Текст книги "В начале всех несчастий: (война на Тихом океане, 1904-1905)"

Автор книги: Анатолий Уткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 37 страниц)

И тогда, в начале ХХ века союзникам и противникам России было далеко не безразлично, какая из точек зрения на азиатскую политику будет доминировать в Петербурге. Правда, союзная Франция вовсе не хотела, чтобы русские дивизии стерегли тихоокеанское побережье – они были нужны Парижу как противовес германской мощи. Британия боялась выхода России к ее колониям в Азии. С другой стороны, Вильгельм II руководствовался следующим: «Мы должны привязать Россию к Восточной Азии так, чтобы она обращала меньше внимания на Европу и Ближний Восток».[8]8
  Die Grosse Politik der Europaischen Kabineten. Berlin, Band IX, S. 2318.


[Закрыть]. Британия и Америка совершенно откровенно симпатизировали Японии как силе, способной остановить Россию в Азии.

Наиболее талантливые государственные деятели России были категорически против авантюризма, они открыто опасались схватки с азиатским гигантом, совсем недавно поправшим Китай. В марте 1899 г. в специальном меморандуме С. Ю. Витте указывал, что путем спасения России перед всемогущим Западом является гарантированная десятилетиями мира ускоренная индустриализация.[9]9
  Институт истории АН СССР. Материалы по истории СССР. Выпуск 6. Документы по истории монополистического капитализма в России. М., 1959, с.177, 195.


[Закрыть] Далеко не все в Петербурге одобряли это движение на отдаленный на половину экватора Дальний Восток. Так, министр иностранных дел Ламздорф придерживался той точки зрения, что Россия не должна тратить свою ограниченную энергию должна немедленно выйти из Маньчжурии. Активность в Азии, по его мнению, ослабляла Россию в том месте, где творится история, в главном месте Земли, в Европе. Трезво мыслящая часть правящих кругов России призывала реалистически оценить объективную реальность. В будущем Россия, возможно, станет колоссом, но пока она была одной из самых отсталых стран Европы. Насущная задача состояла в том, чтобы обеспечить ей место участника индустриальной революции, занять нишу в мировой торговле, развить внутренние коммуникации. В начале ХХ в. валовой национальный продукт на душу населения в России был в 5 раз меньше среднеевропейских показателей. Перед Россией стояла задача была сократить этот разрыв, иначе она просто «выталкивалась» из Европы.

Россия начинала создавать свой центр геополитического влияния. Он был слабым по сравнению с центральноевропейским, западноевропейским или американским и складывался там, где конкуренция с Западом отсутствовала – в Северном Китае, Афганистане, Северном Иране, Корее. Такие финансовые институты как Русско – Китайский банк, служили основой русских интересов. Казалось, что колосс России непоколебим и будущее обеспечено в любом случае.

Представлялось, что России, требуется всего лишь несколько благоприятных лет для выравнивания того экономико–цивилизационного рва, который отделяет ее от Запада. Желая иметь эти годы для цивилизационного роста России, С. Ю. Витте осуждал приверженность императора Николая к бездумной «энергичности»; он полагал, что эта линия русского царя объясняется его юным возрастом, его неприязнью по отношению к японцам, его подспудным желанием получить венок славы как итог «маленькой победоносной войны».

Однако многие в поколении Витте и Столыпина, поколении железных дорог и быстрого развития городов, решительно отходит от интеллектуальной настороженности Победоносцева и Достоевского, которые очень осторожно оценивали Россию как мировой силы перед лицом неумолимого Запада. Самоутверждение столкнулось с осторожностью. В 1903 г. Государственный совет России пришел к выводу, на который сегодня трудно смотреть без умиления: границы Российского государства оптимальны и окончательны, теперь России предстоят лишь внутренние улучшения. Сто лет спустя удивительной кажется уверенность русского руководства, с легкостью отбросившего это умозаключение, увидев новые возможности в Маньчжурии и Корее. К счастью для них, российских государственных деятелей начала ХХ века, они не знали лютой правды грядущего, финала русского пути в двадцатом веке, где войны и революции погребли итог их многовековых деяний.

Есть в русской истории слова, от которых сжимается сердце. Цусима, Порт – Артур, Мукден. Мы просто обязаны помнить об этом жестоком уроке. Патриот – это не тот, кто предпочитает держать в памяти лишь о светлых минутах национальной истории, а тот, кто с горечью, но ясно видит периоды унижения своего отечества, причины и обстоятельства, приведшие к этому унижению. Единственный способ избежать подобных несчастий в будущем – это задуматься над нашими историческими неудачами, над опасностями, которых следует избежать. Мы наследники и взлетов и падений, мы обязаны задуматься над тем, что их вызвало и как их избежать в будущем.

ГЛАВА ПЕРВАЯ
ДО ТИХОГО ОКЕАНА

Корея

Между Россией, Китаем и Японией лежало сравнительно небольшое Корейское королевство. Корейцы панически боялись японцев, они боялись превратиться в колонию Китая и готовы были воспользоваться любой помощью, использовать любую комбинацию сил, чтобы отстоять свою независимость.

Японцы традиционно усматривали в Корее кинжал, направленный на их уязвимый архипелаг – позвольте иностранцам завладеть этим «кинжалом» и Япония будет в постоянной опасности. Еще в тринадцатом веке монгольский хан Хубилай, наследник огромного, завоеванного Чингизханом мира, отплыл от корейских берегов, чтобы вторгнуться в Японию. Неведомо откуда поднявшийся «божественный ветер» остановил неукротимый поход монголов, разбросав их корабли. В конце шестнадцатого века японцы уже не хотели полагаться на благосклонный ветер из–за горизонта и начали реализовывать внушительную военную программу. Воинственный сёгун Тойетоми Хидеёси, правивший Японией накануне большого наплыва европейцев, ставил перед собой задачу объединить все страны под японской крышей. О Корее (которую он называл «столь же прелестной, как лицо молодой девушки») Хидеёси говорил без оговорок: «Эта земля принадлежит Японии». В 1592 г. он послал в Корею четверть миллиона вооруженных воинов, погруженных на армаде из 4 тыс. кораблей. Хидеёси был уверен в себе: «Я завоюю Корею с такой же легкостью, с какой я сворачиваю утром циновку».

Семь лет владели японцы корейской столицей Сеулом; битву за битвой проигрывали вооруженные луками корейцы перед фронтом японских мушкетов. Хидеёси побеждал в наземных битвах, но на море удача ускользала от него. Корейский адмирал И Сун Син покрыл свой флагманский корабль стальными плитами и «огранил» борта железными пиками. Его корабль не горел и был неуязвим для японских стрел. По обе стороны корабля на противника смотрели шесть пушек, а матросы скрывались в укрытиях. Корейский «линкор» был быстрее японских судов, он крушил японцев, потерявших только в одной битве 70 кораблей, что сделало связи японской армии вторжения с островными базами проблематичными. Этот опыт японцы помнили долго. Только тремя столетиями позднее новая, модернизированная Япония предприняла новую попытку завоевать Корею.

Королевская корейская династия, основанная генералом И Сингке, пользовалась полной свободой внутри страны, но на внешней арене она обязана была оглядываться на могучий Китай. Корея платила дань Китаю с 1392 г. Новые внешние силы дали корейцам новые возможности – со времени открытия Восточной Азии европейцами (во второй половине XIX в.) корейские короли стремились сохранить независимость за счет сталкивания между собой Японии, Соединенных Штатов, Китая, Британии и России. Россия была новой величиной в этом уравнении. Россия начала оказывать воздействие на Корею после 1860 г., когда, согласно Пекинскому договору, российские владения стали непосредственно соприкасаться с корейскими.

А с севера надвигалась новая сила. Русские корабли уже в 1861 г. вошли в порт Вонсан на северо–восточном побережье Кореи. Прибывшая канонерка потребовала коммерческих привилегий. Отказ от их дарования обещал военную экспедицию. Корейцы пытались спрятаться за свои связи с Китаем («мы зависимая от него часть») – обращайтесь в Пекин. Это озадачило русских и они прекратили нажим. Но они возвратились в 1880, и еще раз в 1885 г., когда речь зашла о поисках незамерзающего порта для Тихоокеанского флота России и взгляд стратегов пал на проецируемый «порт Лазарева» близ корейского Вонсана. К этому времени боящийся отравления корейский король уже время от времени питался в русской легации, охрана которой постоянно увеличивалась.

Корейцы были в отчаянии. Как прежде китайцы и японцы, они стремились остановить поток в свою страну европейцев, жаждавших торговой открытости. Они хотели остановить и поток японцев, «круживших» в Сеуле вокруг королевского дворца королевы Мин Чи–рок. Американцам они бросали в глаза пыль, миссионеров подвергали казни. Вначале корейцы изгнали и русских и французов – но попытка отбиться от европейцев, от христианских миссионеров при помощи японцев не дала результатов. Возмущенные корейцы послали в Токио в 1868 г. не привычные подарки, а обвинения в сговоре с бледнолицыми варварами. Возмущенный лидер японского феодального клана Сацума (претендовавшего на господство в Японии) Сайго Такамори призвал пройти по Корее с огнем и мечом, и поставить зарвавшихся корейцев на место. Император Мэйдзи не желал воевать во времена критических перемен, он предпочел бы укрепиться в столице корейской торговли Пусане, освоить товарообмен через Цусимский пролив и завладеть Кореей при помощи экономических рычагов. Корейцы справедливо усмотрели в тактике японцев шаги к колониальному овладению их полуостровом. В 1875 году корейские батареи обстреляли японский военный корабль. Японцы в отместку высадили ударный отряд, захватили прибрежные корейские форты и потребовали нового законодательного оформления межгосударственных отношений между Японией м Кореей.

Граф Иноуе, которому японский император поручил провести переговоры, действовал подобно экспедиции американского коммодора Перри («открывшего» для американцев порт Токио). Неподалеку от Сеула бросили якорь два военных японских корабля и три транспорта с войсками. 26 февраля 1876 г., согласно договору Кангва, Япония получила торговые привилегии и права экстерриториальности. Послом Японии в Корее стал Ханабуса Ясимото – он со всей серьезностью поддерживал революцию Мэйдзи и новые реформы, создавая для этих реформ благоприятную внешнюю обстановку. Корейская королева впервые изумленно увидела в его руках телефон и много других пришедших с Запада чудес. За чудесами последовала грубая сила. Весной 1882 г. японские военные инструкторы прибыли в Сеул якобы для организации корейской армии, а на деле для превращения ее в придаток японских вооруженных сил. Токио становится на путь превращения Кореи в первый редут на пути в «страну Восходящего солнца». Ощущая свою силу, Япония становится на путь создания собственной сферы влияния, и Корея становится первой жертвой на этом пути. У Токио было преимущества близости, наличия при дворе своей партии, традиции выказывать повиновение японскому сёгуну. Через Цусимский пролив корейский королевский двор слал из корейского порта Пусан свое посольство со знаками доброй воли и нижайших пожеланий.

Такой поворот событий не устраивал императорский Китай, традиционно смотревший на Корею как на своего вассала. Китайский посол в Сеуле Юань Шикай приложил все силы для восстановления китайского влияния в Корее. Но сил у гаснущего императорского Китая было недостаточно. Следовало воспользоваться соперничеством других претендентов. За высокими стенами размещенного в запретном городе королевского дворца в Сеуле кипели подлинные страсти. Холод зимой и невыносимая жара летом не останавливали этой внутренней борьбы азиатских Макиавелли. В осенние ночи на улицы иногда выходили спустившиеся с гор тигры. С наступлением темноты мужчины и женщины не имели права встречаться на улицах города. С ударом огромного бронзового колокола все, кроме слепых, чиновников, иностранцев и имеющих рецепт врача обязаны были покинуть улицы и площади столицы. В полночь колокол бил снова: мужчинам теперь можно было выходить из своих домов, а женщинам – возвращаться. Городские ворота были закрыты всю ночь и покинуть Сеул можно было только с королевским разрешением.

Приглашая западные державы сдержать и Японию и Россию в Корее, растущий китайский политик Ли Хунчан посоветовал корейскому королевскому правительству расширить связи с западными державами. В Сеул в 1880‑е годы прибыли первые дипломаты европейских стран. Самыми энергичными из «бледнолицых» были христианские миссионеры. Следуя китайскому совету, король И Кожонг подписал договор о дружбе с Соединенными Штатами в 1882 г., а в следующем году были подписаны договоры, открывавшие Корею для торговли с Западом. С Россией такой договор был подписан в 1883 г. В последующие тридцать лет Корея стала полем битвы за преобладающее положение при средневековом королевском дворе корейских королей, местом соперничества китайцев, японцев и русских. Пекин хотел видеть немца Мелендорфа главным советником сеульского двора, что (как и только что подписанный договор с Соединенными Штатами) вызвало в Корее взрыв ненависти к иностранцам. Кризис разразился 23 июля 1883 г. Армия действовала совместно с обозленным населением, и японский посол Ясимото вынужден был на английском корабле отбыть в Нагасаки. Прокитайская партия возобладала в Сеуле, иностранцы бежали в порт Чемульпо.

Японская делегация во главе с тем же графом Иноуе – 2500 солдат на нескольких военных кораблях – прибыла в Корею в декабре 1885 г. Но Китай не желал сдавать позиций – практически одновременно из Пекина прибыли 3 000 солдат во главе с Юань Шикаем. Возник своего рода пат. В Токио возник вопрос, следует ли начинать полномасштабную войну с императорским Китаем? Влиятельный в Токио Ито Хирубими полагал, что Япония недостаточно модернизирована, чтобы начать битву с континентальным гигантом. Японцы предложили двусторонний вывод войск из Кореи. Но Юань Шикай считал, что уход из Кореи будет для Китая непростительной ошибкой, и он продолжал оказывать давление на корейский королевский двор. Японцы же стали помогать той корейской фракции, которая – видя успешный пример Японии – настаивала на быстрой модернизации страны.

Правящий слой Кореи раскололся. Китайские корабли привезли короля Тевонгуна в Китай, а японский посол Ханабуса высадился в Корее с отрядом в 800 человек, которыми командовал лейтенант Того Хейхаширо. Это имя в данном повествовании мы еще услышим. Именно тогда в корейской столице познакомились растущий морской офицер Того и ведущий китайский политик периода Юань Шикай. Они долго говорили о необходимости японо–китайского сотрудничества, но взаимопонимания не достигли. Возвратившая себе трон корейская королева Мин обратилась за помощью к китайцам. Те построили рядом с городскими воротами военный форт; затем соорудили еще два укрепления в стратегически важных корейских объектах. Юань Шикай добился немалого. Китай получил статус наиболее благоприятствуемой в торговле нации, в Сеуле резко увеличилось китайское торговое подворье. Китай через реку Ялу стал снабжать корейскую армию вооружением.

Довольно неожиданно у противников укрепления японского влияния в Корее появились новые силы. Так претендующие на Аннам французы начали выражать свое недовольство японским напором в Корее. Французы увеличили свой флот в азиатских водах – это были весьма мощные броненосцы.

Осмелевшие корейцы позволили японцам торговать в Корее на тех же правах, что и китайцы. Китайцы немедленно привели свои войска в Сеуле в состояние боевой готовности. Японцы ответили военными маневрами у городских стен. Они постарались убедить короля и королеву, что в союзе с Китаем у Кореи нет будущего. В ответ китайцы помогли группе заговорщиков, которые убили прояпонского министра финансов. Пролитая кровь лишь укрепила положение при дворе японцев, которые теперь взяли на себя миссию охраны династии. В декабре 1885 г. Япония начала жестко овладевать контрольными позициями в Корее, вытесняя зазевавшихся китайцев.

Тем временем Россия предприняла на Дальнем Востоке настоящее дипломатическое наступление. Они повели переговоры с корейским королем и с японцами одновременно. Последних возглавлял прибывший на коронацию императора Николая Второго фельдмаршал Ямагата. Он предложил министру Лобанову – Ростовскому поделить Корею по 38 параллели (!). Но Петербург интересовался тепловодным портом на южной оконечности полуострова. Да и следовало ли делить то, что полностью попадало в новые руки: корейский король просил об отряде русских телохранителей, о присылке военных и финансовых советников, о российском займе. Начали обостряться противоречия. Ямагата полагал, что сохраняет часть японского влияния в Корее, а на самом деле японцы его теряли.

В августе 1896 г. представители Русско – Китайского банка прибыли в Сеул и доложили в Петербург свою оценку складывающейся в регионе ситуации. Корейцам предлагались деньги на строительство железной дороги. При встрече с русским банкиром корейский король попросил три миллиона рублей, чтобы не хоронить скончавшуюся королеву на японские деньги. В ход были пущены и другие средства: группа русских военных советников прибыла в Сеул для подготовки королевской гвардии, за ними последовали пять батальонов русской пехоты. Один из русских чиновников занял пост финансового советника и русские постепенно вытеснили англичан из таможенной службы.

Последнее привело англичан буквально в ярость. «Владычица морей» еще не привыкла уступать, буры и мировые войны были еще впереди. В декабре 1896 г. 27 британских кораблей, поводя орудиями, бросили якоря в порту Чемульпо. Английский поверенный в делах явился в Сеул с отрядом морской пехоты и восстановил позиции британцев в корейской таможенной службе.

И все же русское дипломатическое наступление многое изменило на корейской политической сцене. Во многом за счет Японии. По соглашению, подписанному в Сеуле 14 мая 1896 г. у японцев в Корее осталось только 200 жандармов для охраны линии телеграфа, сооруженного в месяцы войны с Китаем и 800 солдат, охранявших японских резидентов в Пусане, Вонсане и Сеуле. Все остальные вооруженные японцы обязаны были оставить Корейский полуостров, в то время как русским было разрешено довести свой воинский контингент до японских размеров. Так русская дипломатия использовала тот факт, что корейский король, боясь своих политических противников, жил в русской миссии под защитой русских штыков. Использовано были далеко не все открывшиеся возможности, а в 1897 г. король переехал в только что выстроенный новый дворец.

Главное: Россия не только лишила японцев мечтаний о превращении Кореи в свою колонию, но и начала вытеснять их из их ближайшего предполья. А на протяжении следующих трех лет, укрепляясь в Маньчжурии и получив деревообделочные концессии на реке Ялу, Россия как бы стала преобладать над региональным лидером – Японией.

Судьба Китая

Четырехсотмиллионный Китай не знал, какая его ждет судьба. Примерно до 1800 г. Китай еще держался как великая мировая держава, но затем последовали полтора столетия погружения в историческую пучину. Страна потеряла внутреннюю цельность, общество отстранилось от материального и научного прогресса, границы стали уязвимыми перед европейскими колонизаторами и хищным японским соседом. В отличие от японцев, сумевших найти эффективный способ заимствования западных изобретений, вожди Китая слишком сложно пребывали в состоянии высокомерного пренебрежения к варварам, неспособным по достоинству оценить китайскую культуру. Китайские философы спрашивали, почему более возвышенно и изощренно развитый человек должен пытаться имитировать более низкие существа? И только когда эти существа своими более совершенными пушками пробили защитные стены китайской империи, Пекин ощутил горечь исторического отставания.

Особенно болезненно переживались в Пекине территориальные потери. Лидер нового поколения Ли Хунчан писал с горечью: «Мы пропустили вас во внутренний двор, а сейчас вы стремитесь во внутренние комнаты, где живут наши жены и малые дети». Такой патриотизм не всегда внушал доверие к рослому, лицо в оспинах, умному мастеру интриги. Документы бесстрастно свидетельствуют, что за предоставление в аренду Порт – Артура он получил от русского правительства полмиллиона таэлей. Русские очень ценили деятельность протеже Ли Хунчана Юань Шикая, который яростно отбивался от японцев в Корее.

Первостепенной задачей китайских вождей было создать боеспособную армию. Ли Хунчан пригласил немецких инструкторов и те подготовили 50 тыс. солдат и офицеров еще до войн с Японией. Ли Хунчан рассматривал даже планы вторжения на Японские острова, но в меморандуме написал императору: «Наша древняя пословица говорит: «Ничего нет более опасного, чем прибегнуть к силе не подготовившись». Исходя из этого я рекомендую чрезвычайную осторожность». По его мнению, следовало увеличить военно–морской флот и береговую оборону, избегая при этом поспешных маневров. Был создан военно–морской колледж. Юань Шикаю последовал приказ укрепить китайские позиции в Корее, но не провоцировать японцев здесь.

Китай и Япония традиционно сражались за первенство в регионе Восточной Азии. Уступка под нажимом – согласие на преобладание в прежде подопечном Индокитае французов – ослабила Китай, чем не преминули воспользоваться соседи. Но и сам Пекин стал по–новому видеть окружающий мир. До революции Мэйдзи Россия, а не Япония виделась в Пекине важнейшим внешнеполитическим фактором. Видя успехи Японии в модернизации и укреплении страны, китайское правительство, как уже говорилось, пригласило немца фон Мелендорфа осуществить интеграцию китайской (и корейской) таможенной службы. Более быстро модернизировавшаяся Япония в 1874 г. попыталась завоевать китайские острова Рюкю (длинная цепь островов к югу от Японского архипелага, включая Окинаву, прежде платившую дань Китаю) и китайскую Формозу. Униженный европейцами Китай, фактически пожелал подчиниться более близкой Японии и дружелюбно встретил японцев, направившихся к Формозе. Относительно небольшой японский отряд сумел заставить императорское китайское правительство выплатить контрибуцию в 500 тыс. мексиканских долларов, добиться признания суверенитета Японии над островами Рюкю – в обмен на признание Формозы неотъемлемой частью Китая. Сближение Японии с Китаем создавало в Восточной Азии новую ситуацию.

Этот союз не продержался долго. Ареной испытания китайско–японского согласия стала Корея. Японцы, в отличие от китайцев, постоянно увеличивали свой воинский контингент в Корее и уже скоро преобладали над китайцами как два к одному. Юань Шикай бежал из Кореи на английском корабле накануне прибытия японцев в Сеул. Дружба дала трещину не успев окрепнуть.

Ощущая свою новую силу, Япония вступила в 1894 году в войну с Китаем из–за влияния на Корею. На практике Назрело еще более полномасштабное выяснение отношений: кто в Восточной Азии хозяин.

На бумаге соотношение сил было в пользу Китая – ее армия была больше, ее флот превосходил по тоннажу и численности экипажей. Против японских крейсеров Пекин готовился выставить два линейных корабля водоизмещением 7 тыс. тонн каждый. Береговую линию Китая охраняли 65 крупных военных кораблей и сорок три торпедных катера, разбитые на четыре флота. Один лишь Северный флот Китая (14 кораблей) превосходил японский. Но китайский адмирал был кавалеристом и мало что знал о морской стратегии. Его основной советник – германский адмирал также сделал карьеру в пехоте. В некоторых снарядах не было пороха – деньги пошли на строительство Летнего дворца вдовствующей императрицы Цыси в Пекине: вместо выполнения военной программы императрица и ее евнух строили новые дворцовые террасы.

Война началась встречей японской эскадры с двумя китайскими линейными кораблями близ корейского побережья. Обе стороны обвиняют противостоящую в первом выстреле, но есть все основания предполагать, что первым отдал приказ стрелять японский адмирал Того, стоявший на японском флагмане «Нанива». В ходе войны японцы начали методично уничтожать военно–морские силы великой континентальной державы, завершив кампанию в Желтом море – у Вэйхайвэя близ Шаньдуна. Видя крах своего флота китайский адмирал принял сверхдозу опиума. Соблюдая приличия, японцы плакали на его похоронах, хотя скрыть ликование им было трудно. Капитана флагмана китайского флота «Чен Ена» официальные власти Пекина лишили головы.

На суше дела повернулись тоже не в пользу китайцев. Во время битвы у устья реки Ялу у них было всего лишь три снаряда на пушку главных батарей и по четырнадцать зарядов на малые орудия. Тем временем десант фельдмаршала Оямы на Корейском полуострове и в Маньчжурии расширял свой плацдарм даже в снежную бурю. Потери Оямы в боях были относительно невелики – 800 человек, но против него обратилась страшная холера, которую войска занесли и на Японский архипелаг, в результате чего летом 1895 года погибли 30 тысяч человек. Но японский флот и армия открыли путь на Пекин и это решило судьбу кампании. 19 марта 1895 г. китайские представители прибыли в японский Симоносеки с просьбой о мире. Японцы немедленно потребовали Ляодунский полуостров и Порт – Артур.

Не видя возможности продолжать войну, представитель императорского китайского правительства Ли Хунчан подписал 17 апреля 1895 г. мирный договор, по которому Китай отказался от своего влияния в Корее, отдал Японии Тайвань, Пескадорские острова и южное побережье Ляодунского полуострова. Японцы получали в Китае права экстерриториальности. (Тем временем императрица Цыси уничтожила 53 евнуха, заподозренных в стремлении к реформам. Остальные реформаторы бежали в провинции). Ситуация в Азии весьма резко изменилась в пользу островной империи.

Николай Второй обращается к Тихому океану

Николая Второго справедливо называли «самым вежливым молодым человеком своего времени». Он был прекрасным теннисистом, обожал прогулки и все виды развлечений на открытом воздухе. На первом месте в системе его внутренних интересов и предпочтений стояла семья – он самозабвенно любил свою жену, уделял все свободное время детям, не забывал предать весточку матери. На втором месте у него было «движение» – по морям и полям, по лесам и горам. Царские обязанности править величайшим государством Земли стояли у него на третьем месте. У него не было петровской страсти улучшать свое государство. И не было, разумеется, петровских талантов. Не было и схожести с дедом – реформатором Александром Вторым, чью ужасную кончину, своего рода «благодарность передовой России» он видел своими глазами.

Неподготовленный наследник растерянно спрашивал в 1894 г.: ”Что со мной будет? Я никогда не хотел быть царем… Я ничего не знаю в искусстве управления. У меня нет ни малейшего представления даже о том, как разговаривать с министрами».[10]10
  _{Alexander, Grand Duke of Russia. Once a Grand Duke. N. Y., 1932, p. 168–9.}


[Закрыть] Когда царевич Николай Александрович в 26 лет занял царский трон, то обычным его вопросом, обращенным к великим князьям – его дядьям – было: «Что я должен делать? Я не знаю даже о чем я должен говорить со своими министрами». Его сестра – великая княжна Ольга размышляла: «Во всем виноват наш отец. Я знаю, как не нравилась ему сама идея обрушить государственные дела на нашу семью – но что поделать, Ники был его наследником». Николай II стремился походить на отца – Александра III, но сам же ощущал отсутствие внутренней силы. В отличие, скажем, от Вильгельма II, он всегда уходил на второй план и не пытался быть тверже и сильнее. Отец умер слишком рано, чтобы его старший сын, увлеченный теннисом и крикетом, мог естественно войти в дела государства, и это сказалось на всем царствовании. Новый самодержец в середине 1890‑х годов был явно растерян. Самый способный его министр С. Ю. Витте писал: «Бедный, несчастливый император не был рожден для великой исторической роли, которую судьба возложила на него».

Николай II всегда предпочитал Москву Петербургу, и Петр I не был его любимым героем. В этом смысле старания В. О. Ключевского – поклонника Петра и учителя Николая II пошли прахом. Николай II говорил своему врачу: «Я признаю великие достоинства моего предка, но он мне симпатичен менее всех. Он слишком восхищался европейской культурой… Он отверг русские обычаи, хорошие обряды, следование которым составляло наследие нашей нации».[11]11
  Figes O. People’s Tragedy. The Russia’s Revolution 1891–1924. L., 1996, p.254.


[Закрыть] Петру I он предпочитал его отца – Алексея Тишайшего. Не случайно он назвал своего сына Алексеем, а на самом большом балу в честь Николая II (1903) весь двор был наряжен в костюмы времен царя Алексея Романова. (Еще один маленький, но характерный факт: когда речь зашла об отмене буквы «ер», император заявил, что не представит высокого поста тому, кто будет следовать новой орфографии.) Везде, где это было уместно, Николай одевался в русском стиле – в косоворотку. В обществе он говорил только по–русски, а на английском и немецком только в кругу семьи. Николай не любил своего лучшего министра Витте (и позднее был прохладен к реформатору Столыпину). На наш взгляд справедлива оценка американского историка П. Кеннеди, назвавшего Николая II «простодушным, скрытным, уходящим от тяжелых решений и слепо верящим в свои священные отношения с русским народом, к благосостоянию которого он не проявлял интереса».[12]12
  _{Kennedy P. The Rise and Fall of the Great Powers. Econovic Change and Military Conflict from 1500 to 2000. London, 1988, p. 310.}


[Закрыть]

Царь Николай в конечном счете стал жертвой процесса, которого он не мог контролировать. (Раскаты грома для Романовых послышались в Крымскую войну, позором стало поражение в войне с Японией и все решила Первая мировая война). Он настолько лишен был «инстинкта правителя», что не создал даже небольшой группы непосредственных помощников. Каждое утро он исполнял огромный сизифов труд знакомства и подписи государственных бумаг. Огромный государственный корабль шел в тумане и капитан должен был находиться на мостике с биноклем и рулем, а он корпел в каюте над бумажной работой.

Западные послы сомневались в решающем для правителя качестве – воле. Французский посол Палеолог, отмечая простоту, мягкость, отзывчивость, удивительную память Николая II, указывает на его неуверенность в собственных силах: «Чтобы руководить государством, которое стало таким громадным, чтобы повелевать всеми двигателями и колесами этой исполинской системы, чтобы объединить и употребить в дело элементы настолько сложные, разнообразные и противоположные, необходим был, по крайней мере, гений Наполеона».[13]13
  _{Палеолог М. Цит. пр., с.251.}


[Закрыть] Бедой Николая II было то, что он ладил лишь с посредственностями, люди воли и характера не привлекали его. Царь искал душевного спокойствия. а не благоденствия народа, не его подлинной силы.

Николай II не понимал смысла русской истории, он не лечил раны России – был к ним, по большому общественному счету, равнодушен. Он позволил себе даже обидеться на народ, который сам повел в неразумное испытание. В его страшный час и народ показал свою худшую черту – черствое равнодушие к своему династическому вождю.