Текст книги "В начале всех несчастий: (война на Тихом океане, 1904-1905)"

Автор книги: Анатолий Уткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 37 страниц)

А. И. УТКИН
В НАЧАЛЕ ВСЕХ НЕСЧАСТИЙ
(война на Тихом океане: 1904–1905)

Введение

Почти три столетия Россия заполняла колоссальный вакуум, образовавшийся в результате краха Монгольской империи. Отважные русские люди дошли в Евразии до граней геополитических возможностей. Первые русские – казаки Ермака – пересекли границу Европы и Азии в самом конце царствования царя Ивана Грозного. Перед ними лежала необозримая Сибирь, а за ней Дальний Восток и Великий океан. Движение на Восток было безудержным, оно было блистательно продолженное Дежневым и всеми теми, кто вышел к Тихому океану столетием с небольшим позже испанцев, увидевших Тихий океан в самом начале шестнадцатого века.

Русские неукротимо шли вперед, пересекая Берингов пролив, выйдя в современную Канаду, осваивая нынешние Орегон, Вашингтон и замедляя свой бег только в Северной Калифорнии. Расположенный чуть к северу от Сан – Франциско форт Росс – вот крайняя точка продвижения русских по периметру Великого океана. То был северный поток русского заселения. Южный же остановился на границах Китайской империи. Китай, по выражению Наполеона, «спал». Китайцы не хотели заселять холодные северные земли. Их заселили русские. Китай прятался в изоляции. Начиная с 1757 г. императорская власть Китая ограничила внешнюю торговлю южным Кантоном, но в следующем веке западные державы после т. н. «опиумных войн» открыли великую страну.

Итак, если Петр Великий обеспечил выход России к Балтийскому морю, Екатерина Великая пришла на берега Черного моря, но только при Александре Втором Россия начала обустраивать свой порт на Тихом океане. Это в значительной мере меняло геополитическое положение России в мире. Теперь Россия была полнокровным соседом двух величайших азиатских стран – Китая и Индии, теперь русские участвовали в эволюции огромного Тихоокеанского бассейна.

Назначенный генерал–губернатором Восточной Сибири Н. Муравьев был трезвым политиком и полагал, что единственным способом для России остаться в среде великих европейских держав является широкий выход к Тихому океану, интенсивное освоение «русской Калифорнии», активное обоснование российского населения на Дальнем Востоке. Это следовало сделать незамедлительно – пока главные европейские державы и Америка не опередили Россию. Петербургские дипломаты как всегда проявляли здоровую осторожность, но Муравьев взял на себя смелость не ограничивать себя бюрократическими препонами. Он создал забайкальское казачество, куда привлек потомков донских и запорожских казаков. Он наметил пути выхода к великому океану, заложил новые города.

Тяжелые времена Муравьеву пришлось пережить в ходе Крымской войны, когда, ввиду реальной западной угрозы пришлось укреплять побережье Сахалина и прочие обнаженные перед британскими и французскими эскадрами земли. Британская эскадра бомбардировала Петропавловск – Камчатский. Но надежды давал быстрый рост русского населения на Дальнем Востоке в XIX веке – от полутора миллионов человек в 1811 г. до 2,7 млн. в 1851 г. Воистину удивительным было это расширение территории страны на восток, где Россия всей мощью вышла к Тихому океану. Из всех европейских стран только Россия органически осваивала собственными силами великий континентальный путь к Тихому океану.

Стратеги в Петербурге боялись перенапряжения. Именно опасаясь за рыхлость владений, за уязвимость необозримых русских тихоокеанских границ, император Николай Первый в 1841 г. продает американцам Форт Росс, а его наследник Александр Второй – огромную Аляску. Пусть она попадет в руки дружественных американцев, но не станет мишенью продвигающейся в Канаде Британии. Той Британии, которая последовательно останавливала энергию России на Балканах и в Закавказье в первой половине XIX века, в Средней Азии – в 1860‑е года, и которая напряженно определяла линию российской экспансии на Дальнем Востоке начиная с конца XIX в.

Осваивая тихоокеанское побережье, Россия искала надежный, незамерзающий зимой порт. В свое время Уинстон Черчилль отмечал прискорбную особенность геополитического положения России, он сравнивал Россию с гигантом, у которого перехвачены ноздри – узкий выход в Черное и Балтийское моря, не дающие открытого выхода в мировой океан. Многие столетия целью российского правительства были поиски незамерзающего порта – ради гарантированного сообщения и торговли со всем миром. Значительный шаг в этих поисках был сделан 14 ноября 1860 г., когда китайское правительство в Пекине отказалось в пользу России от восточного побережья Маньчжурии – от реки Амур до границы Китая с Кореей. Россия получила нижнее течение Амура – более могучего, чем Дунай, и огромные территории (по площади большие, чем Франция плюс Испания) вплоть до границы с Кореей. Штаб–квартира Тихоокеанского флота России перешла вначале из Петропавловска – Камчатского в Николаевск–на Амуре; а затем, обследуя тихоокеанское побережье, генерал–губернатор дальневосточных земель Муравьев основал порт Владивосток – ставший главной военной базой Тихоокеанского флота России.

Гавань – Золотой Рог (намек на константинопольский Золотой Рог) – была очень удобной, хотя на суше мешали тигры. Но у главного «окна» России, выходящего на Великий океан – Владивостока был роковой недостаток: на три месяца в год этот порт замерзал, и вошедшие в этот порт корабли стояли припаянными ледовым стременем: северный ветер на три месяца закрывал гавань ледяным панцирем. Другим недостатком Владивостока было то, что он выходил не в океан непосредственно, а в Японское море, ввиду чего растущая островная держава Япония сетью островов фактически изолировала российский город–порт от открытых океанских просторов. Выход в Японское море и в Тихий океан зависел от благорасположения островного японского государства, способного контролировать к северу от Владивостока пролив Лаперуза (на него смотрел японский Хоккайдо), на востоке – пролив Цугару (между Хоккайдо и Хонсю), на юге – пролив Цусима (между Кореей и Японией).

Россия постоянно искала выхода из предопределенной природой изоляции. Некоторые поиски такого рода примечательны. Русские мореплаватели немедленно обратили внимание на стоящий посредине Цусимского пролива остров Цусима; в 1861 г. морская пехота России овладела этим островом. Насторожившиеся англичане немедленно послали в этот регион военную эскадру – шесть лет спустя после окончания Крымской войны Лондон снова выступил грозным оппонентом Петербурга на пути к незамерзающим морям. Под давлением ведущей державы Запада Россия была вынуждена уступить. Расположенная рядом Япония внимала уроку борьбы с стремящимися к южным морям русскими. Видя успех англичан, японцы начинают оспаривать принадлежность к России острова Сахалин, но силы молодого азиатского гиганта пока еще не доходили до русского уровня, и в 1875 г. японцы в конечном счете отказываются от посягательств на этот остров; они покидают южное его побережье.

И все же Владивосток быстро рос – корейские рабочие и китайские купцы встречали здесь бурный поток из европейской России. То было действительно впечатляющее «окно в открытый мир», это признавали все западные эксперты.[1]1
  _{Stephan J. The Russian Far East: A History. Stanford: Stanford University Press, 1994, p.40–50.}


[Закрыть] В тавернах подавали японские слуги – первый контакт двух великих держав. Это окно стало еще более широким и значимым с «открытием» в 1854 г. таинственной островной Японии, более двухсот лет прятавшейся в изоляции. Токио был открыт Путятиным вместе с коммодором Перри. В отличие от всех остальных азитских (и евразийских) стран, Япония бросилась имитировать Запад, она начала процесс активной вестернизации, «споря» в этом только с Россией.

В геополитическом плане вопросом вопросов на рубеже XIX и XX веков для России стало формирование ее роли в Азии, где растут русские города, где Россия обретает континентальное могущество. В 1880–1890‑х годах огромный по масштабам процесс охватил Дальний Восток. Население Сибири и Дальнего Востока выросло до 4,3 млн. человек в 1885 г. К 1897 г. население «восточной части» России достигло 6 млн. Русский флаг взвился над Сахалином и в устье Амура – над фортами Николаевск и Мариинск.

В Петербурге формируется «восточная» фракция, которая видела свое будущее в создании Великой Восточной империи, где ортодоксализм России превращался в «новый ориентализм», в новый центр мира. Уже Ф. М. Достоевский ощутил этот тектонических пропорций сдвиг: «С поворотом в Азию, с новым на нее взглядом нашим, у нас может явиться нечто вроде чего–то такого, что случилось с Европой, когда открыли Америку. Ибо воистину Азия для нас та же не открытая еще нами тогдашняя Америка. С стремлением в Азию у нас возродится подъем духа и сил… В Европе мы были приживальщики и рабы, а в Азию явимся господами. В Европе мы были татарами, а в Азии и мы европейцы. Миссия наша цивилизаторская в Азии подкупит наш дух и увлечет нас туда».[2]2
  _{Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений. Том 27, Ленинград, 1984, с.36.}


[Закрыть]

Строителям тихоокеанского форпоста было ясно: в то время как в Европе Россия выглядела отсталой страной (импортером капитала, призывающим западных капиталистов и менеджеров), в Азии она смотрелась как передовая европейская держава, несущая прогресс во всех сферах материальной и духовной жизни. Если для немца и даже поляка Россия была очевидным не-Западом, то для перса, монгола и китайца она была очевидным Западом. И русские генералы сами поверили в свою западную элитарность, способность к скоростной рекогносцировке, реалистическому планированию, быстрой мобилизации сил.

Замысел одного из главных строителей «дальневосточной империи» – министра финансов С. Ю. Витте, изложенный царю Александру Третьему в 1893 г., иначе как грандиозным не назовешь: «На монгольско–тибетско–китайской границе крупные перемены неизбежны, и эти перемены могут нанести ущерб России, если здесь возобладает европейская политика, но эти перемены могут быть для России бесконечно благословенными, если она сумеет ранее западноевропейских стран войти в восточноазиатские дела… С берегов Тихого океана, с высот Гималаев Россия будет доминировать не только над азиатским развитием, но и над Европой. Находясь на границах двух столь различных миров, восточноазиатского и западноевропейского, имея твердые контакты с обоими, Россия, собственно, представляет собой особый мир. Ее независимое место в семье народов и ее особая роль в мировой истории определены ее географическим положением и в особенности характером ее политического и культурного развития, осуществлявшегося посредством живого взаимодействия и гармоничной комбинации трех творческих сил, которые проявили себя так лишь в России. Первое – православие, сохранившее подлинный дух христианства как базис воспитания и образования; во–вторых, автократизм как основа государственной жизни; в-третьих, русский национальный дух, служащий основанием внутреннего единства государства, но свободный от утверждения националистической исключительности, в огромной степени способный на дружеское товарищество и сотрудничество самых различных рас и народов. именно на этом базисе строится все здание российского могущества, именно поэтому Россия не может просто влиться в Запад… Россия предстает перед азиатскими народами носителем христианского идеала и христианского просвещения не под знаменем европеизации, а под собственным знаменем».[3]3
  _{Семенников В. П. За кулисами царизма: архив тибетского врача Бадмаева. Ленинград, 1925, с.80.}


[Закрыть]

Сторонники развития русского Дальнего Востока как средства увеличить общий вес страны считали, что торговля с Китаем будет одним из краеугольных камней российского могущества: связь Запада с огромной частью Азии будет зависеть от России, и это поднимет ее стратегическую значимость. При помощи экономических и дипломатических связей Россия станет фактическим протектором Китая. Россия целенаправленно заплатила за Китай контрибуцию, наложенную на него Японией. Впереди виделись безбрежные горизонты российской опеки над Азией.

Но отношения с Японией не складываются. Хуже того. В 1891 г. в Японию прибыл во главе небольшой эскадры наследник престола Николай. (То было частью романовской традиции посылать царевича – повидать этот огромный мир. Но все предшественники Николая Александровича ездили в Европу, он же был первым, кто устремился в Азию). Он пришвартовался в японскому порту на шести военных кораблях; один имел имя «Кореец», а второй – «Маньчжур». В одном из японских городов случилось непредвиденное. Некий Цуда Санзо обрушил меч на голову наследника российского престола. Шрам зажил, но в памяти будущего царя отложилось впечатление иррациональной враждебной силы. Даже в официальных документах этот в высшей степени деликатный человек называет их «макаками». Николай прибыл из Японии во Владивосток с забинтованной головой «как генералы в старину» 9 мая 1891 г. Новый город на Тихом океане он оценил как «пребывающего в лихорадке». Николай Александрович вернулся в свою столицу словно в старину – на лошадях. Но он не мог не оценить стратегического значения деятельного выхода к Тихому океану. Перед ним лежала огромная страна, которую еще предстояло освоить. Освоить же эти трансконтинентальные просторы можно было только при помощи полотна железной дороги.

Начинается четвертьвековой подъем русской промышленности, темпы экономического роста России в тот период действительно впечатляют. После своего рода паузы между правлениями Павла I и Александра II технический гений восточных славян, обогащенный немецким, французским, бельгийским опытом, начинает проявлять себя: сеть железных дорог, самый крупный в мире нефтяной комплекс вокруг Баку, угледобывающий гигант Донбасс, выход аграрно–индустриальной страны к океану будущего.

То было время заполнения последних геополитических пятен на глобусе. В дальневосточном регионе наиболее «активным заполнителем» стала неожиданно быстро модернизировавшаяся Японская империя. Пока еще Япония не верит в свои силы, она только что оставила стратегию своей азиатской «блестящей изоляции» и, кроме походов шестнадцатого века в Корею, не предпринимает попыток укрепиться на континенте. Токио пока занят лишь модернизацией своего архипелага. В ходе того, что называется «революцией Мэйдзи», японское правительство в 1870‑е годы призывает в свою армию прусско–германских инструкторов, а во флот – англичан. Идеи адмирала Нельсона – бить флот противника в его собственных портах становятся близкими японцам – умелым мореплавателям, легко воспринимающим чужой опыт. Именно Япония решила остановить движение русских к Тихому океану. Здесь и возникает великое противостояние двух главных последователей Запада – России в Европе и Японии в Азии. Здесь и сейчас возникает проблема противопоставления и сопоставления двух империй, ведь именно их противостояние столь многое предопределило в ХХ веке.

Впереди безграничные азиатские горизонты. Ради гарантированного подхода к ним Россия строит Великую транссибирскую магистраль, величайшую железную дорогу мира, подлинное чудо света. Великая железная дорога решающим образом приближала Дальний Восток к центру России. Чтобы освятить начало строительства Великой Транссибирской магистрали, которая станет осью всей страны – от Балтики до Японского моря, наследник русского престола Николай вбил в 1891 г. первый клин в полотно Транссибирской магистрали, начинающейся в Владивостоке, в нескольких метрах от Японского моря. (Пользуйся А. П. Чехов Транссибом, он в своем путешествии к Сахалину прибыл бы к Тихому океану не за три месяца, как это было в 1890 г., а за одну неделю).

К моменту начала строительства Великой транссибирской магистрали японцы уже сумели проявить себя в этом регионе – ненависть к японцам как к колонизаторам и в Корее и в Китае была фантастической. Токио активно шел к войне с Пекином и сражался за влияние в «промежуточной» Корее. В 1894–1895 гг. Япония побеждает Китай в полномасштабной войне. В 1895 г. – в том же году, когда Николай Второй короновался на царствие, китайский полномочный посланник на мирной конференции был убит японским фанатиком в городе Симоносеки. Царь укрепился в своем мнении, что Россия должна укрепить свои позиции в регионе.

А строительство великой железной дороги замедлилось перед последним – самым сложным участком – от Нерчинска к Хабаровску, где дорога поворачивает на юг, к Владивостоку. Тут то и вызрела идея «спрямить» путь, построить дорогу напрямую – что означало провести ее по китайской территории. Россия в это время была в наилучших отношениях с Пекином (как защитница от японских самураев), что и позволили договориться о «более прямом» пути к российским портам на Тихом океане. Стратегами двигало все то же желание найти полностью незамерзающий океанский порт. В 1896 г. подписывается контракт между Русско – Китайским банком и китайским правительством о строительстве Китайско – Восточной Железной дороги (КВЖД). Путь пошел от Читы на восток через Харбин и соединялся с дорогой Владивосток – Хабаровск у Никольска – Уссурийского. КВЖД открывала Петербургу дорогу в обширную Маньчжурию, упрощало дорогу к вновь открытой и становящейся главной тепловодной военно–морской гавани – Порт – Артур – первый в истории России незамерзающий тепловодный порт, открытый мировому океану.

Россия ввела войска в Северный Китай, построила железную дорогу в Маньчжурии (КВЖД), и создала великолепный морской порт Порт – Артур, где по указу царя разместился наместник Дальнего Востока адмирал Алексеев. Сторонники азиатской экспансии вожделением смотрели на карту далекой Кореи, где российские деревообрабатывающие компании в своей экономической экспансии уже перешли реку Ялу. Владельцем части акций этих компаний был сам царь. Уверенная в своей тихоокеанской миссии, Россия шла вперед, не видя в Азии достойного себе противника. Оптимисты смотрели на растущую сеть железных дорог. Теперь им представлялось, что России на Дальнем Востоке противостоять не сможет никто.

* * *

Великий индустриальный подъем России в 1892 – 1914 годах оказал воздействие на национальное мировидение. Пожалуй, более всех формированию нового геополитического самосознания на рубеже XIX и XX вв. способствовали философ Вл. Соловьев, географ И. Мечников и поэт В. Брюсов. Они разрушили представление о необратимой предопределенности развития огромного мира путем вестернизации и показали, что Запад, Европа, Россия в будущем могут столкнуться с тем, чего не было уже четыреста лет – с жестким, упорным и имеющим шанс на успех сопротивлением Азии. Представляется, что первый шаг сделал Владимир Соловьев, который в своей диссертации «Кризис западной философии» поставил задачу «Соединить логическое совершенство западной формы с духовным созерцанием Востока»[4]4
  «Северный вестник», 1891, N7, с.12


[Закрыть], ибо, как он выражался, поодиночке они могут родить чудовищ. Он противопоставлял Западу не Россию, а Восток. В 1890 г., когда «японское чудо» себя еще не проявило, а Китай был ослаблен, Соловьев в работе «Китай и Европа» предсказал, что христианская Европа напрасно надеется найти союзника в вестернизирующейся Японии и рассчитывает на быструю колонизацию Китая. Философ определенно предвосхитил будущее в своих работах «Панмонголизм» (1894) и «Краткая повесть об антихристе» (1896). Вл. Соловьев прямо называет Японию лидером азиатского подъема, противостоящего Европе. Разумеется, не стоит абсолютизировать прозрения философа, но он как бы заложил первый камень сомнений: волны всемирного воздействия Запада встречает мощный восточноазиатский риф. В свете этого нового явления Россия начинает ощущать себя не только проводником идей Запада, но и своего рода жертвой этих идей.

Поэт и геополитик В. Брюсов был талантливым выразителем идей «века империализма», он бросил вызов традиционному европоцентризму. Он полагал, что придет время, когда в пантеоне высшей культуры (пока западной по характеру) Шекспира, Рафаэля и Платона заменят Саади, Утамаро и Конфуций. «Ветхие страны проснутся от векового сна, и Запад ощутит угрозу своей гегемонии». Брюсов придал новый пафос отдельному от Запада (Европы) восприятию России. Будучи сторонником «единства почвы» в противовес «единству крови», он своим талантом придал российской геополитике логичность и привлекательность, он воспел глобальные интересы Российской империи. Западный либерально–демократический идеал политического устройства Брюсов считал непригодным для огромной России, если она надеется отстоять свою самобытность, свое особенное место на Земле – как на Западе, так и на Востоке. В своем мировидении Брюсов выделял два мировых антагониста, две главные силы внешнеполитической эволюции мира – Британию и Россию, первую как хозяйку моря, а вторую – суши. Со всей силой своего поэтического и геополитического таланта он поставил сугубо «незападную» задачу для России, воспринимаемой им как независимый от Запада субъект мировой политики. «Ее (России) мировое положение, вместе с тем судьба наших национальных идеалов, а с ними родного искусства и родного языка зависит от того, будет ли она в XX в. владычицей Азии и Тихого океана».

Не слияние с Западом, а концентрация сил для превращения Тихого океана в «наше озеро» – такой видел Брюсов историческую перспективу для России. Союз Японии с цитаделью Запада – Британией он оценил как краткосрочный (в чем не ошибся). Главное в геополитических исканиях Брюсова было то, что он впервые указал на политическую силу Азии, начавшую мобилизацию против Запада. На японо–китайскую войну он отозвался так: «Гул японских побед пронесся далеко по Азии, всколыхнул не только Китай, но даже, казалось бы, чуждую Индию, нашел свой отголосок и в странах ислама, почувствовавших, что борьба идет с общим врагом… Панмонголизм и панисламизм – вот две вполне реальные силы, с которыми Европе скоро придется считаться».[5]5
  Брюсов В. Сочинения, т.6, М., 1976, с.253


[Закрыть]

Но силовое противостояние грозило крупномасштабной войной. А любой русский министр финансов между 1856 и 1917 гг. – от Ройтерна до Коковцова – знал, что содержание огромной военной машины ложится на страну относительно большим бременем, чем в любой европейской державе. Им была ведома опасность разрыва с Западом, его роль в экономическом и культурном прогрессе России. Ничто не могло больше помешать сокращению дистанции между Россией и Западом, чем война. И они сопротивлялись военным авантюрам. Ройтерн противился участию России в войне с Турцией в 1877 г., сознавая тяжесть непомерной внешней активности для незрелого промышленно–финансового организма страны. Наследнику Ройтерна Бунге достались лучшие времена – мирное царствование императора Александра III, но и ему приходилось сдерживать военные расходы, губительные для бедной в своей массе страны. В конечном счете это противодействие Бунге стоило ему министерского поста. Из министров финансов императора Николая II противодействием военному росту отличался Витте. (Самым приметным случаем его противодействия внешнеполитическим авантюрам было категорическое несогласие со схемами Нелидова, обещавшими России Константинополь, но тем самым ссорившими ее с Англией (1897 г.)}. Именно под воздействием Витте, категорически отказавшего в поддержке широкомасштабным планам модернизации русской артиллерии, царь внял идеям выступить организатором всемирной конференции по разоружению (1897 г.). Витте противился и тем кто пытался использовать сложности Англии с связи с англо–бурской войной в южной Африке. Он руководствовался основополагающим принципом: мир идет на пользу развивающейся России, война ставит это развитие под угрозу.

Именно в свете этой позиции Витте выступил против авантюр на Дальнем Востоке летом 1903 г. Он считал, что даже отступление перед японским напором выгоднее России, чем риск безумной растраты небогатых российских ресурсов. Летом 1905 г., после маньчжурских унижений, Витте писал главнокомандующему русскими войсками генералу Куропаткину, что в интересах России не следует пытаться играть лидирующую мировую роль, гораздо целесообразнее отойти во второй ряд мировых держав, организовывая тем временем страну, восстанавливая внутренний мир. «Нам нужно от 20 до 25 лет для решения собственных внутренних дел, сохраняя спокойствие во внешних делах».[6]6
  Переписка С. Ю. Витте и А. Н. Куропаткина в 1904–1905 годах («Красный архив», 1926, N 19, с. 80.


[Закрыть] Россия начинала создавать свой центр экономического влияния там, где конкуренция с Западом отсутствовала, – в Северном Китае, Афганистане, Северном Иране, Корее. Такие образования, как Русско – Китайский банк, служили твердой основой русского влияния. Нужны были годы труда, обучения, восприятия опыта, рационального использования природных ресурсов, чтобы поставить Россию в первый ряд гигантов мира. В начале века, накануне крестного пути России, Витте доказывал царю Николаю: «В настоящее время политическая мощь Великих Держав, призванных выполнить исторические задачи, создается не только духовною силой их народов, но их экономической организацией… Россия возможно более других стран нуждается в надлежащем экономическом основании ее национального политического и культурного здания… Наше недостаточное экономическое развитие может вести к политической и культурной отсталости».

Но в те времена, в годы «ажиотации», «легкого» восприятия мировой эволюции, когда казалось, что колосс России непоколебим и будущее обеспечено в любом случае, скучных финансистов не желали слушать. Великие проблемы мира, считали многие воинственные современники, не решаются на конторских счетах.

* * *

Выход к Китаю обязал мыслящую Россию задуматься над тем, с чем она идет в глубины Азии, какие у нее возможности на Тихом океане. Кто мог противостоять России в Восточной Азии? В Петербурге неизменно смотрели на Англию, соперницу России на протяжении всего девятнадцатого века. Главной стратегической линией XIX в. продолжало оставаться противостояние Петербурга и Лондона. Англичане упорно вели кампанию против предоставления России тепловодного флота. «Джон Буль» захватил порт Гамильтон – маленький остров на южном подходе к Цусиме. Для англичан это было средство контроля за кораблями, идущими к российскому Владивостоку. Менее всего Петербург хотел бы потерять свою «жемчужину» – Владивосток, и ради этого российское правительство отказалось от идеи строительства Порта – Лазарева. Более того, Петербург объявил о том, что и в будущем он никогда не будет использовать корейскую землю – ни при каких обстоятельствах.

Но Англия не успокоилась. Она нашла другой способ – в 1902 г. вступила в союз с расправляющим свои силы азиатским гигантом – Японией. При всем этом скепсисе и реализме, петербургская верхушка России не могла себе представить, что российской экспансии на Дальнем Востоке может воспрепятствовать азиатская сила. Она не могла представить себе феноменального роста Японии, островной азиатской империи, выходящей на позиции – после периода исключительно быстрой и успешной вестернизации – главного антагониста России на Дальнем Востоке. Преобразующая роль революции Мэйдзи тогда почти повсеместно, в том числе и в Петербурге, недооценивались.

Складывается великое противостояние. В первые десятилетия после «открытия» Японии Россия сумела предотвратить прямое укрепление японских владений в континентальном Китае. Особенно жестко для Японии эта черта российской политики обозначилась после победы Токио в японо–китайской войне 1894–1895 гг. Ради достижения этой цели Россия вошла в союз с Германией и Францией. Но эти страны не были заинтересованы в военном противостоянии Японии, их интересы были сосредоточены в других регионах. На пути растущей Японии встала Россия.

Русским геополитикам и стратегам на этот раз пришлось думать о противостоянии незападной державе. Прежде России грозили с Запада (поляки, шведы, Наполеон), теперь – с Востока. Впервые в России наблюдался страх перед мощью «не-Запада». Энциклопедия Брокгауза и Эфрона определила новую геополитическую ситуацию так: «Идея панмонголизма начинает переходить из области мечтаний на почву практической политики. Опасность, которую предвидел Вл. Соловьев, становится все более близкой и грозной. Япония смело выступает вперед и решительно берет на себя миссию возрождения и объединения народов Азии для будущей «мировой борьбы».

Как пишут американские исследователи Д. и П. Уорнер, «Маньчжурия была для русских так же далека как Марс, а Ялу была просто еще одной рекой на огромных просторах степей. В России и колыбель и последняя обитель были гробом; в Японии мужчина погибал ради спасения своего духа. Крестьянин требовал пищи: самурай был готов умереть ради императора. Царь Всея Руси хотел российского преобладания в Маньчжурии и далеко за ее пределами: император Мэйдзи верил в то, что он сражается за спасение своей страны. У Японии были свои территориальные амбиции, но сдержать российское влияние в Корее представлялось здесь условием существования страны, условием ее безопасности. Не просто японские солдаты и моряки пошли в бой, но все японское общество – со всеми его институтами выступило на войну».

Легкость завоевания феодальной Средней Азии, немощь Китая сыграли с русским государственным аппаратом злую шутку. Эти обстоятельства потрафили пресловутому национальному «авось».[7]7
  Зотова З. М. Петр Бернгардович Струве // Вопросы истории, 1993, № 8, с. 756–757.


[Закрыть] Победив в русско–турецкой войне, министры и генералы забыли о крымской катастрофе и не видели угрозы в островном государстве на Тихом океане. Верившие в свою миссию хозяев Дальнего Востока творцы русской политики не проанализировали опыт активного освоения западной науки и технологии – путь Японии после революции Мэйдзи, не оценили должным образом эффективность японцев в их победе над Китаем (1895). Если по приказу министра просвещения П. В. Делянова в России «дети посудомоек и мелких торговцев» лишались права на образование (указ 1887 г.), то революция Мэйдзи в Японии поощрила «кухаркиных детей» к образованию, что во многом объясняет феноменальный экономический рост Японии в период 1868 – 1904 гг. Япония сделала то, в чем Россия не преуспела: сумела без национальной психологической травмы дать современное образование своему населению, развить науку, возвести достижения чужой культуры в ряд естественных жизненных потребностей. Во многом вследствие этого русская армия, воюющая вблизи своих баз (в отличие от японцев, вынужденных десантировать своих солдат), пользующаяся благом прямых связей с Западом, при наличии воинских традиций, так и не смогла победить вдвое меньшую по численности японскую армию. А имеющий славные традиции морской флот, не уступая в числе, уступил в качестве и умении.

К трагической войне Россия пришла с той легкостью, которую традиционно и безнаказанно проявлял Запад в своих отношениях с азиатским, африканским и латиноамериканским миром на протяжении многих столетий в ходе беспроигрышных кампаний. Но оказалось, что у Запада есть более талантливые ученики, чем Россия. После яростного подъема Запада пятьсот лет назад все незападные страны, включая Россию, стали подвержены безусловному правилу: не воюй с западными державами и не соперничай с теми, кто быстрее тебя перенимает западную эффективность. Нарушение этого правила наказывается. В 1904 г. Россия начала на Дальнем Востоке войну со страной, которая после революции Мэйдзи быстрее России учила своих моряков, промышленников, инженеров, офицеров западному опыту. Помноженное на исконный опыт лояльности, патриотизма и стоицизма, это приобщение к западным методам сделало Японию феноменальным по силе противником. Данное обстоятельство ощутили до русских китайцы, а после русских американцы и англичане (чьи корабли, крепости и колонии были потоплены или захвачены японцами в 1941–1942 гг. едва ли не в мановение ока).