Текст книги "Разум"

Автор книги: Анатолий Рудой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Так, человек пока не дорос, не доразвивался, ещё не настолько умён, чтобы заметить продолжение предметов в направлении четвёртой и последующих координат протяжённости. Мир для людей многие эпохи будет оставаться трёхмерным. Это ни хорошо, ни плохо. Это этапное ограничение на возможности разума. И если люди найдут в себе силы осознать данное положение, то дальнейший так называемый научный поиск будет проводиться с большей оглядкой на последствия, с пониманием неполноты текущего подхода к задаче и частичности ожидаемого решения. Важно осознать тщетность попыток в один прыжок добраться до полной истины, но важно также понимание того, что самая короткая дорога к ней пролегает через непротиворечивую последовательность мировоззренчески выверенных промежуточных подходов. Искать легче, если определён предмет поиска. Найденное ещё надо суметь опознать в лицо!

Следующим явлением, не укладывающимся пока в головы людей, стало восприятие света и вообще электромагнитного излучения. Простейшее разложение его с помощью призмы показывает состáвность того, что воспринимается как единый поток энергии. Укоренилось убеждение о равной скорости распространения каждой из составляющих, поскольку, по утверждению многих умных учёных, превысить скорость света невозможно. Так ли это?

Каждая из составляющих спектра сгенерирована–порождена конкретным источником. Один и тот же осциллятор не способен одновременно находиться в нескольких колебательных режимах. Если электрон, например, переходит с одного орбитального уровня на другой, то при этом излучаются колебания определённой частоты. В этом же переходе другие колебания присутствовать не могут. При одновременном переходе многих атомов одного и того же элемента частоты излучённых колебаний окажутся близкими, но всё же несколько отличающимися одна от другой: возникает некоторая размытость спектральных линий даже для одинаковых атомов. Размытость, как таковая, есть следствие различия казалось бы равных между собой атомов. И в этом скрыта важная суть.

Предположим, что где–то образовались два одинаковых объекта. И как только такое произошло, то сами объекты становятся не интересными. Настороженность вызывает наличие фантастическо– го процесса, способного из невообразимой огромности возможных параметров отобрать одинаковые комплекты и воплотить их несколько отдельностей. Но процесс потому и является процессом, что свою потенцию к созиданию не может не тиражировать. Значит, он непременно породит третий объект–копию, затем четвёртый, пятый … конца такой шеренги не существует. Постепенно весь мир схлопнется в нечто однообразное. Образуется уединённый объект, неспособный к развитию. Он выпадет из причинных отношений мира с одновременным его уничтожением.³¹ Это – коллапс! В мироздании отсутствует более принципиальная озабоченность, чем обеспечение собственной устойчивости. Только после того, как достигнута целостность структуры и установлено соответствие между личным содержанием–сознанием и формой, пригодной для реализации своего содержания, начинается движение разума в направлении развития в составе старшей общности. Практически вся среда, природа, бытиё пронизаны стремлением организовать свою деятельность так, чтобы не выпасть из причинной лестницы, идущей с невообразимого верха до непроглядного низа. Это стремление отражено в мировых законах, которые едины и неизменны ни для кого бы то ни было и где бы он ни находился. Последний кварк и первый владыка подчинены этим законам, они же и составляют ту скрепляющую идею бытия, которая называется причинно–следственная основа мира или взаимные отношения.

Эти законы 31 такие: запрет на попятность развития, на остановку и на скачкообразный рост; запрет на порождение и уничтожение сознаний; запрет на вмешательство в восхожденческие основы бытия; запрет на неподчинение части целому; запрет на полную свободу; запрет на абсолютное познание; запрет на одинаковомыслие. Но до соблюдения перечисленных ограничений деятельности и некоторых иных, перечисленных в работе сущее 34, ещё надо дожить. Самым основным законом является предопределённый или иначе: назначенный или индивидуальный, или персональный, или личный путь восхождения, т. е. развития. Смысл такого требования состоит в недопустимости создания одинаковых объектов–структур через запрет на возникновение процесса схлопывания мира.³⁴

Отсюда следует, что нигде нет одинаковых частиц, ядер, атомов, молекул, тел, планет, звёзд, галактик, скоплений … Сейчас перед наукой встают непорочные шеренги электронов, протонов и прочих обезличенных персон мироздания. В сознании исследователей они отображаются какими–то закономерностями, усреднёнными по массиву. Это неизбежный этап первичного прикосновения к непознанному. Но приходит пора, когда такое упрощённое восприятие приводит искажению картины мира.

Так, какие бы ни были излучатели электромагнитных волн, все они разные по своей организации. Значит, они обязаны генерировать несовпадающие излучения. Уже замечено такое отличие в виде различия частот. Но дальше наступает предел осознания волн, и кажущееся распространение их с одинаковой скоростью выдаётся за действующий закон природы. Фактически же каждая составляющая спектра отличается от всех остальных не только частотой, но и скоростью распространения. Однако развитость человеческого сознания такова, что скорости до ≈ 300 тысяч км/с ещё доступны для восприятия, а всё превышающее остаётся за горизонтом понимания. Отсюда сделан ложный вывод о конечной скорости света и, в частности, об одинаковой скорости полёта его спектральных компонент. И опять же! Этот вывод не той глубины, чтобы до него не смогли придти мыслительные гиганты последних веков. Но ведь они не пришли? Почему? Проявляя снисходительность к людям, согласимся с предположением – это ненамеренные издержки роста.

Далее! Обратим внимание на гравитационное взаимодействие. Какую бы теорию на эту тему ни взять 13^,21,27, везде на первый план повествования выходит косность, глыбистость, тяжесть или, что ещё печальнее – равнодушие, незаинтересованность, безучастность, пассивность тел, которые находятся между собой в невидимом контакте. Летает себе планета, вроде никому не мешает, ни к чему якобы претензий не предъявляет, так на тебе: вдруг эфир завихрился и возмутил движение, или пространство искривилось и придавило невинную материю, или вакуум где–то сбоку поредел и увлёк праздную глыбу, или полевая выбоина на пути оказалась, или залётные гравитоны придавили неправильно, или пустота нечаянно сгустилась, или галактический ветер не туда подул …

Нет конца таким теориям, которые не дотягиваются даже до предположения. Виной всему чванство людское: сказано же, что человек пуп вселенной, так только ему и быть живым. А всё остальное – слыть ему бездушной массой. Если она летит, то всякий уверен: подействовала сила. Нет силы, – и полёта нет. И поскольку движение всё–таки есть, то приходится признать силу самым универсальным … козлом отпущения. Что бы ни произошло, виновата сила. Она не может быть живой, ибо живее живого человека уже некуда. Она не может быть и неживой, т. к. тогда сольётся с материей и погубит такой привычный образ виновника любых происшествий. Получается мрачный пейзаж: мёртвые небесные тела, опутанные беспородными силами, в пустом пространстве летят не знамо куда и зачем. Как они оказались такими, какими есть сейчас, какими были раньше, почему пустились в полёт именно по свойственному для них маршруту, какие интересы к соседям и как они согласуются, и вообще: кто их породил, с какой целью понадобилось в таком мóрге для упокоения галактик приспособить человека? Зачем в мёртвой вселенной живой человек? Или человек тоже мёртвый? А может мир живой? А если живой, то что это значит?

Ответы на эти вопросы изложены в книге миры 31. Здесь приведём только краткое пояснение. Владыкой мира является сознание. Как всё и везде, оно представляет собой состáвную структуру. И уже только по критерию составности сознание не может быть однородным. В нем имеются части, объединённые в общее. Причём каждая часть представляет собой одновременно общее для менее развитых составляющих и она же есть часть относительно более развитых компонент. Такая соподчинённость образует причинно–следственную линию мира, законченности которой нет ни снизу, ни сверху. Любое звено этой линии не имеет полной самостоятельности: оно обязано подчиняться требованиям бытия, диктуемым старшей общностью, и транслировать своё понимание этих требований в ему подведомственные области. В целом данная цепь воздействий представляет собой массив с невероятно большой инерционностью. Если какое–то звено по прихоти или по недомыслию вздумает вдруг остановиться в росте или попятиться, или ускориться, то это вынудит остальные звенья реагировать на выходку. Потакать протестанту невозможно, поскольку другие персоны вынуждены будут внести изменения в свой индивидуальный план развития, что запрещено установочными законами септона. Остаётся образумить выскочку. Для этого старшая общность и соседи своей общности оказывают давление на уклониста, создавая у него обстановку страданий. Если нарушитель поймёт назидание и возвратится на ему уготованный путь, муки прекратятся. В противном случае зачинщик бунта гибнет, т. е. превращается в пространственный прах. Из такой ответственной закономерности нет исключения. Любой объект из мира сущностей или области форм 34 в обязательном порядке включён в свою причинную линию. Это же положение служит обоснованием невозможности бытия уединённых или единственных объектов. Все связаны со всеми. Но, если же связаны, то они сами и порождают те почти мифические силы, которыми переполнено естествознание. Эти силы являются результатом договорённости сущностей–объектов о совместной выгоде. Для каждого из них в процессе развития наступает ситуация, когда они уже переросли этап совмещения между собой и требуется разделение–дробление. Но разделившись, они не могут разлететься в беспределье, т. к. оба фрагмента потеряют совместно добытое качество. Создаётся обстановка ни упасть, ни улететь. Практически она выражается в налаживании взаимно выгодных отношений с помощью объединительно–разъединительной связи – ОРС. Что это за связь? Её суть та же, что и прослеживается между договаривающимися людьми. Один предлагает то, что неприемлемо другому. Путём изменения предложения и уступок оппонента находится выгодный вариант. Желающие могут более глубоко исследовать суть психической работы личности при оптимизации поведения.

Человечество на данном этапе роста едва–едва прикоснулось к первой части ОРС, т. е. к феномену объединения, который вместился в термин гравитация. Люди наполнили мироздание мертвящей косностью, превратили в заброшенный крематорий по сжиганию глупой материи, которая перед смертью корчится в судорогах невесть откуда нахлынувших ядерных и химических превращений. Они лишили всё, что ни есть, всякой инициативы, всякого смысла в собственном бытии, поселили в космосе кладбищенское равнодушие и безнадёжность. Почему летят, куда стремятся, зачем куражатся взрывами, всплесками, сингулярностями, светимостями, блесками, что заставляет собираться в галактики, туманности, облака, что расположено за пределами плотных масс …? Вселенная в человечьем представлении – это куча хлама, которая изредка под насилием придуманной гравитации нехотя сожмётся, надоест – распрямится, по пути, от нечего делать, превращая что–то во что–то. Сумбурность, хаотичность, а точнее: бессмысленность людского уклада излучается в космическую даль. Уныние и безысходность вверху, как отражение людской несостоятельности.

Может ли быть такое, что бы вечность оказалась потраченной на достижение угнетающей мрачности? Способен ли существовать мир без примиряющей идеи? Допустимо ли очаговое удовлетворение? Возможно ли состояться самомý, убивая соседа? Если выходной продукт есть насилие и война, то является это развитием? Такие вопросы ставить неприлично. Всякий здравый знает, что на них ответа не только нет, но он даже не ищется. Ибо что же? Всё естествознание от корки до корки …? А может всё–таки поискать того, кто исподтишка, тайно от людей, прячась где–то в чёрной или белой материи, кротовой норе, виртуальном переходе, страшной дыре, в сингулярности, а также в прочих хокингских колпаках на разум,⁴⁵ и призвать его к ответу? Тогда сделать его виноватым и не придётся усмирять бунт совести? Познание пойдёт вбок, когда ещё опомнятся люди от очередной научной пощёчины? А пока – почёт и кормление, своё стадо, своё стойло, свои рабы … Титаник потонет завтра, а хорошо жить хочется сегодня.

Но даже, если бы удалось впустить в обиход нового уродца– штамповщика вездесущих сил, то срочно понадобилось бы расчистить место на небосводе и между пространством и материей втиснуть калеку. И как только это произошло бы, снова посыпались бы неприличные вопросы: кто породил, зачем, каковы полномочия, кто главнее …? А может всё же согласиться с тем, что иначе быть не может: мир разумен! Хотя бы даже по критерию человека: если среда за пределами самогó человека сотворила то, что напрочь не по силам человеку: породить новую жизнь, то не станет дерзкой смелостью заподозрить и весомое превышение возможностей творящей среды. А можно ли творить без разума? А может ли разум действовать без смысла, без цели, без созидания, без перспективы?

Итог приведенных рассуждений таков: в мире отсутствуют не разумные объекты. Разумность накладывает на объекты требование комплектности, суть которого заключена в приведении во взаимное соответствие формы и содержания. Разумность – это основное свойство сознания. Нельзя быть разумным, не имея сознания. Нельзя иметь сознание и быть неразумным. Разум и сознание неразделимы. Сознание невозможно без формы, ибо, не имея формы, становятся неопределёнными очертания сознания. Без границ многие сознания сольются–совместятся, что противоречит ненарушаемому принципу индивидуального развития. Главнейшей заботой каждого сознания является изготовление–изваяние–придумывание–взращивание–делание–облачение себя в собственную форму. Неповторимость сознаний отображается в неповторимости форм. Как невозможны равные сознания, так невозможны одинаковые формы. Различие персон мира является основой его устойчивости, т. е. существующести.³¹ Сознание, лишённое формы, познавать мир не способно. Тогда форма выступает в двух важнейших ипостасях: как средство обозначения индивидуальности и как инструмент исследования среды. Между формой и содержанием никогда не бывает согласных отношений: они всегда конфликтные. Антагонизм проистекает из разного предназначения: сознание неуничтожимо, развивается вечно от меньшей развитости к большей, а форма выступает в качестве этапного обменного материала. Она на некотором интервале роста удовлетворяет запросам сознания и потому остаётся в данном воплощенческом виде. Однако по мере освоения среды сознание умощняется и когда–то наступает момент не способности формы отображать мир по велению сознания.

Разрешение такого конфликта всегда протекает одинаково: сознание отказывается от старой формы и в процессе рождения облачается в другую форму, которая по истечению определённого времени будет заменена на очередную, и так всегда, вечно, везде. Из этой закономерности нет исключений. Если известно, что где–то имеется что–то, то оно обязательно содержит сознание и форму. Отрыв одного от второго свидетельствует о неблагополучии исследователя, а результаты его поиска приведут к трагедии, что и произошло при зашоренном потакании примитивнейшей из мировых гипотез – материализма. Каждому учёному, терзающему плоть, известно высказывание Анаксагора: явное – окно в неявное. Если на небе глаза видят явную форму в виде галактик, звёзд, планет …, то что мешает мыслителям измыслить мысль–сознание, волею которого порождена данная форма? Почему бы небесную наличность не вписать в тот пока неизвестный процесс, который вызвал к бытию столь очевидное небесное нагромождение? Ведь не может появиться материя, если нет того, кому она нужна. Даже человек сам собой и своим наличием подтверждает вторичность формы по отношению к сознанию. Человеческий феномен подсказывает невероятно настойчиво: что видно, то не главное, не основное, оно не исчерпывает предмет. Суть объекта заключена в невидимом. Нельзя познать нечто, не познав суть. Казалось бы, это очами вид–ное и очами не видное обязано отобразиться в уме человеческом и навести на подозрение, что принятая картина расцвечена ложными красками. Современное естествознание – это всё та же тень от берёзы. Сама сущность–берёза людскому уму пока недоступна. Это свойство ума–сознания – этапный признак. Изучение форм есть неизбежная предтеча первичного прикосновения к натуре. Это характерная черта недавно вступивших в междумерный отрезок оразумления. Для иного восприятия среды у молодой популяции ещё нет потенции. Она ищет так, как на то способна. Важно успеть осознать рисковость сумбурного поиска, успеть развернуться прежде, чем будет пройдена точка возврата.

А пока тысячи глаз через шлифованные стёкла всматриваются в ночное небо, выискивая там … повод прославиться. Ну, так ли важно, что далёкое светило показало маленькому исследователю всего лишь своё тело? Однако для малого ума это не тело, а материальный объект. И если его внести в каталог раньше других, то …

В этом месте изложения обязателен всплеск возмущения: коль всё так согласовано, всё в пределах договорённости, ни упасть, ни улететь, то почему кометы, астероиды, планеты, звёзды … падают, сталкиваются, взрываются, уклоняются от прежнего пути и во– обще, ведут себя задиристо? Следует немедленно поблагодарить возмущенца за внимательное отношение к теме. Да, действительно, в мировом хозяйстве случаются неприятности. Все они представляют собой издержки процесса, который здесь назван развитие. Так будет и впредь, и всегда: стоит только обнаружить некоторый процесс, так сразу же следует искать отрицание этого процесса. Не существует нигде такой инициативы, которая не породила бы своего губителя. Данная закономерность не имеет масштаба: она проявляется в как угодно малом и в сколь обозримо великом. Более того, губитель–антипод также образует процесс. И хотя он черпает силы из первичного процесса, тем не менее целью своего бытия считает уничтожение породившей его тенденции. И если такое удастся, гибнут оба. Это удивительная выдумка мироздания: при отсутствии антипода любая прихоть творчества, не сдерживаемая ни чем, разрастаясь, поглотила бы всё, до чего дотянется. Мир превратился бы в побоище страстей без развития: как у нас на Земле. Ни при каком таланте процесса он не сможет так организовать себя, чтобы исключить издержки. Однако, если таланта окажется мало для снижения издержек, процесс захлебнётся, прекратится, умрёт. Имеет продолжение только то начало, которое способно контролировать, сдерживать, словом, управлять своим антагонистом. Вот потому в мире приняты предельно строгие меры по обеспечению собственной устойчивости–жизненности, отображённые в приведенных выше законах и положениях. Да! Будут и впредь кометы сталкиваться с планетами, будут взрываться звёзды и поглощаться галактики, но мир в целом продолжит движение в соответствии с его индивидуальным планом развития. При соблюдении законов.

Очертания тел, формула обратных квадратов, скорость распространения излучения, гравитация и многое другое из цикла взаимодействия материи якобы призваны осветить вопрос о пространстве. Словесный хоровод вокруг материи так возвеличивает её, что создаётся антураж ненужности, излишности или неважности всего остального проявления мира. Материя, материя, материя … Даже при желании поведать о пространстве, мотив повествования сразу скатывается к рассмотрению материи. Даже древние, рассуждая о пространстве, как о само собой разумеющемся, немедленно сводили беседу к стихиям: огню, воздуху, воде и земле. А как иначе? Куда ни глянь, везде только эти элементы. Можно ли сомневаться? Оказывается можно. Платон ввёл ещё нематериальные идеи, из которых следует, что все вещи–предметы прежде, чем стать объектом, ранее ужé были ввиде некоторого образа или иначе: идеи. И тогда стихии не могут считаться первичными. Между элементщиками–материалистами и идейниками–идеалистами вспыхнула взаимная ненависть, которая не угасла до сих пор. Даже мудрец Платон, не взирая на своё почти апостольское положение, не гнушался скупать сочинения Демокрита только затем, чтобы сжечь. Интуитивно во враждующих лагерях бродило подозрение о наличии чего–то такого, в чём должно располагаться и материальное, и идеальное. Но ему отводилась роль пассивного вместилища, некоторого склада, где вещи хранятся до востребования. И как только заискрится мысль, образ идеальной вещи сотворяет саму вещь.

Приходится удивляться не тому, как трудно в людской обиход входило, да и сейчас с издержками входит, понятие пространства, а тому, какие полчища комментаторов всё вновь и вновь объясняют душам Демокрита, Пифагора, Платона, Сократа, Аристотеля, Плотина … особенности их учений, что они имели ввиду, почему они ошибались и как следовало бы правильно излагать свои воззрения. Если бы древние знали, скольким неисчислимым грызунам они дали пищу, сколько прокормочного продукта загрузили в учёное сословие и каким тормозом для развития землян послужат их труды? Ведь потрошители истории, несомненно, умные исследователи. Тогда почему же их ум расходуется на назойливое толкование уже многократно истолкованного? Что мешает им заняться разработкой путей совершенствования общества и науки в частности? Может быть их трудами удалось бы сдвинуть познание с позорной колеи, по которой земной разум через краткий промежуток выживания скатится в небытие? Даже эрудит В. Гейзенберг в работе 6 попытался обосновать родство древней и современной физик. Ему импонирует материалистическая приемлемость и стремление заглянуть в первоистоки мира. Он гордится тем, что, в отличие от прошлых попыток, сейчас учёные вооружены мощной экспериментальной базой и ёмкой математикой, потому истине просто некуда деться: она уже сама идёт сдаваться правильным учёным. Разве не ведомо ему, что натурный опыт и любые исчисления не могут дать то, чего нет в мировоззрении? Разработка аппаратуры и вывод формул – это удел конкретных работников с полным комплексом отягощений сегодняшним здравым смыслом и современным мнением. Для выдвижения в будущее такие поводыри не годятся.³¹

А между тем, понятие квант до сих пор не определено. Никакие попытки объяснения структуры атома в рамках материалистического подхода к взаимодействиям не увенчались успехом. А без такой ясности физика вообще, в том числе и ядерная, и особенно её квантовая империя, не имеют фундамента. Здание квантовых наук, кое–как качаясь, сможет стоять, пока в познание войдёт истинный интересант всяких перестроений – сознание. Если сознание, как повелевающая категория мира, не успеет войти в научное мировоззрение, то деградировать можно и с кругозором Гейзенберга. Но для понимания себя и разворота это не просто мало, это гибель.

Безусловно, следует восторгаться виртуозностью мышления М. Планка (1858 – 1947), сумевшего одолеть неодолимое и от непрерывности мира перейти к его дискретности, изобретя порцию воздействия с названием: квант. Но измыслить его суть до сих пор никому не удалось: как может существовать в материальном ареале материальный представитель, не содержащий материи? Если масса кванта равна нулю, то он не материален, и тогда обязан исчезнуть из человеческого восприятия. Если же эта масса отличается от нуля, он не сможет развить скорость света и тогда измеренные расстояния до звёзд превращаются в фикцию с одновременным развенчанием квантового содержания современного естествознания. Это противоречие не может быть разрешено в рамках устоявшейся трактовки мира. И пока оно наполняет науку, вся наука не вправе претендовать на роль монополиста в познании природы. Для раскрытия противоречия следует привлечь к описанию квантовых процессов ту причину, которая является вынуждающей к изменению состояния объекта с названием: общее. Это есть ситуация: ни упасть, ни улететь. Тело, находясь в причинно–следственной зависимости по отношению к соседям, для сохранения достигнутого уровня развитости договаривается со своими частями, например, с внутренними структурными элементами, об отделении–отдалении какой–то из собственных составляющих на некоторое удаление. Важно, что при таком разъединении обязательно остаётся связь исходного общего и отторгнутой части. Если такая связь оборвётся, станет невозможной или прекратится, то это приведёт к снижению прежнего развития, что эквивалентно попятности в своё прошлое. И как только даже малой крохе удастся такая уловка, она продемонстрирует наличие возможности увильнуть от тягот оразумления. На эту приманку попадутся многие и они составят процесс вмешательства в то, что не подлежит изменению. Образуется хаос, исключающий возможность следования в начертанном направлении. Миру угрожает разрушение. Отсюда следует, не имеет права квант отторгаться от тела насовсем. Не позволительно ему миллиарды лет носиться по вселенной в виде самостоятельного образования. Он обязан иметь личный контакт с породившим его объектом, следовательно, и свойства его должны отображать эту связь.

Пока в научном обиходе такое воззрение называется просто, как и всё, не укладывающееся в простецкий ум: спекулятивные измышления. Но, как парировал Джордано Бруно, сжечь – ещё не значит опровергнуть! Все кванты разные, как того требует закон об индивидуальном развитии. Квант – это сущность, персона, особь. Даже в похожих условиях рождения имеет личностное проявление. С наступлением новой эры на раскрытие пространства надвинулась религиозная тень. Общество находилось в библейской спячке вплоть до Галилея. И только его «Звёздный вестник„разбудил подавленную мысль.⁴⁸ На примере Юпитера и его спутников он показал правоту Коперника.⁴ За утверждение, что Земля, как и все планеты, имеет форму шара, ни на что не опирается и движется сама по себе, был осмеян, репрессирован, поплатился здоровьем и умер, отлучённый от церкви. Однако им было положено начало познанию, которое знаменует и наши дни. Его преемник И. Ньютон впервые произнёс термин пространство в теперешнем звучании и заявил о нём как о самостоятельном объекте мира. Пространство в его подаче приобрело конкретные свойства: бесконечность, замкнутость, однородность, несопротивляемость движению, способность пропускать излучение с любой большой скоростью … Однако он не указал компоновку, вид, форму или какой–либо образ для восприятия очертаний. В то время всякие уточнения конфигурации пространства были излишни, ибо ничего отличающегося от трёхмерности в мыслительном обороте не было. Вера в объёмность вошла в умы землян настолько твёрдо, что обернулась трагедией. Её зло в том, что она сковала умы исследователей в узких рамках эвклидовой вольницы. Если бы во взглядах аналитиков последних трёх веков хотя бы забрезжил намёк на возможность пространств с большим числом направлений протяжённости, всё естествознание и бытие на планете были бы иными. По крайней мере, физика, математика, техника, биология, культура и, в особенности, философский слововорот выглядели бы до неузнаваемости богаче.

Через 50 лет после смерти Ньютона родился К. Гаусс (1777 – 1855). Ему было суждено первому усомниться в непререкаемости бытующей геометрии. И хотя приоритет открытия неэвклидовой планиметрии принадлежит Н. Лобачевскому (1792 – 1856), другие математики также внесли значительный вклад в расширение научного мировоззрения. Особо впечатляет судьба венгерских геометров Бойаи отца и сына.¹⁸ Когда старший Бойаи узнал о намерении сына заняться пятым постулатом Эвклида, то писал ему: «Ты не должен пытаться одолеть теорию параллельных линий, я знаю этот путь, я проделал его до конца, я пережил эту беспросветную ночь и всякий светоч, всякую радость жизни я в ней захоронил. Эта беспросветная мгла может поглотить тысячу таких гигантов, как Ньютон, и никогда на земле не прояснится.» А всего–то и надо было: отойти от привычного представления о мире. Надо обнаружить в себе отчаяние провести линию не на плоскости, а на шаре. И это при том, что глобус, как модель Земли, известен был к тому времени около 300 лет.⁷ Страшно попирать устои. Сомнение в привычном тяжело отражается в сознании, накладывает отпечаток неуверенности на поведение и даже отдаётся где–то в глубине себя ощущением виноватости, посягательством на недозволенное. И непонимание окружающих, и собственная растерянность тяжело отдаются в душе, вынуждая много усилий расходовать на поиск сил для продолжения начатого. Но поворотные моменты истории всё–таки связаны с теми, кто сумел преодолеть себя, найти силы для поиска, сумел найти и предложить новое, ибо без нового не состоится и само общество. Общество же платит за новое гонениями.

Несмотря на очевидность того, что плоскость и шар являются разными мирами–объектами и того, что всякие фигуры, начерченные на них, обязаны отличаться между собой по условию задачи, геометрия Лобачевского с трудом упорного непонимания входила в научный оборот.¹⁸ Даже автор на грани сомнения отзывался о своём труде: „… более общая, чем эвклидова геометрия, не может не отражать закономерностей самой природы.» Первые признаки интереса к работам Лобачевского появились через 10 – 12 лет после его смерти и прежде всего потому, что были крайне необычны и нарушали установленные на протяжении тысячелетий казалось незыблемые свойства фигур.¹⁸ Для темы пространства особо показательными являются слова: не может не отражать закономерностей самой природы. Это неотъемлемое стремление учёных долобачевского периода. Пусть древние приписывали среде картинные свойства вроде огненности, воздушности, землистости, жидкостно– сти, но эти свойства подразумевались наличными в том, что окружает их и составляет природу. Галилей и Ньютон как бы ни идеализировали среду, но они описывали то, что, по их мнению, есть на самом деле. Какой бы параметр, показатель или критерий не соотносился бы с природой, он всё же примеривался к этой природе и прикладывались усилия для отождествления с реальностью или же для замены более подходящей характеристикой. На первом месте размышлений исследователя стояло соответствие объекта умствования с объектом натуры. Пусть ньютоновское пространство однородное, пустое, бесконечное …, но это всё–таки пространство, а не уравнение, определитель, матрица, тензор или иного вида формульная выдумка. Лобачевский особо интересен ещё и тем, что свои исследования непривычных поверхностей проводил не ради самих исследований, а с целью расширенного познания мира. Ему важна была не сама формула, а на сколько писаная закономерность соответствует тому, что находится за пределами людского взгляда. Особо же привлекательна его честность, ибо криволинейную натуру он не называет пространством, а только поверхностью. А как было заманчиво вслед за пространством Эвклида прославиться пространством Лобачевского. Хотя его трактователи, видимо для величания себя, не упустили возможность шаровую поверхность назвать криволинейным пространством. Услада в тени великих.