Текст книги "Ожившие древности"

Автор книги: Анатолий Деревянко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Наконец 26 апреля 1859 года в Аббевиль приезжает ученая комиссия, чтобы ознакомиться с находками на месте. Комиссия, к большому огорчению Буше де Перта, не французская, а английская. В составе комиссии очень авторитетные ученые: геологи Чарлз Лайель, Джон Престинг, крупный специалист по классической археологии Джон Эванс и другие. Они внимательно знакомятся с коллекцией, обследуют места находок, изучают стратиграфию и приходят к единодушному выводу: Буше де Перт прав!

В том же году выходит знаменитая работа Лайеля «Древность человека, доказанная геологией», где он публично признает огромное значение работ Буше де Перта для науки. Долгий период замалчивания новых идей взглядов пришел к концу. В 1861 году Эдуард Ларте публикует книгу «Новые исследования к вопросу о существовании людей и больших ископаемых млекопитающих, которые были типичны для последней геологической эпохи». Ларте впервые предлагает периодизацию первобытного общества. Он разделил его на четыре больших периода – век зубра и первобытного быка; мамонта и носорога; северного оленя; пещерного медведя. А еще через год Леббок выделил особый, наиболее ранний этап в истории человеческого общества с грубо оббитыми каменными орудиями, назвав его палеолит, или древнекаменный век, а эпоху, когда появляются первые шлифованные изделия и глиняная посуда, – неолит то есть новокаменный век.

Но это были пока еще первые робкие шаги, сделанные наукой на пути изучения жизни первобытного человека. И не случайно после выхода главного труда Дарвина «Происхождение человека» началась настоящая битва умов, в которую включились представители многих отраслей человеческого знания и люди, далекие от науки. Пройдет еще много времени, прежде чем восторжествует разум, а гипотеза о происхождении человека от обезьяны и большей древности становления человека станет общепризнанной теорией и получит широкое распространение и признание...

Вполне поэтому понятны все колебания и сомнения Черского, когда он снова и снова начинал рассматривать неожиданно полученную коллекцию, о которой на следующий день в газете появилось сообщение: «При постройке военного госпиталя, близ кирпичных сараев Косовича и Молькова, вырыто несколько каменных стрел, глиняных изделий, изделий из мамонтовых бивней, пробуравленные клыки оленя и неотделанные кости некоторых животных. Находка эта относится к каменному периоду».

И без того скудная литература об исследовании начальных этапов человеческой истории в Иркутск уж тем более попадала крайне редко, и поэтому многие выводы Черскому пришлось делать на свой страх и риск в соответствии со своими наблюдениями, знаниями и опытом. Несомненно было одно: изделия из кости и остатки фауны относятся к видам животных, которые жили в глубокой древности в постплиоценовый период и уже давно исчезли с лица земли. Если эти кости и каменные орудия встречаются в одном слое, то, значит, открыты остатки поселения человека большой исторической древности. А насколько знал Иван Дементьевым, ничего подобного пока еще не было известно не только в Сибири, но и вообще в России. Над всем этим стоило серьезно задуматься и, главное, не спешить.

Прежде всего он решил посоветоваться со своим другом и учителем Александром Лаврентьевичем Чекановским. Познакомились они давно, еще в период начальной сибирской ссылки. Судьба Чекановского была не менее трагична. Тоже восстание, тоже арест, осуждение на каторжные работы, ссылка в Сибирь. И так же как Черскому, ни кандалы, ни зной, ни тучи мошкары – ничто не могло помешать Чекановскому вести научные поиски. На каждом привале он стремился пополнить свои коллекции, а в редкие вечерние минуты отдыха рассматривал собранных насекомых и растения под самодельной лупой, которую отшлифовал из осколка графина. Его страсть к науке поражала не только его друзей, но и караульных.

Два года провел Чекановский в глухом селе Падун к северу от Братского острога на Ангаре. Условия жизни были тяжелые. Бенедикт Дыбовский, ученый и друг юности Чекановского, в своей книге «О Сибири и Камчатке» оставил описание этого периода жизни: «Здесь в окно его убогой землянки часто стучалась голодная смерть... Живя в немыслимо тяжелых условиях, в окружении людей, способных на враждебные выступления против них, ссыльные построили землянку без окон; жили они при свете лучин или костра (из дров, принесенных издалека на собственных плечах), часто голодали. Они не могли заработать на хлеб и вынуждены были питаться рыбой, пойманной на удочку, или зверьем, добытым без огнестрельного оружия, так как не имели права держать его, да и денег у них не было, чтобы его купить. Ни один «робинзон» из фантастического романа, выброшенный на необитаемый остров, не голодал так часто и не страдал так от холода и от «диких зверей», которые здесь, увы, имели человеческий облик, как это привелось Александру Чекановскому в Падуне. Однако мне никогда не приходилось слышать от него жалобы или нарекания. Только лицо его подернулось какой-то глубокой грустью. Прежде такое светлое, оно, казалось, говорило нам о тайном страдании даже тогда, когда настали лучшие времена. Душа изболелась так, что уже не могла ощущать долгожданного счастья, уже не ждала его и даже не смогла бы пережить».

Несмотря на тяжелые условия, Чекановский продолжает свои научные исследования. Он занимается изучением геологии, ведет метеорологические наблюдения, собирает очень ценные энтомологические и ботанические коллекции. Академик Фридрих Шмидт, товарищ его по Дерптскому университету, возвращаясь из экспедиции на север Сибири, разыскал Чекановского в Падуне. По рекомендации Шмидта Академия наук приобрела разнообразные коллекции Чекановского, собранные на Ангаре, среди которых была впервые открытая им здесь силурийская фауна. Вскоре по ходатайству Академии наук Чекановский переводится в Иркутск, где целиком посвящает себя научной работе в Сибирском отделе Русского географического общества...

Лучшего знатока геологии долины Ангары, чем Чекановский, было не найти, и Черский обращается к нему за консультацией. Находки из котлована военного госпиталя не могли не заинтересовать Чекановского. По его предложению отдел Географического общества выделяет небольшую сумму денег для производства работ непосредственно на месте находок.

Следующие несколько дней Черский и Чекановский провели в котловане военного госпиталя. Они сами выбрали участок, который им представлялся особенно интересным. Перед исследователями стояло несколько задач. Прежде всего – установить, на каком уровне и в каких слоях залегают кости вымерших животных. Действительно ли они лежат в древних отложениях, одновременных с ледниковой фауной, или люди в более позднее время, обнаружив бивни и другие хорошо сохранившиеся кости, принесли их в свои поселения и использовали как поделочный материал. Академик Шмидт после поездки на север Сибири рассказывал, что долганы, якуты часто находят бивни мамонта и другие кости и делают из них различные украшения, статуэтки, а нередко используют и для различных хозяйственных нужд. Очень важно было выяснить, в каком горизонте лежали каменные орудия, сопровождали они костяные изделия или относились совсем к другим слоям.

Землекопы начали работы на небольшом участке, в несколько квадратных метров. Он был выбран рядом с котлованом, и, пока рабочие снимали верхние слои, ученые тщательно обследовали место находок. На высоте в несколько десятков сантиметров от дна трехметрового котлована в слое плотной бурой глины вначале удалось найти несколько обломанных костей. Рабочие в один голос утверждали, что именно в слое глины и на этой глубине обнаружены первые находки. Раскопки продвигались медленно. За ночь земля смерзалась, и до полудня два землекопа осторожно рыхлили ее. Очень плотная глина с большим трудом поддавалась лопате. Приходилось работать с особой осторожностью.

Ночами Черский спал неспокойно. Он постоянно думал о раскопках и, как только рассветало, устремлялся к котловану. Но надежда на успех к вечеру сменялась разочарованием. Рабочие углублялись все дальше и дальше, и, хотя Чекановский и его помощники просматривали землю очень тщательно, перетирая в руках каждый комок, ничего интересного еще не встретили. Пошел четвертый день раскопок, который наконец дал результаты. На глубине полутора метров от поверхности в изобилии стали встречаться расколотые кости животных, раздробленные булыжники и мелкие, сколотые с них кусочки кремня. У Черского и Чекановского совсем не было опыта выделения среди всей груды камней тех, которые обработал человек. Но их терпение было вознаграждено находками нескольких превосходных, правильной формы пластин с острыми краями, обработанными мелкими сколами. Эти пластины могли убедить даже людей малосведущих, что они изготовлены человеком. В природе пластин такой правильной формы и со столь искусной обработкой не увидишь. Здесь же исследователи нашли и ядрища, с которых древние мастера скалывали такие пластины.

Самыми поразительными оказались многочисленные и разнообразные по форме изделия из бивней мамонта. Они явились большой неожиданностью и для самого Черского. Ему вначале самому с трудом верилось, что человек, современник давно вымерших животных, мог довольно примитивными орудиями так искусно обрабатывать кость и вырезать на ней различные изображения. Насколько он помнил, такого не находил в Аббевиле и сам Буше де Перт. Черский вновь и вновь внимательно обследует условия залегания находок: вдруг изделия из кости попали откуда-то сверху? Но нет, все было правильно. Бивни обрабатывали те же люди, которые охотились на мамонта, носорога, первобытного быка. Это открытие буквально потрясло всех членов Географического общества. Те из них, кто не видел находок в слое, высказывали большое сомнение в правильности выводов Черского. Им казалось невероятным, что в Сибири найден лагерь не только охотников на мамонтов, но и первых художников и скульпторов.

Черский довольно спокойно выслушивал замечания коллег, порой довольно язвительные. И только когда ему публично высказали сомнение в возможности такими хрупкими и примитивными каменными орудиями сделать высокохудожественные изделия, он не выдержал и заявил, что сам берется доказать это экспериментальным путем. Даже его сторонники и друзья растерялись от такого заявления. Черский стал каждую свободную минуту резать неподатливый и твердый, как камень, бивень мамонта. Он уже не раз пожалел о сказанном. Но упорство и желание доказать свою правоту оказались сильнее усталости и боли кровоточащих рук. Постепенно пришел навык, и Черский почувствовал, что бивень в его руках стал как будто податливее, каменные орудия уже не ломались так быстро, и работа пошла значительно успешнее. Почти одновременно он закончил обработку находок и самостоятельно сделал несколько изделий из кости. Радости не было границ. Первым его поздравил Чекановский. После этого наиболее стойкие противники признали его правоту.

В 1872 году в «Известиях Сибирского отдела Русского географического общества» вышла статья Черского «Несколько слов о вырытых в Иркутске изделиях каменного периода», в которой он писал о находке в Сибири каменных орудий, предметов искусства и украшений, сделанных человеком, охотившимся на мамонта и носорога. Он подробно описал каменные орудия, но особое внимание уделил художественным изделиям и украшениям, подчеркнув, сколь огромные труд и терпение необходимы при обработке кости такими несовершенными инструментами.

Черский не ждал славы. Он прекрасно сознавал, что не только людям, далеким от науки, но и ученым трудно свыкнуться с выводами, сделанными в его статье. Да и как могло быть иначе, если никто в России еще не делал подобных находок. Пройдет несколько лет, прежде чем в 1879 году К. Мережковский в Крыму раскопает первые палеолитические памятники, а И. Поляков откроет неподалеку от Воронежа Костенковскую стоянку. До сих пор в России, да и нигде в мире, даже во Франции, не находили вместе с каменными орудиями допотопного человека произведения искусства и украшения. Далекая Сибирь, которую в XIX веке многие в Европе считали окутанной мраком и холодом, – и вдруг искусство! Женщины с прекрасными браслетами из бивней мамонта и другими украшениями, одетые в шкуры животных. В это было трудно поверить.

Черский, предвидя скептическое отношение многих к находкам в Иркутске, закончит свою статью энергичными и мудрыми словами о том, что многое кажущееся нынешним поколениям необычным и фантастическим из-за слабого знания природы в дальнейшем станет обыденным и привычным. И не следует делать слишком поспешных и категоричных выводов, отметающих все новое, ставящих под сомнение важные открытия, которым суждено в будущем сыграть огромную роль.

Находки у военного госпиталя в Иркутске совпали по времени с оживленной дискуссией, которая велась в научных салонах Западной Европы. В 1863 году на заседании естественноисторического общества в Штеттине сделал доклад доктор Эрнст Геккель, верный последователь теории Дарвина. Суть доклада сводилась к тому, что человек несомненно произошел от обезьяны. Задача лишь в том, чтобы найти это связующее звено. Геккель даже дал название этому существу: питекантроп, составив его из двух греческих слов: «питекос» – обезьяна и «антропос» – человек. Наиболее вероятным районом первоначального расселения питекантропа он считал Юго-Восточную Азию.

Огромный Азиатский континент все больше привлекал естествоиспытателей, которые считали, что именно здесь произошло становление человеческого общества. Азиатская часть суши испытала в процессе гигантских катаклизмов в третичный период поднятие поверхности, что привело к исчезновению тропических лесов и формированию безлесных пространств. Поэтому именно здесь мог впервые осуществляться тот великий процесс перехода нашего далекого предка от древесного образа жизни к наземному. И с этой точки зрения Северная Азия – Сибирь – наряду с Европой все больше стала привлекать внимание ученых. Была еще одна причина особого внимания к Северной Азии палеонтологов и первых исследователей, занимавшихся палеолитом. Среди ученых в Западной Европе стали широко известны находки останков мамонтов и носорогов, современников древнего человека. Исследователями делаются попытки установить связь североазиатской фауны с самим человеком.

Сделай сам

Создателем гипотезы североазиатско-европейской прародины человека стал известный французский ученый М. Вагнер. Он разработал основные ее принципы в конце 60-х – начале 70-х годов прошлого века. В основу ее положены идеи Дарвина и его ближайших последователей о главном факторе появления человека – резких изменениях природной среды и коренной перестройке жизнедеятельности древнейших гоминидов. Это случилось в начале четвертичного периода в связи с наступлением оледенения в Европе и Северной Азии. Именно эти районы значительных катаклизмов Вагнер считает наиболее подходящим местом для прародины человека. Обитателя вечнозеленых лесов в связи с похолоданием вынуждены были спуститься на землю, в корне изменить образ жизни, искать новые источники пищи. Если раньше предков человека в изобилии снабжала пищей сама природа, том с изменением экологических условий значительно меньше стало природной пищи, и человек вынужденно переходит к интенсивной добыче животных. Охота постепенно становится одним из основных источников питания. Все это привело к большим изменениям в самом физическом облике нового человеческого существа.

Преследование животных во время охоты стало причиной изменения нижних конечностей человека, он стал передвигаться на двух ногах. Охота требовала усовершенствования приемов и новых приспособлений, что привело к появлению первых искусственных орудий труда. По мере распространения оледенения предки человека мигрировали все дальше на юг, пока не достигли широтного евразийского горного пояса. Дальнейшее похолодание приводило к жесточайшей борьбе человека с природой. В результате этой борьбы человек мужал, более совершенными у него становились орудия труда, более разнообразными способы охоты.

Механизм

Расселение человечества по земле произошло, как считал Вагнер, после окончания ледникового периода. В это время от ледников освобождаются огромные территории Северной Азии и Европы, а лишенный льда евразийский горный барьер больше не препятствует миграциям фауны. Люди вслед за животными широко расселяются по земле на восток, запад, юг, а со временем и на север.

Такого рода идеи о миграции человека европейской части России, а отчасти и Средней Азии и Сибири были чрезвычайно популярны среди французских археологов и антропологов во второй половине XIX века. Один из крупнейших ученых того времени, А. Картфаж, прямо заявил, что колыбелью человечества является Сибирь или вообще глубокий Север. Он писал, что великие горизонты и перспективы откроются для науки, когда начнется исследование Сибири.

Находки первой в России палеолитической стоянки в Иркутске, казалось бы, блестяще подтвердили гипотезу о североазиатском центре происхождения человека, но публикация Черского, к сожалению, не дошла до широкого круга ученой публики Западной Европы. Зато она подтолкнула других исследователей в Сибири к поиску первобытных стоянок.

Сибирская археология своим становлением обязана талантливым и трудолюбивым натурам, которые, увлекшись поисками древних памятников, отдавали этому делу все свое время и все силы. И благодаря любознательности, огромному труду они со временем становились большими авторитетами в науке. Такова была судьба многих исследователей того времени. Университеты тогда не готовили специалистов по первобытной археологии. А сама наука только зарождалась.

За год до открытия у военного госпиталя в город Красноярск приезжает Иван Тимофеевич Савенков – молодой выпускник естественноисторического отделения физико-математического факультета Петербургского университета. Он работает вначале учителем математики, физики и естествознания в гимназии, а с 1873 года становится директором только что образованной учительской семинарии. Савенкова отличали редкая жажда знаний и трудоспособность, исключительная энергия, целеустремленность и поразительное разнообразие интересов. Замечательный педагог, творчески разрабатывавший проблемы воспитания детей и подготовки учительских кадров, он опубликовал целый ряд работ, посвященных этим темам. В Красноярске он быстро становится известной личностью. Сочинитель пьесок и стихов для детей, любитель походов и экскурсий, лучший стрелок города и артист, на спектакли с участием которого невозможно достать билеты, он не прекращает самообразования до конца своей жизни.

В Петербурге на глаза Ивану Тимофеевичу Савенкову попадались статьи о жизни первобытного человека, но они тогда не затронули души студента. Статья Черского потрясла его: оказывается, и в Сибири возможны находки человека столь древнего возраста.

Большое влияние на формирование интересов Савенкова оказал Иннокентий Александрович Лопатин – известный путешественник и исследователь Сибири и Дальнего Востока. Горный инженер по специальности он, как и многие образованные люди того времени, не замыкался в кругу своих узких профессиональных интересов, занимался археологией, этнографией и другими науками. С 1862 по 1864 год он ведет поиски угля, золота и других полезных ископаемых в Приамурье, Приморье и на Сахалине. За это время он собрал сведения о местонахождении большого числа археологических памятников и составил первую археологическую карту юга Дальнего Востока. Позднее, работая в Западной Сибири, он увлекся древностями и составил одну из лучших коллекций изделий из бронзы.

Лопатин и посоветовал Савенкову заняться поисками древних памятников, но не в пещерах, как это было в Европе, а на открытых террасах, где в лессовых отложениях могли быть, по его мнению, остатки следов постплиоценового времени.

Савенков обследует террасы Енисея и в 1882—1883 годах находит орудия труда вместе с костями плейстоценовых животных. Поиски древних стоянок настолько увлекли его, что он потерял интерес ко всем другим занятиям, за исключением, пожалуй, шахмат. Будучи одним из сильнейших русских шахматистов конца XIX века, он остался верен этой древнейшей игре.

Наиболее значительные открытия Савенкова связаны с исследованием Афонтовой горы, расположенной у Красноярска. В глиняных карьерах здесь и раньше находили кости ископаемых животных, в том числе и мамонта. Савенков почти каждый день посещал карьеры, собирая кости животных, вырытые рабочими, а со временем сам стал вести систематические раскопки. Вскоре у негой собралась большая коллекция ископаемой фауны и различных каменных орудий, среди которых он впервые отмечает преобладание «плоских», односторонне обработанных орудий «типа мустье» над двухсторонне обработанными с грубой оббивкой «типа ашель». Здесь же, на Афонтовой горе, обнаружил он наконечники копий, топоры, рога северного оленя, сделанные в виде молотка, и костяные ножи с «желобком». Черский, познакомившись с материалами, собранными Савенковым, и осмотрев глинистые отложения на Афонтовой горе, полностью согласился с его выводами о постплиоценовом возрасте находок. «Я не сомневаюсь в палеолитической древности, – сделал заключение Черский, – не описанных еще отбивных каменных орудий, добытых Савенковым в городе Красноярске из знакомой мне толщи лесса около Афонтовой горы. Следует ожидать с нетерпением подробности описания этих находок».

В 1892 году Савенкова приглашают в Москву для участия в работе Международного антропологического конгресса. Но это совсем не означало, что его открытия нашли широкое признание. Организаторы конгресса попросили его выступить с рассказом о... красноярском неолите. Открытие Савенковым палеолита на Енисее никто не хотел замечать, а многие считали это фантазией сибирского провинциала. Живейший интерес, проявленный французскими учеными к коллекциям, собранным Савенковым, вызвал у устроителей выставки большое недоумение. Французский археолог Жозеф де Бай заявил корреспондентам газет, что эти грубые камни и кости животных с Енисея самое неожиданное, что удалось ему посмотреть на выставке.

Доклад Савенкова, в который он вопреки желанию устроителей конгресса все-таки включил материалы по палеолиту, стал настоящей сенсацией и центральным событием. Многих участников конгресса привело в изумление не только обилие самих материалов из глубинных районов Сибири, но и скрупулезный анализ всех фактов, профессионализм и четкая логика изложения. Жозеф де Бай назвал доклад Савенкова «наиболее значительным научным событием среди представленных оценке членов конгресса... Доклад открывает новую эру в исследованиях о начальном периоде существования человека и там, где предполагалась его колыбель. И эта новая эра будет плодотворна благодаря добросовестным работам, для которых господин Савенков столь блестяще проложил дорогу». Благодаря Жозефу де Баю находки палеолита на Енисее стали широко известны в Европе. Сразу после возвращения из Москвы Жозеф де Бай выступает во Французской академии наук с докладом о выдающемся открытии на Енисее. Через четыре года он сам приезжает на Енисей и в разрезах Афонтовой горы находит многочисленные каменные орудия и кости ископаемых животных. Коллекция, привезенная им из Сибири, часто выставлялась во Франции и неизменно привлекала большое внимание специалистов и любителей древностей.

Не успели утихнуть споры вокруг находок Савенкова, как в пятом томе «Известий Академии наук» за 1896 год публикуется письмо профессора Томского университета зоолога Н. Кащенко, направленное академику Фридриху Шмидту. Автор письма сообщает, что ему «посчастливилось сделать в высшей степени интересную наш ходку, именно скелет мамонта, съеденного людьми».

История этой находки довольно типична для того времени, когда почти никто не занимался профессионально поисками древних стоянок, и честь открытия многих из них принадлежала людям, далеким от науки. В воскресный день 14 апреля 1896 года один из томских гончаров брал глину из оврага, разрушавшего невысокий холм поднимавшийся над рекой метров на сорок. Здесь же рядом раскинулся большой гарнизонный сад, заполненный отдыхающей публикой. Пригревавшее солнце оттаяло верхние слои, и от случившегося обвала только чудо спасло гончара. Немного оправившись от испуга, он пи дошел к оползшей глине и стал набирать ее в корзину благо не надо было теперь долбить киркой. И тут он увидел какие-то крупные кости, обнаженные обвалом. Oни были очень крупные и совсем не похожи на кости других животных, которые гончару пришлось видеть. С большим старанием он стал расчищать одну наиболее крупную кость. Весть о находке быстро распространилась среди гулявшей по саду публики. Добровольные помощники рьяно взялись за работу, разрушая вместе с глыбами земли и кости. К счастью, нашлись грамотные люди, которые поспешили известить о находке археолога С. Кузнецова и профессора Н. Кащенко.

На следующий день Кащенко с помощниками внимательно осмотрел место находок: кости животных выступали из глины в двух местах, с восточной стороны стенки оврага прослеживались обломки сильно испорченного любительскими раскопками черепа, а с западной – тазовые кости. У Кащенко не осталось никакого сомнения, что кости принадлежат мамонту. Следовало немедленно приступить к раскопкам, пока дотошные любители не испортили здесь все. В Сибири и раньше случалось находить кости мамонтов и даже трупы, которые хорошо сохранились в условиях вечной мерзлоты. Это породило среди народов Сибири различные легенды и предания. Многие в связи с тем, что, остатки мамонтов всегда находились в земле, считали их животными, живущими под землей, вроде гигантских кротов, которые, попадая на свет, мгновенно погибали.

Такое фантастическое представление о мамонтах бытовало потому, что ученые приходили слишком поздно. Найденные кости ископаемых животных или уносились водами сибирских рек, или растаскивались местными жителями на различные поделки и другие нужды. Кащенко понимал огромное значение для науки томской находки. Вечером 15 апреля с несколькими рабочими он приступает к раскопкам. Работы продолжались почти неделю. Нужно отдать должное Кащенко в том, что он провел раскопки по всем правилам, со всеми предосторожностями, скрупулезно изучая все обнаруженное при вскрытии рыхлых отложений. Каждая из находок не извлекалась из раскопа, а осторожно освобождалась от глины и оставлялась на месте до тех пор, пока рабочие не раскопали всю площадь с разбросанными по ней обломками костей мамонта. К концу работы на томском мысу перед глазами изумленной публики предстала невиданная картина, которая даже равнодушного человека не могла не заинтересовать.

Слоны

Уже в начале раскопок Кащенко обратил внимание на один весьма любопытный факт: большинство костей мамонта оказались раздробленными совершенно определенным способом. Природа так тщательно и с такой преднамеренностью сделать это не могла. Напрашивался один вывод: это сделал человек. Тем более что раскалывались в основном те кости, которые содержали костный мозг или были наиболее пригодными для изготовления древних орудий труда. Но Кащенко не спешил с выводами. Требовались новые, более веские доказательства. И они вскоре появились. Когда раскоп углубился ниже трех метров и стало ясно, что он достиг уровня древней поверхности, стали попадаться орудия, сделанные из камня. Здесь оказались грубые ядрища – нуклеусы, от которых отбивали грубые отщепы и правильной формы пластины. Среди орудий труда встречались ножи, пилки, скребки и другие изделия. В качестве орудий употреблялись и некоторые кости после их предварительной обработки.

Сомнений не оставалось в том, что в Томске удалось открыть единственную не только в Сибири, но и в мире стоянку, где исследователи обнаружили целый скелет мамонта. Все кости на стоянке находились на одном уровне и принадлежали только одному животному. Между костями и под ними залегала толстая углистая прослойка, во многих местах глина оказалась прокалена сильным огнем. На этом месте много тысяч лет назад горели яркие костры, на которых первобытные люди готовили мясо мамонта. Любопытно, что кострища располагались здесь же рядом с тушей убитого животного.

Кащенко удалось с помощью геологов реконструировать довольно точно рельеф местности и указать место, где мог быть убит мамонт. Подводя итоги раскопок, Kaщенко писал: «Находка представляет нам хотя неполную, но живую и новую картину... отрывок из жизни человека каменного периода, остатки его пиршества, по всей вероятности, после удачной охоты».

Открытие Кащенко, ювелирные раскопки, очень ценные наблюдения и превосходное документирование всех находок привлекли к ним большое внимание специалистов. О томских находках писали многие газеты в России и за рубежом. Доклад Кащенко на X археологическом съезде в Риге был выслушан с огромным вниманием. Об этом открытии делегаты говорили и в кулуарах съезда, и с трибуны.

Кащенко, как и многих других пионеров сибирской науки, отличала не только тщательность раскопок, но и стремление зафиксировать, сберечь для потомков каждый факт, связанный с древним человеком. Уже в наше время археологи, в который раз разбирая материалы его раскопок, наткнулись на пробирку, в которую он собрал уголь из древнего кострища. Кащенко, конечно же, не знал, что в 1949 году появится радиоуглеродный метод, позволяющий устанавливать возраст древних стоянок по органическим остаткам. Анализ этого угля дал дату 18300 ±1000 лет назад. Именно в то отдаленное время человек разжег свое кострище на берегу реки Томи.

В конце XIX – начале XX века в Восточной Сибири и Забайкалье сделан еще ряд интересных открытий древних стоянок первобытного человека. К этому времени среди ученых уже происходит значительная переоценка старых идей и гипотез. Серьезной критике подверглась прежде всего гипотеза о Сибири как о прародине человека. Большинство ученых пришли к выводу о том, что северные районы земного шара испытали наиболее сильное влияние ледниковых процессов в четвертичный период, когда происходило становление человека, вследствие чего эти районы могли быть заселены сравнительно позднее, когда ледники уже исчезли совсем или находились в стадии затухания. Отсюда появились гипотезы о позднем времени заселения человеком Сибири, о том, что она была самой отсталой и отдаленной точкой человеческой ойкумены с очень примитивной культурой и техникой по сравнению с районами Запада.