Текст книги "Люди в погонах"

Автор книги: Анатолий Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

3

К штабу дивизии генерал Павлов подъехал уже поздно. Свет горел только в кабинете начальника политотдела. Комдив приоткрыл дверь и, задержавшись на пороге, сказал с добродушным упреком:

– Нарушаете распорядок, Аркадий Николаевич.

Тарасов решительно встал и вышел из-за стола.

– Приходится нарушать, товарищ генерал. В срочном порядке к пожарной команде пристегиваю политработников. Надо подумать, что им делать.

– К пожарной, говорите?

– Так получается, – вздохнул Тарасов, колюче блеснув светло-карими глазами. – Загорелось... Теперь все туда...

– Заливать, значит. – Комдив подошел к полковнику и протянул ему руку. – Это вы хорошо оказали насчет пожарной команды. Удачно. Но вот сидеть до сих пор в политотделе все же не советую. Отдыхать надо: читать, кино смотреть, радио слушать. Кстати, у пожарников тоже есть время отдыха, как мне известно.

Они посмотрели друг на друга и улыбнулись. Общительность и внимание комдива всегда располагали полковника к откровенности.

– Вообще-то я не сторонник таких массовых инспекций, – признался он. – Да разве нашего начальника штаба убедишь? Ему кажется, что политработники – самый свободный народ в армии и их можно включать в любые комиссии.

– Верно, такие мысли у него водятся, – согласился Павлов и подумал: «А все же хорошо, что застал я начальника политотдела в штабе. Иначе пришлось бы беспокоить его на квартире». И он решил сразу сообщить ему свое мнение относительно офицерской группы, которую начальник штаба подготовил для поездки в батальон Мельникова.

– Хочу, Аркадий Николаевич, отменить выезд этой, как вы назвали, пожарной команды.

– Совсем?

– Да, совсем.

Тарасов не ожидал этого. Групповые выезды штабных офицеров в полки и батальоны давно стали в дивизии традицией. И никому не приходило в голову сомневаться в их полезности. Если же он сейчас высказал комдиву свое неудовлетворение, то лишь тем, что слишком велика группа, что ее можно сократить на добрую половину. А может, и больше? Может...

– Вы садитесь, пожалуйста, – прервал его мысли Павлов и сам первым опустился на стул возле стола. – Сейчас поговорим, посоветуемся.

После небольшой паузы он взял телефонную трубку и попросил соединить его с квартирой начальника штаба.

– Кто это? Василий Фомич?.. А почему, вы дома?.. Где быть? В кино... Сегодня же новый фильм. К тому же должен быть интересным... Что?.. Жена сама ушла... с дочерью... Очень любезно с вашей стороны. Вообще должен заметить, в кино вы ходите редковато... Откуда знаю? А вот рядом Аркадий Николаевич сидит. У него учет ведется. Ведь политработникам больше делать нечего. – Павлов громко рассмеялся и, зажав ладонью трубку, подмигнул Тарасову: – Догадался!.. – Отняв ладонь, продолжал: – Ну ладно, пойдемте завтра вместе в кино. Приглашаю. Надеюсь, не откажетесь? А сейчас, раз уж вы дома, загляните сюда, к Аркадию Николаевичу. Ждем.

Опустив трубку, комдив снова повернулся к Тарасову:

– Слыхали? Жена с дочерью в кино ушли, а он сидит дома. Устал, занят. И в воскресенье на концерте художественной самодеятельности, кажется, не был.

– Да, да, – подтвердил Тарасов, – жену и дочь я видел, а самого нет.

– В старики записался, отяжелел. – Генерал озадаченно покачал головой. – Так вот относительно команды... – оказал он несколько изменившимся, но по-прежнему сдержанным голосам. – Был я у Жогина. Разбирался в истории со стрельбами. Командир полка, конечно, обвиняет во всем комбата. Оснований, правда, не очень много, но обвинить можно. Опасаюсь, что наша оперативная группа слишком увлечется ситуацией. Жогин увлечет ее. А это, на мой взгляд, нежелательно.

– А у вас, товарищ генерал, какое мнение о Мельникове? – опросил вдруг Тарасов, желая лучше понять мысли Павлова. – Мне не очень нравится, что он умолчал о неподготовленности батальона к стрельбам. Мог бы предупредить.

– Да, мог. Но видите ли... – Павлов долго смотрел на полковника, соображая, как лучше и понятнее объяснить. – Оно со стороны, Аркадий Николаевич, всегда легче судить. А вы представьте, как бы мы с вами реагировали, услышав от нового человека, что в передовом батальоне провал с огневой подготовкой, да перед самыми стрельбами. Так вот и поверили бы? Или приказали Мельникову не усложнять обстановку на стрельбище?

Брови Тарасова сдвинулись, и. чем глубже он вдумывался в слова комдива, тем сильнее сдвигались брови, выпуклый лоб словно увеличивался.

– Выходит, вы, товарищ генерал, исключаете все, в чем обвиняет Мельникова командир полка?

– Ничего я не исключаю, – сказал Павлов, спокойно положив руки на колени. – Но у меня нет оснований и поддерживать эти обвинения. Тем более, что Жогин невероятно раздражен. Разве в таком состоянии может человек объективно разобраться в происшедшем?

– Как же тогда быть? Верить Мельникову?

Вопросы собеседника не удивляли комдива. Он уже знал привычку Тарасова непременно поспорить, прежде чем высказать свое мнение. Не смущали его и подозрительные намеки относительно Мельникова. Он воспринимал их как своеобразную разведку, твердо зная, что начальник политотдела обязательно постарается понять его. И Павлов не ошибся. Задав еще несколько вопросов, полковник потер ладонью выпуклый лоб и задумчиво сказал:

– Пожалуй, вы правы, Кирилл Макарович. Посылать бригаду не стоит. Можем подлить масла в огонь.

– Совершенно верно. И вообще эти бригадные выезды... – махнул рукой Павлов, но закончить мысль не успел. В дверях появился полковник Жданов, полный, но подтянутый, Ничего не подозревая, он подошел к генералу и, верный своей профессиональной привычке, не дожидаясь вопросов, доложил о готовности группы офицеров к выезду. Помолчав, добавил:

– На пять утра я распорядился подать машину.

– Этого делать не надо, – сказал Павлов, предлагая полковнику сесть. Тот округлил глаза, выражая полное недоумение:

– Как это понять, товарищ генерал?

– Очень просто. Отменим выезд.

– Отложим? – переспросил Жданов.

– Нет. Отменим совершенно. Видите ли, что происходит...

И Павлов стал излагать свои мысли о нецелесообразности намеченной проверки батальона. Начальник штаба, слушая, волновался. Его большое лицо с толстыми губами то краснело, то покрывалось болезненной бледностью. Время от времени он переводил взгляд на Тарасова, думая: «Этот, конечно, доволен, торжествует». Вместе с тем он старался держать себя независимо и не терял надежды переубедить комдива, отстоять свою точку зрения.

– Я полагаю, товарищ генерал, нас не похвалят за это. Посудите сами. В батальоне провалены стрельбы, а мы даже не хотим выяснить причину этого. А если завтра опросят из штаба округа?

– А вы комиссией хотите прикрыться?

Под прямым взглядом комдива Жданов не сразу нашелся что ответить.

– Прикрываться я не хочу, товарищ генерал, – выдавил он приглушенным голосом. – Но какие-то меры мы должны принять. Обязаны.

– Лишь бы меры, – заметил молчавший вое это время Тарасов.

– Ну да, – в тон ему усмехнулся Павлов. – Будут акты, рапорты и прочие бумаги. Формализм это! Парадный формализм вместо живого дела. Вспомните, ведь за две недели до стрельб в полку Жогина работала группа наших офицеров. Что же нашла она? – Генерал вопросительно посмотрел на Жданова, потом на Тарасова. Достав из кармана блокнот, отыскал нужную страницу и прочитал: – «Стрельбище в хорошем состоянии. Подготовка к стрельбам тоже хорошая...» Видите, все прекрасно. А стрельбы показали совсем иное. Выходит, штаб не знает положения дел в полку. Какой же вывод? Очевидно, следует изменить методы работы. А у вас... – Он повернулся к начальнику штаба. – У вас в новом плане опять проверки, проверки. Ну что дадут нам эти гастроли? Надо повседневно и внимательно вникать в учебу подразделений, узнавать людей, помотать им, терпеливо формировать в них боевые качества. И как можно меньше групповых налетов.

Жданов глубоко вздохнул и опустил голову. Генерал сделал вид, что не заметил этого. Он понимал: нелегко полковнику справиться с собственным самолюбием, если даже мысли у него уже не те, что были в начале разговора.

– Надо получше понять Мельникова, – продолжал Павлов, делая паузы после каждой фразы. – И Жогина мы еще плохо знаем. Отсюда и все беды. – Он помолчал, затем посмотрел на наручные часы и забеспокоился:

– Ох, времени-то сколько! Не будем больше задерживаться, товарищи. По домам! А завтра в кино. Договорились?

– Обязательно, – поддержал его Тарасов. – Нельзя же отставать от жен.

Павлов, застегивая шинель, предупредил начальника штаба:.

– Вы сейчас же позвоните людям, чтобы не готовились к. выезду. А в девять утра соберите всех офицеров штаба ко мне.

– Слушаюсь, – ответил тот, понимая, что дискуссия окончена.

4

Месяца три назад на совещании офицеров в клубе Жогин сказал, что он ставит задачу подтянуть все подразделения полка до уровня первого батальона. Для этого у полковника были все основания. На только что проведенном тогда строевом смотре майор Степшин получил благодарность от заместителя командующего войсками округа генерал-майора Ликова. Была объявлена благодарность также и другим офицерам батальона. Сам Жогин в приказе похвалил многих сержантов и солдат за правильное и четкое выполнение строевых приемов, за хорошее знание требований уставов и наставлений.

Готовясь к выступлению на совещании, полковник использовал не только материалы строевого смотра. Он взял у Степшина описок отличников огневого дела, которых в первом батальоне было намного больше, чем в других подразделениях. Словом, поставленную задачу Жогин считал вполне обоснованной. Но последние стрельбы все вдруг спутали. И хотя полковник был твердо уверен в том, что в снижении результатов огневой подготовки солдат виноват один Мельников, все же призывать подразделения равняться на первый батальон теперь было неловко. Приходилось молчать. А это страшно тяготило и раздражало Жогина, не давало ему покоя.

Тревожила полковника мысль и о самом Мельникове. Он рассуждал: «Если уж этот человек задергал батальон на стрельбах, то может задергать его и на учениях». И, чтобы не допустить ничего подобного, Жогин приказал начальнику штаба усилить контроль за деятельностью нового комбата. Сам тоже стал чаще бывать в батальоне. Особенно внимательно присматривался к инструктивным занятиям, которые проводил Мельников с офицерами.

Сегодня такое занятие должно было состояться на штурмовой полосе. Чтобы не опоздать к его началу, полковник вышел из дому на пятнадцать минут раньше обычного.

– Вызвал бы машину, – сказала Мария Семеновна, провожая мужа. – Смотри, слякоть-то какая. И дождь, кажется, моросить начинает.

Серое тяжелое небо висело над самыми крышами. В лицо сыпало что-то мелкое и холодное. На деревьях и заборе еще поблескивали тонкие пленки таявшего льда.

Не сказав ничего жене, Жогин сошел со ступенек крыльца, помахал в воздухе тонким хлыстиком и зашагал к дороге. Он ступал по лужам смело и твердо, не боясь запачкать начищенные до блеска хромовые сапоги. «Офицер должен быть непреклонным во всем», – любил он повторять при каждом удобном случае и сам постоянно следовал этому правилу.

Подходя к штурмовой полосе, расположенной в глубине леска, за батальонными плацами, Жогин увидел группу офицеров, стоявших под деревьями. Среди них он сразу узнал Мельникова, подумал: «Уже спрятался. Боится намочить шинель, что ли?» Между тем низкое серое небо еще больше потяжелело. Казалось, оно вот-вот придавит собой и деревья, и землю. Дождь усиливался.

Заметив полковника, Мельников скомандовал:

– Товарищи офицеры!

Затем вскинул руку под козырек и спокойно, без суеты, доложил о теме и целях занятия.

– Понятно, – сухо сказал Жогин и после короткой паузы спросил: – Почему вы решили инструктировать офицеров под деревьями, а не там? – Он кивнул головой в сторону штурмовой полосы, до границы которой было не меньше сорока метров.

– Занятие будет на полосе, – ответил Мельников. – А здесь сбор, товарищ полковник. У нас еще есть свободное время.

Жогин посмотрел на часы. Действительно, до начала занятий оставалось еще семь минут. Значит, зря поторопился со своим вопросом.

– А где у вас план? – строго спросил полковник, не успокаиваясь.

Но план оказался довольно аккуратным и ясным. Он даже понравился Жогину. В нем были такие многообещающие пункты:

«Показать практически, как преодолеваются препятствия штурмовой полосы»; «Добиться, чтобы офицеры могли показать личный пример сержантам и солдатам».

– Ну что ж, – оказал полковник, возвращая план комбату. – Можете начинать. – И про себя подумал: «Посмотрим, какой вы сами пример покажете».

Мельников быстро построил офицеров и повел к исходной позиции, обозначенной небольшой узкой траншеей. Здесь он рассказал, как надо готовиться к преодолению препятствий, показал, на что следует обратить особое внимание. Потом провел всех по самым трудным участкам, объяснил особенность и назначение каждого препятствия. Когда вновь подошли к исходной позиции, объявил:

– А сейчас, товарищи офицеры, приступим к практическим действиям.

Жогин, стоявший в стороне, на песчаном холмике, подошел к самой траншее. С козырька его фуражки капала вода. Он резко тряхнул головой и, достав из кармана платок, тщательно вытер лицо, шею.

Тем временем Мельников успел заправить под ремень полы шинели, взять в одну руку автомат, в другую – учебную гранату и, опустившись в траншею, приготовиться к рывку вперед.

«Вот, вот, – подумал Жогин, – покажите, товарищ комбат, на что вы способны».

Мельников, казалось, не замечал Жогина, Он быстрым взглядом окинул штурмовую полосу, потуже надвинул на лоб фуражку и, быстро выскочив из траншеи, побежал к проволочному заграждению.

Командиру полка не раз приходилось наблюдать, как солдаты и сержанты проползали под низким навесом густых металлических колючек. Летом в гимнастерках с этой задачей справлялись многие. Но удачно проползти под проволокой в шинели редко удавалось даже лучшим спортсменам полка. Поэтому полковник был уверен, что Мельников сразу же зацепится за колючки и забарахтается, как заяц в капкане.

Но этого не произошло. Скользнув под проволоку, Мельников так плотно прижался к земле, что ни одна металлическая иголка не коснулась шинели. Точно рассчитывая каждое движение, он словно не прополз, а проплыл под препятствием.

«Сработал, однако, здорово, – удивился Жогин, но тут же вернулся к прежней своей мысли: – Посмотрим, что получится у него дальше».

Выбравшись из-под проволоки, Мельников с ходу перемахнул через толстую перекладину, пробежал, сохраняя равновесие, по длинному качающемуся бревну, бросил гранату в окно дзота и смело прыгнул в канаву с отвесными стенками. Но в тот момент, когда он рывком хотел выскочить из нее, под руками вдруг продавилась земля.

Жогин увидел, как показалась и опять скрылась в канаве фуражка комбата. Не успел он сообразить, что произошло, как тот сделал новый сильный рывок и, будто подброшенный кем-то, вылетел из канавы.

Увлеченный ловкими движениями Мельникова, Жогин подумал вдруг: «Молодец, подполковник, постарался».

Последним серьезным препятствием штурмовой полосы была стена, сбитая из гладко выструганных досок. От дождя доски потемнели, сделались скользкими, Но это не пугало Мельникова. Готовясь к занятиям, он хорошо потренировался, отработал каждое движение.

Сейчас, подбегая к препятствию, он поправил на ходу ремень, фуражку, вытер о шинель мокрые руки. Подпрыгнув, крепко ухватился за гребень стены, мигом перекинул через нее правую ногу, подтянулся и, выбросив руку с автоматом вперед, спрыгнул, как будто нырнул с вышки в воду.

– Вот это мастерство! – воскликнул Жогин, торжествующе резанув хлыстиком воздух.

Когда Мельников подошел к офицерам, командир полка обнял его за плечи и сказал громко, чтобы все слышали:

– Хвалю, подполковник! Отлично работаете!

– Служу Советскому Союзу, – ответил комбат и попросил разрешения продолжать занятия.

– Да, да, продолжайте.

...В штаб полка Жогин пришел изрядно вымокшим, но веселым. Вызвав к себе Шатрова, сказал ему откровенно:

– Мельникова сейчас похвалил. Хотя и зол я на него, но не удержался, похвалил. Здорово берет препятствия на штурмовой полосе.

– Он вообще человек энергичный, – заметил Шатров.

– Не знаю, как там вообще, а тут силен. Если бы все наши командиры умели так действовать... – Жогин мечтательно прищурился. – Знаете что? Давайте-ка напишем приказ.

– Верно, – сказал Шатров. – Мельникова отметить нужно. Я был у него на многих занятиях. Могу доложить...

– Не надо, – остановил его Жогин. – Вы уже, кажется, влюбились в него. А влюбленные всегда видят все в розовом свете.

Майор улыбнулся и сказал как можно мягче:

– Ведь Мельников не девушка, товарищ полковник, и я уже не кавалер. Да и разговор о приказе вы сами начали.

– Я говорю о действиях Мельникова на штурмовой полосе, – посуровел вдруг Жогин. – Об этом и надо писать. А впрочем... – Он поджал губы, задумался: «Зря я, пожалуй, затеваю с приказом. Приказ – все же документ. И после истории со стрельбами... Нет, приказа писать не следует», – решил полковник и снова повернулся к Шатрову:

– Давайте, майор, так сделаем. Сами соберите всех офицеров полка и пусть Мельников раза два проведет их через штурмовую полосу. А потом потребуем, чтобы подобные занятия провели во всех подразделениях.

– Понятно, – оказал Шатров, привычно наклонив голову.

Жогин повторил:

– Организуйте все сами, лично.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

В один из субботних дней Жогин в хорошем настроении приехал домой обедать. Прямо с порога сообщил жене:

– Привет от генерала Ликова!

– А где он? – опросила Мария Семеновна.

– По телефону звонил.

– Чего это вдруг?

– Так, узнать, как живем. Другой, конечно, забыл бы давно, а этот помнит, интересуется. Приехать в полк обещает. Вот это человек!

Полковник снял шинель, китель и вошел в кухню помыть руки. Мария Семеновна хлопотала возле плиты.

Мыл руки неторопливо, поглядывая в окно на медленно падающие снежинки. Легким пухом покрывали они землю, деревья, крыши и низкие дощатые изгороди. Все вокруг становилось белым, ласковым, будто обновленным.

Возле дома, за изгородью, появилась женщина в зеленом пальто и пуховом платке. Заметив Жогина, она кивнула головой. Полковник поздоровался с ней.

– Кто это? – спросила Мария Семеновна, не отходя от плиты.

– Степшина Дуся.

– Ой, она мне нужна, – спохватилась Мария Семеновна и побежала к двери. Распахнув ее, крикнула:

– Дуся-я-я! Подожди минуту!

Вернулась, накинула телогрейку, платок и вышла на крыльцо.

– Ты почему на занятия не ходишь? Срываешь нам спевки.

– Нет настроения, – ответила Дуся, тяжело вздохнув.

Разговор женщин доносился в кухню, и Жогин невольно прислушивался к нему. Он знал, что жена Степшина раньше была самой активной хористкой, могла целыми днями не выходить из клуба. Даже частые ссоры с мужем не могли остудить ее страсти к выступлениям на сцене. И вдруг такое резкое изменение.

Медленно вытирая руки, Жогин вышел в маленькую прихожую, чтобы получше слышать разговор, который становился все громче.

– Ну почему, почему ты раскисла, – допытывалась Мария Семеновна. – С мужем не поладила, да?

Дуся долго молчала, потом ответила с сердцем:

– Не хочу говорить. Надоело. И спевки ваши тоже надоели. Пусть поет Мельников. У него талант особенный. А мы что – провинция... Мы...

Голос ее дрогнул, оборвался, и снова наступило молчание.

– Зря ты это говоришь мне, – тихо сказала Мария Семеновна. – И Мельников тут ни при чем.

– Конечно, теперь все в стороне. Подложили мужу под ноги камень, и никто не виноват.

– Глупости говоришь ты, Дуся, честное слово.

– Ах, Мария Семеновна!

В тишине послышались частые удаляющиеся шаги.

– А ты не злись, приходи завтра на спевку.

Ответа не последовало.

Мария Семеновна постояла еще немного на крыльце и, расстроенная, вошла в дом.

– Ну и гарнизон у тебя, – насмешливо бросил Жогин, вешая полотенце на гвоздик. – Очень красиво получается.

– А все из-за тебя, – со злостью выпалила Мария Семеновна. Полковник сурово посмотрел на нее и спросил:

– Как это понимать?

Он ожидал, что жена сейчас начнет разговор о Степшине, и уже приготовился отчитать ее за то, что вмешивается в дела службы. Но не пришлось. Мария Семеновна, раскрасневшись от волнения, сказала:

– Надоели всем твои указания: в одной песне любви много, в другой солдатского духу нет.

– Да при чем тут мои указания? – прервал ее Жогин. – Я ведь слышал, о чем разговор-то шел.

– А если слышал, зачем спрашиваешь?

– Не хочу, чтобы ты бегала за своими хористками, как девчонка.

– Кто же будет бегать?

– Есть начальник клуба для этого.

Мария Семеновна разочарованно махнула рукой:

– На вас надеяться...

– Прикажу – и соберет, – строго сказал Жогин.

Мария Семеновна вздохнула и пошла к столу...

Обедали вначале молча, искоса посматривая друг на друга. Потом Жогин не вытерпел, заговорил:

– Вообще некрасиво жене командира полка унижаться перед женами офицеров.

– Я не полковник, – резко бросила Мария Семеновна.

– Конечно, авторитет мужа тебя не волнует. Подрывать его ты мастерица.

– Новое дело, – вспыхнула Мария Семеновна, отложив ложку.

Спор продолжался до конца обеда. Перед уходом на службу Жогин твердо повторил:

– Начальнику клуба я прикажу, чтобы сам собирал твоих певиц.

Придя в штаб, он сразу же распорядился вызвать Сокольского. Тот явился быстро. Вбежал в кабинет командира запыхавшийся, стал докладывать и, как всегда, сбился в спешке.

– Нет, Сокольский, не военный вы человек, – пренебрежительно махнул рукой Жогин. – Простой азбуки усвоить не можете. Ну что с вами делать? Наказывать?

Привыкший к подобным нотациям, Сокольский терпеливо стоял посредине кабинета и смотрел мимо полковника куда-то в пустой угол.

Отчитывая Сокольского, полковник тщательно осмотрел его шинель, сапоги, подворотничок. Не снижая суровости, спросил:

– Чем вы занимаетесь?

– Готовлюсь к солдатскому вечеру, – ответил Сокольский, переступив с ноги на ногу.

Полковник оживился:

– Да, да, ведь сегодня вечер.

Он совсем забыл, что сам же неделю назад, просматривая план клубной работы, подчеркнул этот пункт красным карандашом и предупредил замполита, чтобы тот внимательно проверил программу вечера.

– Ну и как, все готово? – спросил он у Сокольского.

– Почти все, товарищ полковник.

– Что значит «почти»?

Сокольский замялся.

– С оформлением еще не закончили. На часок работы будет.

– Вот-вот, на часок, на два. Очень красиво получается. А с женским хором что у вас происходит? Когда очередная репетиция?..

– Завтра, – ответил Сокольский.

– А как с посещаемостью?

– Ничего... Нормально...

– Где же нормально? Степшина не приходит на репетиции... Ничего вы, Сокольский, не знаете. В хоре спевки срываются, а у вас все нормально. Безобразие.

Сокольскому сделалось жарко. Он попятился назад и совсем тихим голосом произнес:

– Товарищ полковник, ведь хором сама Мария Семеновна...

– Что Мария Семеновна, – загремел Жогин. – Вы начальник клуба, а не Мария Семеновна. Сами извольте и заботиться о хоре. А то нашли себе заместителей. Мария Семеновна! С завтрашнего дня сами занимайтесь сборами хористок. Поняли?

– Так точно, понял.

Сокольский вышел из кабинета. А Жогин все еще продолжал возмущаться: «Ишь, приспособился. Мария Семеновна собирает ему хористок, Мария Семеновна руководит хором, а он бездельничает. Надо еще посмотреть, что сегодня будет у него в клубе».

Эта мысль не выходила из головы Жогина до конца дня. С ней он и пришел в клуб. Пришел, когда уже солдатский вечер был в полном разгаре. В вестибюле его остановила большая красочная афиша: «Товарищ! Заходи скорей, скучать не будешь». Под этими словами перечислялась вся программа:

«Кто лучше исполнит песню. Одна минута на размышление. 230 загадок. Литературная викторина. Музыкальные минуты. Конкурс плясунов».

– Мда-а-а, – произнес полковник и покачал головой. – Цирк, а не солдатский клуб.

Еще раз внимательно перечитав афишу, он заглянул в зал. Там было много солдат и, как показалось Жогину, царила неорганизованность. «Ну вот, я так и знал». Но, присмотревшись получше, он убедился, что организованность есть, что все солдаты разделены на три группы и каждая занимается своим делом. На сцене собрались любители разгадывать загадки, ребусы, шарады. В зале одна из групп накидывала кольца на деревянные штоки, другая тесным кругом стояла возле четырех плясунов, рьяно старающихся переплясать друг друга.

Минут пять прохаживался Жогин от одной группы к другой. При его приближении солдаты бросали игру, вытягивались. Он довольно кивал головой и говорил вполголоса:

– Продолжайте.

Внешне полковник был спокоен и строг, но внутренне бушевал. «И придумают же занятия, – рассуждал он, возмущаясь. – Это для школьников подходяще, а для солдат...» Подозвав к себе невысокого подвижного сержанта, он коротко сказал ему:

– Разыщите начальника клуба. Быстрей!

Тот громко пристукнул каблуками и бегом устремился по залу.

Пришел Сокольский, суетливый, немного растерянный.

– Показывайте, что еще есть.

Сокольский пригласил полковника в соседние комнаты. В одной из них состязались певцы. Чуть приоткрыв дверь, Жогин махнул рукой, недовольно проворчав:

– Не то. Боевое что-нибудь покажите!

Прошли в другую комнату. Здесь солдаты метали ручные стрелы в фанерные фигуры зверей.

– Ох и занятие, – развел руками Жогин. – Да что тут, детский сад?

Но в другом конце комнаты он увидел вдруг плакат:

«Товарищ солдат, твердо ли ты знаешь воинский устав? Проверь себя!»

– Вот это игра! – одобрил Жогин и подошел к солдатам, которые вытягивали из ящика билетики с вопросами. Первым с таким билетиком попался на глаза командиру Зозуля. И то ли от смущения перед полковником, то ли по рассеянности, он никак не мог пересказать обязанности часового у технического парка. Трижды начинал и всякий раз что-нибудь забывал.

– Не знаете, – заключил Жогин. – Плохо. Может, и другие обязанности забыли?

Солдат молчал, виновато моргая длинными ресницами.

– Изобретательством занимаетесь, – продолжал полковник. – К высоким материям тянетесь, а солдатскую азбуку не изучаете. Ну что ж, давайте заглянем в устав.

Но устава в комнате не оказалось.

– Да как же так? – строго спросил Жогин. – Игру придумали, а о главном забыли.

Полковник перевел взгляд на Сокольского:

– У вас-то уставы есть?

– Уставы? – несмело повторил лейтенант. – Должны... Кажется, есть...

– Тащите сюда.

Только успел Сокольский уйти, как в комнату зашел Григоренко. Смуглое лицо его было довольным. Острые кончики усов лихо торчали в стороны. Сдержанно улыбнувшись, он хотел что-то сказать, но Жогин перебил его короткой фразой:

– Ну и вечер устроили.

– А чем плох? – удивился замполит. – Столько развлечений разных...

Жогин покачал головой, выдавил сквозь зубы:

– Развлечения. А что толку от этих развлечений? Мы с вами под стол пешком ходили, когда увлекались подобными играми. А вы солдат, вооруженных защитников страны, потчуете вот этими штучками.

Он поднял с полу стрелу, повертел ее в руках и бросил обратно:

– Очень красиво получается! – Помолчав, добавил: – Единственное серьезное занятие – это вон по уставу.

– Почему же единственное? – спокойно сказал Григоренко. – Зайдите, пожалуйста, в библиотеку.

Жогин посмотрел на замполита, словно спрашивая: «А что там?». – и шагнул к двери.

Читальный зал библиотеки был переполнен. Солдаты сидели за столами, стояли возле стен. Среди них полковник сразу же увидел светловолосую голову Ольги Борисовны. Она стояла возле одного из столов и, обращаясь к присутствующим, спрашивала:

– Какие художественные произведения посвящены Сталинградской битве?..

Рядом с Ольгой Борисовной сидел Мельников, перелистывая книгу. «И этот здесь», – подумал Жогин, делая вид, что не замечает комбата.

Появление Жогина внесло в аудиторию замешательство. Сначала все встали, потом наступила тишина. Ольга Борисовна настойчиво добивалась:

– Товарищи, кто же назовет произведения?

– Ну вот, – сказал Мельников, подняв голову. – То так активно выступали, а то вдруг затихли.

Жогин бросил на него косой недружелюбный взгляд и, резко повернувшись, направился в вестибюль. Следом за ним вышел и замполит.

– Смущается народ, – сказал он, покручивая усы.

Полковник вдруг спросил:

– А что тут Мельников делает?

– Пришел со своими людьми, – ответил Григоренко. – Заботится.

– О ком?

– О солдатах.

– А может, о библиотекарше?

Замполит пожал плечами:

– Не думаю.

– Это плохо. Следовало бы думать.

Жогин многозначительно крякнул. По лицу его проползла чуть заметная усмешка.

Подбежал Сокольский с коричневой книжечкой. Вытянув острый подбородок, громко доложил:

– Есть устав, только строевой.

Полковник взял книжечку, перелистал несколько страниц, сказал, сурово посмотрев на Сокольского:

– Соберите этих метателей стрел в свободную комнату.

– Может, позже? – спросил Григоренко.

– Ничего, – пробасил Жогин. – Устав помнить будут.

Минут через пять солдаты уже сидели перед командиром полка. А он стоял у стола с раскрытым уставом и говорил строгим голосом:

– Ну, поразвлекались. Теперь займемся серьезным делом. Кто скажет, что называется строем?

Солдаты молчали.

Жогин обвел взглядом всех присутствующих, скомандовал:

– Рядовой Зозуля, встать!

Зозуля вытянулся, как в строю. Глаза светились, будто два кусочка чистого неба.

– Отвечайте, – сказал Жогин.

Солдат тихим, но уверенным голосом произнес:

– Строй – это установленное уставом размещение военнослужащих и подразделений для их, значит, совместных действий.

– Правильно, – подумав, сказал Жогин. – Только говорите без «это» и «значит». Поняли? Садитесь. Теперь, кто скажет, что такое колонна? Вот вы скажите, – показал он линейкой на сидевшего в первом ряду ефрейтора Груздева.

Высокий, длиннорукий, он стал отвечать и сбился. Попытался поправиться, снова запнулся посередине фразы.

– А кто скажет точно? – повысил голос Жогин. Несколько человек подняли руки. Полковник удовлетворенно кивнул и снова вытянул вперед линейку: – Вот вы, отвечайте!

Послушав, сказал:

– Хорошо. А теперь скажите, еще какие уставы есть в армии?

Руки подняли почти все присутствующие.

– Активно, – улыбнулся Григоренко.

У Жогина тоже лицо сделалось мягким, довольным. Не дожидаясь ответа, он полистал страницы строевого устава и задал новый вопрос:

– Что такое развернутый строй?

Солдаты становились все более активными. Каждому хотелось показать свои знания перед командиром полка и заслужить его похвалу. Одутловатое лицо Жогина даже раскраснелось от удовольствия. Он время от времени посматривал на Григоренко с ядовитым упреком: «Вот чем заниматься-то надо, а не детскими шарадами».

Минут двадцать Жогин задавал солдатам вопросы из строевого устава, а они отвечали на них четко и громко, как на занятиях. Потом, когда была подана команда расходиться и полковник остался наедине с замполитом, он торжествующе произнес: