Текст книги "И и Я. Книга об Ие Саввиной"

Автор книги: Анатолий Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Определение сути

Последние дни она читала, перечитывала любимые книги, главным образом – поэзию. Иногда просила меня почитать вслух. В какой-то из таких моментов перебила меня, даже не перебила, а вроде как спросила себя: “Сколько мы с тобой?.. Тридцать два? Тридцать два года. А кто мы друг для друга по сути? Так и останется?.." Дальше – слов было немного. Я сказал, что она права и что завтра иду в ЗАГС, а она умиротворенным голосом сообщила позвонившей подруге: “Толя сделал мне предложение". Эта ее фраза сильно меня взволновала. Взволновала тем, что всё изменила и определила: мы – я и Ия – женимся!

Церемония проходила у нас дома. Ия, красиво одетая, сидела в вольтеровском кресле, худенькая, как бы светилась изнутри. Работница ЗАГСа, несмотря на домашнюю обстановку, блюла протокол и, как положено, спросила Ию, согласна ли она выйти замуж за меня. Ия целомудренно опустила очи долу и нежным голосом произнесла: “Я должна подумать". Работница ЗАГСа слегка опешила, а новобрачная выдержала паузу, улыбнулась и, как бы преодолевая трудность решения, заявила: “Подумала. Да, согласна".

Никогда не представлял себе, что формальное делопроизводство может вызывать приятные чувства, даже – сентиментальные. В этот раз так и было. Штампы в паспорте, роспись в нужной графе, вручение свидетельства – всё приобретало некий таинственный высокий смысл. А утром я разбудил ее словами: “Доброе утро, жёнушка", – и очень удивился приятности этого слова: “жёнушка"!

Оставалось десять дней, во что посвящены мы не были.

Серёжка

Не помню, сколько времени прошло с нашего знакомства на Соловках, когда Ия, вразрез идущему разговору, неожиданно сказала: “Будешь хорошо себя вести, я тебя с сыном познакомлю". Было в этой фразе или в интонации, с которой она была произнесена, нечто недоговоренное, но я почему-то сразу понял, о чем она говорит и что имеет в виду.

Настал день, мы поехали в Опалиху. Там на даче жили мама Ии, сестра, отчим и сын. Перед выездом мы предупредили их по телефону, поэтому нас встречали все, выстроившись около ворот: трое взрослых и четвертый – взрослый по возрасту и ребенок по сути – Серёжа. Ия представила меня, и я поздоровался с каждым за руку. Когда здоровался с Сергеем, он широко улыбнулся, как давнему знакомому, и произнес: “Здравствуй, дядя Толичка!" Именно так – через “и".

Пройдет время, и, как нечто очень важное, Сева сообщит мне: “Хорошо, что Серёжа любит тебя". Приятно, конечно, но дело в том, что моей заслуги в этом нет. Ну, может, есть крохотная доля. Главное принадлежит 47-й хромосоме (синдром Дауна). Обладающие ею призваны Природой к любви: любить и быть любимыми.

Из дневника:

Испортилась погода. Через улицу Горького 40 минут ехала на дачу. Сергей был счастлив. Стол красивый сделали, напекли пирогов, всё было славно. Он стал расспрашивать о дяде Толичке, а я не знала, что ему сказать. В общем, домой приехала в 8-м часу. Так отметили Серёжкино рождение.

Ия: У меня в жизни была минута слабости. Когда Серёже было семь, я узнала, что есть отличная лесная школа под Москвой, и захотела отдать его туда. Человек, которому я позвонила – я часто забываю фамилии, но эту запомнила на всю жизнь, Ченцов, – спросил: “Вы хотите отказаться от ребенка?" – “Нет, что вы, как вы могли подумать…" – “Тогда не отдавайте его никуда и никогда". Я так и сделала.

В конце 2009 года, безо всяких предваряющих объяснений, Ия спросила, не соглашусь ли я стать опекуном Сергея. Я дал согласие, даже не пытаясь выяснять: зачем? Раз надо, значит – надо. Позже я узнал, что это была общая идея Ии и Севы. Теперь понятно, что они приводили в порядок свои дела (так стеснительно это называется). И по сей день, как бы выполняя их завет, мы так и живем: я – опекун, Сергей – опекаемый, это юридически, а по жизни он мне – Серёга, иногда – Серый (так любила называть его Ия), я для него по-прежнему “дядя Толичка". Так и живем.

Раньше

В современных гаджетах есть абсолютно завораживающий меня режим-слой: “Спутник". Со спутниковской высоты разглядывается твое местоположение на земле со всем, что вокруг, будь то дома, реки-озера, поля-леса, горы-ущелья и всё-всё. Удивительно! Во времена туманной юности (свежее выражение!) этот эффект подстерегал меня при рассматривании обычных географических карт (процесс, от которого меня невозможно было оторвать). Неизвестным образом в моей голове происходило магическое переключение в 3D, и плоский лист карты приобретал объем, позволяя мне в подробностях увидеть маршруты моих будущих рюкзачно-палаточных путешествий. Именно так я находил эти места, и никогда не ошибался: место, выбранное по карте, всегда соответствовало мечтам о дикой природе, несусветной красоте, бесконечных природных дарах (ягоды, грибы, орехи, рыба) – в общем, кусочек рая на земле.

Вот так однажды, рассматривая карту Тверской области (тогда – Калининская), заприметил манящий лоскут нашей необъятной Родины. Привлекательность его заключалась в следующем: от города Ржева и аж до Селигерских озер идет большак, обозначенный как грунтовая дорога (ну, нам не привыкать!), а рядышком с этой дорогой, то чуть отдаляясь, то почти вплотную приближаясь к ней, течет река Волга. Я так явственно представил себе и это путешествие, и привал на берегу реки, что поспешил расписать мои видения Ие. В ответ – ни секунды паузы: “Поехали!" Тогда у меня еще не было водительских прав, и все шоферские обязанности лежали на Ие; на мне – ремонтно-слесарные. Ее бесстрашие перед любой дорогой, как бы трудна и длинна она ни была, меня иногда даже пугало. Ия за рулем – отдельная песня! Невеликая ростом, она почти тонула в водительском кресле. Это заставляло ее максимально выпрямлять спину и вытягивать шею, задирая кверху подбородок, нос и брови, что всё вместе придавало ей гордый и на всё наплевательский вид. Взгляды попутных и встречных шоферюг расшифровке не поддаются: то ли одобряли, то ли надсмехались. С моего пассажирского места Ия воспринималась удивленно-опасливо. Опасливо, потому что в голове плохо утрамбовывалось: как такие маленькие ручки руководят таким большим агрегатом?

Автострасти-тяготы

Из дневников:

Пошла к машине. Сняли номер – не там поставила.

Милиция с капотом – не сумели закрыть!

Снился угон машины и всякая белиберда.

Толя со студентом пошли налаживать машину. Два часа промудохались, а всего-навсего глушитель забило снегом. Но свечи надо менять.

Просмотр “Аси". Прекрасная картина до сих пор. Потом – в поисках наварных шин [были такие, кто помнит] по кольцевой. Несолоно хлебавши – домой.

Утром – переполненный бак пуст. Бензин на “О". Выкачали! Состояние обосранности. После репетиции – заправляться. Перед носом – бензозаправщик. Гнида! Нервы – зарыдала просто. Поехала на обед. Перед спектаклем заправляюсь, влив 4 литра, обливаю ноги бензином: полный бак! Никто не выкачал, не работает показатель!

На стекле – записка под дворником. “Гр-н владелец а/м № 16–87, вы имеете привычку свою а/м всегда ставить посредине двора. Этот двор жильцов, а не стоянка а/м. Во-вторых, мешаете поезду спецтранспорта. Жильцы". Где – середина двора?

У врача. Герман Николаевич. Держал 2 часа 20 минут. Три синдрома. Взялся лечить. Запретил руль!

Она и раньше тихонько жаловалась: “Только сяду в машину, всё вокруг едет само по себе. Страшно… « Все-таки та авария с медицинским монстром даром не прошла. Пришлось мне с пассажирского места перебираться на водительское, то есть учить дорожную разметку и знаки “разрешающие», “запрещающие".. Короче, сдавать на права.

Но это позже, а пока – она за рулем, и мы грохочем по грунтовке от славного города Ржева к сказочному месту, которое мне привиделось при рассматривании картографической продукции. И оно оказалось действительно сказочным! Три лета провели мы на (как мы ее назвали) “нашей полянке". Три волшебных, незабываемых лета!

Но это позже. А пока мы (Ия за рулем, я – проводником) съезжаем в перегруженной донельзя машине с большака, цепляя днищем землю, и выбираемся на полевое бездорожье. В нос бьет концентрированный, сумасшедший запах мяты. Такого количества дикой мяты нам не встречалось больше нигде, а ту, которую потом высаживала Ия каждое лето в деревне, я в тупом усердии половину скашивал: попробуй усмотри ее в весеннем травостое.

О, мои любимые Майн Рид, Луи Буссенар и прочие приключенческие романтики! Размахивая топором, я расчищаю дорогу, а за мной, натужно подвывая, ползет, руководимый автоамазонкой, бесстрашный “жигуленок". Так доползли до берега Волги, потом чуть вдоль берега. И – вот она! И правда – чудо, будущая “наша полянка". С одной стороны уютно курлычет Волга, а замыкают пространство лесные прелести: березки, черемуха, орешник, аккуратные елочки.

Благоустройство

Прорубаются ступеньки к воде. Там же делаются мостки, с которых воду набрать, посуду сполоснуть, рыбу половить, да и просто в речку плюхнуться. Создается будущее кострище с рогульками и поперечиной для котелков, выкапывается погреб (он же – холодильник), сочиняется подобие стола и стульев-табуреток, развешиваются веревочки между стволами (пригодятся обязательно!), ставится палатка. В первое наше лето – простая армейская палатка-одноместка, подаренная мне растроганным армейским начальством. Растрогано было оно моими творческими подвигами: перед демобилизацией я успел покрыть территорию родной воинской части огромными транспарантами с изображениями бравых летчиков, танкистов, ракетчиков и представителей прочих родов войск.

Со временем мы стали обрастать нужными и не совсем нужными атрибутами заядлых путешественников. Появилась большая польская палатка со спальней и тамбуром. (Да, было время – лейбл “Made in Poland" являлся гарантией красоты и качества.) Появился верхний багажник – хитроумное приспособление на крыше героя “жигуленка", позволяющее наваливать туда несметное количество барахла, столь необходимого в дальних поездках. Но это не всё! Вскоре появился прицеп и – вершина этого погрузочно-разгрузочного безумия – грузовая “газель", предоставляемая нам каждое лето нашими хорошими друзьями из города За-волжска. Так мы добирались до нашего Дорофеева.

Но всё это позже. Пока мы героически преодолеваем чудовищное бездорожье, чтобы, как справедливую награду за наше упорство, обрести ее – “нашу любимую полянку" на берегу ласково бормочущей Волги. Почему-то первое наше лето на Волге никак не отобразилось в дневниках Ии. А может, дневник затерялся – сейчас уж не узнать. А вот два следующих лета – отобразились.

Из дневника:

Унылый день у плиты. Под окном что-то строят, роют, копают. Шум! Надралась, наговорила кучу гадостей Толе. Хотел уехать домой. Зеленый от злости. Не даю ему жить. Разругались вдрызг.

Следующий день:

“Не сердишься?" – “Сержусь".

Попросила прощения. Завтракали нормально. Идея немедленно уехать на Волгу. “Тогда надо завтра с утра". Собирались до 12 ночи. Всё вроде чуть-чуть образовалось".

Какие собаки меж нами промчались в те дни – не упомнишь. Но мгновенное обращение к спасительнице и примирительнице – нашей Волге – говорит о многом. Готовы, ни секунды не усомнившись, снова продираться сквозь заросли, ползти на брюхе, грузить-разгружать тяжести, но чтобы – “наша полянка"!

Из дневника (следующий день):

Как ни планировали, а выехали из Москвы (магазины, рынки, сигареты и прочее) после двух. Еще в Ржеве что-то покупали. По дороге – картошка, чеснок, морковь. После Ржева – расхлябанная дорога. У нашего поворота (дер. Переварово, 53-й км) – озеро! Но переехали. Проехали метров 200 – занесло зад на глине. Села. Буксовала. Толя – в грязи, вытащенные из багажника вещи (чтобы облегчить машину) – в грязи. Домкратом дважды вытаскивали колесо, чтобы надеть на него цепи. Ужас! Казалось, не выбраться. Выбрались. Дальше уже всё поблагополучнее. На нашей полянке остался прошлогодний погреб, “стол и стулья", срубленные Толей в прошлом же году. Веревка с гвоздем на березе и со скелетиком забытого окушка, изъеденного муравьями. В общем, до темноты более-менее устроились. Поужинали. Лунища над рекой! Туман… Дивно.

Дальше:

Солнечный день. Встали в 11:30. Малина, грибы. Полезли свинухи. Один белый. После обеда пошла в березняк – 25 подберезовиков там, где мы были. Толя ловил. Пошла половить – ничего. Варила грибы. Он на гитаре подбирает мелодию к каким-то стихам х…ым.

Эти “х…е" стихи Александра Межирова я случайно обнаружил в какой-то газете. Вот их начало:

 
Тишайший снегопад –
Дверьми обидно хлопать.
Посередине дня
В столице – как в селе.
Тишайший снегопад.
Закутавшийся в хлопья,
В обувке пуховой
Проходит по земле.
 

Нет тому объяснения, почему трогает сердце какая-то мелодия, тревожат чьи-то стихи, впечатляет какая-то живопись. Случайно попавшиеся на глаза, эти немудреные стихи пробудили невольное желание положить их на столь же немудреную, но необыкновенную – как мечталось – мелодию. Задача казалась легко выполнимой и возбуждала близостью замечательного результата. Увы! Кажущаяся легкость задачи оказалась обманчивой. Все варианты мелодии получались вполне немудреными, но никак не хотели становиться необыкновенными. Результатом каждый раз являлся банальный вальс (даже – “вальсок"!), скучный и неинтересный. Совсем недавно узнал, что подобную попытку совершил Виктор Берковский и сочинил мелодию к этим стихам. Результат, как мне представляется, подобен моему. Видимо, эти немудреные стихи обладают каким-то секретом. И может быть, найдется кто-то, кто откроет их секрет. Подождем.

Из дневника (разные дни):

Обошли наши местечки. Две корзины набрали, но сушь страшная. Красные, волнушки, в основном. Солила и нанизывала красные. До ночи. Попили чаю и легли спать.

Ливанул дождь, промокли до нитки, и всё промокло. Наварили картошки с селедкой (на костре! в дождь!) Толя выдал по этому поводу стопку.

Ночью дождь, а у меня всё на веревках, и грибы не закрыты. Молодец.

Пасмурно. Ветер. Переваривала грибы – дождь налил в них. Толя безрезультатно рыбалил. Всё мокрое. Гренки, кофе.

Даже те, кто никогда не готовил еду на костре, легко себе могут представить нашу неутомимую борьбу за некое кулинарное совершенство, которое может состояться благодаря, во-первых, мастерству повара – то есть Ии – и, во-вторых, высокому мастерству кочегара – то есть меня. “Огонь побольше – огонь поменьше, угли поближе – угли подальше, зажигай – гаси… " Поэма! А необыкновенные импровизации с помощью чудесницы-спасительницы алюминиевой фольги?! Бросаешь в нее всё, что под руку подвернется, за-во-ра-чиваешь и – в угли! Запах, заполняющий поляну и вызывающий мощное слюноотделение, подскажет, что сготовилось нечто умопомрачительное! А при воспоминаниях о картошке, испеченной в золе, я просто умолкаю.

Шесть лет (до появления Дорофеева) мы провели именно таким образом – с палаткой и костром. Трудовая романтика подобного отдыха произвела на Ию интересное воздействие – она до влюбленности увлеклась кухонной машинерией, то есть тем, что не имеет никакой пользы на полянке у реки. Наша кухня постепенно заполнилась разнообразными миксерами, блендерами, блинни-цами, шашлычницами, соковыжималками, скоро – и пароварками. Всем этим Ия с удовольствием, умело и плодотворно пользовалась и время от времени с восторгом демонстрировала очередное чудо техники.

Слух об этом прошел по всей Руси великой, и вот однажды – это был день рождения Ии – к нам ввалилась (да простится мне это выражение) компания мощного вида мужиков. Вместе с ними в квартире образовались огромные коробки. Посетители оказались из нашей “силиконовой долины" от Анатолия Чубайса. В торжественном благоговении, с пониманием важности и историчности момента был зачитан поздравительный адрес; умело и деловито произошло вскрытие коробок, в которых обнаружился чудовищного размера и неподъемного веса телевизор “Панасоник" и причиндалы к нему. Я ничего подобного не видел! Хотелось верить, что японцы соорудили этого монстра в единственном экземпляре специально ко дню рождения Ии.

Эта немыслимая фантазия тем не менее получила свое подтверждение. С той поры ежегодно 2 марта в квартире появлялись могучие мужики, а вместе с ними – всегда огромных габаритов упаковочный материал, из которого извлекались праздничные подарки необыкновенных размеров: пылесос, парогенератор, гигантская мясорубка, огромная микроволновка и так далее. Неземная величина этих аппаратов заставляла убежденно уверовать в их космическое происхождение и безусловную уникальность. Спасибо, Анатолий Борисович!

На Волге

Из дневника:

Встретили пастуха Олега, который меня узнал, год назад мы виделись здесь же. По рву про шлись. Осиновые в конце, хорошие, крепкие.

Пастух Олег Гусев – благостное до умилительности воспоминание прошлого года. В те теперь уже далекие времена пастухи обязательно прогоняли пасущееся стадо через чащобу леса, извлекая из этого немалую пользу. Во-первых, дополнительный корм в виде молоденьких веточек, во-вторых, те же ветки своей густотой являли мощное чистящее и массирующее средство и, в-третьих, старательно удобряя лесную подстилку, милые коровки гарантировали богатый урожай грибов.

Первым вечером, обустраивая стоянку, слышали грозный треск продирающегося сквозь лес большого стада. Через пару дней ранним утром я пошел вдоль берега и скоро наткнулся на стоящего в туманной мгле невысокого мужчину в очках и с пастушьим кнутом на плече. Чуть дальше паслись коровы, лениво хрупая травой. Мы с пастухом поздоровались, представились друг другу. Это и был Олег Гусев. Удивило его лицо, сначала даже не понял почему. Очки, за отсутствием дужек держащиеся на бельевой резинке, были снабжены мощной оптикой, бесконечно увеличивающей глаза, отчего пастух напоминал испуганного доброго лемура. Поговорили о погоде, о видах на грибы, рыбу и ягоды. В разговоре выяснилось, что он стоит здесь, чтобы не пропустить дальше коров.

– Почему?

– Ну, вы же там отдыхаете.

То есть он стоит здесь, оберегая наш покой!

Чтобы коровы нас не побеспокоили!

Из дневника:

Солнце. Проснулась в 7, потом в 10. Отчего-то очень обиделась на Толю и плакала с утра. Нервы, конечно, не фонтан. И весь день не пошел. Варила борщ. Толя – на рыбалку, я – по хозяйству. Хочется жить покойно в дивной природе, а что-то грызет и мешает. Хочется уехать. Поймала 4 рыбки около стоянки.

От восхищенного “Лунища над рекой. Туман… Дивно!" до “нервы – не фонтан" – меньше недели. Да нет, не так! В этих суховатых, телеграфных перечислениях дел и забот нашего бытия на нашей полянке проглядывается постепенное напряжение, причин которого я не знаю. Внешне это никак не отображалось, только в записях,

ТОЛЬКО В ЗАПИСЯХ! – открывшихся мне через много лет, когда мое участие в этих событиях уже не имело никакого значения и никак не могло ей помочь.

В чем?

Из дневников того года – 1982 (дата не обозначена):

Все сошли с ума. За что они меня мучают?

Какой-то кошмар. Надо, наверно, жить совсем одной. Или выживу, или помру, но так, как я сейчас, – невозможно. Какое-то существование всё время с двойным лицом. Сверху всё нормально, а внутри разруха. Я подошла к рубежу, где начинается старость, ни с чем. Ни подруг, ни друга, только старенькая мать, больной сын и сама разваливаюсь. Тяжкий итог. Уж очень я сильно провинилась перед Господом, раз он послал мне такую судьбу.

НА ВОЛГЕ-II

Закончился хлеб. Здесь он может оказаться (если окажется) только в Переварово – ближайшей деревне. Решил прогуляться в деревню за хлебом, благо погода хорошая. О поездке на машине по непросохшим буеракам, грохоча цепями, без которых не выбраться, страшно подумать. До большака где-то с километр. Подымаюсь из кювета на дорогу, на противоположной стороне вижу одиноко сидящую пожилую женщину. Поздоровались. Оказывается – ждет автобус. Спрашиваю, есть ли в деревне хлеб.

– Есть. Вчера привезли.

– Автобус-то скоро будет?

– Может, скоро, а может…

Деревня видна с дороги, до нее километра четыре. Счастлива та деревня, в которой разместилась неказистая постройка синего цвета с надписью “Продукты". Название обманчиво: продуктов там меньше всего. Магазин заполнен лопатами, косами, резиновыми сапогами, телогрейками, низкосортной одеждой и (чудеса!) высокосортным коньяком: его невостребованные пыльные бутылки там и там мелькают на полках. Не любит наша деревня коньяк. Либо водочка, либо, в ее отсутствие, самогоночка.

Пока отоваривался хлебом, к магазину подрулил трактор, и тракторист Коля (так его назвала продавщица) поинтересовался у меня, как нам живется на нашей стоянке, и пожелал хорошего отдыха. Хороший мужик! Хитроумная судьба вскоре подтвердит: Коля – хороший мужик!

На обратном пути опять встретился с женщиной, ожидавшей автобуса. А прошло часа четыре! На лице у женщины ни капли раздражения или гнева, как будто только пришла. Привычка. Пожелал ей поскорей дождаться этого гребаного тарантаса. Попрощались.

А нам уже и пора домой. Как это грустно, как тоскливо покидать насиженное место, разбирать, разрушать так всё удобно сделанное для уютного жития-бытия. Когда разбирал погреб, обнаружил попавшую в него полевку. Маленькое существо испуганно носилось по дну ямы, подпрыгивало, пытаясь выбраться, уцепившись лапками за свисающие травинки. Постояли мы с Ией, умильно улыбаясь, над этой бедолажкой и опустили в яму ветку, по которой мышка мгновенно выбралась наружу, быстро-быстро почистила мордочку и исчезла в траве.

Из дневника:

Всё тщательно сложили – машина не завелась, сел аккумулятор. Прокаливали свечи, пробовали ручкой – ничего.

Деться некуда, надо идти в Переварово и молить провидение, чтобы тракторист Коля, во-первых, был дома и, во-вторых, в хорошем расположении духа. Всё сошлось. Хороший мужик Коля без слов отбросил свои дела, завел “кормильца". Нашу машину оттащили на дорогу. “Жигуленок" на буксире (слава АвтоВАЗу) завелся! А что Коля? Пытался сунуть ему червонец, он замахал руками: “Что вы, что вы!", – улыбается, радуется, что людям помог. Вот такой хороший мужик Коля!

Миновали Ржев и через какое-то время в придорожном лесу увидели снег. Откуда снег? В августе?! Остановились, дабы убедиться в этой необычности. Мать честная, да это шампиньоны! Белоснежные, с жемчужным отблеском шляпки тянулись широкой полосой средь деревьев метров сто! Чудо немыслимое! Набрали две корзины. По дороге сообразили, что дома нет масла, а жареных шампинь-ончиков хочется! При въезде в Москву (час ночи) остановились у телефона-автомата (мобильных-то не было), позвонили друзьям с просьбой поделиться маслом.

Узнав, для чего нужда в масле, друзья решили присоединиться к пиршеству (напомню: час ночи!). Что они и сделали, прихватив еще (умницы!) авоську картошки.

Объединение и объедение произошли в нашей квартире почти под утро, и это было божественно!