Текст книги "Ожившие древности"

Автор книги: Анатолий Деревянко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Кончились запасы провизии, еле передвигали ноги собаки. Наконец 19 мая Челюскин достиг мыса – крайней северной точки Таймырского полуострова. Мыс вдавался в океан, а западный берег его круто уходил на юг.

Челюскин прежде всего определил его широту. «Сей мыс каменный, приярый, высоты средней; около оного льды гладкие и торосов нет. Здесь именован мной оный мыс Восточно-Северный мыс...» – так описал в своем дневнике Челюскин самую северную точку Азиатского материка, названную впоследствии его именем.

Но на этом не закончилась история открытия самой северной оконечности Азии. Время и бурные события, к сожалению, часто вычеркивали из памяти многое, сделанное прежними поколениями. Только через 139 лет удалось обнаружить могилу Прончищева. В 1842 году, через сто лет после открытия Челюскина, на север Азии, в том числе и на Таймырский полуостров, была отправлена новая экспедиция под руководством А. Миддендорфа.

...По замерзшей тундре, кое-где покрытой снегом, медленно удалялись четыре человеческие фигуры. Миддендорф физически чувствовал, с каким трудом им давался каждый шаг. И когда они уже скрылись за ближайшим холмом, он продолжал мучительно вглядываться в быстро наступавшую темноту, отделявшую его от надежных спутников, а может быть, и от жизни.

Потекло тоскливое время ожидания помощи. Через несколько дней началась сильная пурга, и поднялся ураганный ветер, который продолжался много суток. Миддендорф уже потерял счет дням, хотя старался отмечать их на деревянной палке, служившей посохом. Сознание часто покидало его. И тогда ему представлялось небольшое имение отца в Хелленурме, где он провел свое детство...

Вот он сбегает с шаткого крыльца в сад, в памятное августовское утро 1825 года, а оттуда по крутому откосу к тихой, заросшей столетними дубами речке. Вода студеная и обжигает тело. Легкий ветерок рябит водную гладь, изредка набегает волна, лаская разгоряченное тело.

Зимой в холодном сыром Петербурге маленький Александр мечтал о летних днях в родовом имении. О речке, о заросших осокой блюдцах озер, в которых осенью скапливалось видимо-невидимо гусей и уток. О прохладе лесной чащи, где каждый шорох казался наполненным каким-то своим особым и таинственным смыслом. Единственным увлечением в городе были книги. Особенно любил он читать о путешествиях. Во время чтения сам не замечал, как мысленно отправлялся то в жаркую Африку, то к неприступному Северному полюсу, еще неведомому человеку. В такие вечера к нему часто подсаживался отец и рассказывал о Стеллере, Миллере, Палласе и других известных ученых и путешественниках.

И вот Александр вновь приехал на летние каникулы в свое имение. Когда он вернулся с реки, дом уже проснулся. Радостный и возбужденный, он забежал в кабинет отца. При виде сына Федор Иванович встал и подошел к нему: «Ты уже совсем взрослый». И подал ошеломленному мальчику новенькое ружье. «Настоящий путешественник должен в жизни все делать сам...»

Когда возвращалось сознание, Миддендорф сквозь ледяные стены своего убежища слышал только завывание пурги и ветра. Прошел десятый день одиночества... пятнадцатый. Короткий день чередовался длинной ночью, мучил не голод, а постоянное ощущение холода, который пронизывал все тело, ж, как он ни кутался в остатки одежды, согреться не удавалось...

Выдающийся русский ученый, академик Миддендорф родился 20 августа 1815 года в Петербурге в семье видного педагога, профессора латинской словесности Федора Ивановича Миддендорфа. С раннего возраста отец привил мальчику любовь к природе и страсть к путешествиям. Воспитывался Миддендорф в 3-й петербургской гимназии, которую организовал отец. Каникулы он проводил в Эстонии, в небольшом поместье отца в Хелленурме, неподалеку от города Тарту. Это было прекрасное время, заполненное походами, охотой и чтением любимых книг. Стремление к путешествиям все более завладевает им. «Уже в начальных латинских классах изредка встречаемые краткие изречения касательно далеких странствий, – напишет он позднее, – пробуждали во мне необыкновенное сочувствие».

После окончания гимназии Миддендорфа зачислили на подготовительное отделение в Главный педагогический институт, который к этому времени возглавил его отец, но Александр мечтал стать натуралистом, и в 1832 году он поступает на медицинский факультет Дерптского (Тартуского) университета. В 30-е годы в Дерптском университете преподавали многие известные ученые. Лекции по ботанике читал знаменитый Карл Ледебур, автор первой «Флоры России» и один из исследователей Алтая. Геологию вел Э. Гофман, исследователь Урала, Восточной Сибири и участник кругосветного плавания О. Коцебу на шлюпе «Предприятие». Друзьями Миддендорфа были молодые преподаватели А. Бунге – известный географ, путешественник, исследовавший Алтай и совершивший научную поездку в Китай и Прибайкалье; Р. Траутфетер – прекрасный знаток флоры России и Восточной Сибири. Ежемесячно в университете проходили собрания профессоров и преподавателей, на которых заслушивались сообщения и доклады. Студенты принимали активное участие во всех научных собраниях и диспутах.

Университетские годы еще более укрепили тягу молодого ученого к путешествиям и научным исследованиям. Позже Миддендорф вспоминал: «Еще в студенческие годы я вызвался на свой счет сопутствовать Парроту в его путешествиях к Нордкапу, но получил отказ. Впоследствии я хватался за каждый случай, как скоро представлялась возможность ехать в Пекин, на Арарат для исследования его рушения по свежим следам. Каждый из таких случаев казался мне путеводной звездой. Тогда я с одинаковой охотой поехал бы во внутренность Африки и к Ледовитрму океану».

В 1837 году Миддендорф блестяще закончил университет и получил диплом врача. Эпиграфом к своей докторской диссертации, которым немало удивил ученых коллег, он взял слова поэта и путешественника Шамиссо: «Тому, кто хочет видеть свет (чуждый цивилизации), я советовал бы запастись докторской шляпой, как самым покойным колпаком для путешествий». В этих словах он видел особый смысл – необходимость для ученого-путешественника глубоких знаний медицины. И вся дальнейшая жизнь ученого подтвердила правоту сделанного им выбора. Где бы ни бывал Миддендорф во время своих научных экспедиций: на севере Сибири или Шантарских островах, в Барабинских степях или в Средней Азии, он всегда оставался верен клятве Гиппократа и всегда помогал всем, кто обращался к нему за врачебной помощью.

После окончания университета Миддендорф с 1837 по 1839 год совершенствует свои знания за границей (в Вене, Бреславле, Берлине). По возвращении в Россию его зачислили адъюнктом кафедры зоологии позвоночных и этнографии, на которой читался один из первых в университетах того времени курсов этнографии. Но преподавательская работа не удовлетворяла молодого ученого: «Между тем мое неодолимое влечение к странствиям не находило удовлетворения ни в первобытном состоянии моховых болот и болотных лесов Лифляндии, ни в очень подобных им местностях Лапландии, ни в окраинах южнорусских степей. Только силы закалились крепче и соответственно тому еще больше давали пищи внутреннему влечению. Утомительные похождения оставались по-прежнему стихией страстного охотника; опасности манили душу; жажда деятельности при свежести сил 27-летней молодости неудержимо выгоняла вон и влекла вдаль. Кто не знает этого влечения, тот не думает пускаться в путешествие для открытий на далеком Севере».

Человек и животные

В 1840 году Александр Федорович предпринял первое свое большое путешествие в составе Новоземельской экспедиции, руководителем которой был замечательный русский ученый-зоолог, академик Карл Максимович Бэр. Во время экспедиций Миддендорф пересек пешком Кольский полуостров. Научным результатом экспедиции явилась публикация трех статей, посвященных географии, орнитологии и топографии этого района. В экспедиции Миддендорф зарекомендовал себя как блестящий, волевой исследователь, обладающий необходимыми навыками и умением для работы в суровых условиях Севера.

Бэр оценил блестящие способности молодого ученого и наметил его руководителем для большого путешествия в Сибирь. О таком путешествии Бэр мечтал всю жизнь, но для него самого оно было уже непосильным, и он со свойственной ему энергией добивался отправления экспедиции в Сибирь под руководством Миддендорфа.

В сентябре 1842 года Киевский университет освобождает от занятий 27-летнего экстраординарного профессора Миддендорфа, и он уезжает в Петербург для организации Восточно-Сибирской экспедиции – одного из крупнейших научных исследований XIX века. Позднее он напишет: «Радуясь счастию предаться наконец неодолимому влечению моей любимой мечты с ранней молодости, которого не могли подавить во мне разнообразные обстоятельства жизни, я немедленно отказался от пыльной кафедры в Киеве, где я тогда преподавал зоологию».

14 ноября 1842 года Миддендорф с двумя спутниками – лесничим Т. Брантом и препаратором Г. Фурманом – начинает путь в Сибирь. Путь долгий и трудный по знаменитому Сибирскому тракту через Владимир, Нижний Новгород (Горький), Казань, Пермь, Екатеринбург (Свердловск), Шадринск, Ишим, Омск, Томск, Ачинск в Красноярск. Учитывая короткое северное лето, Миддендорф стремится как можно быстрее добраться до Красноярска, чтобы оттуда отправиться на Таймыр. Небольшая остановка была сделана только в Омске, где Миддендорф встретил Новый год и где к экспедиции присоединился унтер-офицер корпуса военных топографов В. Ваганов, а также в Барнауле, чтобы изготовить некоторое оборудование, необходимое для проведения исследовательских работ.

В начале февраля экспедиция оставила Сибирский тракт и направилась на север в Енисейск, а затем в Туруханск, где были сделаны последние приготовления к предстоящему путешествию на Таймыр. – 23 марта Миддендорф со своими спутниками двинулся в Дудинку, а затем в селение Коренное-Филипповское на реке Боганиде. По дороге в селе Введенском к экспедиции присоединяется еще один человек – местный житель Тит Лаптуков, знающий язык ненцев, – несмотря на свой почти семидесятилетний возраст, человек закаленный, хорошо ориентирующийся в местных условиях и, несомненно, много сделавший для успешного проведения экспедиции.

В это время в тундре свирепствовала эпидемия оспы, и целые стойбища полностью вымирали. Миддендорф как врач не мог оставить коренные народы без врачебной помощи, одновременно понимая, что в условиях короткого полярного лета любая задержка может привести экспедицию к тяжелым последствиям.

От местных жителей Александр Федорович узнал, что в низовьях реки Таймырки не кочует ни одно племя ненцев и для того, чтобы выйти к побережью, необходимо взять лодку и на ней спуститься рекой к морю. Построить лодку в тех условиях было трудно: лес находился южнее села Коренного-Филипповского, на расстоянии одного дня пути. Почти месяц спутники Миддендорфа делали последние приготовления и строили лодку, а он сам проводил научные исследования по рекам Хете и Хатанге.

Седьмого мая Миддендорф с четырьмя спутниками – Вагановым, Лаптуковым и казаками Василием Седельниковым и Егором Лавурским – на девяти санях направляется на север к Таймырскому озеру. В верховьях реки Новой Миддендорф встречает самое северное стойбище Тойчума. Все жители стойбища к этому времени были больны оспой, а многие к приходу экспедиции погибли от страшной болезни. Из нескольких десятков человек только один мог ходить, а другой с трудом вставал. Здесь и пригодились Александру Федоровичу его знания и опыт врача. Он понимал, что им нужно спешить, но остаться безучастным не мог и десять дней лечил жителей стойбища. За это время ненцы полюбили русского шамана, как они называли Миддендорфа, и благодаря этому ему удалось достать у них оленей и купить маленький челнок, который очень пригодился в дальнейшем путешествии.

В начале июня экспедиция спускается по реке Таймырке до урочища Саттяга-Мылла, и в ожидании, когда озеро очистится ото льда, Миддендорф проводит научные исследования, изучает окрестности и готовится к дальнейшему путешествию на побережье. Много времени заняла переброска груза на южное побережье озера, где Миддендорф решил оставить часть продовольствия и зимней одежды. Тойчум, перекочевавший со своим родом в этот район тундры, обещал ждать участников экспедиции до их возвращения. Только в начале августа, продвигаясь с трудом из-за ненастья и шторма вдоль берега озера, экспедиция вышла к истокам Нижней Таймырки, вытекающей из озера и несущей свои воды в океан.

От озера Миддендорф поплыл по реке к Северному Ледовитому океану. Путешествие к океану затянулось, стали подходить к концу запасы продовольствия. «Четвертого августа были розданы остатки имеющихся в запасе сухарей, – писал в своем дневнике Миддендорф, – и с августа, за недостатком хлеба, должны были питаться сырой рыбой, и то попадавшейся очень скудно». В конце августа пошел снег, и температура ночью опустилась до 10 градусов ниже нуля. С каждым днем становилось все труднее и труднее плыть на лодке. Но Миддендорф не помышлял о возвращении. Наконец на 76-м градусе северной широты путешественники увидели море, вдающееся в сушу широким заливом. Попытка выйти в открытое море закончилась неудачно: ураганный ветер и мели заставили путешественников повернуть назад.

Обратный путь к стойбищу Тойчума был еще труднее: силы участников экспедиции на исходе, продукты кончились, по берегам образовались забереги, вода в реке быстро падала, и часто путешественникам приходилось бросаться в ледяную воду, чтобы столкнуть лодку с мели. Когда добрались к истокам Нижней Таймырки, разыгравшаяся буря заставила посадить лодку на мель, и четыре дня в обледеневшей одежде, без пищи (погода не позволяла рыбачить) путешественники ждали окончания бури. 27 августа ветер немного стих; Миддендорф взобрался на прибрежный холм и увидел в подзорную трубу приближающуюся белую гряду, тянущуюся через все озеро.

Громадные ледяные поля, на сколько хватал глаз, покрывали затихшее после шторма озеро. Миддендорф отлично понимал, что это может привести к гибели всей экспедиции, и, несмотря на непогоду, путешественники снялись с мели в надежде, что успеют пробиться на лодке к южной оконечности озера, где оставили запасы продовольствия и одежды. Но при входе в озеро лодку остановил ледяной барьер. Только в середине озеро было свободным ото льда, и путешественники, пробиваясь сквозь льдины, направились туда. Вскоре буря стихла совершенно, и все с изумлением увидели, что вода на их глазах покрывается тонким слоем льда. Двигаться вперед было почти невозможно. Лодка стала тяжелой и плохо управляемой из-за намерзающего на нее льда. Все понимали, что единственное спасение – во что бы то ни стало пробиться к берегу. Работали все, забыв усталость и голод. Обледеневшая одежда нисколько не согревала. Метр за метром, прорубаясь сквозь лед, измученные люди тащили лодку к берегу. На пределе последних сил путешественники пробились через ледяной барьер и выбрались на безлюдный берег. Но от этого места до южного берега было еще далеко.

Миддендорф решил заночевать здесь прямо на скальном берегу. У него поднялась температура, и к утру он почувствовал, что если и может двигаться, то с большим трудом: сказались многие дни изнурительной работы, недоедание и холод. Он понимал, что участники экспедиции, и без того выбившиеся из сил, больные, не вытащат его на санях по земле, еще не везде прикрытой снегом, – погибнут все. И решил пожертвовать собой. Утром 31 августа он поделил оставшийся сухой бульон – неприкосновенный запас – на пять равных частей и приказал четырем спутникам идти к стойбищу Тойчума и потом прислать сюда людей, чтобы забрать его и коллекции...

Пошел двенадцатый день томительного ожидания. Медленно возвращалось сознание. Миддендорф почувствовал, что пурга закончилась. Он безуспешно пытался открыть опухшие веки, но тело, словно чужое, налитое свинцовой тяжестью, не подчинялось его воле.

В голове роились десятки мыслей, но все они быстро исчезали, гасли, и только в висках оставалась тупая, ноющая боль. Усилием воли он открыл глаза и попытался пошевелить руками. Ему это удалось, но с трудом. Он понял, что находится в ледяном плену, лишь у лица имелась небольшая проталина, через которую чуть-чуть струился слабый свет. Буря действительно утихла, в ушах уже не отдавались унылые завывания ветра. Напрягая последние силы, он стал постепенно высвобождаться от ледяного панциря. Руки плохо слушались. Он часто впадал в забытье, и только жажда жизни и сознание, что помощи ждать, вероятно, не от кого и нужно надеяться лишь на себя, заставляли его вести упорную войну с ледяной тюрьмой, которая на время бури стала его домом и спасла его от смерти, но сейчас выбраться из-под заледеневшего сугроба было не так-то просто. Неожиданно в глаза ударил луч солнца. Он зажмурился и долго боялся открыть глаза. Безбрежное море ослепительно белого снега, торосы льда – вот все, что видел он вокруг себя на многие километры. Природа словно обессилела после многодневной бури: даже ветерок не пробегал по этой безжизненной равнине. Надежд на спасение почти не осталось: его спутники скорее всего погибли.

Передвигаясь с большим трудом по глубокому снегу, Миддендорф собрал несколько кусков дерева и разжег небольшой костер. Горячая вода немного согрела его, но тут он почувствовал приступ голода, который туманил голову и вызывал сильные боли. Александр Федорович пересмотрел все свое имущество в надежде найти что-нибудь съестное. Но все, включая кожаные вещи, было съедено.

Он долгое время сидел, глядя на догорающие угли костра, делал последние записи в дневнике и, собрав остаток сил, решил двигаться на юг. Первые шаги давались с трудом: ноги не слушались, были словно деревянные, потом боль в суставах прошла, но глубокий снег затруднял движение, кашель сбивал дыхание.

Александр Федорович прошел совсем немного, когда увидел впереди три быстро приближающиеся точки. «Волки!» – была первая мысль, но тут же он отогнал ее, потому что с наступлением зимы волки уходят из этих районов. Точки увеличивались и превращались в нарты, запряженные оленями. Это шло спасение. Вскоре он обнимал своего надежного и преданного друга Ваганова и Тойчума.

Ненцы не переставали ждать возвращения экспедиции. Уже давно прошел назначенный день встречи. Наступили холода, пошел снег. Все соседние роды откочевали на юг. Пора было и Тойчуму со своим родом уходить в район зимовий: в нижней тундре зимой олени не могут достать из-под снега корм, и задержка с откочевкой грозила потерей оленей от бескормицы. Для ненцев олени самое дорогое – это жизнь. Гибель оленей приводила к голодной смерти всего рода. Но Тойчум и его сородичи помнили русского доктора, помнили его доброту – он спас их от страшной болезни, и они продолжали ждать. Наконец 4 сентября в стойбище пришли Ваганов и три его спутника. Они были совсем обессиленные и еле держались на ногах. За Миддендорфом Ваганов и Тойчум хотели выехать на следующий же день, но началась пурга, и отправляться на поиск в такую погоду было бессмысленно. Только спустя две недели, когда успокоилась стихия, смогли они тронуться в путь. Миддендорф до конца жизни сохранил благодарное чувство к своим товарищам и верному Тойчуму за свое спасение.

Восьмого октября экспедиция прибыла в Коренное-Филиштовское, где Миддендорф встретился со своими спутниками Брантом и Фурманом, оставленными для научных наблюдений. После лишений, перенесенных на Таймыре, курная изба, писал Миддендорф в своем дневнике, казалась ему дворцом, а мягкий хлеб – лучшим лакомством.

Позднее в своем замечательном многотомном исследовании «Путешествие на север и восток Сибири» Миддендорф напишет: «Не испытал ли наш Таймырский край такую же участь, как соседние страны – Гренландия и Северная Америка, которые еще в IX веке были открыты... а в следующие средневековые времена до того забыты, что потом пришлось их открывать вновь. Но от этой догадки невольно отказываешься, когда представляешь себе, насколько недоступнее тех стран нелюдимый край Таймырский». Попытка самого Миддендорфа выйти в открытое море и обогнуть Таймырский полуостров закончилась безрезультатно...

Четвертого июля 1878 года из Гётеборга вышел пароход «Вега» под флагом Шведского мореходного общества. Руководитель экспедиции Адольф Эрик Норденшельд поставил перед собой цель выяснить возможности надежного судоходства вдоль северного побережья Евразии от Скандинавии до Берингова пролива. В плане экспедиции он писал, что она должна «в географическом, гидрографическом и естественноисторическом отношении исследовать Северное Ледовитое море к востоку от Енисейского устья, если возможно, до Берингова пролива». Экспедиция была хорошо по тем временам оснащена и оборудована. Участие русских как в подготовке, так и непосредственно в экспедиции было самым активным. Один из организаторов – сибирский золотопромышленник Сибиряков отправил вместе с «Вегой» пароход «Лена», построенный в Швеции, который должен был следовать до устья Лены и далее в Якутск. До Енисея «Бегу» сопровождали два судна, зафрахтованные Сибиряковым: пароход «Фразер» и парусное судно «Экспресс», задача которых состояла в снабжении «Беги» бункерным углем. Экспедиция Норденшельда проходила в трудных и суровых условиях Севера, но в целом она закончилась благополучно. 24 апреля 1880 года «Вега» возвратилась в Стокгольм, пройдя после зимовки льды Северного Ледовитого океана, Берингов пролив и далее, обогнув Восточную и Юго-Восточную Азию, через южные моря, Суэцкий канал и Средиземное море она вышла к берегам Швеции.

Об истории освоения и изучения побережья Северного Ледовитого океана мужественными людьми, которые, преодолевая льды, штормы, шаг за шагом продвигались все дальше на север, открывая и нанося на карту новые земли, рассказывают названия морей, заливов, островов, мысов.

Но были ли они первыми в освоении сурового Севера? С чьих слов записал английский купец Логан в 1612 году, что за рекой Енисеем на восток простирается земля и там имеется река Пясида (Пясина. – А. Д.), а за нею другая, называемая Хатангой?..

В 1940—1941 годах на Таймыре работала комплексная зимовочная Восточно-Таймырская экспедиция Гидрографического управления Главсевморпути под руководством опытного полярника Косого. 14 сентября 1940 года с борта гидрографического судна «Норд» на северном острове Фаддея высадилась топографическая партия Линника. Производя рекогносцировку при постройке триангуляционного пункта, сотрудники партии обнаружили торчащие из земли медные котлы. Неожиданная находка заставила их тщательно осмотреть все вокруг. Среди камней они нашли старинный топор, ножницы, бусины, колокольчик, сгнившие свертки мехов.

26 сентября на остров вновь направилась группа сотрудников под руководством Линника для выполнения гидрографических работ и более тщательного обследования находок. В результате исследований они установили, что в этом месте когда-то была сделана невысокая насыпь из мелкой гальки. При раскопках насыпи обнаружили медные изогнутые пластинки, оловянные тарелки; в сгнившем меху – много монет, не круглых, а в виде эллипса, диаметром около одного сантиметра; украшения, серьги, перстни, бусы, а также нательные кресты. На расстоянии одного метра от этого скопления вещей нашли пищаль с изогнутым стволом.

В марте 1941 года группа сотрудников экспедиции в составе Линника, матроса Малыгина и каюра Рыцалова, отправленная на заготовку дров, в 70 километрах к северо-западу от бухты Зимовочной обнаружила остатки небольшой бревенчатой избушки. Внутри была лежанка, отгороженная бревнами. Направо от входа сохранились остатки печи, сделанной из каменных плит. Летом, когда растаял снег, в районе избушки был проведен более тщательный осмотр местности. Неподалеку от жилья гидрографы обнаружили котлы, такие же, как и на острове Фаддея. Участники экспедиции сделали небольшие раскопки.

Мерзлую землю рубили топорами, от чего пострадала найденная хорошо сохранившаяся одежда. Здесь, как и на острове Фаддея, нашли монеты, кресты, украшения, перстни, а также компас, солнечные часы, кремень с огнивом и трутом. Неподалеку от берега обнаружили два человеческих скелета и остов плоскодонной шлюпки. В двух-трех километрах от избушки нашли обломки полозьев от нарт. Все находки с острова Фаддея и берега залива Симса позднее были переданы в Красноярски в музей Арктики, Известный историк народов Сибири профессор Б. Долгих опубликовал в 1943 году в сборнике «Проблемы Арктики» статьи об этих находках, и они привлекли большое внимание исследователей.

Когда разыгралась трагедия на берегах Студеного моря? Кто был участником погибшей экспедиции и почему о ней не сохранилось никаких известий в архивах?

В Москве только что отгремели залпы Победы над фашистской Германией. Страна переходила к мирному труду. Не хватало хлеба, угля, металла, не хватало самого необходимого, но страна, как и в годы войны, заботилась не только о реконструкции народного хозяйства, но и о восстановлении страниц героического прошлого, утраченных в результате бурных событий, сопутствовавших становлению Российского государства.

Встал вопрос об организации археологической экспедиции на остров Фаддея и в залив Симса. Руководителем экспедиции назначили Окладникова, который уже имел опыт работы в Заполярье. Окладников и его жена В. Запорожская, которая принимала участие во многих его экспедициях, в конце июля вылетели из Ленинграда в Красноярск. Далее маршрут лежал в низовье Хатанги, а оттуда на гидрографическом судне «Якутия» на острова Фаддея. Капитаном судна был опытный полярный исследователь Александр Белугин, который во время работы на островах много раз помогал Окладникову полезными советами.

Плавание от Хатанги проходило спокойно. Судно сопровождали большие морские чайки, которые первыми известили о приближении земли. Древние мореходы оставили следы своего пребывания на северном острове небольшого архипелага. Судно подошло почти к самому острову, и экспедиция быстро высадилась на берег.

Вскоре среди тундры, вплотную подступившей к скалистым береговым обрывам, стояли оранжевые палатки. Окладников и Белугин отправились разыскивать стоянку мореходов. Она оказалась неподалеку от лагеря экспедиции. Осмотр места, где остановились несколько сот лет тому назад зимовщики, помог узнать о разыгравшейся здесь трагедии. Недалеко от каменной насыпи, построенной в более позднее время топографами, нашли изделия из хорошо обработанной, прошитой нитками кожи. Это оказались остатки части колчана и налучья. На коже очень хорошо сохранился орнамент, вырезанный древним мастером. На поверхности кучи камней лежали в беспорядке стеклянные бусы, железное кольцо, медная пряжка, обрывки меха, обломки деревянных и железных изделий и одна серебряная монетка. На восточной и юго-восточной стороне ямы, вырытой гидрографами в 1940 году, вместе с кучками выброшенной из нее желтоватой гальки лежали остатки меха, обломки деревянных изделий, в том числе части какого-то небольшого бочонка, обрывки зеленой суконной ткани. С левой стороны ямы в куче глины также лежали обрывки меха, а кроме того, перержавевшие, изломанные железные изделия, обломки деревянных стерженьков, круглых в сечении, должно быть, от стрел, кусочек оловянной тарелки или чаши, обрывки зеленого сукна. Поблизости валялись куски тонкого крепкого шнура из льна или какого-то другого растительного материала и куски кожаного шнурка с плетеными изящными шариками на концах. Отдельные предметы встречались и довольно далеко от края ямы – между каменными плитками сланцев, выступавших в виде мыска в тундру.

Александр Белугин, осматривая брошенную стоянку, высказал предположение, что с людьми, оставившими ее, случилось несчастье. Покидая зимовку в спокойной обстановке, промышленники, по его мнению, обязательно забрали бы с собой все ценное, а здесь даже при беглом осмотре найдены вещи, совершенно необходимые в условиях Севера.

В тундре вести раскопки очень трудно. Приходится отвоевывать у вечной мерзлоты каждый сантиметр слоя. Оттаявшая глина превращается в коричневую жижу. За день оттаивал небольшой слой, и археологи осторожно и медленно проникали в тайну острова Фаддея. Чтобы не повредить, некоторые находки приходилось извлекать в течение нескольких дней. Иногда ночью наступали заморозки, и тогда приходилось долго ждать, когда оттает земля. Вечная мерзлота, конечно, затрудняла работу, но зато сохраняла многие изделия, особенно одежду.

В центральной части раскопа археологи нашли фигурные деревянные стерженьки, лежавшие беспорядочной грудой. Там же, около большого камня, были подняты кусочки янтаря, костяная игла с овальным ушком, свинцовая круглая пуля, кусок кожаного изделия, обломок деревянного поплавка для сети, голубые стеклянные бусы и слиток свинца, очевидно предназначенный для отливки пуль.

Особый интерес представляли собой остатки лодки. Вместо металлических гвоздей при постройке употреблялись только деревянные, для которых в досках обшивки сверлились многочисленные отверстия. Характерен и другой технический прием, при помощи которого обшивка лодки крепилась к каркасу: на досках бортовой обшивки сохранились тщательно изготовленные сквозные ушки, через которые пропускались, очевидно, специально изготовленные веревки или шнурки, связывающие всю конструкцию лодки в единое целое, как это бывало на шняках и шитиках русского Севера вплоть до XIX века. Материалом для изготовления судна послужило, по всем данным, тополевое дерево, отличающееся легкостью и вместе с тем удобством в обработке.

Встал вопрос о происхождении находок. Б. Долгих, ознакомившись с материалами, привезенными гидрографами, пришел к выводу, что находки на острове Фаддея соответствуют начальному этапу трагедии, а остатки на берегу залива Симса – заключительному. Он предположил, что морское судно, шедшее на восток в обход Таймыра, около северо-западного берега северного Фаддея было раздавлено льдами или погибло, налетев на камни. И экипаж высадился на остров. Люди поспешно оставляли судно, успевая спасти лишь часть имущества. Дождавшись, когда море замерзло, они перешли на материк, оставив часть вещей на острове, предварительно засыпав их галькой и закрыв каменными плитами, а часть увезли с собой на саночках, пройдя на запад до залива Симса. Они построили на берегу залива избушку из плавника, оставили в ней двоих, в том числе одну женщину (или подростка). Остальные потерпевшие крушение пошли дальше в надежде добраться до жилья.