пожал всем троим руки и весело сказал:

– Работаем… Уже разгадали все секреты этих вот немецких часов. Скоро подлечим их на все сто процентов…

– Подлечите? – усмехнулся блондин с голубыми глазами.

– Да! – Дедушка расправил усы. – Не только подлечим, но и новую жизнь им дадим… Рабочая кость, парни, она крепкая, и не такое умеет делать…

– Так, так, – сказал блондин с голубыми глазами многозначительно и якобы приветливо, но в глазах его я заметил какие-то неприветливые чёртики, и они забегали. Он смерил дедушку взглядом с головы до ног, потом пристально посмотрел на него: – Но вы, дедусь, кажется, не только часовым механизмом занимаетесь, но и другими вещами… – Последние слова он сказал почти шёпотом, кашлянул и добавил: – Нас ознакомили с вашим письмом, которое вы успели провернуть там, на заводе…

Дедушка посерьёзнел:

– Так, так. Вот и хорошо…

– Не знаем, кому хорошо, а кому и не очень… – возразил блондин с голубыми глазами и вынул из кармана папиросы. – Только напрасно, дедусь, стараетесь. Как вам ни мила старина, но дорогу новому не закрыть. Оно, новое, дедусь, знаете, как река, прорвёт все запруды…

Дедушка нахмурился:

– Правильно говорите, люди добрые… – перевёл взгляд с одного на другого, потом на третьего, – реку не остановить. Хотя не мне вас учить, но хочу сказать, что мы, слава богу, умеем и рекам выбирать более правильный путь, а не так, как они сами могут проложить. Но скажите мне на милость: неужели наша земля такая куцая или свет клином сошёлся, что ваш модерновый ансамбль обязательно надо ставить на месте старого монастыря?! Возводите рядом, и мы только будем приветствовать это. Рабочие нашего завода с радостью вселятся в ваши модерновые квартиры.

– М-да, дедусь, – покачал головой блондин с голубыми глазами, – очень вы щедрый землями разбрасываться. А земля тоже ведь капитал… Ну да это же другое дело. Только ещё раз вам хочу сказать: напрасны ваши старания…

Дедушка молча пожал плечами. А второй из тех троих, в пенсне на носу с горбинкой, причмокнул губами и тоже подкинул:

– Так посмотреть, вы и человек вроде бы хороший, а вот поступаете неумно…

– Ну что ж, – сказал дедушка удручённо, – поживём – увидим… Бывайте здоровы!.. – повернулся и пошёл к машине.

И мы с Лёнчиком за ним.

НЕОЖИДАННАЯ РАДОСТЬ

За несколько минут подъехали к заводским воротам. Дедушка не таким уже радостным голосом, как до этого, сказал:

– Ну, хлопчики, вот и конец вашему путешествию. Дальше мы поедем одни, а вы бегите домой.

Шофёр пошёл к проходной просить вахтёра, чтобы тот открыл ворота, а мы с дедушкой стояли возле машины, когда кто-то рядом проговорил:

– Добрый день, Иван Стратонович!

Мы оглянулись и увидели мужчину среднего роста в лёгкой летней фуражке, под которой серебрились виски.

– А-а, здравствуйте, – протянул руку дедушка и шагнул ему навстречу. – Вот, видите, перебазируюсь.

– И правильно, – сказал мужчина с серебристыми висками. – Здесь вам будет сподручнее.

– Конечно. Я будто на крыльях летел сюда. Да случайно встретил сейчас тех архитекторов, которые зарятся на монастырь. Так они меня по крыльям палкою…

– Как? За что?

– А наше письмо к ним дошло. И они насмехаются, говорят, что я, старый человек, хочу молодую реку жизни дамбою перекрыть…

– Ну-ну, – сверкнул в улыбке мужчина белыми зубами, – они себя считают молодой рекой? Как бы не так…

– Будут воевать… По ним вижу…

– Ну что ж, пусть, – сказал мужчина бодро. – К слову, завтра у нас сессия горсовета, я должен выступить… Так мы там и проберём их… А вы, Иван Стратонович, поправьте в своих крыльях перья и за работу!

Ворота открылись. Шофёр уже шёл к машине, когда мужчина с серебристыми висками глянул на нас и спросил:

– А это ещё что за казаки?

– Мой внук, – положил дедушка руку на моё плечо, – а это его товарищ. Вместе работали там, в каморке. А теперь вот провожают меня и, догадываюсь, чуть ли не плачут, что наш совместный труд кончается.

Мы действительно стояли опечаленные. Наверное, мужчина это заметил, потому что улыбнулся и опять спросил:

– Школьники? В какой класс ходите?

– В пятый, – сказал я.

– О, – шевельнул мужчина седыми бровями, – растёт смена, Иван Стратонович!

– А как же! Нарезают зубцы в колесике. Только у одних тисков нам втроём было тесновато.

– А в школе вас этому делу учат? – поинтересовался мужчина.

– Два урока в неделю, – объяснил Лёнчик.

– А ты чей же будешь?

Лёнчик почему-то смутился и покраснел. Дедушка, вероятно, заметил это, потому что сказал:

– Его мама работает уборщицей у нас в цехе. Да и в заводоуправлении.

– Мария Денисовна?

– Да…

Человек снова посмотрел на Лёнчика, прищурился, и у него лучики побежали от глаз по вискам.

– Так, значит, хочется на завод, – молвил не то утвердительно, не то спрашивая и думая о чём-то своём.

Я невольно вздохнул.

– Конечно, – признался.

– Так, – сказал мужчина задумчиво. – Но и вам же, наверное, Иван Стратонович, будет скучно без помощников? А? Может, чтобы веселее работалось, пусть действительно ребята будут вместе с вами?

– Да желательно… – сказал дедушка неуверенно.

– Ну, успехов вам, – протянул мужчина руку дедушке. – Подойдите, пожалуйста, в отдел кадров, пусть и подмастерьям вашим выпишут пропуска… А я сейчас туда позвоню…

Когда я услышал такое, кажется, и сердце затанцевало в груди. А мужчина протянул сразу две руки и нам с Лёнчиком улыбнулся:

– Только, ребятки, чтобы был порядок. Хорошо?

– Хорошо! – невольно одновременно сорвалось и с моих, и с Лёнчиковых губ.

Когда мужчина с серебристыми висками ушёл, я спросил дедушку:

– Кто это?

– Это директор завода, Пётр Тимофеевич…