Текст книги "И и Я. Книга об Ие Саввиной"

Автор книги: Анатолий Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Профессионалы о дилетанте

ЕВГЕНИЙ КИНДИНОВ

“Ее уникальный дар – знание поэзии и умение замечательно читать стихи. Я сам люблю их читать, но не устаю удивляться тому, сколько знает она. Блок, Мандельштам, Пастернак, весь Серебряный век.

У нее есть очень смешной персонаж – сотрудник КГБ, который поучает Довлатова, как жить. Ее монолог всегда идет на аплодисментах, потому что Ия еще и очень хорошая, характерная актриса. Так вот, ее саму вряд ли можно было чему-то поучать. Ее критический склад ума проявляется в том, что она может и замечание сделать – емко, точно, строго. Но я не обижаюсь, потому что за ним всё равно доброта"[2]2
  Вечерняя Москва. 2006. 2 марта.


[Закрыть].

АЛЕКСЕЙ БАТАЛОВ

“Мужественно отказавшись от всяких вспомогательных побрякушек, Саввина в каждой роли как бы испытывает себя на погружение, на проникновение в чужую душу. Она нигде не прячется за образ, всегда старается найти в себе самой подтверждение или оправдание каждому шагу, каждому слову. В ее работах, как в хорошем цирковом номере, нет «продажи», не видно, как именно, с какими усилиями это достигается. Проникая в самую суть образа, отдавая себя «на растерзание» роли, актриса всем существом, всей подлинностью своей собственной натуры как бы подтверждает факт существования этого персонажа, его связь с реальной жизнью и ее проблемами"[3]3
  Советский фильм. 1978. № 7.


[Закрыть].

ВАЛЕНТИН ГАФТ (о фильме “Гараж")

“В чем секрет работы над образом Ии Саввиной? Злобная бабенка – ее героиня – абсолютно искренне не ведает за собой никаких грехов. Чем она искреннее и естественнее, тем отвратительнее и циничнее. Но ничего для подобного зрительского вывода актрисой, казалось бы, не делается. Нет ни грима, ни приемов острой характерности, она даже прическу не поменяла: традиционный Саввинский пучок, стянутый на затылке. Однако – полное слияние с образом. Саввина разоблачает подобный тип людей умно, зло и жестоко. Но, кроме того, это еще и безумно смешно!"[4]4
  Литературная газета. 1979. 5 сентября.


[Закрыть]

АЛЕКСАНДР ЗАРХИ

“Мое знакомство с Ией Саввиной состоялось во время съемок фильма «Анна Каренина». В часы репетиций, на съемочной площадке, в короткие минуты отдыха я в достаточной степени смог оценить своеобразие Саввиной – актрисы и человека. Она относится к числу тех не часто встречающихся исполнителей, которые являются режиссерами своих ролей. Когда Саввина пришла к нам, у нее уже было твердо сложившееся видение образа, свое отношение к нему, удивительно точно совпадавшее с общим замыслом картины. Сказать, что работать с ней легко, значит сказать не всю правду. Интересно, но отнюдь не просто. У Ии Саввиной своя индивидуальная шкала эстетических ценностей, которой она руководствуется в жизни и в искусстве"[5]5
  Советский фильм. 1978. № 7.


[Закрыть].

НАТАЛЬЯ ТЕНЯКОВА

“Ия первая знает роль наизусть. У нее феноменальная память. Она знает не только свою роль, но все роли в пьесе. Поэтому если кто-то забывает текст – Ия подскажет. Она актриса такого масштаба, что уже на первой читке она делает роль. Ее не надо ни учить, ни ломать. Как она играла Лику в «Московском хоре»! Она ввелась на роль, когда из спектакля ушла Степанова, – буквально с одной репетиции. Она играла жизнь всего поколения. Так страстно! Это безумно трудная – физически – роль: она не сходит со сцены, много кричит. Ие это трудно было – у нее непрофессиональные связки, непоставленный голос. Она же не училась на актрису. Поэтому каждый раз срывала голос, но играла снова.

Звездами надо родиться. Я вам точно скажу: я – не звезда, потому что я ей не родилась. Я – артистка. Честная. Но не звезда. А Саввина родилась звездой – с этими ее синими глазами, с этим ее серебряным голосом"[6]6
  Театрал. 2006. 2 марта.


[Закрыть].

Ия (из интервью к 25-летию фильма “История Аси Клячиной"):

Я никогда не ощущала себя звездой. К счастью, у меня нет звездной болезни. Я никогда не умела снимать пенки. Скажем, стричь купоны с вышедшего на экран фильма. Мне это всегда было скучно. Сделал дело – пора приниматься за другое. Причем роли как-то сами собой приходили, специально я ничего для себя не выискивала. А труд – он и есть труд… “Артист имеет право не играть, если он сломал себе голову или ноги, всё остальное неважно. Он должен быть на сцене", – эти слова я услышала от великой Раневской.

Из дневника:

Успех, он поглощает больше всего сил, здоровья, крови, нервов – жизни.

Профессионал особого свойства

Юрий Богатырёв. Его дневники (от дельные страницы) появились у нас, когда Ия со свойственной ей тщательностью и упорством занималась изданием альбома удивительных, тончайших, изысканного вкуса, не поддающихся словесному разъяснению рисунков Юрия Богатырёва. Не придавая особой ценности своим уникальным живописным работам, Юра с безоглядной щедростью дарил их друзьям, коллегам, знакомым. Собранные в концентрированном виде под обложкой альбома, они производят оглушительное впечатление, на меня – точно! Особая забота Юрия – ежегодное изготовление поздравительных новогодних открыток с изображением животных, олицетворяющих наступающий Новый год. Полные ласковости и юмора эти исполненные с ювелирным изяществом Юрины создания требовали многого времени и терпения. Откуда он их брал – время и терпение? Тем не менее за 1988 год (год Дракона) в его дневнике зафиксировано: “Тем, кого не сумел поздравить письменно по почте, я, кажется, отослал где-то 70 поздравлений и нарисовал 50 дракончиков. Всё это было от чистого сердца и совершенно безболезненно". Дальше следовал список осчастливленных “дракончиком". Под номером 17 – Саввина, под 19-м – Васильев Т. Я обязательно с инициалом, поскольку в нашем актерски-режиссерски-художническом мире Васильевых до… Сами знаете! И настолько “до", что когда мы – все творческие Васильевы – собрались поздравлять с юбилеем еще одного Васильева – великого танцовщика Владимира Васильева, то мы высыпали на сцену Большого под “Маленьких лебедей", вытаскивая за собой длиннющий транспарант с надписью: ВАСИЛЬЕВАСИЛЬЕ-ВАСИЛЬЕВАСИЛЬЕ… Какова была длина этого транспаранта, не помню. Ну, это так, к слову.

Стены нашей квартиры украшает много работ Богатырёва с пояснительными текстами и без них, но всегда с его фирменным автографом: “БОГА".

Они – Ия и Юра – обожали друг друга. В их дневниках, столь непохожих – лохматые, неприбранные Ии и аккуратные, с бисерным почерком Юры, – удивительно много совпадений.

Скажем, очень мало информации о событиях, связанных с ними. Все лапидарно, без эмоций: “был Юра, зашел к Ие, звонил Юра, был у Ии – пообедали, пришел Юра – пили кофе, смотрели какую-то муру по ТВ и т. д.". И сами записи мелькают на страницах с большими перерывами, неожиданно резко уплотняясь в дни, когда они вместе с театром оказывались вдали от дома на гастролях. Вынужденное “бездомье" организовывало из них вполне семейную пару: брат-сестра, а то и мать-сын. О чем повествуют по-прежнему короткие дневниковые записи: “завтракали, гуляли, репетиция, обедали, что-то покупали и т. д.". Нашлись в дневниках более-менее подробные записи, всё же скорее – “менее".

Из дневника Юрия:

“Вечером по TV на 1-й программе показали 1-ю серию телефильма режиссера П.Чухрая «Запомните меня такой» по пьесе Солнцева «Мать и сын». Понять что-либо было трудно. Единственное, что я понял, это то, что Иечка играла очень хорошо.

На следующий вечер посмотрел по TV 2-ю серию фильма П.Чухрая. Она мне понравилась больше. Лучше всех играют Саввина и Аринина. Вообще фильм ничего себе".

После повторного показа по телевидению “Открытой книги":

“В «Открытой книге» есть неплохие сцены по атмосфере. Ия играет очень хорошо, а я худ, романтичен, порывист. Сколько можно было снять фильмов со мной в тогдашней моей психофизической данности!!! Жаль, что это уже невозможно".

Гастроли в Японии:

“К Ие должны были прийти ее японские друзья, и они должны были уйти куда-то гулять. Она оставила мне ключ. Проголодавшись, я пришел к ней, навернул термос супа. Вскоре вернулась Ия, и мы стали пить чай. Посидели, потрепались, поразгадывали кроссворды. Ия правильно сказала, что мы еще будем вспоминать Японию, а вернее, время, проведенное в ней, потому что нет никаких хозяйственных и бытовых забот, кроме работы. Ох, если бы действительно ни о чем другом не думать, кроме работы".

Свой общий день рождения – 2 марта – они, как правило, справляли совместно, как в Японии…

Из дневника Юрия:

“День рождения Иички. Несмотря на дождь, немного прошлись по городу [Токио] в поисках дешевого продовольственного магазина, но так и не нашли. Придя в гостиницу, стали с Ией готовить стол. У нас в номерах лежали по торту и по розе – подарки от фирмы. Пришли гости и работники нашего посольства. Было мило, говорили тосты, выпито было всё. Иечке исполнилось 52 года, а мне – 41. Уже 41!!! Много, очень много".

…так и в Москве.

Из дневника Ии:

День рождения Юрочки. Начался день муторный, но приятный. На “Эльдорадо" [спектакль, в котором они были заняты] утром завалили цветами. Юра пришел со шкатулкой. Вечером уехали на второй спектакль. С трудом его отбила, а дома всё уже было накрыто красиво и вкусно! Пели, плясали, плакал пьяненький Богатырёв, раскладывая на полу кухни розочки из маринованного перца.

Другая запись:

Как вдруг приятно пообщаться с Юрой. И понимают тебя, и настаивать не надо, и нет комплексов, и только сожаление, что вот бы надо это рассказать, и это, и это…

Из статьи к Юриному альбому:

… Очень хотел, чтобы людям было хорошо! Жил в постоянном окружении людей. При этом он был – абсолютно одинокий человек. И друзья вокруг, и подруги, и то, и се… но всю жизнь ощущал одиночество. Это был его характер и его судьба. Людей много, но одиночество не разрушается. Так бывает, я его очень хорошо понимаю, потому что вокруг меня тоже много людей, хороших, я их обожаю, но, честно говоря, я тоже одинока. Это удел человека, который может быть кем угодно – художником, токарем, врачом, удел – Господом Богом данный человеку: чудовищное одиночество. Вот почему Юрочка, когда выпивал, плакал. Когда одиночество возникает среди массы людей и на тебя оно “накатывает" – ты плачешь.

К Олдингтону

Немалое количество времени было потрачено друзьями, коллегами, близкими людьми на бесполезные уговоры: уговаривали, просили, умоляли Ию сотворить книгу про себя. Мемуары, так сказать. Сама порой говорила: “Надо бы книжку написать".

Из интервью:

Может быть, когда-нибудь и напишу. Пока об этом не думала. Как говорила Фаина Георгиевна Раневская, “то, что актер хочет рассказать о себе, он должен сыграть, а не писать мемуаров".

И что? Да ничего. Найдены в слабо систематизированных (мягко говоря) архивах: древнего вида зеленая папка с надписью “Для книги" (папка пуста) и диктофонные пленки, на которых друзьям и другим заинтересованным лицам мечталось записать что-то, что могло бы стать основой будущих мемуаров. Не получилось. Мечтания эти напрочь убивало удивительное свойство Ии – неумение (или нежелание) подробно рассказывать о себе, но зато с удовольствием и с огромным интересом – о других: друзьях, любимых актерах, поэтах, писателях, о людях интересных, а порой и о ненавистных. Многое из этого обратилось потом в статьи, интервью, в рассказы на так называемых “встречах со зрителем" в наших концертных поездках по городам и весям. Я любил эти поездки, а Ия порой ворчала: “гостиница плохая, обед не тот, машина неудобная…", что никак не мешало ей, бывало, спать практически на земле, есть с костра, мокнуть под дождем в наших “палаточных" походах, которые мы оба так любили.

Некоторые ее проявления так и остались мною непонятыми, а иногда и вовсе загадочными. Например, обнаружилось, что она хранила все мои домашние, бытовые записки, типа “буду тогда-то, звонила мама, позвони тому-то, звонили из театра" и так далее – ничего интересного. Зачем хранила? Неизвестно.

И – вот открытие! – столь же тщательно хранила (не все, конечно, это немыслимо) записки из зала с тех самых “встреч со зрителем" – с довольно стандартными просьбами рассказать, как снималась в таком-то фильме, как работала над ролью, рассказать о себе и так далее. Но вот “рассказать о себе" у Ии не очень-то получалось.

Вроде даже начнет про то, о чем просили, а потом, вольно или невольно (я-то убежден, что вольно), уведет в другую историю, которая ей более интересна, чем она сама.

Скажем:

В моей жизни было несколько встреч, которые по каким-то причинам сыграли для меня большую роль.

Таким событием, например, была для меня мимолетная встреча с Твардовским во время отдыха на Пахре. Я шла однажды по улице. Мимо прошел какой-то человек. Приподнял шляпу и поздоровался. Я не знала, кто это. Обернулась, а он уже ушел. Мне объяснили, что это Твардовский. Оказывается, он со всеми здоровается. Я никогда не была с ним знакома и видела-то его несколько секунд. А помню – всегда.

И на диктофоне вроде про себя, а на самом деле совсем про другое.

О праздновании ее юбилея в МХТ (Ефремова уже нет) после спектакля “Рождественские грезы":

Я сказала: мне много работы предлагал Олег Павлович [Табаков]. Но я очень немощная.

Единственное, на что я согласилась, на две минуты. Ну, он попросил, я ему сделала. [Спектакль “Кошки-мышки", роль Аделаиды Брукнер.] Но, Олег, знаешь, если у меня появятся какие-то силы, мы что-нибудь сделаем, либо новое, либо что-то старое.

Он меня поднял на руки! Поднял на руки! И когда я спрыгнула, сказала: “Что ты делаешь?" Закричала буквально: “Я же ночь не смогу спать – живой ты или нет!" Потом он говорит: “Ну, ты что-нибудь скажи, все ж хотят к столам, к столам скорее".

Ну, я сказала: это – Олдингтон.

“Я молился бы так. Господи, я прожил жизнь, которую ты мне дал, так полно и щедро, как только позволила мне моя природа, и если я не использовал какой-нибудь твой дар или злоупотребил им, то только по неведению! Если мне не предстоит другой жизни, прими мою благодарность за эту единственную искру твоего прекрасного творчества. Если меня ждет другая жизнь, будь уверен, что я постараюсь воспользоваться ею еще лучше, чем этой. А если ты не существуешь – это неважно – я все равно преисполнен благодарности".

Олдингтон – великий писатель. Как я согласна с ним! И поэтому я благодарю, всё равно благодарю Создателя, который дал мне эту жизнь.

Благодарю всех, кто помогал. Благодарю моих друзей, благодарю всех, кто пришел. Благодарю всех зрителей и в вашем лице благодарю всех, которых здесь нет, но они есть по всему Советскому Союзу. Благодарю всех, кто мне помогал, кто ко мне хорошо относится. Я всех благодарю!

Тут все захлопали, то-се, музыка… Я – сквозь зубы: “Закрывайте же занавес!"

Настораживает интонация этого рассказа – похоже на прощание. Тогда еще про это никак не думалось. Или уже что-то предчувствовала? Может быть..

А книгу она так и не написала…

Из дневника:

Поражаюсь отсутствию в себе честолюбия. А надо бы немного – это тоже какой-то двигатель, а то уж больно мне ничего не интересно. Жуткое количество непрочитанного, а уж подвигнуться на какое-то действо, это не может быть. Нужен какой-то стимул. Ну, Господь не выдаст, свинья не съест. Что-нибудь придумается.

Пора бы мне взяться за что-нибудь серьезное, так и жизнь пройдет. Но мне лень, неохота. Неохота думать, читать, работать, всё неохота. Надо что-то придумать. Надо. Надо.

Записано на отдельном листке (как бы “для памяти"):

Я обвиняю людей в комплексе неполноценности. Прежде всего, я должна обвинить в этом себя. Как только я перестала бронировать (sic!) себя, стала уязвима для любых уколов, стала просто глупа. Поумнеть я уже не смогу. А вот взять в руки себя и отключиться от мелочей могу и должна. Можно вытерпеть многое, но мелочи, мелочи, мелочи…

Из дневника:

Поняла, что никогда не написать мне ни сценария, ни пьесы. От всех общений остается эмоциональный след, а слов, диалогов и прочего – никаких. У меня в кино, по-моему, верное начало. Посмотрим, что будет дальше.

Лет 25 уже прошло, как делала первую передачу о Пушкине “Южная ссылка".

“Я пережил свои желанья,

Я разлюбил свои мечты… " – нельзя!

“Здесь у нас молдаванно и тошно… " – нельзя!

“Скажи отцу моему, чтоб прислал мне денег —

жить пером при… " – нельзя!

“Паситесь, мирные народы!

Вас не разбудит чести клич.

К чему стадам дары природы?

Их должно резать или стричь.

Наследство их из рода в роды

Ярмо с гремушками да бич… " – нельзя!

“Народ безмолвствует… " – нельзя!

С-Щ [Салтыков-Щедрин]:

“Это классическая страна баранов".

Я старше Пушкина!!

Эта короткая фраза вызвала из памяти творение Эдварда Мунка “Крик": несчастный человечек, в ужасе орущий в пространство о безнадежно утерянном.

Но отчего подобная интонация у Ии, откуда этот вскрик об утерянном времени? Сама же обозначает, что 25 лет назад сделала первую передачу о Пушкине. За этой “первой" последовал целый блок замечательных передач в “Учебной программе" на телевидении, где она была автором и ведущей, порой – исполнительницей ролей и где она довольно конкретно обозначила свои литературные пристрастия: Салтыков-Щедрин, Платонов, Островский, Некрасов, Пушкин, Достоевский, Тургенев, Герцен.

Из интервью:

Я как любила “немодных" ныне Салтыкова-Щедрина, Маяковского, Платонова и Рубцова, так и люблю. И во время операции без наркоза, чтобы не кричать, читала сквозь зубы Маяковского: “Я лучше в баре блядям буду подавать ананасную воду". Мне глубоко начхать, извините, на “богемные" легенды и сплетни, в том числе обо мне. Чушь, будто человека ломает жизнь, и незачем кивать на время. Меня всегда коробит, когда говорят “жизнь заставила". Жизнь никого не заставляет, она проявляет.

Из дневника:

Что-то на спектакле о критиках. Спросили мое мнение. Разражусь когда-нибудь речью: “Все вы, господа критики, маленькие обыватели. Все вы на уровне Марь Иванны, все вы кухарки, управляющие государством. Я плюю на вас с высокой горы, я не читаю и не уважаю вас, потому что много-много лет ничего путного вы не высказали. Сейчас не встретишь настоящую критику. Чаще – бульварную гадость. Пусть написали бы, что «Дама с собачкой» или «Ася-хромоножка» – полное ничтожество. Мне услышать это от подобных вам – только комплимент".

Из статьи в журнале “Искусство кино":

Лучшими всегда были поэты, писатели, художники, актеры, режиссеры, которые чувствовали требование эпохи, работали для нее, иногда даже ее опережая. Чувство времени – для меня самое дорогое качество в художнике.

Мы-то эпоху чувствуем. Она нас и так, и этак “строит", порой – до невыносимости. А как эпоха нас ощущает? Ну да – “времена не выбирают… «, и – “какое время на дворе, таков Мессия… „, и – “нам не дано предугадать..“, но всё же, всё же. Эпоха стучалась к Ие кипами писем от нашего “требовательного» зрителя-слушателя.

Вот, по сути, официальное письмо. Авторство скроем, дабы ненароком не прославить жаждущего славы. Итак – фрагменты (пунктуация, орфография сохранены):

Гостелерадио комитет при Совмине СССР, в отдел Театральных передач. (В связи с передачей “Актер и его роли" И.С.Саввиной.)

В каком же качестве выступила по этой теме И.С.Саввина? Она очень значительно говорила (вместе с Г.Тараторкиным) о сложнейшей актерской профессии. А нам показывают рандеву Саввиной с Тараторкиным. Зачем эта передача совершенно не соответствующая ни теме, ни содержанию того, чем она должна, обязана быть? Грустно, что И.С.Саввина не понимает (или, понимая, что еще хуже) что подобные ролевые демонстрации дискредитируют ее, как актрису! Ведь, благодаря всякой потере чувства меры и безграмотности (внимании вопросов мастерства теаискусства), с такой легкостью руководители раздают звания и награды. Ведь звание Народной Артистки России (подчеркиваю России – великого Русского Народа) обязывают И.С.Саввину стоять самоотверженно в искусстве этого величайшего Народа, а не сидеть и не лежать в нем, как на пуховике.

Вы случайный человек в журналистике и в театре!

Еще письмо:

Искренне уважаемая артистка т. Саввина, мы горько опечалены Вашей игрой по телевизору “Поющие пески". Как трудно Вам было признание и любовь народа достичь в прекрасных произведениях Толстого “Анна Каренина", Чехова “Дама с собачкой". Как было прекрасно и радостно смотреть на Вашу игру чистой и прекрасной души артистки. Вы были в этих ролях ЭТАЛОН ЖЕНЩИНЫ. И вдруг из этого ЭТАЛОНА ЖЕНЩИНЫ превратилась в какую-то мегеру. Легко увидеть таких на больших вокзалах. Что с Вами, кто разрешил скатиться до такой роли? Нам очень горько за Вас. Мы смотрели в общежитии и так были возмущены. Мы старались девушки подражать Вам, а Вы показали насколько легко отбросили от себя любовь, которые Вас так любили.

Вам ничего не желаем. Нас Вы оскорбили.

Девушки из общежития.

Ну и еще фрагмент письма. От близких земляков:

Ия, мне еще хочется написать о “Гараже". Ради Бога, не играй ты таких сволочей! Та дама в твоем исполнении вызвала такое отвращение и горечь у меня и у всех кто смотрел в Боринском. Да все это общество, которое показано в том фильме, кроме того человека, который спит (это сам режиссер снимался) – смех горький и отвращение. Целую тебя.

Несметное количество фотографий Ии, где она, как правило, улыбается, смеется, а то и просто вовсю хохочет. Такое солнечное создание. Постепенно, не сразу, из-под завесы солнечного сияния проступила для меня больная, тоскующая душа. Прошло немалое время, и настал момент открыть ее дневники, не очень последовательно записанные, и именно в этой непоследовательности, неаккуратности проглядывается душевная неустроенность, разлад с собой и со всем существующим.

Будем потихоньку листать – в допустимых пределах.

Из дневника:

Мелкий дождь, плохое самочувствие и жуткая, изнуряющая тоска. В чем дело, понять не могу, Ничего не хочу делать. Мозги заплесневели, интересу ни к чему нет.

Может, пора влюбиться? Бросить все игрушки и влюбиться? Мне кажется, что могу влюбиться в человека, которого никогда не видела, но я его уже знаю, очень хорошо знаю. Надо бы свидеться, посмотреть и поговорить. Господи, как всё глупо устроено в душе человеческой.