Текст книги "Мийол-ученик 2 (СИ)"

Автор книги: Анатолий Нейтак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

Базилар 21: внутренняя политика

– За что стоит обожать эти игрища, так это за полнейшую их мутность.

– А ты не обожай, ты излагай. Например, что удалось выяснить насчёт места в очереди? За чей счёт тебя в неё сунули, сынулиус, и кто вообще был инициатором впихивания именно тебя?

– Мутность, – чуть сильнее скривился призыватель.

– А подробнее?

– Тот парень, чьё место я занял – креатура консерваторов. Вроде бы. Хотя настораживает то, что он не клановый. Из очереди его выбили просто и изящно: вызовом на дуэль со стороны одной дамы, настроенной вроде бы на волну рекуператоров. Явиться на дуэль, прервав дежурство, он не может, точнее, это слишком хлопотно и чревато вниманием Склочной – поэтому предпочёл сдвинуть свою позицию, договорившись с деловарами из представительского.

– Вроде бы? – слегка сощурился Ригар.

– Ходят стойкие слухи, что тот парень и та дама – парочка. Взаимно ревнивая. Повод для дуэли, кстати, звучит как требование публично признать, что некая заклятая подружка вовсе не кажется соблазнительной. Вот и гадай, чего тут больше: политических соображений или чьих-то резко обострившихся сексуальных отношений.

– А что с теми, гм, деловарами?

– С ними мути ещё больше. У консерваторов и рекуператоров имеется соглашение насчёт доли магов, отправляемых в загородные командировки. Каждая партия подкармливает «своих», заодно взимая некоторый плавающий процент с добычи. Формально подотдел делопроизводства и управления должен заменить выбывшую креатуру консерваторов кем-то из их же обоймы, чтобы не ломать баланс. А фактически это достаточно мелкий вопрос, чтобы его стоило рассматривать отдельно. Консерваторы могут просто промолчать, чуть позже предъявив этот случай вместе с другими накопившимися для выбивания неких уступок, или договориться с рекуператорами – как заранее, так и постфактум, или попросту переоформить документы за счёт зачёта личных услуг. В конце концов, всегда есть шанс, что в очередь меня, использовав удобный момент, пропихнула затаившая Змейка – или вообще Морозная, которой не понравилась встреча Анвелии с Радьежем у нас дома. Этакий пинок подальше от гильдейской политики. Её влияния на такое хватит вполне; причём даже не факт, что ей пришлось бы чем-то расплачиваться за продвижение такого решения: она же не просто адвансар – она мой учитель и глава моей группы.

– А кто подписывал скорректированное расписание дежурств?

– Известно кто. Только это совершенно не важно.

– М?

– Важно не кто подписывал, ибо визирование там идёт не глядя – Отшельник ненавидит делопроизводство и подмахнёт хоть приказ о собственном выходе из гильдии, – а кто вписал меня. И вот это уже фигу выяснишь. Мелкий вопрос, говорю же – а мелкий вопрос может решить, на тех или иных условиях, больше дюжины разных персон. Достаточно вовремя подсуетиться.

– Уверен?

Призыватель хмыкнул.

– Я же не политическая партия, пап. Это у консерваторов, рекуператоров – и, кстати, ещё у весьма условных нейтралов, собирающихся под крылом у мастера Холемиса – среди деловаров есть люди. А у меня в подотделе ДиУ нет даже лиц, глазам знакомых. У меня есть только Луцес, который что-то слышал про эти дела и чисто по-дружески поделился услышанным. Так что я могу начать копать, просеивать и обогащать… и даже в итоге выяснить детали… но на суету такого рода придётся потратить больше времени и сил, чем оно того стоит.

Ригар покивал.

– Значит, просто слетаешь на дежурство?

– Придётся.

Перспектива Мийола не пугала, конечно – чего ему бояться в укреплённом лагере, где он, в теории, всю неделю может просидеть безвылазно? – однако и не вдохновляла. Чувства его насчёт предстоящего тоже отличались редкой мутностью.

С одной стороны, будучи бывшим Охотником, он ни диколесья, ни даже чернолесья не боялся. Слегка опасался – да, ибо это разумно; но не боялся.

С другой стороны, дежурства во владениях Лерату Склочной неспроста считались неким поощрением. Вне городских стен алхимики зарабатывали лучше, чем внутри, что для многих, и особенно для бесклановых, – желанный приз.

С третьей стороны, сам-то Мийол карьеру Охотника оставил и сделал упор на своих алхимических штудиях. Плюс опять же опыты с магоклонами, плюс ещё кое-какие дела, хорошо налаженное, устоявшееся расписание, доступ к библиотеке, всё такое… внезапная командировка, отрывающая его от всего этого на целую неделю – ой, оставьте себе!

Но отказываться глупо: кое-какие дела, которые он мог провернуть только в диколесье, тоже манили. Например, пополнение числа призывов на свой нынешний уровень, плюс удобный случай добыть пару-тройку зверей-сенсоров, которым можно заменить Сеть Лобруга, плюс ещё кое-какие дела, включая выполнение заказов Васьки.

С четвёртой стороны, покорно плясать под дудочку того или тех, кто, не спросясь, пихнул его в список дежурных… такая покорность чревата неприятностями. И сама неприятна.

С пятой стороны…

Короче, однозначно выразить отношение к происходящему Мийол затруднялся. Мутность. Густая и вязкая. Благодарить за это или делать ответную (полезную) пакость? Кому адресовать то или это? А главное – сам устроитель чего хотел (или хотела) добиться?

Одно слово: политика.

И ему придётся заниматься ею. Потому что на выбранном пути иначе нельзя.

Ну а раз чего-то не особо приятного избежать нельзя, разумно разделаться с этим чем-то в кратчайшие сроки… и заодно подкрутить собственное восприятие насчёт (не)приятности.

«В конце концов, стоит хорошенько подумать: почему вообще мне не нравится политика? В чём корни этой вот предвзятости? Самый напрашивающийся ответ: магия нравится мне больше, а ради политики придётся жертвовать временем, которое я мог бы потратить на неё, на движение по выбранному Пути. Но… это ведь далеко не всё. Это следствие.

Так. Что вообще такое политика?

Академическое определение от Ригара: политика – это способ согласования групповых интересов, при котором интересами отдельных разумных пренебрегают. Уже звучит неприятно: там, где пренебрегают чьими-то интересами, кто-то будет страдать и вполне может умереть.

Не менее академическое определение Ниары Оссименской: политика есть деятельность, нацеленная на благо государства и общества; наилучшая политика такова, что при ней большинство людей получает необходимое для жизни, продолжения рода и саморазвития, страдание же испытывает меньшинство и сами эти страдания так малы, как только возможно. Примерно то же, что и в отцовском?

Так, да не так. Ниара прямо говорит о том, что страдания так или иначе неизбежны, что кому-то придётся отказать в саморазвитии, кому-то – в продолжении рода, а кто-то вообще сдохнет; на этом фоне то, что говорится об интересах только лишь людей, а об интересах, например, гномов или алуринов умалчивается – так, мелочишка.

Политик в понимании оссименцев – и Ниары, и развивавших-углублявших её взгляды Толойна с последователями – это рачительный хозяин, ухаживающий за своей делянкой, сеющий и собирающий урожай. За мирной сельской метафорой скрывается всё то же право сильного и всё то же неравноправие разумных. Да, каким-нибудь гражданам серого списка дают необходимое для жизни, а также старательно ограждают их от избыточного притока мигрантов, возникновения эпидемий, опасностей диких земель… но не более того.

Считать их за ровню? Прислушиваться к их мнению? Облегчать им саморазвитие?

Ещё чего захотели!

…но я как-то лишку глубоко копнул. Вопрос-то стоял иной: почему мне, именно мне, не нравится политика? Смотри глубже, сын. Смотри глубже. И скажи: что ты видишь?

…потому что мне противен Старший Гвором.

Первые впечатления самые сильные. Старший Жабьего Дола – первый политик, с каким я столкнулся в своей жизни, и теперь его тень ложится на всех власть имущих.

Это я, конечно, зря. Это – мыслительный грех отождествления, тот самый, когда ленивый мозг, что жаждет шевелить нейронами поменьше, норовит сгрести в кучу даже то, что, по уму, сгребать не надо и делать простые, но неверные обобщения.

Типичный пример рассуждений под влиянием этого греха: Гвором – слабак, мерзавец и эгоист; Гвором – политик, имевший надо мной и моей семьёй власть; он злоупотребил своей властью; давайте же включим предубеждение в адрес всех политиков и всех, кто имеет власть – они ведь могут ею злоупотребить, их надо опасаться!

Результат: как только Никасси напомнила, что имеет надо мной власть, что она может что-то решить за меня и без меня – я незамедлительно взбрыкнул. Хотя она-то, не в пример Гворому, действовала из благих побуждений… вроде бы…

Но мне было наплевать.

Я отождествил двух совершенно разных людей лишь потому, что они наделены властью.

Задним числом это настолько тупо, что хочется самому себе морду начистить! Что тоже, кстати, глупо донельзя: прошлое осталось в прошлом, изменить его невозможно, причинение боли самому себе во имя некоего «наказания», для «искупления вины», совершенно бессмысленно. Об этом отец тоже говорил: мол, испытывать вину или стыд совершенно нормально, однако снова и снова погружаться в эти переживания – всё равно что без нужды ковыряться в ране, упиваясь болью и мешая излечению…

Ладно. Опять я съехал в сторону.

Итак, политика и неприязнь. Немалая толика её привнесена тем, что мне как бы придётся «сыграть за Гворома» – то есть решать за других и без их согласия. Поэтому-то мне и не хочется становиться Старшим в полной мере: не выступать знаменем и защитником от возможных бед, но лично вникать в чужие жизни, награждать и наказывать сообразно…

Мне не хочется этого. Не хочется… даже детей воспитывать? Да! Простая мысль об этом рождает мгновенный внутренний спазм – и в этом причина, по которой я спихнул наших мелких курасов на Ригара. Самоустранился. Сбежал в важные личные дела.

Ох, сколько же у меня в башке мусора скопилось… но.

Не хочется играть за Гворома? Не играй! Пока что моим вмешательством в чужие свары оставались довольны, я вроде бы никого не щемил сознательно, просто по праву сильного – более того, я всегда старался устроить дела ко всеобщему удовлетворению.

…но такое везение вряд ли продлится вечно. Рано или поздно я ошибусь, или столкнусь с ситуацией, в которой есть лишь решения с нулевой суммой, или буду вынужден – в точности, как это отец сформулировал – пренебречь чьими-то интересами для блага многих.

Вот и второй, и третий корни неприязни: страх ошибки и нежелание причинять боль.

Ригар хорошо потрудился. Сердце моё полно жалости, особенно к малым и слабым; это мешает мне равнодушно обходить чужую беду (если, конечно, я могу помочь с ней хоть чем-то) – и это же мешает проявлять решительность с самонадеянностью. Никогда я не закричу, что хочу спасти всех, любой ценой, во что бы то ни стало – или иную подобную глупость. Да, мне не нравится смирение Ниары перед болью и смертью, что вписаны в мир как его часть – но ведь я и не демиург, чтобы замахиваться на полное переустройство мира по моим хотелкам.

Злой ребёнок хочет, чтобы ему – и только ему – было хорошо. Добрый ребёнок хочет, чтобы никому не было больно и все улыбались. А взрослый внутри стоит меж ними, держа детей за руки, и старается выбирать с осторожностью. Очередные речи Ригара…

Злой ребёнок внутри меня не хочет лезть в политику, потому что боится плюх от других злых детей и потому что ему уже сейчас хорошо, а лишних хлопот он не любит. Но добрый ребёнок внутри меня видит чужое страдание и несчастен из-за этого, он не даёт мне покоя. И не даст. Ни сейчас, ни впредь.

А я сам… что ж, мне пора взрослеть.

Снова.

Ко всему прочему, избежать политики всё равно не выйдет. Нельзя жить в воде, оставаясь сухим. А значит, выбор прост: или я даю своим невмешательством право решать за себя – или вмешиваюсь, хотя бы в какой-то малой мере управляя этой опасной игрой. О том, чтобы свои правила устанавливать, речи нет. Но даже игра по чужим правилам куда комфортнее, если знаешь положение на доске, а не пытаешься угадывать, что-кто-как».

Поскольку – и это уже не отцова мудрость, формулировку вывел ещё Эсхарий Ларенский – «теория без дела пуста, дело без теории суетно» (это переводчики слегка смягчили: в оригинале там вместо «суетно» стояло слово погрубее), Мийол с пылом принялся за политические дела, руководствуясь вдобавок новообретённым пониманием. И первым делом он написал своей наставнице Никасси, прося о встрече «для обсуждения темы, не связанной с магией, в ближайшую неделю». А вторым делом отправился отдавать малую часть своего долга опекуна.

То есть провести как минимум пару часов вместе с Тошем и Рен.

«Кстати, надо бы подвинуть расписание и впредь уделять им не меньше часа ежедневно. Можно больше. И непременно обсудить с Ригаром все связанные вопросы: негоже, если я по неведению ему порушу какие-то воспитательные моменты, лучше бы делать ровно наоборот».

Раскинув пошире сети восприятия, а вернее, уделив пассивно воспринимаемому больше внимания, Мийол обнаружил, что воспитание уже вошло в особенную фазу. Пара юных курасов обнаружилась не где-нибудь, а в недавно организованной комнате наблюдения, притом в весьма примечательной компании. Точнее, Мииратош и Сиашерен могли думать, что они там одни, но вот призыватель без особого труда ощущал присутствие Шак, что прибегла к исчезновению и в таком виде наблюдала за парой подопечных.

Трюк известный: разумом можно сколько угодно понимать, что рядом кто-то есть – да и от системы наблюдения так не скроешься – но когда этого кого-то не видно глазом, не слышно ухом и даже учуять нельзя, тупой человеческий мозг склонен со временем выводить такое скрытное присутствие за скобки. Надо ли объяснять, что алурина активно этим пользовалась?

К общей пользе, конечно.

«Гм. А ведь Тошу, кажется, почти четырнадцать. Да и Рен моложе всего на год, а выглядит даже посолиднее: девочки взрослеют быстрее. И оба-два делают успехи на стезе магов: уже давно освоили восстановительную медитацию на четырёх узлах и доросли до старших учеников, теперь вот старательно налегают на теорию, чтобы сбалансировать успехи в практике…

Да. Им вполне можно доверить дежурство, особенно парное. Пусть вкусят ответственности. То есть более серьёзной ответственности, чем та, к какой они привычны.

А я им сейчас устрою неожиданную инспекцию».

Но пара юных дежурных проявила похвальную бдительность, обнаружив приближение Мийола заранее, так что сюрприз не удался. Зато удалось общение. Словно бы сызнова оценивая приёмышей, призыватель мысленно сравнивал их нынешних с теми, какими они выглядели при первой встрече, представляемыми старейшиной Лиэвеном.

Итоги… поражали. В хорошем смысле.

Где тот порывистый, но частенько робкий, тощеватый Тош, щеголяющий, говоря честно, в изрядном рванье, пусть даже старательно заштопанном? Нынче, почти готовый перелинять из юнцов в молодые люди, Мииратош Саакичади откормился, вытянулся и выпрямился. Окреп. И не только телом. Порывистость спряталась под оболочкой из этакой внешней солидности, чуток преувеличенной, подчёркнутой хрипловатым ломающимся баском; робость же ушла полностью, заменясь обоснованной уверенностью в себе и своём положении в семье. При некоторых жестах его Мийол ловил себя на странном чувстве, смешивающим близость и некую неловкость – потому что эти жесты привык считать своими, потому что Тош полуосознанно, но вполне узнаваемо копировал Ригара…

Точно так, как некогда сам призыватель.

Но как ни разительны казались перемены в мальце, а Рен изменилась ещё сильнее! От неё прежней – зашуганной, кутающейся в некогда пёстрое, но сильно полинявшее и застиранное тряпьё, прячущей лицо за платком «как подобает приличной курасе» – не осталось ничего. Ну, кроме прозрачно-серых глаз с тёмной каймой по внешнему краю.

Если бы Мийол не помнил, что её тринадцатый день рождения прошёл всего месяц с небольшим назад, он мог бы подумать, что Сиашерен Неосимадо сейчас лет пятнадцать или даже больше. В росте она прибавила чуть меньше, чем Тош, зато отменно округлилась прям везде, где взрослеющим девушкам положено округляться природой. Пожалуй, смелость нынешних нарядов её отправила бы почтенную бабушку Аллиз в обморок – ну, или взорвала настоящий вулкан страстей, примерно в равных долях изрыгающий негодование, ужас… и зависть.

Если Тош много взял от Ригара, то вот Рен как-то неуютно многовато позаимствовала у Васьки… и, пожалуй, Урмы Две Насечки.

В стиле одежды так уж точно. Да и в поведении.

Вот эта вот улыбочка, например, и разворот плеч – явно не у взаимно любимой сестрицы подхвачены, а у женщины постарше и, хм, более одарённой. Причём если вспомнить, что сидящая на табурете перед иллюзией – малолетка, а значит, ещё подрастёт, можно предполагать, что Урма довольно скоро получит… серьёзную конкурентку.

«Не то чтобы это имело какое-то значение прямо сейчас. Тринадцать… мало и рано. Вот через пару лет уже можно будет подумать об отношениях. Подумать – и поаккуратнее увернуться от этих не вполне невинных авансов, да, невзирая на их соблазн. Просто потому, что она от меня зависит, а секс с подопечными – не то, что признаётся правильным и должным. Не то, что я сам таковым признаю.

Ну да к пятнадцати Рен так и так уже найдёт себе пару, не утерпит. Того же Тоша окрутит, например. Ему только моргни… кто бы вообще на его месте отказался?

Гм. Надо бы на этом сыграть. Это сейчас Тош ей не нужен – именно потому, что заранее согласный, а вялая добыча не заводит. Но стоит повысить его ценность как трофея, например, старым добрым мотивирующим появлением конкурентки на горизонте, и… хех.

А ведь всё это тоже вполне себе политика. Семейная.

Внутренняя».

Обдумывание планов не мешало Мийолу, привыкшему к многозадачности благодаря своим магоклонам, подмечать ещё кое-какие нюансы в поведении подопечных. И подмеченное ему нравилось. Да, Тош и Рен отвлекались на вольнотрёп с ним – но строго по очереди. Пока один из пары дежурных смотрел на призывателя (или даже не просто смотрел, а кокетничал, как одна рано созревшая кураса), второй не отрывал глаз от иллюзий системы наблюдения. Стоит Тошу глянуть на Мийола, чтобы вставить свою реплику – Рен сей же момент разворачивается к иллюзии, цепко подмечая изменения в отображаемой местности, сверяя их с собственной памятью.

Молодцы, что тут скажешь. Хорошая командная работа.

И само по себе, без предпосылок, такое не возникает: такое можно только натренировать. А кто именно натренировал, долго гадать незачем. Ригар тут, конечно, тоже молодец.

На волне своих открытий призыватель чуть было не выпалил: «А хотите отправиться со мной на дежурство? Да, на границу диколесья с чернолесьем, в укреплённый лагерь ресурсного отделения… на неделю. Да, почти как настоящие Охотники». Но сызнова вспомнил про труды отца – и отложил вопрос до консультации с ним.

Раз уж в своё время поддался лени с опаской и переложил ответственность на старшего родича, то теперь делать такие предложения через его голову как-то… некрасиво.

– …хорошая идея, – сказал Ригар ближе к вечеру, когда сын выловил его для беседы тет-а-тет. – Будет прекрасным поощрением. Я сам хотел просить тебя о чём-то таком, и очень рад, что до отправки в охотничий лагерь ты додумался сам. Что подтолкнуло?

– Внезапное осознание, что я запустил свои… социальные обязанности. Для Санхан время ещё выкраиваю, да и то там времяпровождение в основном горизонтальное, а вот остальные…

– Взрослеешь, значит.

– Наверно.

Помолодевший мужчина мягко улыбнулся:

– Не наверно, а точно. Со стороны такое видно лучше.

– Ха. Буквально сегодня я поймал себя на том, что Рен и Тош весьма заметно подросли за время знакомства. А ты, значит, примерно так же смотришь на меня с Васькой?

Ригарова улыбка стала шире.

– Конечно. Как же иначе? Без пригляда не оставляю, иначе какой из меня отец?

– Из тебя – отличный. Мне… то есть – всем нам с тобой очень повезло.

– Не перехвали. Самолучшему гончару не вылепить из песка даже простой горшок.

Поговорка в тему.

Базилар 22: внешняя политика

– Чего припёрся?

– За новой сверхдозой твоей запредельной вежливости, конечно! Соскучился по ней!

– Заходи, коли так. Чего-чего, а уж запредельной вежливости мне не жаль. Правда вот, нормальные-то люди её даже с доплатой не берут…

– Когда захочу нормальности, побегу отсюда с воплями ужаса. О, девушки! А мы тут опять нормальность осуждаем, то есть обсуждаем, то есть должен констатировать, что вы совершенно ненормально хорошеете со дня на день.

– Отстань от моих девушек, чужеродное чудовище! Или своих мало?

– Да ладно тебе. Ненормальность ненормальностью, но если ты не заметил, что Сенналь сделала новую причёску, а Витра изменила своей любимой сине-серебряной гамме… то мне жаль.

– Ах, драгоценный гость! – Сенналь, со «смущённой и милой улыбкой».

– Не только драгоценный, сестрица, но и внимательный! – Витра, «на глубоком вдохе».

– Так! – Луцес не менее показательно нахмурился… причём под внешним наигрышем на миг мелькнуло нечто темноватое. – Пойдём-ка в кабинет, гостюшка, а вы пока сообразите нам перекус с напитками.

– Уж мы сообразим.

– Да, расстараемся.

– Не извольте сомневаться, молодые господа.

– Да-да, всё будет сделано в пять минут!

– Какие-то они у тебя… ненормально заботливые, – широкая улыбка Мийола несколько ужалась, в ауре добавилось оттенков тревоги.

– Не скажи, – а вот улыбка хозяина дома перекосилась. – Они именно… нормальные.

«Оу. Как неловко-то вышло».

Хозяйский кабинет в мезонете Луцеса эн-Слиррен остался в целом прежним. Те же тёмные, монументальные, даром что деревянные, полки до самого потолка, битком набитые литературой – притом литературой рабочей, никто красивой расстановкой «по размеру» и «по цвету» тут голову не морщил; тот же письменный стол с полукруглой выемкой для удобства владельца, развёрнутый к большому окну и дополнительно освещённый цилиндрической эликсирной лампой с заметным зеленоватым оттенком, заваленный какими-то блокнотами, набросками, пухнущими от закладок справочниками и тому подобным рабочим хламом; те же Три Костяка…

Про последних стоит поведать подробнее.

Пусть и далеко не для всех, но для многих целителей знание анатомии критично важно. А коль скоро Луцес – не без толчка со стороны Мийола – взялся за углублённое изучение дефектов опорно-двигательного аппарата (с упором на их исправление), для него именно анатомия и именно скелета приобрела особое значение. Плюс успех на экзаменации в гильдии… в общем, родня скооперировалась, подняла связи и подарила молодому магу триединую композицию.

От чтимой Клеаро – остов гнома. От бабушки – алурины. От матери – человека.

Притом во всех костяках даже несведущий наблюдатель уловил бы неправильности. Ну а специалист уровня хотя бы того же Луцеса после беглого осмотра легко констатировал: гном, чьи останки стали подарком, при жизни страдал от весьма жуткой даже вот так, постфактум, оссифицирующей фибродисплазии; алурин – от системной остеомаляции; человек, наконец, – от достаточно банального, но не становящегося от того приятнее ни на йоту старческого остеопороза. Притом, как объяснил новообретённому другу эн-Слиррен, если лечить остеопороз конкретного типа он мог уже сейчас, хотя и не без трудностей, то вот бороться с остеомаляцией он мог бы лишь при помощи симптоматических мер, а уж поделать что-то с оссифицирующей фибродисплазией…

Лечение генетических заболеваний вкупе с выправлением ТАКИХ физиологических дефектов, требующих пожалуй что тотальной ортопедической хирургии – это не подмастерский уровень. Вот даже близко не он. Притом далеко не факт, что даже сама чтимая Клеаро могла бы что-то сделать… с этим. Всё-таки специализация у неё далеко не та, что нужно, плюс довольно существенные особенности иного вида разумных…

В общем, Три Костяка – очевиднейший «подарок со смыслом» и ранжированный, если можно так выразиться, по сложности. Поставь в кабинете и думай о вершинах профессионализма.

Луцес поставил. И, вероятно, думал.

Что определённо и превосходно характеризовало как его самого, так и его семью. Как он сам любил повторять, «целитель – это тоже в некотором роде… диагноз». Непременно (пусть и кривовато) улыбаясь при этом.

– Говоришь, Сенналь и Витра… нормальные? – спросил Мийол, понижая тон.

– Вполне.

Комплиментом это не прозвучало. Да им и не являлось.

– И в чём это проявляется?

– Если я не ошибся, очень скоро ты увидишь одно из таких проявлений. – Хотя на этот раз и лицо, и ауру эн-Слиррен удержал, намёк на раздражение прорвался в дёрганом жесте. Даже не столько жесте, сколько оборванном намёке на него. – Ладно, к делу. – Весьма сухо. – Что тебя интересует на этот раз?

– Ты удивишься, но я зашёл без особого повода.

– Да?

– Сам удивляюсь. Однако факт! Я тут поразмыслил… над собой, своей жизнью… и пусть многое при переосмыслении осталось прежним, но кое-что я решил поменять. Например, мне не очень приятно оказалось осознать, что к заявленной дружбе с тобой я относился довольно-таки…

– Как?

– Потребительски, – неохотно сознался призыватель. – Дела делами, интересы интересами, но заглядывать в гости только потому, что позарез что-то потребовалось? Пусть даже не ленишься отдариваться в ответ, стараешься оказаться полезным… всё равно это не то.

Луцес чуть сощурился, в остальном продолжая контролировать и лицо, и ауру.

– И ты думаешь, что такое признание улучшит ситуацию с… дружбой?

– Само по себе, конечно, нет, – Мийол вздохнул. – Но без него вряд ли можно что-то исправить. Признание проблемы – первый шаг к её решению и всё такое. И, конечно, я хотел бы надеяться, что ещё не слишком поздно для извинений.

– Х-ха. И чего я вообще ждал от чужеродного чудовища? – ухмыльнулся хозяин. – В этом весь ты: пришёл не зван, ласково нахамил, невзначай пофлиртовал – хоть не со мной, что разом и плохо, и хорошо – сознался в грехах и теперь стоишь с видом гордым и прельстительным, ожидая строго положительной реакции.

Цитату из «Торжества суеты» гость опознал с лёгкостью. Но игру намёков поддерживать не стал, поскольку с самого начала признания выбрал стратегию «стоять прямо и говорить правду».

– А реакция будет строго положительной? – спросил он не без напряжения.

– Куда ж я денусь. И… какая же это дружба, если она не может выдержать некоторой дозы неурядиц, ошибок и непонимания? Оставим это. Лучше скажи, что ещё ты там переосмыслил? Может, и я для себя возьму в ведущую руку что-то из надуманного?

– Что-то зачастил ты с цитатами.

– Настроение такое. Ну так что?

– Если без лишних деталей, – Мийол ненадолго прижмурился, формулируя, – я поставил себе вопрос о целеполагании и о темпе жизни.

– Глобальненько.

– Уж как есть. Про темп попроще: я осознал, что слишком гонюсь за достижениями, а из-за этого упускаю многое из того, что упускать… жаль. Да, спору нет: медитации, чтение работ по высокой магии, практика конденсомантии, групповые собрания, заезды к мэтру Кемвату и прочие дела – важны, нужны, необходимы даже. Но когда за этими делами уже не успеваешь толком поговорить со своей любовницей-ассистенткой – только удовлетворить влечение, а потом поскорее уснуть; или когда полностью скидываешь общение с приёмышами-курасами строго на отца, а сам общаешься с ними на уровне «привет-пока-передай-соус»; или, в конце концов, когда к вроде как бы другу заглядываешь строго по делу…

– Я понял. И?

– И я решил ослабить пояс. Не до такой степени, чтобы отказаться от важного-и-нужного – но урезать время, уходящее на него, хотя бы на одну седьмую. Или даже на две седьмых. Тот же мэтр Кемват, не самый глупый из людей, считает отдых после тренировок необходимой их частью – почему бы не вооружиться этим принципом также применительно к магии и к жизни вообще?

– Удивил, – признался Луцес. – Я сам твоей упёртости слегка завидовал, пока не понял, что не в упёртости дело, а в увлечённости и что вся эта возня с магией тебе в радость. А когда что-то приносит радость, то – как потомственный целитель скажу – отказаться от этого сложно.

Мийол помотал головой:

– Не-не! Дело вовсе не в отказе от удовольствия: глупо спорить, что жить на полную можно только тогда, когда наполнение этой жизни приносит радость. Дело в том, что эту самую радость можно доставлять себе и окружающим не только через… функциональные обязанности. Что мне интересно-приятно читать и запоминать даже довольно мутные труды по магии – это факт. Итог того дефицита по части теории, который я ощущал в Жабьем Доле; сейчас я чем-то похож на купца ниже среднего круга, который так и сяк кроил скудный бюджет, и вдруг получил огромное, едва умещающееся в сознании наследство…

Слушая, Луцес задумчиво кивнул.

– …но когда ловишь себя на осознании, что уже больше двух недель не брал в руки книг, которые вообще не касаются магии; что чисто литературных вещей – ни новых, ни хотя бы старых и любимых – не читал уже ТАК долго… тут и встаёт вопрос не темпа жизни, а целеполагания.

– Вот как? И к чему ты пришёл?

– К тому, что рваться к цели, не замечая препятствий… просто излишне эгоцентрично. Да, это способствует успеху, и кто не умеет концентрироваться на задаче – не преуспевает. Но кому станет хуже, если на пути к цели я стану временами оглядываться по сторонам? Сходить с Пути на тропки поменьше, чтобы провести время с близкими, полюбоваться на роскошное цветение той зелени, что растёт на обочинах, отдохнуть у костра на берегу ручья, отведать даров природы?

– Говоришь как поэт.

– Не-а. Я сейчас говорил в основном штампами, а настоящие поэты их не любят.

– Пфе. Плохо ты знаешь поэтов. Их ремесло на шесть седьмых в том и состоит, чтобы те груды запылённых штампов, что накопила в своих недрах литература за минувшие века трудами тысяч поэтов, отчистить до полного первозданного блеска. Придать новизны и свежести. Не то чтобы это у них всегда получалось, скорее, куда чаще им…

– О! Девушки вернулись!

Прерванный на полуслове, Луцес скривился. И вскорости Мийол понял часть причин для его, так сказать, превентивного недовольства. Вернувшиеся с молчаливой расторопностью, явно не раз отработанной, извлекли из пространственных артефактов сервировочный столик с парой лёгких плетёных кресел по фигуре. Сгрузили на столик перед тем креслом, что поближе к гостю, примерно вдвое больше закусок и напитков, чем может потребоваться одному человеку… а перед условно хозяйским креслом – простой стеклянный стакан с водой, притом налитый едва на две трети, и сиротливо отшельничающую посреди большого плоского блюда кривую хлебную корку.

Заветрившуюся в сухарь. Хорошо хоть плесенью не тронутую.

Вся сервировка не заняла и полуминуты, после чего Витра и Сенналь всё так же молча поклонились, развернулись, удалились.