Текст книги "Загадка старой колокольни"

Автор книги: Анатолий Дрофань

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

НОВЫЙ СОЮЗНИК

Нас с Лёнчиком не отпустили с миром домой, как советовал пожарник, а посадили в милицейскую зарешеченную машину и повезли.

По дороге, хоть как ни страшно было, я всё же успел шепнуть Лёнчику:

– А сувенир?

– Есть! – ответил он едва слышно, но победно.

В милиции нас держали не долго. Записали только наши фамилии, домашние адреса, номер школы и класса, где учимся, коротко – как попали на колокольню и с какой целью, и отпустили. Не только отпустили, а снова посадили в дежурную милицейскую машину, отвезли домой. Ну конечно, всё происходило так, как я предполагал. Мама плакала и считала, что мы не вернулись с речки. Дедушка, который уже успел обыскать всё пустое побережье, сейчас ходил по комнате. А папы не было, он ещё и в эту минуту надеялся напасть на наши следы.

Не знаю, как кому, а мне видеть мамины слёзы во сто крат тяжелее, чем пережить самое суровое наказание папы, дедушки или кого-нибудь другого.

На душе была невыразимая горечь, и я вынужден был раскрыть весь секрет нашей операции. Потому что действительно непонятно, почему нас, как говорит мама, «нелёгкая понесла в монастырь на высокую башню, да ещё и ночью». Одним словом, настала последняя минута бесславия операции «Голубь».

Как раз и папа вернулся и тоже слушал мою исповедь.

Мама собиралась ругать меня. Дедушка только ходил по комнате и хмурился. А папа неожиданно встал на мою защиту.

Я вам не сказал, что он военный. Майор. И, может, это спасло меня.

– Ну что ж, ничего-ничего, Жужу… Не ругайте его. В конце концов, надо попробовать побыть ночью и на колокольне. И повоевать с птицей, и летучих мышей не испугаться. Это, может, и хорошо; в солдаты пойдёт – пригодится. Но, Жужу, помни…

Он замолчал, не договорив.

Когда я уже мылся в ванне, зашёл, тихо молвив:

– Жужу, я человек военный и знаю, что такое тайна. Понимаю, что её надо беречь как зеницу ока. Догадываюсь, что о вашей тайне не должны знать ни дедушка, ни даже мама. Но мне, майору, так сказать, высшему командному составу… Ну, да в этот раз пусть будет так… А на будущее давай договоримся: если у тебя будут появляться какие-то тайны в жизни, ты, прошу, доверяй мне и верь, что я ни в чём никогда не предам. Хорошо?

Ст этих слов у меня на душе стало тепло и радостно. Я ждал сурового наказания от папы, а он вдруг протянул мне руку на вечную дружбу. И я невольно вытянулся в струнку, по-пионерски поднял руку в салюте, радостно, почти весело сказал:

– Есть, товарищ командир!

ДЕДУШКИНА ПЕЧАЛЬ

Рано утром, лишь только я открыл глаза, первой мыслью было: как там Круть? Может, чёрная большая птица напала на него и заклевала?

Папы и мамы дома не было, поэтому я сразу кинулся к дедушке:

– Давай как-нибудь спасать нашего Крутя! Он же ведь остался на колокольне!..

Я побежал к Лёнчику. Он прихватил с собой наш сувенир, и поскольку тайна операции была раскрыта, мы решили показать колесико дедушке и рассказать, что собираемся послать его в Дрезден в подарок Вилли.

Дедушка с интересом взял в руки колесико, задумчиво начал рассматривать его. Оно было погнуто и, как я говорил раньше, без двух зубчиков.

– И куда бы им деться? – удивлялся я. Дедушка вздохнул:

– Я тоже думаю, и кажется мне, что… – и замолчал.

– Чего вы не договариваете? – спрашиваю.

– Разговор этот долгий, а времени в обрез. Там же Круть в плену…

Нам повезло на этот раз. Когда мы подошли к колокольне, оказалось, что двери её уже открыты. Теперь мы вошли в неё не крадучись. Сначала дедушка, потом Лёнчик и затем уже я.

И снова мы услышали внизу чьи-то голоса, точь-в-точь как и вчера.

По выщербленным ступенькам мы спустились за дедушкой и увидели на площадке троих молодых людей. Они склонились над белым листом ватмана, на котором было что-то начерчено, и о чём-то беседовали. Дедушка поздоровался, мы с Лёнчиком тоже кивнули. Незнакомцы повернулись к нам, и один из них – высокий красивый блондин с голубыми глазами – спросил:

– Вы что-то хотели?

– Да понимаете – сказал дедушка, – вот эти сорвиголовы вчера взобрались на колокольню… И этой ночью ретировались по пожарной лестнице, а друга своего, Крутя, оставили. Так вот мы и пришли выручать пса из плена…

Блондин с голубыми глазами засмеялся:

– Так, значит, это они и есть? – Он смерил нас с головы до ног удивлённым взглядом. – Говорил сторож, что всю ночь не давал покоя ваш пёс. Бушевал на колокольне, будил сородичей вокруг… Это хорошо, что мы вчера ключ от колокольни взяли с собой, а то сидеть бы ему взаперти до завтра, пока директор не приедет с рыбалки… – Перевёл взгляд на своих коллег, добавил: – Эта колокольня, видите ли, ещё и такую неприятность людям приносит…

– Кому неприятность, а им, – дедушка кивнул в нашу сторону, – думаю, только радость.

– Э, нет, – возразил блондин с голубыми глазами, – эта радость чревата последствиями, всё могло случиться. Ну, да вскоре этой опасности уже не будет…

Дедушка не понял:

– Как это не будет? О чём вы?

– А так, – потёр руки блондин с голубыми глазами. – Вот разрабатываем проект, как бы эту колокольню положить на землю. Не нужна она, как выкопанный ихтиозавр… Только и смотри, чтоб самолёт, чего доброго, не зацепился за неё в тумане, только и остерегайся, чтобы дети на неё не полезли. А то бывает, она и молнию сюда притягивает… Бьют молнии!.. Здесь мы построим целый комплекс современных модерновых сооружений. Но, простите, о чём это мы с вами… Некогда… Так что вы можете искать своего пёсика…

Но дедушка почему-то стоял будто окаменелый.

– Так, так… – вздохнул он. – Вы, конечно, правы, что каждому поколению своя архитектура и своё лицо земли. А мне жаль…

– Хе-хе, – усмехнулся другой молодой человек. – Чего вам жаль?

– Жаль эту колокольню…

– Вон как… Жаль бабусе девичества, но не вернёшь… – И он засмеялся. – Так вы, может, хотели, чтобы и колокола подняли на колокольню и чтобы ударили в них. Смотришь, вы бы и перекрестились…

– Ну-ну, – нахмурился дедушка, – бойко говорите, юноша, весьма бойко… Только, видите ли, эта колокольня, давними пращурами нашими построена, помогала мне когда-то оборонять Советскую власть…

Услышав такое, молодые люди положили карандаши на ватман, закурили по сигарете и дедушке протянули:

– Курите…

– Нет, нет, спасибо, я уже не курю, – сказал дедушка, – давно не курю, потому что считаю, что курение ни к чему… Как то крестное знамение, о котором вы говорили…

– Простите, но всё же интересно, как же эта колокольня помогала вам вдруг оборонять Советскую власть?

– Э, дорогие мои товарищи, дело это прошлое… Ну, а коли интересуетесь, могу и рассказать. А вы, Жужу, – повернулся дедушка к нам, – поскольку уже освоили эту колокольню, поднимайтесь наверх… Вы разрешите им? – спросил дедушка у блондина с голубыми глазами.

– Ладно, пусть идут, – махнул тот рукою, – только осторожно, чтоб не упали. – Повернулся к дедушке: – Это же жизнь человеческая, понимаете…

– Если они ночью сумели побывать там, то теперь уже как по писаному. – Дедушка посмотрел на нас с доброй улыбкой.

Мы, конечно, не боялись идти наверх, но нам тоже хотелось услышать дедушкин рассказ, и я сказал:

– Ничего, дедушка, мы немного позже…

– Ну что ж, хорошо. Тогда подождите минутку, а потом вместе покарабкаемся… Мне тоже интересно побывать там, где я давным-давно, когда ещё был безусым и только-только начинал тревожить бритвой верхнюю губу, лежал.

– Может, звонарём работали? Или в монашеской рясе ходили? – снова подал голос один из троих.

Дедушка ничего не ответил на те слова, лишь взглянул на сказавшего это из-под насупленных бровей, делая вид, что не расслышал.

– Был я там, под куполом, в восемнадцатом году с «максимом», своим пулемётом. Завод наш тогда первым в городе восстал против оккупантов и гетманцев, вытурил их в три шеи прочь отсюда за реку, на луга. Тогда и заводские корпуса наши, и вот этот монастырь по соседству, и эта колокольня превратились в крепость. Рабочие день и ночь отражали атаки врагов. А моё место было вон там наверху, на колокольне. Ох, сколько хлопот задала она чужакам! К ней не подступиться, потому что на ней установлены орудия, на ней пулемётные гнёзда, вся она, как ёж, ощетинилась стволами. Тогда на заводе у нас говорили, что колокольня эта, возведённая далёкими пращурами, стала спасительницею нашей. Видно, были они не только мозговитыми строителями, но и воинами мудрыми – знали, где и как надо ставить её. А кладка-то какая! И мы, рабочие, смотрели на неё, на колокольню, как на хорошего и надёжного соратника в борьбе. А теперь, видите ли, она вам мешает. Ме-ша-ет! – Дедушка больше ничего не сказал, повернулся к нам и уже совсем тихо проговорил: – Ну, внучата, пойдёмте, поищем нашего пленника…

Круть действительно-таки оказался молодцом. Я уже надеялся, что он сбежал, потому что двери были открытыми, но когда мы поднялись наверх, он неожиданно выскочил из круглой комнаты и с радостным лаем кинулся нам навстречу.

Дедушка от нас отстал. Он на каждом шагу останавливался и подолгу задумчиво смотрел в окно. Может, просто отдыхал, а может, далёкие воспоминания задерживали его.

Наконец и он вошёл в круглую комнату.

– Так-так, – сказал, тяжело переводя дух, – всё как тогда. Нет, немного иначе. Не вижу больших колоколов. И часовой механизм полуразобран… А вот здесь я лежал со своим «максимом». Тогда, именно тогда и часы остановились, потому что уж очень пули гетманские их били. Может, тогда и те два зубчика…

Мы помолчали. Потом я вспомнил:

– Где же та птица сидела, что нас так напугала? Неужели в часах?

– Птица? – Дедушка отступил от стены, осмотрел большой чёрный ящик. – Да вон же гнездо сверху.

– Где? – подхватился Лёнчик.

Мы с ним тоже отбежали от стены, но наш куцый рост не позволял нам что-либо увидеть. А так хотелось! Тогда мы с Лёнчиком начали просить дедушку поднять кого-нибудь из нас.

Дедушка послушался и посадил меня на плечо.

Я и вправду увидел на ящике, хранившем часовой механизм, какое-то гнездо, чуть больше решета, сложенное из веточек. В нём два тёмно-белых, с бурыми крапинками яйца, размером с куриные. Одно из них я подал дедушке.

– О, да это же сокол… – сказал он. – Положи скорее обратно, и пойдёмте отсюда, чтобы его не напугать.

Когда мы уже были готовы к спуску на землю, дедушка тихо, словно про себя сказал:

– А они мудрят, как бы колокольню положить на землю…

Я заглянул ему в лицо, в глаза. Задумчивость и печаль прятались в них.

СЧАСТЛИВОГО ПУТИ!

На следующей неделе мы принесли в «Глобус» фотографии. Друзья наши рассматривали их с огромным интересом. Добрую половину урока мы рассказывали о своём путешествии на колокольню и о всех приключениях. Любовь Васильевна улыбалась и удивлялась.

Наконец сказала, чтобы мы как можно скорее написали письмо Вилли Кюнте и послали ему фотографии.

– Любовь Васильевна, но мы очень бы хотели вложить туда ещё и этот сувенир… – И Лёнчик вынул из-за пазухи колесико величиной с блюдце.

– Что это?

– Из тех часов.

– Но зачем вы его оттуда вытащили? – насторожилась наша руководительница. – Оно же там нужно.

– Нет, – начал объяснять Лёнчик. – У него не хватает двух зубчиков. Кроме того, оно погнуто. Да и часовой механизм разбит, он годится разве что на свалку…

– Ну что ж, пусть будет по-вашему, – согласилась Любовь Васильевна. – Возможно, подарок ваш принесёт радость Вилли Кюнте.

На следующем занятии длинное письмо, в котором мы рассказывали и о себе, и о нашем городе, и о смешных приключениях на башне, мы положили вместе с колесиком в коробочку. Её обернули толстой бумагой, кто-то из немецкой группы «Глобус» написал сверху красивым каллиграфическим почерком Виллин адрес: «Дрезден, Карлмарксштрассе, 71, квартира 19».

В тот же день эту небольшую посылку мы с Лёнчиком отнесли на центральный почтамт. Молодая женщина, с золотистою косою, уложенной вокруг головы, взвесила наш груз, поставила аж пять сургучных печатей и положила посылку вместе с другими.

Лёнчик радостно улыбнулся и сказал шёпотом:

– Счастливого пути!

ПОДВАЛЬНАЯ КОМНАТА

Я вам уже рассказывал, какой высокий и кряжистый у меня дедушка. Но забыл сказать, что, хотя дедушка сейчас и на пенсии, он любит носить свою спецовку. Когда мама, бывает, говорит ему: «Да вы бы скинули свою робу!» – он только улыбается:

– Зачем? Мне в ней удобно.

Почему дедушке удобно в рабочей одежде, об этом я вам сейчас расскажу. Дело в том, что он один из тех людей, которые и минуты не могут провести без дела. Обязательно должен возле чего-нибудь вертеться, над чем-то мудрить, что-то подпиливать, подчищать, подгонять.

В нашем доме, как и в любом городском, есть подвальное помещение. И дедушка выпросил там себе маленькую комнатку.

Смастерил верстак, приладил к нему тиски, на стенку повесил сумку с инструментами, а на дверях написал: «Общественный цех ремточмеханики». И засмеялся сам над своей выдумкой.

Но в пользе этого общественного цеха в нашем доме убедились все. Он стал и для мужчин, и для таких ребят, как мы с Лёнчиком, чем-то вроде домового клуба. У кого-то колесо в велосипеде начало восьмёрку делать – помочь беде можно сразу же в общественном цехе. Кому-то надо коньки поточить – пожалуйста: зажимай их в тиски, бери широкий напильник и работай на здоровье. Не умеешь? Дедушка тебе покажет. Рыбаки – грузило для блесны отлить, грибники – нож подострить, – все толпятся возле дедушки. А уж всякое гам трубное хозяйство: отопление, водопровод – всё это бесповоротно передано нам на самообслуживание. Чем бегать в домоуправление, писать вызов слесарю, а потом ждать его, то не проще ли самому с помощью дедушки всё сделать?

Не помню, говорил ли я вам, что дедушке выдали почётный бессрочный пропуск на завод. Так он им тоже пользуется сполна. Всё у него на заводе какие-нибудь дела.

А другой раз гонец с завода бежит:

«Сегодня у нас в клубе посвящение молодёжи в рабочий класс, не смогли бы вы молодой смене рассказать, как революцию когда-то вершили на заводе, как вам работалось?»

Дедушка тронет седой казацкий ус, усмехнётся:

«Почему же – можно…»

Дедушка у меня из людей весёлых, за словом в карман не полезет и очень любит шутку.

Но после того как побывали мы с ним на колокольне, я начал замечать, что он какой-то задумчивый стал и даже будто бы хмурый. То, бывало, копается на своём верстаке возле чего-нибудь и песню в усы мурлычет. А сейчас время от времени вздыхает.

– Что с вами, дедушка? – допытываюсь. – Вздыхаете…

Поднимет смущённо глаза, рукой махнёт:

– Да ты не прислушивайся, делом занимайся.

Мы с Лёнчиком и так не очень-то приглядываемся да прислушиваемся к дедушкиным хлопотам, потому что своих хватает.

Но как-то мы пришли из Дворца пионеров, а дедушка, улыбаясь, подзывает меня к себе:

– Жужу, можешь не задаваться. Не только у тебя тайна, теперь она и у меня есть. Но поскольку ты тогда со мной не поделился…

Я пожал плечами:

– Дедушка, вы же понимаете, что на то она и тайна, чтобы её никому не рассказывать… Понимаете?..

– Ну-ну, – засмеялся он, – значит, у тебя недобрая тайна была, а у меня добрая, хорошая, и я могу, если хочешь, даже показать её…

Показать? Меня разобрало любопытство, и я выкрикнул:

– Ну конечно, дедушка! Я обещаю никому ни звука…

– А Лёнчику?

– Лёнчик же мой друг… Мы с ним как один человек…

– Вот так!.. А Лёнчик ещё кому-нибудь… Что ж это будет за тайна?..

– Нет, нет, дедушка, – поторопился я его успокоить. – Лёнчик – уже и конец… Он уже никому…

– Ну хорошо, пойдём!

Мы спустились в подвал. Дедушка отомкнул свой цех, и я увидел, что его верстак завален какими-то колесиками, пружинами, валами…

– Узнаёшь?

Нет, я ничего не узнал. Да и как тут узнаешь: какой-то мусор, чёрный от пыли и старого масла.

– Ну, ну, – засмеялся дедушка, – а вот это и есть моя тайна. Разве не догадываешься? А на колокольне механизм помнишь?

О, только теперь я понял, что это были разобранные часы.

– Зачем вы их, дедушка, сюда принесли?

Он подошёл ближе к куче железа, задумчиво сказал:

– Но ты же слышал, что те проворные молодые люди собираются разрушать колокольню и монастырь, а на их месте строить какой-то модерновый ансамбль? Завалят вот это всё, – он указал глазами на кучу железа, – камнем… Вот я и упросил пока что отдать часовой механизм мне. Может, что-нибудь сделаем. – Он посмотрел на меня, добавил: – Хочешь, я и тебя с Лёнчиком могу принять рядовым в свой цех «Ремточмеханики», – и засмеялся.

Конечно же, я согласился не задумываясь.

Теперь дедушка каждое утро, позавтракав, спускается в свою мастерскую. А за ним и я с другом.

Дедушка сразу же нашёл нам работу. Налил в корыто с полведра керосина, дал две чистые тряпки и приказал каждое колесико, каждый винтик, каждую шайбочку промыть, как он сказал, «до первородного блеска».

И мы с Лёнчиком немедленно приступили к делу.

И КАМЕНЬ ИМЕЕТ ГОЛОС

Уже прошло немало времени, как мы отослали Вилли посылку, а ответа всё не было. За разными делами мы стали и забывать про него.

А дел у нас действительно было очень много. Ходили во Дворец пионеров на занятия «Глобуса», занимались фотографированием, дрессировали нашего Крутя. К тому же – речка, кино, стадион… Одним словом, всего и не перечислишь.

Кроме того, была и новая забота – помогать дедушке.

Мы старались. Промыли детали часов так, что дедушка не мог найти на них ни одной песчинки, ни одной капельки старого масла. Кое-где попадалась, правда, ржавчина, но мы её наждаком очистили, и все внутренности механизма теперь поблёскивали такой новизною, словно только что со станка.

Дедушка терпеливо собирал часы и всё чаще чесал затылок…

– Трёх колесиков не хватает, – вздыхал. – Вот и попробуй теперь… И зачем я вам отдал ещё и то…

– Так оно же без двух зубчиков, – разводил руками Лёнчик.

– Всё равно, пусть и без двух. Мы бы те зубчики вставили. А теперь как всё наново рассчитать?.. Ах вы, сорванцы!..

Но сколько бы дедушка ни жалел о колесике, теперь ничего уже нельзя было сделать. Не писать же в Дрезден Вилли: так, мол, и так, дорогой друг, верни назад подаренное тебе колесико, потому что нас ругают за него.

Я всё так и сказал дедушке. Он улыбнулся:

– Оно-то, конечно… Но морока же будет…

Прошлый год в школе мы два раза в неделю ходили в мастерскую по обработке металла. Но там разве всё услышишь, разве всё поймёшь? Ведь у нашего учителя целый класс: и у того вопрос, и у другого.

Зато у дедушки нас только двое: о чём хочешь, о том и спрашивай, дедушка всё расскажет и покажет. И мы спрашивали, не стыдясь.

– Дедушка, – говорил, например, я, – а что этот механизм должен делать?

Дедушка шевелил усами.

– Откуда же мне знать, ведь я этот механизм не делал. Должен работать. Когда-то он заставлял звонить колокола. Но вот беда – инструкции нет. Книжку, где бы можно было прочитать об этом, тоже не найдёшь. Вот и попробуй разгадать. Но разгадаем… Ещё и новое что-нибудь придумаем.

Прилаживая между колесиков рычажок, неожиданно сказал:

– Ветеран, можно считать. Да-а… Полстолетия там висел без работы. Сколько ветров сквозь него пролетело, сколько всего прошумело над ним! А теперь мы ему снова вернём жизнь. Вот так-то, голубчик мой, – будто живому, приказывал он рычажку. – Становись-ка сюда. Вот и хорошо. Клади одну руку на это колесико, а вторую на соседнее. Вот и будешь целый век качаться, как молодка с вёдрами на коромысле.

Я взглянул на рычажок, а он и действительно будто дивчина с коромыслом на плечах.

– Смотрите, дедушка, – засмеялся я, – чтоб коромысло с вами не заговорило…

Дедушка подмигнул мне хитро:

– Оно уже давно со мною разговаривает. А ты разве не слышал? Мы с Лёнчиком переглянулись: мол, говорите, говорите, дедушка, но вы нас не обманете…

А дедушка допытывается:

– И ты, Лёнчик, не слышал?

– Такое скажете, – поднял брови мой друг. – Если бы ещё и железо заговорило, то на свете было бы очень шумно.

– Молодец, Лёнчик, что сумел туго сплести слова во фразе. Но в них не вся правда. Каждая порошинка в мире, хлопчики, имеет свою душу и свой голос. Только надо всё уметь услышать и увидеть.

– И вот эти часы тоже?

– О, – задумчиво прищурил глаза дедушка, – как жаль, хлопчики, что вы ещё и спрашиваете. Пусть вам ещё не слышно мудрой речи вот этих колесиков, пружин, рычажков, что так умно пригнаны один к другому. Но разве мало вам сказала хотя бы только одна эта надпись: «Ганс Кюнте»?

Мы переглянулись с Лёнчиком: а ведь и действительно! Нам всегда было некогда, мы не имели времени над всем этим подумать.

Дедушка в своей рабочей спецовке, в фартуке внимательно и пытливо смотрел на нас поверх очков. Потом взял стульчик, присел на него и продолжал:

– А разве вам не приходилось слышать, как камень говорит, как целые дома говорят?

– Нет… – Я покачал головой.

Дедушка взял со своего верстака клок пакли, задумчиво начал вытирать им руки.

– Когда вы, хлопчики, идёте в школу, то наверняка должны видеть голубой трёхэтажный красивый дом.

– Не помню, – признался я.

– Жаль, – вздохнул дедушка. – А я, когда бы ни проходил возле того дома, всегда останавливаюсь послушать его.

– И что же он вам говорит? – поинтересовался Лёнчик.

– Дом, – рассказывал дедушка, – построил давно один богач специально к своей свадьбе. Денег имел навалом и потому нанял очень талантливого, но бедного архитектора. Он, тот архитектор, был молод и жил с матерью в тесной горемычной квартире. Богач торопил – скорее, скорее, свадьба должна состояться в новом доме.

Архитектор спешил. Но тут как раз мать тяжело заболела. И он вынужден был оставить все работы: дни и ночи сидел у кровати больной.

Однажды вскакивает в его квартиру богач и чуть ли не с кулаками к своему строителю:

«Ты что же это делаешь, хочешь, чтобы моя невеста от меня отвернулась? Она мечтает после венца выйти на роскошный балкон, чтобы весь город поздравлял её. А ты, значит, так? Не дам же я тебе ни копейки из заработанных денег…»

Выскочил богач из квартиры лютый, как тигр. А мать и говорит сыну слабым, тихим голосом:

«Иди, дитя моё. Я уж как-нибудь побуду, ведь на что-то нам с тобой надо жить».

Пошёл сын, архитектор, к богачу опять на работу. А когда поздно вечером вернулся домой, увидел, что мать уже не дышит…

Тогда он решил отомстить злодею богачу. Но как?

Построил архитектор большой роскошный балкон с выходом на улицу, как и хотел того хозяин, а внизу под ним, якобы для подпорки, поставил две фигуры – старую женщину и молодого парня.

«А это ещё зачем?» – удивился богач.

«Весь мир, пан хозяин, – сказал ему архитектор, – держится на мудрости и труде. Старая женщина – это мудрость, молодой парень – это труд».

Богач был не очень башковитый, но хотел, чтобы о его доме хорошо говорили, и поэтому махнул рукою:

«Пусть будет так».

И не стал присматриваться.

После свадьбы толстосум вместе со своей молодой женой вышел на балкон, а слуги, чтобы привлечь внимание людей, кидали вниз конфеты.

Бедняки поднимали сладости, смотрели вверх и перешёптывались:

«Вы видите, кто их держит на себе, тех богачей?»

«Это наше горе и наша мука».

«Да вы присмотритесь внимательнее – это же сам архитектор и его несчастная мать…»

Смотрели люди и ещё другое видели: тот молодой сильный парень плечами и левою рукою держал балкон, а правую, сжатую в кулак, поднял вверх и грозит тем, кто тешится у него на хребте…

Дедушка, договорив, кинул на верстак паклю. А я смотрел на него зачарованными глазами: так вон он какой у меня!

– Да разве только этот дом? – сказал снова дедушка. – Когда бы я ни шёл по тихой зелёной улице, что возле вашей школы, – или тогда, когда цветут каштаны, или тогда, когда плоды их гроздьями свисают с ветвей, или тогда, когда тихий снежок лебединым пухом падает на деревья, – мне всегда слышится музыка, прекрасная и нежная, как восход солнца.

– Это почему же, дедушка? – удивился я.

– Эх ты, Жужу, – усмехнулся он. – Это же вечный голос того маленького незаметного одноэтажного домика, в котором жил наш прекрасный композитор Николай Витальевич Лысенко. Там он принимал своего дорогого гостя, Петра Ильича Чайковского. Ну разве вы не слышали, как на тихой улице звучит под их чуткими пальцами старый рояль?.. – Он прищурил глаза, словно прислушивался к тому, чего мы не способны были услышать. Вздохнув, обронил: – И каждый камень, хлопчики, имеет свой голос…