Текст книги "В начале всех несчастий: (война на Тихом океане, 1904-1905)"

Автор книги: Анатолий Уткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 37 страниц)

В фокусе внимания японской разведки были военные усилия России. Акаси в Цетральной России и его маньчжурские агенты на Дальнем Востоке скрупулезно копили секретную информацию и отсылали ее в Токио, где она на данном этапе помогала «партии войны». Здесь знали точку зрения основных авторитетных для развития русского дальнего Востока лиц. К примеру, в Токио незамедлительно узнали о рекомендованных Безобразовым перемещениях русских войск на Дальний Восток. Люди Акаси Мотохиро (даже к своему удивлению) сумели проникнуть в российское военное министерство. Однажды, когда полковник Акаси беседовал с офицером русского генерального штаба (они рассматривали карту Сибири), к Акаси неожиданно явился русский генерал и атташе пришлось запихивать офицера вместе с картой в туалет. Квартира была по–японски очень маленькой, и японцу пришлось туго. Но генерал оказался невнимательным и вскоре покинул дипломата–разведчика. Предатель же без особого смущения вышел из туалета и продолжил передачу своей бесценной информации.

Японцы не без основания полагались на то, что русские не были способны отличить японца от китайца. Именно одетый в одежды китайца–монаха японский разведчик проник расположение русских на реке Ялу. С чрезвычайной точностью этот «буддийский монах» зафиксировал количество и качество вооружений русских войск. Это частный пример, но и на самом широком уровне японский генеральный штаб точно знал, сколько и какого оружия складировано в старинном маньчжурском городе Ляоян – почти в 400 км к северу от Порт – Артура. Уже тогда японское военное руководство знало, что в случае войны Ляоян будет главным складом группировки русских войск в Маньчжурии. Наученные (и завербованные) японцами китайцы тщательно фиксировали отличительные знаки различных русских частей.

Разведка приносила и общие оценки. Вот что занес генерал–майор Игучи в свой дневник: «Корейцы, опираясь на своих могущественных союзников–русских оскорбляют наших соотечественников. Будет поздно, если кабинет министров не примет великого решения послать наши войска в Корею; возможно, больше не представится шанса сдержать русских ради величия нашей нации и мира на Востоке. Русское высокомерие делает переговоры противоположными нашим интересам. Я требовал от генерал–майора Фукусимы (заменившего умершего генерала Тамуру. – А. У.) воздействовать на фельдмаршала Ямагату и премьера Кацуру, чтобы те приняли нужное решение. Я опасаюсь того, что Кацура не обладает нужной твердостью, что его колеблющаяся воля подведет нацию в критический час. Хуже того – мы не можем полагаться на потерявшего силу духа фельдмаршала Ямагату; не видно того огня, который был так заметен в нем прежде. А! Генерал Каваками умер четыре года назад, и в могилу за ним последовал генерал–майор Тамура. Ойяме не хватает боевого духа. Отсутствуют гармоничные отношения между армией и флотом. Военный и военно–морской министры, особенно военно–морской министр Ямамото, знают только сферу своих обязанностей, но не положение всей нации. Они слепо упускают предоставившиеся возможности. У них нет решимости броситься в решительный бой. Мы проходим великий кризис империи. Небеса благосклонны к России!»

Генерала Игучи обрадовало только назначение Кодамы в генеральный штаб. «Теперь я вижу, что небеса не покинули нашей империи. Какая радость!». Игучи был прав. На своем новом посту Кодама фактически стал лидером «партии войны». Всех поражала его работоспособность. Однажды он работал над планами будущих битв на протяжении тридцати дней. Он сидел закутанным в красную простыню, опустив ноги в горячую воду. Его волновали все возможные повороты событий. Все возможные варианты развития грядущего конфликта. Определенно можно сказать, что российского аналога Кодамы не было. Никто в Генеральном штабе России не сидел неделями над картой Японии и Маньчжурии.

Кодама твердо знал, что самые большие сложности российское военное ведомство испытывает в феврале, когда замерзший Байкал становится не водным путем, а мощной преградой на пути воинских эшелонов. Это означало, что на определенное время Япония будет иметь ощутимое превосходство, и этим превосходством (полагал Кодама) следует воспользоваться.

Кодама также считал, что русский флот – по крайней мере, на первом этапе войны – будет сконцентрирован в Порт – Артуре, боясь ранней встречи с японским флотом. Инициатива при таком повороте событий перейдет к японским сухопутным силам; и Кодама хотел как можно быстро выдвинуть вперед две полевые армии. Японские адмиралы гарантировали стопроцентную беспрепятственную высадку крупных воинских частей только на юге Корейского полуострова. Следовало воспользоваться преимуществом (пусть даже временным) на море, когда можно было спокойно переместить войска с архипелага на континент. Одна из трех дивизий первой линии получала ответственное задание: она должна была захватить корейскую столицу Сеул, перерезая русским путь на юг Корейского полуострова. Адмирал Того обязан был в это время следить за русским флотом – все глаза на Порт – Артур, чтобы русские линкоры и крейсера не обрушились на десант армии вторжения.

При этом, побеждать нужно было с имеющимся флотом, рассчитывать на подкрепления не приходилось – Япония не имела верфей такого калибра, чтобы самой создавать крупные военные корабли, а державы–кораблестроители едва ли рискнуть «разгневать» Россию продажей Японии боевых кораблей в ходе войны. Из этого исходило требование не только блокировать Порт – Артур, но и беречь свои корабли – дружественные британские верфи были далеко, да и Лондон не готов был строить корабли, предназначенные топить русский флот.

Кодама считал ахиллесовой пятой русских то, чем русские так гордились – Великую транссибирскую магистраль. В его замысел входила организация диверсионных отрядов, которые обязаны были перерезать эту сонную артерию российского Дальнего Востока. Подготовка такой диверсионной деятельности началась в японских вооруженных силах уже давно. Еще в 1899 г. капитан Исимицу Макио – офицер разведки в Маньчжурии – был послан в Россию в качестве студента. Он прибыл во Владивосток вместе с полковником Тамура Ийозо (впоследствии заместитель начальника генерального штаба японской армии). Они посетили буддистский храм, где священником был майор японской армии Ханада. Прошло много лет и Кодама отдал Ханаде приказ создать диверсионную группу (ее назвали «Армия справедливости») за спиной у сконцентрировавшейся в Маньчжурии русской армии. Исимицу же в это время работал уже в Харбине фотографом.

Японские источники оценивали русские войска, охраняющие Транссибирскую магистраль в 20 тыс. человек. Практически немыслимо было пытаться сформировать за спиной русских войск большие диверсионные контингенты; но отдельные диверсионные отряды японцев могли рассчитывать на прорыв к узкой нити железнодорожного полотна, связывающего Дальний Восток с большой Россией. В Японии достаточно отчетливо понимали, что сложности с армейским снабжением могут сыграть большую роль в военных усилиях России на данном отдаленном театре боевых действий.

Искажает историю событий и недооценка деятельности японской разведки в Пекине. Ее здесь возглавлял военный атташе японского посольства полковник Аоки, давний знакомый всемогущего в императорском Китае политического деятеля Юань Шикая. По личной просьбе Юань Шикая Аоки в 1898 г. оставил свой дипломатический пост и возглавил секретную японскую группу военных советников, чья штаб–квартира размещалась в Тяньцзине, и чьей официальной задачей была модернизация китайской армии. Когда Юань Шикай стал губернатором Шаньдуна, полковник Аоки проследовал за ним.

Китайский опыт Аоки был достаточно хорошо известен в Японии, и в ноябре 1903 г. генерал Кодама – главный стратег Японии – пригласил разведчика–синолога в Токио. Кодама сообщил, что «русско–японские отношения вошли в критическую фазу. Немного осталось времени до начала боевых действий. Я уверен, что вы захотите повести в бой свой полк, но у вас есть более серьезные обязательства перед страной. Мы должны достичь взаимопонимания с лидерами Северного Китая, и я знаю от генерала Фукусима Ясумаси, что нет никого, кто был бы ближе в Юань Шикаю, чем вы». Аоки возвратился в Китай, восстановил сотрудничество с Юань Шикаем, создал совместную разведывательную сеть, концентрирующуюся на Маньчжурии; он отработал систему нападений на русские коммуникации с фланга, начал координацию японо–китайских военных усилий по подрыву тыла российской армии (организация совместных отрядов и т. п.). Фактически все наиболее важные (особенно из Порт – Артура) сведения стекали от разветвленной японской разведсети к Аоки, а от него непосредственно к Кодаме.

В конце 1903 г. фактический руководитель японского генерального штаба генерал Кодама увеличил численность специалистов по Китая. Он приказал руководителю местной разведки Аоки создать отряды добровольцев–смертников, готовых действовать в районе Транссибирской магистрали. Японская община в Пекине немедленно откликнулась на этот призыв. Вначале в добровольцы набрали 50 мужчин и женщин. Отвергнутые реагировали трагически: некоторые из тех, кого не взяли в этот отряд, совершили хара–кири. К середине января 1904 г. японские агенты (среди них было немало женщин) разместились в ключевых местах Маньчжурии.

Японская разведка в начале 1904 г. донесла о военных приготовлениях русских близ реки Ялу и в европейской части России. Русские войска в Сибири были мобилизованы, 10‑й и 17 армейские корпуса (включающие 4 пехотных дивизии и 4 артиллерийские бригады) были подняты по тревоге и направились в направлении Дальнего Востока. И в Западной Сибири воинские подразделения начали смещение к востоку.

Но не следует впадать в преувеличения. Можно твердо сказать, что японская разведка не знала стратегического военного плана Куропаткина, не представляла какими были мысли и стратегические идеи военного министра и генерального штаба России, какими планировались боевые действия России на Дальнем Востоке в целом и в Маньчжурии в частности.

Стратегический замысел японцев

Японцы не зря старательно учились полевым действиям у немцев. Они хорошо помнили основной завет Клаузевица: концентрация сил в решающей точке. И они на этой начальной стадии были воодушевлены действиями моряков Того… Директива Кодамы прямо требовала: «Абсолютно необходимо выиграть первые битвы войны».

В начале мая 1902 г. пришли сообщения о расширении поселения Йонгампо на реке Ялу. Заместитель начальника генерального штаба Японии генерал Тамура Йозо распространил выжимку из докладов военных атташе и назначил совещание в Клубе армии 9 мая 1902 г. Председательствовал общего отдела генерального штаба генерал–майор Игучи Сого. В зале сидели представители и военно–морского флота Японии. Генерал Игучи начал с обличения «высокомерия и эгоизма России, проявляемых в такой степени, что трудно надеяться на сдерживание при помощи слов. Практически неизбежно, что империя должна принять некое определенное решение».

Сложившиеся в Японии убеждения, увы, не давали шанс надежде на мирное разрешение спора. Японцы видели в складывающейся ситуации опасность своей изоляции на островах и конечное принуждение. Но прошло некоторое время, прежде чем такое представление стало безусловно главенствующим.

Знаменательной для военной касты Японии датой стало 12 октября 1903 г. В этот день пятидесятидвухлетний губернатор Формозы барон Кодама Гентаро был назначен заместителем начальника генерального штаба Японии. Отныне не колеблющийся номинальный начальник генерального штаба Ойяма, а энергичный, работоспособный, обладающий большим чувством юмора и острым умом, хладнокровный и твердый Кодама встал у руля военной машины Японии. При назначении он потребовал особых полномочий.

Кодама начал свою военную карьеру в 1868 г. в возрасте 16 лет в качестве командира взвода армии Сёгуна. Коллеги звали его «заклепкой», имея в виду, что без него военная машина может распасться на части. Подобно Тамуре и Каваками, Кодама учился у гения германской военной науки фон Мольтке старшего. Дело было еще до французского триумфа Мольтке. В качестве губернатора Формозы он был не только жесток, но и гордился своей жестокостью. Все отмечали его искусство как собеседника, у него было общепризнанное чувство юмора, он был уверен в себе, в нем чувствовался прирожденный вождь. У него был вид человека, который получает удовольствие от власти; отмечали его европейские манеры – с бокалом шампанского, с сигарой в углу рта. В нем заметны были черты человека, получившего европейское образование. Особенно ощутимы были черты любви к математике. Немецкий наблюдатель сказал о нем: «Ясная голова, большая энергия, жизненная сила, решимость и неутомимость».

Отношения с Ойямой у него были давними. Периодически доходили слухи о жестких личных столкновениях Ойямы и Кодамы; возможно, это было и так, но в целом японская система управления на стратегическом уровне работала без видимых сбоев. Ойяма был своего рода «Гинденбург» – старший–умудренный вождь, а Кодама – лучший тактик своего поколения; своего рода японский Людендорф.

Для начала войны, проводимой на евразийском континенте, требовался контроль японского военно–морского флота над морскими магистралями – без этого немыслим был десант отчаянной японской армии. Адмирал Того начал планирование наступательных операций против российского флота – с целью получения контроля над Желтым и Японским морями – с первого же дня своего назначения на пост командующего японским флотом. Под его руководством Первый и Второй японский флоты составили так называемый «Объединенный флот». Адмирал Того был командующим как Единым, так и Первым флотом (включающим в себя превосходные японские линкоры).

Вот как японская сторона представляла себе ход военных действий русской армии и флота в случае начала военных действий:

1. Битва флота за господство на море.

2. Русские войска предпринимают действия по предотвращению высадке японского десанта на континенте.

3. Российский воинский контингент осуществляет оборонительные меры, сопровождаемые диверсионными мероприятиями, дающими время для подхода значительных новых русских сил из Центральной России.

4. Основние линии наступательных операций –

а) выдворение японцев из Маньчжурии;

б) вытеснение японцев из Кореи.

1. Вторжение в Японию; сокрушение японских территориальных войск; операции по подавлению народного восстания японцев.

Армейские и морские штабы занимались раздельным стратегическим планированием, основываясь на собственной гипотезе предполагаемых действий русской стороны. 15 декабря 1902 г. военно–морской министр Ямамото прислал командующему флотом адмиралу Того личное письмо, в котором давалась схема грядущих действий русской стороны.

«1. Русские соберут весь флот в Порт – Артуре и будут завлекать нас туда; именно они выберут удобную для себя позицию, заставляя нас тратить силы в движениях поодаль. Учитывая необходимые расходы угля и прочих припасов, они не выдвинутся далее южного побережья Кореи.

2. Русские превратят Владивосток в базу для четырех крейсеров и шести миноносцев, чтобы воспользоваться преимуществом своей высокой скорости и тревожить нас в районе Отару и Хокодате с целью разделить наш флот на отдельные фрагменты.

3. Если у них появится возможность, эскадры, базирующиеся на Порт – Артуре и на Владивостоке постараются объединить свои силы и уже тогда вызвать нас на бой».

Особенную проблему для японского высшего морского и сухопутного командования представляла собой могучая наземная крепость Порт – Артур. Стратегическую важность Порт – Артура японцы видели в том, что это была главная стоянка российского флота в данном регионе, из которой могли выйти российские устрашающие линкоры и крейсеры, способные сорвать операцию высадки императорской японской армии в Корее и Китае. Успех же Того в блокировании Порт – Артура позволял японцам незамедлительно овладеть портом Чемульпо – (точно так же, как это было в ходе войны Японии с Китаем в 1894 г.). Владение Чемульпо резко облегчало высадку японских войск на Корейском полуострове и в Маньчжурии. Но что будет, если адмирал Того не запрет русских в Порт – Артуре? Тогда высадка японцев в Чемульпо становилась чреватой большими осложнениями. Другой гаванью, где японцы могли высадиться в Корее, был Пусан (юго–восточное побережье Кореи, 700 км на северо–восток от Порт – Артура, но значительно ближе к Японии). Отсюда японские войска могли двинуться на корейскую столицу Сеул – после войны с Китаем японцы провели здесь железнодорожную линию.

Кодама, строго говоря, не хотел идти этим путем; его задачей было как можно скорее выйти к реке Ялу, пересечь ее и решить судьбу кампании решительными наступательными операциями в Восточном Китае, где–то между Порт – Артуром и Ляояном. У японцев, если они высадятся на континенте, было только два пути – победить или быть прижатыми к морю; это напоминало о Сципионе Африканском и сожженных кораблях второго века до нашей эры у стен Карфагена. Пусть японский солдат знает, что для выживания он должен победить. Ничьей быть не может. Отступление равно поражению.

Кодама видел всю большую картину, он предусмотрел многие неожиданности, он увидел главное и отсек второстепенные детали. Но план этот был рассчитан на быстрый успех. Любое промедление ослабляло его силу. Простота и японская аккуратность: Первая японская армия идет на Ялу, пересекает ее и вторгается в Маньчжурию. Вторая японская армия высаживается между Ялу и Порт – Артуром, угрожая главным линиям коммуникаций русских с юга и востока. Если Первая армия встречает сложности, Вторая идет ей на выручку. Японские стратеги при этом предпочитали не заходить слишком далеко и не планировать отдаленного будущего Порт – Артура и Сахалина. Так далеко мысль Кодамы не заходила. Непосредственное будущее императорской Японии зависело от успехов или поражений японской армии и флота. Он видел в качестве своей главной задачи пробиться в центр русских коммуникаций, к железной дороге, соединяющей Харбин с Порт – Артуром и Квантунским полуостровом.

Достоинством планирования Кодамы было то, что он реалистически оценил стратегическое значение Ляояна – старинного маньчжурского города, стоявшего на железнодорожной линии Порт – Артур – Харбин и ставшего главной базой–складом русской армии. Захватив эту базу японцы могли овладеть стратегической инициативой, подвоз из Европы был долговременным процессом.

У японцев не возникало «излишних вопросов» относительно того, что Корея или Китай могли не пожелать их видеть, что она могла протестовать против японского вмешательства. Японцы полагали, что корейцы – а позже и китайцы – подпишут любой договор, если японская армия прижмет их в столице и на побережье. Одним из важных обстоятельств было то, что Токио решил хотя бы формально соблюдать нейтралитет Китая. Пусть немецкий кайзер и русский царь говорят о «желтой опасности», на данном этапе Токио полагал, что важнее вести боевые действия на более дружественной территории – даже за счет упреков в «сговоре азиатов».

Внешний мир

Западному сознанию было трудно поверить, что после четырех столетий глобального триумфа Европе кто–то может противостоять – даже учитывая определенно незападный характер значительной части России, которую Петр Великий все же сделал лучшим учеником Запада.

В последний момент усилия по предотвращению войны предприняла верная союзница России – Франция, категорически не заинтересованная в уходе российской армии с германских границ на Дальний Восток. 6 января 1904 г. французское правительство предложило свое посредничество. Учитывая интересы своей европейской союзницы, Россия готова была сделать уступки в Корее, но она твердо придерживалась той точки зрения, что Маньчжурия находится вне зоны японских интересов.

Любопытна позиция Британии. С одной стороны, вооружив Японию наиболее современными кораблями, никто не сделал больше для подталкивания Токио к силовому разрешению противоречий, чем любая другая держава. Лондон обеспечил одиночество России, так как, согласно Договору с Японией 1902 г. грозил примкнуть к Японии в случае обзаведения России в конфликте с Японией военными союзниками. Японцы приватно в декабре 1903 г. задали британскому послу в Пекине сэру Эрнсту Сатоу вопрос, должны ли они воевать, и сэр Эрнст не оставил места сомнениям, он ударил по столу кулаком: «Да». Когда Сатоу спрашивали, почему, имея на то возможности, Англия, Америка, Франция не сдержали бросившуюся на Россию Японию, и британский посол отвечал, что не собирается рассуждать о глупостях, что Япония была абсолютно права. Он неизменно характеризовал наместника – адмирала Алексеева как нарушителя мира на Дальнем Востоке, как «склонного к постоянным осложнениям», как «склонного к угрозам миру на Дальнем Востоке».

С другой стороны, уже видя решимость японцев броситься на Россию, Лондон проявил некую сдержанность, не давая Японии новых денег, не спеша с ее фантастическими военно–морскими заказами. Частично такая позиция объясняется тем, что в Европе уже началась знаменитая «морская гонка дредноутов» между Британией и Германией. Британские дипломаты начинали задумываться, а так ли необходимо им геополитическое ослабление России, которое автоматически делает Германию силовым лидером континента? Конечный пересмотр британских – столетней давности – геополитических схем, когда Британия фактически вступит в русско–французский Антант кордиаль, произойдет позднее, но уже на этапе «выхода к барьеру» Японии и России в сознании англичан, как лучших дипломатов мира, возникли новые идеи, не позволявшие им полностью солидаризироваться с энергичной Японией.

Американцы выступали как бы за проигранное дело – за политику «открытых дверей» в уже поделенном на зоны влияния Китая, где они ощущали себя изолированными основными европейскими державами. Но в целом американская позиция была скорее антироссийской, так как и выдворенный из Китая Токио солидарно с США требовал «более справедливой политики в Китае». Напомним также, что в августе 1903 г. американцы добились от Пекина открытия для американской торговли двух новых портов в Маньчжурии, что объективно изолировало Россию. Антироссийский характер позиции Вашингтона сказался и в том, что о данном соглашении было объявлено в октябре 1903 г., когда Алексеев проводил свои маневры в Порт – Артуре.

Америка, этот растущий гигант, наблюдающий за событиями на Дальнем Востоке с противоположного берега Тихого океана, был почти уверен в том, что будущее США связано не с Европой, а с Азией; и здесь практически не скрывали своих симпатий к Японии визави России. Американцы обживали свои новые базы на Филиппинах как залог своей будущей феноменальной (как они справедливо надеялись) торговли с Восточной Азией. Президент Теодор Рузвельт был даже несколько демонстративен в своей открытой поддержке японского участника конфликта. Победа Токио, как тогда (ошибочно) казалось Белому дому, гарантирует «свободу дверей» в Китае. Зачем же помогать евразийской империи–полудеспотии?

Среди великих держав лишь Германия, бросившаяся в военно–морское соревнование с Англией, сочувствовала России. Частично это была, безусловно, корысть: ослабить геополитического союзника Англии – Японию; перенаправить энергию восточных славян на берега Тихого океана – чтобы они не мешали германской гегемонии в Европе; разомкнуть «штальринг» России – Франции-Сербии – Британии.

Китай в период русско–японского соперничества за главенство на Дальнем Востоке находился в надире своего исторического падения. Многократно униженный, он, собственно, ничего не ждал от тех, кто с разных сторон посягал на его территорию и на прежние зоны его влияния. Но в целом, ввиду предвоенного сближения с Японией, Пекин не желал победы России, что, с точки зрения китайских политиков, означало потерю части Китая – Маньчжурии как начало окончательного расчленения собственно «Поднебесной». Китайцы едва ли сочувствовали недавно победившей их Японии, но они боялись превратиться в сателлитов России. Китай объявил о нейтралитете всей своей территории к западу от реки Ляо в Маньчжурии; в реальности правящий слой Китайской империи занял неотчетливые прояпонские позиции. Влиятельный деятель данного периода китайской истории Юань Шикай считал происходящее сближение со страной «восходящего солнца» началом новой эры в японо–китайских отношениях и в Восточной Азии в целом. (Китайцам еще предстоит страшное отрезвление от иллюзий относительно дружественности Японии).

Куропаткин на Дальнем Востоке

Военный министр России основательно подготовился к своему вояжу. Он много беседовал с послом Японии в Петербурге Курино Шинихиро. С ним Куропаткин поделился идеей нанести визит в Японию. Собеседники ощущали экстренность ситуации, хотя нужно прямо сказать, что русские дипломаты и военные не ощущали силы национального рвения таких крупных и влиятельных организаций как Общество Черного Дракона, готовящихся к схватке за преобладание в Китае и Корее с яростью и фанатизмом крестоносцев.

Именно в эти дни Общество Черного Дракона собрало гигантский митинг у скульптуры Сайго в парке Уэно в знак протеста против замедления ухода русских из Маньчжурии. Собравшиеся требовали от своего правительства более жесткой политики в отношении России; была избрана делегация, которая обратилась к премьер–министру Комуре с жестким требованием оказать давление на Петербург.

Японская разведка ждала даты 8 апреля 1902 года, когда Россия должна была начать второй этап вывода своих войск из Маньчжурии. Донесения были обескураживающими: русские не только не интенсифицировали вывод войск, но даже несколько увеличили свое присутствие. Японские агенты доносили, что русские закупают уголь и расширяют армейские пекарни.

Тем временем было предпринято то, что в свете последующего можно назвать «операцией по прикрытию». Военный министр России Куропаткин выехал из Петербурга 28 апреля. В Японии его ждал самый торжественный прием. Ведь, хотя визит не был государственным и министр не мог говорить от лица российского государства, японская сторона постаралась продемонстрировать все возможное гостеприимство. В Токио знали, что военный министр Куропаткин не принадлежит к партии войны, что он против жесткого курса в отношениях с Японией. Его поселили в очень почетном дворце Шиба; при нем постоянно был генерал Тераучи Масатаке – военный министр Японии – и майор Танака Гиичи, только что возвратившийся из Петербурга.

От Куропаткина не скрывали ту Японию, которая гордилась тремя тысячелетиями побед, ту страну, где патриотизм стоял в глазах общества на огромной высоте. Куропаткин посетил обычные школы и он увидел как молодое поколение проникается духом жертвенности, огромным патриотизмом. От российского министра не скрыли гнев военной касты после потерь, последовавших на гребне победы в войне с Китаем. Именно тогда был потерян японцами Порт – Артур, а Россия воспользовалась обстоятельствами. «Система образования, которую я видел в военных школах имеет спартанскую природу, физические упражнения несравнимы с теми, что мы видим в Европе. Здесь готовят к войне самого сурового типа». Куропаткин пришел к немыслимому в Петербурге выводу, что японская армия ни в чем не уступает европейским армиям. Посещая военные заводы, военные училища и учения, Куропаткин еще более убедился в мысли, что с этой страной воевать не следует. Подолгу они беседовали (дважды) с премьер–министром Кацурой. Все возможное внимание ему уделил министр иностранных дел Комура.

Тогда Куропаткин не знал, что именно в эти прекрасные майские дни тяжелые тучи нависли над двусторонними отношениями. Высшее японское руководство обсуждало деятельность русских на реке Ялу.

10 мая 1903 г. – важный день в русской истории. Было воскресенье, но руководители департаментов генерального штаба Японии собрались на совещание. Докладывающего полковника Мацукаву Тошитане сопровождали – и ассистировали ему – два военных специалиста по России. Они подготовили проект заявления, которое должно было явиться японским ответом на поведение России. Но высшие офицеры демонстрировали примерную осторожность. Начальник генерального штаба Ойяма, как и Тамура, призвали к предельной осторожности. Тамура: «Россия – большая страна, так что те, на кого падает ответственность, должны действовать в отношениях с ней с величайшей осторожностью». И это говорил Тамура, посвятивший лучшие годы своей жизни планированию войны с Россией.

Позиция Ойямы была более двусмысленной. Указанное совещание он покинул со словами: «Вы знаете, что Россия – большая страна». Этим он как бы присоединился к Тамуре. Но на встрече с премьер–министром Кацурой он сказал, что Япония должна проявить стойкость.

Особенно важным было совещание 12 мая 1903 г. в религиозной столице Японии – Киото. Действующее руководство оповестило об усилиях России на входе в Корею двух наиболее влиятельных деятелей предшествующей эпохи – Ито и Ямагата. Хотя Ито продолжал сопротивляться военному решению, совещающиеся пришли к выводу, что дальнейшее вхождение России в Корею затрагивает безопасность Японии и ни одна мера не чрезмерна для самообороны. Важно то, что Кацура и Комура пришли к той точке зрения, что, если русские не уйдут из Кореи, Япония начнет войну. Система отношений в высших слоях общества была такова, что для принятия столь ответственного решения Кацура и Комура обязаны были убедить целый пласт старших политических деятелей. Но и те не могли не принять во внимание, что две главные политические фигуры Японии уже бросили жребий.

Смешение среди высших офицеров сказалось на взглядах офицеров более низкого ранга, на военно–морском корпусе, на высшем чиновничестве. Теперь они решили обсудить роковой вопрос 29 мая 1903 г. в Когецу («Луна средь озера») – неподалеку от Токио. Чтобы избежать огласки, заседали не в ресторанном зале, а в помещении склада. Присутствовали те, кому предстояло на практике реализовать то или иное решение: начальник общего отдела генерального штаба полковник Мацукава Тошитане, генерал–майор Игучи Сого, будущий премьер–министр майор Танака Гиичи – член русского отдела генштаба; адъютант Ойямы майор Фукуда Масатаро; начальник отдела военно–морского генштаба контр–адмирал Томиока Садайяси; будущий министр военно–морского флота капитан Яширо Рокуро; будущий лучший помощник Того лейтенант – коммодор Акийяма Масайюки; глава политического отдела министерства иностранных дел Ямаза Энхиро; личный секретарь Комуры и будущий японский посол в Китае и многие другие.