Текст книги "Черные кипарисы"

Автор книги: Анатолий Мошковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Глава 24
…БЫЛА УЖЕ МЕРТВАЯ

– Аня, а ты чего ж не идешь с нами? – . крикнул Ваня и помахал ей рукой.

Аня встала и пошла, натягивая на голову белую резиновую шапочку, заправляя за уши вылезающие волосы, прихрамывая на камнях. Стройная, длинная, косо отброшенная тень ее тоже двинулась к воде.

«Пойду назло Феликсу! – думала она. – Уж очень воображать стал! Как-то с ним не так все теперь, не так весело, не так легко… Пусть позлится».

Аня по пояс вошла в море и неожиданно увидела, что вместе с ней в воду входит и Лена – метрах в двадцати от нее – и тоже заправляет под шапочку волосы. Аня отвернулась, и ей стало немножко приятно, что никто из ребят не видит, как Лена входит в море, и не будет следить за ней.

Аня вдохнула побольше воздуха, нырнула в сторону Вани и долго-долго с открытыми глазами плыла под водой, сильно работая ногами и руками. Увидев Ванины пятки, она схватила их, дернула и пошла вверх – воздух кончался.

И тотчас заметила около себя его круглую, выскочившую из воды голову. Он отфыркнулся, мотнул головой и крикнул:

– А ты пиратка, оказывается!

– Плюс хулиганка! Так крысы меня именуют! Не слышал? – И снова нырнула. Вынырнула. Услышала Артема: он крикнул: «Внимание!» – и, подхватив себя под коленки, колесом крутился в воде; глянула на берег – Феликс смотрел в море – не на Лену ли? – потом встал и заходил по гальке то в одну, то в другую сторону, – ну не Феликс, а тигр в клетке.

Ну ходи, ходи… Сердись. Рви и мечи. Думай, что ты самый умный и интересный, а другие и гроша ломаного не стоят!

И только подумала это Аня, как ей стало хорошо – легко и бездумно. С чего бы это? Хотелось прыгать вверх по-дельфиньи, нырять и устраивать гонки на скорость, и подальше красного буйка – до самого Дельфиньего мыса!

Одно мешало ей – прогулочный глиссер. Он то и дело с ревом на огромной скорости проносился недалеко от берега, катая курортников. Как бы не попасть под него… Зачем он носится среди купающихся? Как будто нет пустынного моря! Хоть бы волну большую оставлял, толк был бы…

Скоро глиссер куда-то умчался, Аня поплыла к Артему и брызнула в него водой:

– Догони меня, Артемка!

Он погнался за ней. Аня взвизгнула, нырнула и потом еще раз пять ныряла и выныривала в самых неожиданных для него местах, и он никак не мог настигнуть ее. А когда Аня выбилась из сил, она закричала, что хватит играть, и медленно подплыла к Ване.

– Поучил бы своего дружка… Плюхается у берега как черепаха!

– А ты чего ж? – На нее внимательно смотрели большие, нестерпимо чистые глаза. Смотрели и жгли.

– Не слушается меня Димочка! Знаться не хочет! Разлюбил! – крикнула Аня и стремительно бросилась в холодную глубину, остывая от солнца, от его глаз и озорства, и принялась глядеть на плоские желтоватые донные камни, на бледно-зеленые водоросли, на мутно-черного, почти квадратного краба, притаившегося на обломке скалы. Аня любила охоту на крабов и бесстрашно хватала их за панцири, но сейчас ей хотелось просто попугать краба. Она ринулась вниз, щелкнула по панцирю – краб метнулся в водоросли – и всплыла вверх.

Ей вдруг стало еще веселей. Она вынырнула, увидела совсем рядом стриженую голову и вспомнила про конкурс на лучшую суковатую палку и заводного краба…

– Ой, я не могу! – рассмеялась на все море.

– Ты чего? – обеспокоенно спросил издали Артем.

– Ничего! – Аня посмотрела на берег: Феликс в назидательной позе стоял возле Адъютанта и что-то втолковывал ему.

– Он тебе нравится? – спросила она у Вани.

– Кто, Феликс?

– Да нет, Захарка, его Адъютант.

– Представь себе – нравится, – сказал Ваня, погрузил в море лицо и дурашливо забулькал водой.

– Ты ошалел! Я терпеть его не могу!

– А какой он живой и храбрый! – сказал Ваня.

– Он? А как сегодня струсил!

– А кто дважды лазил в дыру за льдом? Он храбрый, но этому мешает Феликс…

– Ерунду ты городишь! – вдруг крикнула Аня и опомнилась. – Это почему же?

– Феликс…

Закончить Ваня не успел.

Завыла сирена, и Аня увидела на берегу легковую машину с красным крестом на ветровом стекле. И еще увидела большую толпу одетых и полуодетых людей. Среди этой толпы отчетливо виднелись три фигуры в белых халатах. Склонившись к гальке, они что-то делали. Что – не было видно с моря, но делали они что-то очень важное и срочное.

Ане стало не по себе. Мороз продрал по коже. Вслед за Ваней она быстро поплыла к берегу, потом, нащупав ногами дно, побежала. И все, кто был в море и услышал сирену, побежали к берегу.

Люди в белом кончили что-то делать на гальке и понесли кого-то в носилках к машине.

Наконец, выбравшись на берег, Аня бросилась к толпе и только возле самой машины, в которой уже были открыты задние дверцы, догнала людей в белом.

На носилках лежала Лена.

Ее трудно было узнать, но Аня узнала. Узнала ее длинное, перевязанное в нескольких местах тело с темными пятнами на бинтах. Купальник был разорван, шапочка почти сползла с волос. Она лежала, тяжело продавливая носилки, и веки ее закрытых глаз, ее ноги и руки с судорожно сжатыми пальцами сильно побледнели и стали отливать синевой.

Рядом с носилками стоял ее отец. Руки его повисли вдоль тела.

Носилки тотчас исчезли внутри машины. Дверцы захлопнулись и стрельнув дымком, «скорая помощь» ринулась с пляжа.

– Говорят, пульса почти нет, – сказал кто-то рядом.

– А ты что, сам не видел? На фронте не был? – ответил другой. – Какой тут пульс…

Аня с минуту не могла раскрыть рта. Потом справилась с собой и спросила у рыбака в драной, с масляными пятнами тельняшке:

– Чем это ее так?

– Чем? – Тот повернул к ней худое лицо. – Глиссером! – Он так посмотрел на Аню, точно она была виновата во всем, что случилось. – Паразиты! К стенке за это надо!

Люди стали медленно расходиться. Ребята поспешно оделись и пошли домой. Только Вани нигде не было – куда-то исчез. И одежды его на гальке не было. Видно, убежал раньше их. Даже про своего Диму забыл, и тот растерянно поглядывал по сторонам.

Аня шла сзади. Одна. Шла и кляла себя последними словами: она же, если быть до конца честной, завидовала Лене, не очень добро думала о ней и даже дельфина на монетке хорошенько разглядеть не позволила… Ох, как все получилось!

У своего домика Аня, отстав от ребят, нырнула в калитку, и никто не заметил ее исчезновения. Феликс вообще ни разу не повернул в ее сторону головы с тех пор, как она вылезла из воды…

Часа через два у доминошного стола собрались почти все ребята. Даже Витька явился, прослышав обо всем. Даже очкастая Нонка, покинув свой балкон, пристроилась на краешке скамьи и тянула шею в сторону Вани, который говорил что-то очень важное.

Феликса среди ребят не было.

Ваня, без картузика, в той же пестрой летней рубашке, кому-то отвечал:

– Пока что не знаю… Когда ее внесли в операционную, она была уже мертвая – сердце не работало, дыхание прекратилось. Но известно, что пять-шесть минут после наступления смерти организм не умирает. Здесь дорога каждая секунда. Чтобы спасти ее, пробовали все: искусственное дыхание, особое внутриартериальное переливание крови – ее с большой силой гонят в обратном направлении, и прямо к сердцу. Не помогло. И тогда пошли на последнее…

– Скажи, она жива или нет? – прервала его Аня, – Ты можешь это сказать?

– Жива. Но все еще без сознания…

– Теперь давай дальше.

– Оставалось последнее – прямой массаж сердца…

Ребята, обступившие стол, молчали. Было тихо-тихо, и в этой тишине стало слышно, как к ним подошел Феликс. Но никто даже не обернулся к нему.

– Был сделан короткий разрез, потом осторожно взяли в руку ее сердце и стали медленно сжимать и разжимать его, чтобы восстановить кровообращение и оживить. Иногда это спасает. Полчаса массировали сердце, а за дверью сидел ее отец и ждал.

– И ты был там? – спросил Аркаша. – Тебя пустили?

– В операционную посторонних не пускают.

– Какой же ты посторонний?

Ваня не ответил и продолжал:

– Через полчаса к ее отцу вышел второй хирург и сказал: «Жива, но положение еще очень тяжелое» – и ушел. Сердце ее ожило: мышцы стали сокращаться – гнать по жилам кровь, появился пульс, восстановилось дыхание. А потом ей делали другие операции – ведь глиссер сильно стукнул ее.

– Слава богу, – громко вздохнула Лида. – Чего-чего не слыхала, но чтоб сердце брали в руки и сжимали-разжимали – ни разу…

Скоро опять послышались чьи-то шаги – к ним подошла Нанка. Она не сразу подошла к столу, хотя и увидела возле ребят Нонку. Она постояла поодаль, прислушиваясь к разговору, потом подошла поближе, а уж затем – вплотную.

– А кто все это делал? – спросил Дима.

– Что? – Ваня повернулся к нему.

– Ну, массировал сердце?

– Я ведь уже сказал – хирург.

– Не твой отец? – спросил Витька. – Наверно, он… Он, да?

Ваня кивнул.

Ане было тоскливо. Она ушла к себе. Уже в сумерках вернулась, но двор словно вымер. Одна только Нинка сидела на своем балконе, Аня потопталась немножко у врытого в землю стола, но так и не решилась спросить у нее, как там дела у Лены…

И медленно пошла домой.

Глава 25
ЧЕРНЫЙ КОФЕ

Это была плохая неделя. Хуже и не было в жизни Феликса. Когда он увидел на носилках ту девчонку и ее отца, все в нем так и сжалось. И чувство боли, беспомощности и горечи от собственных неудач не покидало его весь тот день. И жизнь его с того дня пошла кувырком. Все расстроилось в их компании.

Теперь Феликс редко появлялся во дворе. К нему регулярно забегал Адъютант и подробно информировал о всех новостях. Однако многое Феликс узнавал и без него – долетало через окно, приносила мать или кто-нибудь другой…

Через день после случившегося с утра в окно ворвался Ванин голос:

– Пришла в сознание!

Еще через час Лида громко сказала у столика:

– Ее мать приехала, сняли комнату возле больницы… Они, оказывается, из Витебска…

Все во дворе только и говорили об этой девочке. Так что Захарка лишь уточнял факты. На третий день под вечер Феликс заметил, что в Ванин подъезд то и дело заходят какие-то люди; по словам Адъютанта, это были гости, и сходятся они на день рождения Валерия Михайловича. Были тут и его новые знакомые, а двое – его старые пациенты, отдыхавшие в это лето на побережье, и даже мальчишки: Ваня звал всех, но пошли только Димка, Аркаша и Лида… Постеснялись остальные, что ли? Однако виновник праздника так и не явился в этот вечер домой: дежурил у постели Лены. Марья Сергеевна, извинившись перед всеми, устроила ужин без мужа.

Так проходила вся эта неделя. Лена выкарабкалась и пошла на поправку, девчонки перестали орать со своих балконов, а к Ване теперь началось настоящее паломничество.

Адъютант, докладывая о нем Феликсу, изо всех сил старался придавать своему лицу равнодушное выражение и даже подтрунивал над Ваней, потому что Феликсу тот был не по душе.

Даже его личный Адъютант начинал хитрить с ним!

А Ваня взял чем-то ребят. И не только Димку и Артема – и Аркашу…

Но чем?.. И почему он ни разу не позвал его, Феликса, к себе? Ведь даже ничтожных крыс звал… Это было так непонятно и очень мучило Феликса. «А что… – внезапно подумал он. – А что, если?..»

И в конце недели, заметив, что ребят под окнами нет, Феликс спустился вниз, пересек двор и влетел в Ванин подъезд. Уже был придуман предлог и разработан план, как вести себя.

Вот их дверь. Сбоку – кнопка.

Феликс коснулся ее пальцем.

Нажал и отдернул руку. Точно током ударило. И услышал внутри звонок. И быстрые шаги. Дверь широко распахнулась, и он увидел Ваню в белой майке и легких брючках.

– Феликс? – Ваня вроде не поверил сразу своим глазам, а когда поверил, заулыбался. – Здравствуй! – И протянул ему руку, и Феликс пожал ее. – Заходи! Что ты стал так редко показываться?.. Ну заходи же! – И крикнул внутрь квартиры: – Мама, посмотри, кто к нам пришел!

Феликс закусил губу.

Он вошел в переднюю и ощутил тонкий запах кофе. Из комнаты выглянула Марья Сергеевна. Она тоже улыбнулась ему, но судя по всему, забыла, кто он такой. Это заметил и Ваня, потому что тут же представил его:

– Это же Феликс… Не помнишь уже? Помогал нам сгружать самые тяжелые вещи, и он…

– Ах Феликс! – вскрикнула мать, и лицо ее стало уже не просто добрым, а по-домашнему добрым. Видно, имя Феликса о многом говорило ей, – Входи, пожалуйста, входи… Что ж ты до сих пор не приходил? Всех ребят знаю, а тебя…

Феликс вошел в комнатку. Она уже была с новыми обоями, но настолько забита вещами и заставлена книгами, что и повернуться негде.

И почему-то первое, что бросилось в глаза, были не книги, не шкаф и диван, а пронзительно белый халат, висевший на гвоздике у окна, и на подоконнике – никелированная коробка стерилизатора, в котором обычно кипятят шприцы и другой медицинский инструмент.

– Садись, – сказал Ваня.

Феликс неуклюже протиснулся за стол, на котором стояли чашечки с недопитым черным кофе, небольшой медный кофейник и сахарница со щипчиками.

– Тебе внакладку или вприкуску?

– Все равно. Я пришел к тебе за книгой… У вас нет «Трех толстяков»? Говорят, стоящая.

– Нет, – с неподдельным огорчением сказал Ваня. – Чего нет, того нет… Но у нас есть много другого, чего ты, может, не читал… – И он стал забрасывать Феликса названиями книг, о большинстве которых он и не слышал, и все они, по его словам, были замечательные.

– Хорошо… Спасибо… Возьму что-нибудь, – сказал он, чтобы прекратить лавину названий.

Ваня достал из буфета еще одну коричневую чашечку с черным ободком, вместе с блюдечком поставил перед ним, налил из кофейника ароматного густого кофе.

– Я так рад, что ты пришел.

«Врет!» – подумал Феликс и посмотрел на большие Ванины уши.

– Правда?

– Правда. Сам не решался звать.

– Скажи, ты где научился плавать? – перевел разговор на другое Феликс.

– На Волге.

– Есть хорошие глубины?

– Есть. Нырять бы научиться. Мечтаю.

– А кто нырял за рапанами?

– Какое это ныряние! Я все делал, как Витька…

– И без всякой тренировки?

– Без.

– Могло кончиться хуже… – И здесь Феликс заметил, как Ваня делает ему знаки, чтобы он не говорил при матери лишнего, и Феликс снова перевел разговор, на этот раз на Лену, и тут в него вступила мать. Она жалела девочку и проклинала моториста глиссера, который, по ее словам, был уже взят под стражу, и долго говорила об операции, о том, что Валерий Михайлович стал плохо спать; который уж год работает хирургом, а все не может привыкнуть к боли и переживаниям своих пациентов; сегодня даже во сне говорил с Леной, утешал, уговаривал, что все пройдет – даже шва не останется на теле, а потом проснулся, целый час ворочался и принял сильную дозу снотворного, чтобы заснуть. Чтобы к утру рука была твердая.

Феликс уже выпил вторую чашечку крепчайшего кофе и все слушал ее. И Ваня слушал. Потом Феликс услышал голоса за окном – видно, во дворе начали собираться ребята.

Внезапно раздался Нонкин голос – она звала Ваню, звала громко и умоляюще.

Ваня бросился к окну.

– Уйдешь? – спросил Феликс.

Ваня почесал ухо и виновато посмотрел на него: – Не сердись… Знаю, нельзя при гостях уходить, но…

– Ну иди, иди, – поспешил Феликс, потому, что ни слова не хотел слышать о Нонке и ее подружках, встал, подошел к окну и вдруг встрепенулся: в белой кофточке и черной юбке на скамейке среди ребят сидела Аня.

– Подождешь меня? – спросил Ваня. – Что-то у нее там случилось… Я скоро вернусь.

– Подожду.

– Только обязательно. Не поговорили ведь…

Ваня убежал, а Феликс остался. Он сидел на стуле, и в его глазах стояла белая кофточка и строгое смуглое лицо… Не утерпела, пришла! Это было очень хорошо, что она пришла, и очень тревожно. Только бы не узнала, что он здесь: не так-то лестно отзывался он при ней о Ване.

Неожиданно со двора донеслись испуганные голоса, смех и странный металлический скрежет. Марья Сергеевна унесла чашки с блюдцами на кухню, и Феликс глянул в окно. Ваня карабкался по водосточной трубе на третий этаж, где жила Нонка. Ребята стояли внизу и, закинув головы, давали ему советы. Вот стало слышно, как подалась и с ржавым скрежетом сдвинулась вниз труба…

Но тут из кухни послышались быстрые шаги, и Феликс отпрянул от окна. Марья Сергеевна подсела к нему, вздохнула. Ее быстрые светлые глаза внимательно и печально посмотрели на него.

– Ты не скучай, он скоро прибежит. Говорил, что этих девчонок очень обижают во дворе… Это верно?

– Вранье! Они сами еще больше обижают ребят – ябедничают, сплетни распускают…

– А почему?

– Такой у них уровень…

– Ну что ты! Они приходили к нам… Обычные девочки…

– Вы слишком добрая, – сказал Феликс.

Краем уха он слышал, что ничего страшного во дворе не случилось. Марья Сергеевна, кажется, заметила, что он замолк не случайно, и вздохнула:

– Ну, я, конечно, не знаю всех сложностей… Мы ведь здесь совсем недавно, и многое ты знаешь лучше нас… Вообще-то, мне нравится Скалистый, одно плохо: на работу нельзя устроиться. Я вот терапевт, но и здесь и в Кипарисах все места заняты. Хоть иди медсестрой. Нельзя же сидеть без дела. Да и жизнь у вас дорогая – местные взвинчивают цены…

Феликс вежливо молчал.

– Тебе сколько лет? – неожиданно спросила Марья Сергеевна.

Феликс ответил. Она не поверила:

– Как и Ване! А ведь ты уже почти мужчина! Большой, умный… Знаю, знаю, все знаю про тебя… Молодец! – Она еще более доверчиво, еще более мягко, почти ласково смотрела на него. – Я вот не слышала всего, о чем вы говорили с Ваней, но ты не обижайся на него, что иногда он бывает такой прямой и может обидеть… Он и сам обидчив. Со слезами на глазах рассказывал, что у него тогда отказались взять кровь…

– Какую кровь? – спросил Феликс.

– Ну когда Лену привезли в больницу… Он сразу же кинулся вслед, думал, может, пригодится, думал, у него с ней одна группа крови…

Феликс замер. И почему-то вспомнил подслушанный разговор родителей на кухне.

Ванина мать… (нет, она не была его матерью) еще долго говорила что-то о сыне (нет, он не был ее сыном), о том, как и почему они переехали сюда, но Феликсу уже было не до этого. Он думал о другом. О Ване. Но не о том Ване, о котором говорила Марья Сергеевна, а о том, который был виновником всего. Которому не нравится их дружба и сплоченность… А что ему нравится? То, во что превратилась их компания – шумная толпа мальчишек, которые вечно спорят, умничают, ничего не признают и где каждый считает себя правым и делает что хочет! Может, впервые по-настоящему осознал вот сейчас Феликс, как неправильно вел себя не только тогда, когда спрятался за мамонтово дерево и целый день не выходил из дому, но и когда был с ребятами на пляже. Молчал, уклонялся от споров и даже Адъютанта не защитил. И даже сюда он пришел напрасно.

Раньше он был не такой. Держался совсем по-другому. Он не как все. Даже она, мать Вани, заметила это…

На буфете лихорадочно стучал большой старомодный будильник, залетевший в окно ветерок шевелил белый халат, висевший на гвоздике, и казалось, невидимый призрак пытается примерить его на себя…

– Что ж так долго нет Вани? – сухо спросил Феликс.

– Должен скоро прийти… Он у нас обязательный…

«Он у вас…» – подумал Феликс и почувствовал еще большую уверенность. Неловкость, страх и опасения исчезли. И ему уже ничего не стоило взять и выйти вот сейчас во двор, где сидели Аня, и Артем, и вся их разношерстная компания…

– Я пойду, – сказал Феликс и поднялся.

Что же ты?.. Подожди…

– Спасибо… В другой раз.

Глава 26
ФЕЛИКС ВО ДВОРЕ

Феликс спокойно спустился по лестнице и вышел во двор. Захарка, первым заметив его, кинулся навстречу. Остальные не кинулись. Остальные смотрели, как он подходит к столику. Одна Аня не смотрела, она о чем-то спрашивала Лиду.

– Добрый вечер, – сказал Феликс и сразу бросился в атаку на Артема: – Много новых этикеток достал в коллекцию?

Семка громко хихикнул, Аркаша отвернулся и смотрел в сторону.

– Изрядно! – принял бой Артем. – А ты что ж так долго отсутствовал? Наскучили мы тебе?

– Кое-кто. Но не ты, конечно… А где же Ваня? Как это вы сидите без него?

– Он у Нонки, – сказал Адъютант.

– Она нечаянно дверь захлопнула, – пояснила Лида, – а у нее на плите щи варятся. Вот Ваня и полез.

– Значит, он у вас бегает по заявкам жильцов? – спросил Феликс. – Я думал, вы больше цените его.

Семка еще громче хихикнул, завертелся на скамье и стал озирать ребят, чтобы понять, как они относятся ко всему этому, но Феликс и сам еще понимал далеко не все. Аня явно старалась не смотреть на него, Аркаша тоже склонился к столу и что-то чертил на нем пальцем. У одной Лиды было спокойное лицо.

Неожиданно в Нонкином подъезде послышались голоса, спор, визг. Потом в открывшейся двери появился Ваня. Он силой вытаскивал из подъезда Нонку. Прыщеватая, толстая, в коротеньком розовом платье, она отчаянно сопротивлялась, упиралась ногами в порожек.

Наконец Ваня рывком вытащил ее во двор.

– Не хочет, и не надо! – сказал Феликс.

– Пусть идет, – ответил Ваня, – То ходила к нам, а то увидела тебя в окно и заартачилась…

– Верно, Иван, – пробасил Артем.

– Иди уж, – поддержала его Лида. – На балконах у вас портятся характеры… Еще хуже будут.

– Отстаньте вы от меня! – Нонка провела локтем по лбу.

– Зови и других, – сказала Аня. – Ни у вас, ни у нас нет жизни…

И тогда произошло странное. Нонка вдруг перестала упираться, выпрямилась и пошла к ним. И тут Феликс понял: сейчас или никогда! Сейчас он должен одним коротким и точным ударом вернуть все.

– Нонка, – твердым четким голосом сказал он, – убирайся отсюда, ты здесь никому не нужна! Исправишься – тогда мы посмотрим…

– Заявление писать, когда исправится? – вдруг спросил Артем. – А куда подавать его? В домоуправление или тебе?

Нонка остановилась, глядя на них растерянно и недоуменно.

– Феликс, – сказал Ваня, – ты в своем уме? Не надоело тебе это?

– Что? – спросил Феликс.

– То, что ты сделал из ребят. Ты человек или…

– Или кто? – спросил Феликс.

– Ты сам знаешь! – крикнул Ваня, и Феликс почувствовал, как что-то с размаху перехватило его горло.

– Дальше, – сказал он. – Что я знаю?

– Мне папа говорил, что…

– Чей папа? – спросил Феликс.

– Не твой же! Мой…

– Твой? – Феликс усмехнулся. – Валерий Михайлович? А ты знаешь, что у тебя нет никакого папы?

Лицо у Вани стало растерянней, чем у Нонки. Он, как и она, столбом застыл у стола.

– Как это нет?

– Очень просто, он не твой отец.

– Кто же тогда мой отец? – Ваня оглянулся и непереносимо покраснел, и Феликс понял, что отныне и навсегда он сражен им и уже не оправится.

– Это ты у них спроси, у своей мамочки, которая тоже не твоя мать. Ты не их сын, ты их приемыш! И возможно, подкидыш!

Во дворе стало очень тихо. Вдруг Феликс услышал быстрый сдавленный всхлип и повернулся к столу. По лицу Ани беззвучно текли слезы, губы вздрагивали, голова клонилась все ниже и ниже.

И тогда его словно толкнуло изнутри, и он хотел что-то сказать, но не успел.

– Замолкни! – резко, почти истерично крикнул Аркаша и вскочил со скамейки. – Это… Это подло… низко… Нечестно!

– А что ты в этом понимаешь, книжный червь! – рубанул Феликс, и все то, что он сдерживал и таил в себе всю последнюю неделю, прорвалось, выхлестнуло наружу. – Что ты понимаешь, дохлый книжный червь? И вы… вы все!

– Проваливай от нас! – завопил Дима.

– Я ухожу… Мне нечего с вами делать! – Феликс повернулся к Ане. – Вставай, Аня… Идем!

Она не шелохнулась. Тогда Феликс круто отвернулся от них и, стараясь не терять достоинства, не очень быстро, но твердо зашагал к своему подъезду. Но только он вошел в подъезд и за ним захлопнулась дверь, как все в нем сразу ослабело. Он прижался лбом к стене.

Вот теперь все. Теперь конец!

В ушах его еще звенели слова Аркаши, жестокие и резкие, и нервный крик Димки, и угрюмое молчание Ани.

Так он простоял несколько секунд, прислушиваясь ко всем звукам со двора, – там было до странного тихо. Потом оторвал лоб от шершавой, грубо оштукатуренной стены и стал подыматься наверх. Все было кончено. Все-все. Внутри было холодно и пусто. И ясно.

Он точно попал ключом в щель замка, открыл дверь, спрятал ключ в карман, прикрыл дверь – все это он делал медленно, даже размеренно. Даже спокойно…

А куда теперь спешить? Чего волноваться?

Дома никого не было. Он не хотел входить в комнаты, окна которых смотрели во двор. Прошел на кухню, сел за стол, подпер кулаками голову и стал думать.

А думать-то было не о чем. Поздно было думать.

Теперь он хотел одного – чтобы подольше не приходили мать с отцом. Самое лучшее – убраться сейчас из дому и допоздна, пока они не уснут, побродить по городу. Но как выскочить незамеченным? Увидят ведь! А он не хотел сейчас, чтоб его видели.

Через полчаса Феликс вошел в комнату и выглянул в окошко. Во дворе никого. Никого, кроме Семки, который быстро шел к выходу.

Феликс негромко позвал его, и тот поднял голову.

– Зайти ко мне на минутку, – попросил Феликс.

– Не могу сейчас… Я очень спешу! – Семка исчез.

Феликс сам не знал, зачем звал Семку, не придумал еще, но, конечно, пока тот поднимался бы к нему, что-нибудь придумал бы. Но Семка исчез, и ничего не нужно было придумывать.

Вот-вот могла прийти мать, и Феликс ушел из дому. Часа три бродил он по Центральной улице, подальше от дома, заходил в тир, но не стрелял, заглянул в парк у моря. Хотел зайти в летний кинотеатр, но не было билетов. Было уже совсем темно, когда он зашагал домой. Идти к себе было рановато – он не избавился бы от вопросов родителей, но к Адъютанту идти было в самый раз.

Феликс совсем забыл, упустил: не все еще потеряно! У него ведь остался Адъютант. Он вел себя не так, как другие. Не защищал его – это было бы так трудно, но в глазах его не было ненависти к нему…

Феликс скользнул во двор мимо темных кустов, мимо стола с доминошниками и стал подниматься по лестнице. Он не думал, о чем будет говорить с Захаркой: здесь думать нечего.

Постучал. Открыла его мать.

– Захар дома?

– На этот раз дома, и не один.

Феликс почему-то сразу испугался.

– С кем он?

– Витя пришел… Два часа говорят о чем-то.

Первое желание у Феликса было рвануть по лестнице вниз, и он бы рванул, если бы рядом не стояла Захаркина мать.

– Ты что? – удивилась она. – Входи…

И Феликс вошел. К нему из меньшей комнатушки выскочил его Адъютант в синей майке и тапках.

– Добрый вечер, – проговорил Феликс и даже улыбнулся. – У тебя, я слышал, гости?

– Да Витька тут забрел, – сказал Адъютант, так сказал, будто и не было у них ссоры из-за той рыбы и Витька не орал на весь двор, что он, Захарка, и его Тихон отъявленные спекулянты и жулики.

Адъютант в нерешительности смотрел на Феликса, точно не знал, стоит приглашать его в комнату, где сидит Витька, или не стоит. И Феликс не стал дожидаться, он сам вошел и увидел Витьку в своей щеголеватой красной ковбойке.

– А, и ты здесь! – сказал он. – Добрый вечер! Давно пора было!

Витька исподлобья посмотрел на него, куснул губу и спросил:

– Зачем ты хаял перед Захаркой наши шкатулки и говорил всякое про меня и деда?

– Я? Да ты за кого меня считаешь? Первый раз слышу!

– Не ври! – раздалось за спиной, и Феликс увидел блестящие черные глазки своего Адъютанта. – Ты насмехался над ним…

– А при мне – над ним! – брякнул Витька.

– Вы что, ошалели?! – вскричал Феликс. – Зачем мне это!

– Это тебе видней, – сказал Захарка. – Это один ты знаешь зачем…

Феликс провел рукой по лицу. Оно внезапно покрылось испариной.

– Ребята, ну что вы! – Голос Феликса дрогнул, – Ведь то была игра… Разве я желал вам когда-нибудь зла?

– Ты совесть сегодня потерял, – сказал Адъютант.

– А у тебя и не было ее! – обрубил Захарку Феликс, и его захлестнула горечь. – Вы все охамели с приездом Ваньки! Ну что вы нашли в нем? Он вас за нос водит, а вы… вы… Вы ничего не видите!

– Мы все прекрасно видим, – сказал Витька, – и его и, между прочим, тебя…

– Я вас презираю! – Феликс ударил ногой по стулу и пошел к выходу.

Щеки его пылали. Что он будет делать завтра без них? Куда пойдет? Найдет куда. Мало ли других ребят в Скалистом!

Феликс быстро шел по двору. Шел не домой. Шел к Ане… Она же умная, она все сразу поймет…

Не надо было, конечно, нападать на Ваню и говорить, что он неродной… Но ведь родители сами же собирались сказать ему… Да, а как быть с шифрограммой? Надо обязательно написать и передать ей.

Феликс глянул на свои окна – они были темны, выбежал на улицу и глянул на кухонное окно – и в нем не горел свет. Тогда он помчался к себе, достал шифровку, наложил ее на листик бумаги и стал писать: «аня салют прости дернул же меня черт какой я дурак завтра в три жду в скверике очень жду очень ф». Затем Феликс сунул в стол шифровку и вылетел из дому.

Аня поймет, все поймет… Должна понять. Не нужны ему эти глупые, самонадеянные, крикливые мальчишки, и даже Витька с Адъютантом – все они предатели, все до одного! И Аркашка, глиста и макаронина, не лучше всех! Дождется теперь, чтобы он защищал его от чужих кулаков…

Уже у самой Аниной калитки Феликс подумал о том, что хорошо бы завтра повозиться в ее саду – ничего в этом зазорного нет. Плевать, что о нем подумают другие…

Феликс отворил калитку и шагнул в настороженную темноту притихшего сада.