Текст книги "Генерал Раевский"

Автор книги: Анатолий Корольченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Казак Андриан Денисов

Возглавляемая есаулом Денисовым команда казаков шла к месту назначения ходко. Вскоре она была уже у городка Чугуева, где её ждал Платов.

   – На тебя, Андриан, возлагается особая задача, – объявил он есаулу, – сформировать из мужиков казачий полк немалой численности: в тысячу четыреста человек!

   – Сколько? – не сдержался тот.

Обычно казачий полк был в пять сотен. Особый, атаманский полк не превышал десяти сотен. А этот вдруг – почти полторы тысячи!

   – Сколько слышал! – ответил Платов. – Завтра из цейхгауза получишь на всё число людей сукно для мундиров, кожу для сёдел и ремней, седельную щепу[4]4
  Щепа (арчак, ленчик) – здесь: деревянный остов седла.


[Закрыть] и всё прочее и приступай к делу.

   – А кто же будет шить мундиры? Есть ли хоть портные? Кто изготовит сёдла, ремни?

   – Кое в чём поможем, но мастеров изыскивай сам.

   – А кто будет учить рекрутов?

   – Направлю тебе сотню наших казаков.

   – А офицеров? Ведь нет ни одного.

Платов в упор посмотрел на Андриана:

   – Ежели тебе задача не под силу, назначу другого, который посговорчивей.

Через несколько дней к Денисову заявился Николай Раевский. На нём было с иголочки пошитое обмундирование, погоны прапорщика. Он представился:

   – Николай Раевский. Направлен к вам на помощь.

Раевский подал рапортичку. В ней было написано: «Использовать в службе как простого казака, а потом уже по чину».

   – Так ты же не казак!

   – Совершенно точно! Поведено поначалу изучить казачье дело.

   – Тогда давай вдвоём формировать полк, – без радости произнёс Денисов.

Так Николай Раевский по воле Потёмкина стал офицером казачьего полка. Обучая вчерашних мужиков, он сам постигал ротную казачью мудрость.

Особенно трудно давалась верховая езда. Лошадей пригнали неуков, норовистых, с большим трудом приходилось сдерживать их, укрощать.

Однажды, когда Раевский обучал сотню атаке, в отдалении на дороге остановился конный возок. «Кто-то любопытствует. Не иначе как начальство», – подумал Николай. Коляска поворотила к нему. Из неё вышел капитан. Это был Пётр Иванович Багратион.

Он состоял при штабе Екатеринославской армии и часто выполнял задания главнокомандующего. И в этот раз он прибыл в город Чугуев, чтобы узнать, как идёт учёба в новых казачьих полках, да заодно и проведать об успехах своего внучатого племянника.

Багратион был старше Раевского на семь лет. Потомок грузинских князей, он родился в Кизляре. Юношей его представили Потёмкину, и тот определил его сержантом в Кавказский мушкетёрский полк. Этот полк действовал против необузданных чеченцев. В одной из стычек Багратиона, тяжело раненного, захватили в плен. Жизнь его висела на волоске, но, к счастью, глава племени знал отца Петра, и его освободили.

   – Вы были в плену у чеченцев? – не скрыл удивления Раевский, когда вечером они разговорились. – Как же это произошло?

   – В сражениях случается всякое, а в схватках с горцами бывает и не такое. Видимо, вам не пришлось бывать на Кавказе?

   – Не пришлось, – признался Николай.

   – Побываешь, – уверенно произнёс Багратион. – А мне тот край с детства близок. Кизляр недалёк и от моря Каспийского, и от Терека, и от Дагестана, где проживают своенравные чеченцы.

Офицер Раевский подкупил Багратиона своим уважительным вниманием, искренностью, душевным обхождением. Расставаясь, Пётр Иванович пообещал Николаю прислать сочинение самого Суворова, которое непременно поможет ему готовить казачьи подразделения.

Через недолгое время нарочный от Багратиона доставил Раевскому небольшую тетрадь с заголовком: «Суздальское учреждение». Это было то самое сочинение Суворова, о котором ранее упоминал и Потёмкин. Аккуратным почерком полкового писаря были выведены короткие поучения.

Писать сочинение Суворов начал по завершении Семилетней войны, в которой русская армия вела сражения против Пруссии. Пребывая в различных штабных и командных должностях, он сумел узреть новые способы боевых действий.

В апреле 1768 года, будучи произведённым в полковники, Суворов вступил в командование Суздальским пехотным полком, в котором в виде опыта было введено обучение по новому, ещё не утверждённому уставу. Осенью того же года на проведённом императрицей смотре полк представился блестяще.

Основной принцип разработанного наставления состоял в том, чтобы учить войска тому, что необходимо на войне. Суворов требовал проводить учения в поле, в лесу, в преодолении рек не только днём, но и ночью, в дождь и бурю.

Главным в его теории являлась работа над душой солдата, чтобы развить у подчинённого чувство способности к подвигу. Солдат должен быть в курсе предстоящего дела, чтобы в ходе боя мог самостоятельно совершить манёвр. Автор утверждал, что солдат любит учение, лишь бы коротко да с толком.

«От каждого чина – майора, адъютанта до ефрейтора – требуется проявление в бою глазомера, быстроты, натиска». Глазомер – это умение правильно оценить обстановку для принятия соответствующего решения; быстрота – это наиболее разумное передвижение на поле боя, занятие выгодного по отношению к противнику положения; натиск – решительная атака, завершаемая поражением неприятеля.

В «Суздальском учреждении» указывалось, что солдату нужно знать строевые и ружейные приёмы для умелого применения их в бою.

Особое внимание уделялось разделу, повествующему о воинской дисциплине. «Воинская часть без дисциплины – грубое тело без души».

Читая суворовское наставление, Раевский вспоминал назидания Потёмкина:

   – Запомни, Николай: на выучку солдат времени не жалей. От неё зависит успех в сражении.

А прочитав суворовское сочинение, Раевский был благодарен Багратиону, что тот сумел оказать ему большую помощь.

1 января 1788 года Раевский был произведён в чин подпоручика.

Вскоре светлейший повелел вывести на смотр казачий полк.

   – Сам буду смотреть его готовность.

Находясь на валу крепости в окружении свиты, он наблюдал, как полк Новоказачьего войска проходил торжественным шагом, как действовал в строю и врассыпную. Потом потребовал атаковать незримого неприятеля лавой.

Главнокомандующий остался доволен выучкой. Уходя, он спросил Платова, кто командует полком.

   – Андриан Денисов, внук генерала Фёдора Петровича Денисова.

Потёмкин нахмурил брови:

   – Того самого, что посечён саблями да изрешечен пулями?

   – Того самого, ваша светлость.

   – Вот уж не знал, что и этот есаул из того рода Денисовых.

Раньше между Потёмкиным и графом Денисовым произошла размолвка, и теперь его светлость изменил своё решение и высказал неудовольствие:

   – Этого Денисова от командования полком отстранить. Заменить другим. Есть ли подходящий кандидат?

   – Так точно, есть! Премьер-майор Павел Иловайский без дела.

   – Сын донского атамана?

   – Совершенно верно!

   – Вот его и назначить!

Через два дня в расположение казачьей части явился Павел Иловайский с предписанием на должность командира полка. Андриан Денисов молча прочитал документ и направился к Платову.

Позже, вспоминая тот случай, Андриан Карпович писал:

«Платов объявил мне волю князя, чтобы я шёл в армию волонтёром.

   – Полк можно у меня взять, но принудить благородного человека влачиться по степям – не думаю, чтоб захотели, а потому я еду домой и буду учиться пахать и жить своими трудами.

Тут же я просил Платова пересказать эти слова князю Потёмкину».

Неизвестно, передал ли казачий атаман эти слова Потёмкину или нет, только Андриан Денисов продолжал службу в полку. А причина неудовольствия светлейшего состояла в том, что некогда он имел неприятность с дедом Андриана, Фёдором Денисовым, бесшабашным казачьим генералом и первым донским графом. Ныне Потёмкин решил отыграться на его внуке.

Вскоре Андриан Денисов познакомил Раевского со своим знаменитым дедом.

   – Знал, знал твоего отца, – заявил тот, пожав Николаю руку. – Храброй души был офицер.

Сухопарый и подвижный генерал ходил слегка боком, прихрамывая и волоча ногу. Левая рука висела плетью. Всё тело было в рубцах.

Вот уж кому в сражениях не везло! Человек исключительной отваги, он лез в самое пекло, где в его чине и годах быть совсем не пристало. Едва замечая в неприятельском строю слабину, он бросался туда очертя голову.

Воспрянув от кружки вина, генерал стал демонстрировать раны.

   – Вот этот, – ткнул он в шрам на боку, – я получил в первом сражении. Тогда был молод, горяч. Врубился в турецкую конницу с сотоварищами, там меня и пырнули. Но прежде семерых янычар отправил к Аллаху. А вот эту отметину оставила пуля. Прошла, проклятая, сквозь меня. Вот сюда вошла, вон там, – закинул он руку за плечо, – вышла. Зришь? Зато удалось схватить ихнего главнокомандующего, сераскера, стало быть, да двух пашей, Омара и Чаушу. Случилось это в семьдесят третьем году у Карасу. А в следующем году пуля угодила в грудь и тоже прошла насквозь. Это было при Козлудже. А под Шумлой получил рану в левую ногу. Сухожилие малость задело. А вот эта рана из шведской кампании. Пуля попала в правую руку и застряла, чертовка. Хорошо, поблизости дохтур находился. Стащил я рукав чекменя[5]5
  Чекмень – верхняя, с длинными полами одежда у казаков; мундир казачьего офицера.


[Закрыть], приказываю ему: «Выковыривай!» Он попытался возразить, но я-то был генералом, не посмел он ослушаться. Выковырнул пулю, перебинтовал руку, я тут же на коня и помчался орудия батареи расставлять. А вот это срамная рана, – продолжал Денисов и ткнул в ягодицу. – Угодила, паршивка, когда я привстал на стременах. Хотел подать команду, да не смог: огнём так и обожгло задницу. А вот эта, на ляжке, отметина от ятагана[6]6
  Ятаган – кривой меч у народов Ближнего и Среднего Востока.


[Закрыть]. И на щеке тоже от него.

   – Сколько ж у тебя ран, дедуля? – спросил Андриан.

   – А я уж и не помню. Сбился со счета. Кажись, восемнадцать, не то двадцать. Вишь, как разрисован.

На его теле не было живого места.

О его храбрости ходили легенды, и, может, потому меле ним и Платовым наблюдалось скрытое соперничество: один другого недолюбливал.

Прослышав о лихом казаке, императрица Екатерина пожелала видеть его. Наверно, она ожидала узреть великана, наподобие своего любезного Григория Потёмкина, и не смогла скрыть удивления, когда в кабинет вошёл ничем не примечательный, разве только хромотой, худощавый жилистый казак.

   – Ты и есть Денисов?

   – Точно так, ваше величество. Он самый.

   – Как же тебе удаётся побеждать столь сильных врагов?

   – Смелостью, любезная матушка. Без неё не то что в крепостную, но и в обычную дверь не втолкнёшься.

   – Да к тому ж ещё и не генерал...

   – Не смею возразить. Без генеральских эполет воевать тяжко.

И стал он генералом.

Рассказывая историю своих дел, дед не обходил вниманием турецкого пашу Черкеса, с которым пришлось ему встретиться у Дуная.

   – Понимаешь, он брал силой своей, огромадный такой, что копна в седле, но и храбрости ему не занимать было, да к тому ж лютый. Ейные турки как услышат Черкеса-пашу, так в трепет приходят, дрожат, будто лист осиновый. А тот самый паша как услышит «Денис-паша» – так меня турки прозвали, – зубами заскрежещет, совсем чёрным становится. А из-за чего? Да всё из-за того, что бил я его, хитростью одолевал. Помню, однажды усадил я в скрытую лощину два полка, разъяснил командирам, что и как надлежит делать, а сам повёл полусотню к крепости, где Черкес-паша засел. Подскакали к крепости, лихо джигитуем на виду у янычар, казаки кричат обидное, растравливают их. Словом, делают всё так, как я научивал. Турки в нас из ружей палят, да что толку? Даже ядра из пушек метали. А мы-то в рассыпном строю, и ядра не страшны. И вот вдруг сразу из двух крепостных ворот вылетает турецкая конница, и ведёт её сам Черкес-паша. «Ага, голубчик, – думаю, – ты-то мне и нужен!» Несутся турки за нами, надеются схватить, совсем азарт их одолел. «Алла! Алла!» – кричат. А мы прямиком к лощине, за нами и турки. И попали они в мышеловку. Как капусту тогда их рубили. Вырвались немногие, и Черкес-паша в их числе. Вот с той поры и стал я ему врагом, прозвал Денис-пашой.

   – Ну а потом что было, дедунь? – теребил вояку Андриан.

   – Сейчас расскажу, дай только табачку вдохнуть.

Дед доставал из кармана табакерку, заталкивал в ноздрю понюшку и, испытывая удовольствие, чихал. Вытирал платком слёзы и продолжал рассказ:

   – А однажды я с ним встретился, с этим Черкесом-пашой. Я с полком, и он тоже с такой примерно силой. «Эй, Денис-паша, давай один на один сразимся!» – кричит турок, конечно, толмач мне переводит. «Ах, думаю, чего ж не сразиться! Шашка востра, конь резвый». Говорю казакам, чтоб отъехали подалее, но глаз с меня не спускали: в случае, если турки подлость какую учинят, чтоб мигом подоспели. Отъехали и турки. Остались мы вдвоём, в сотне, а может, чуток и поболее саженях друг от друга. Прокричал он что-то страшное и на меня! Сабля в руке сверкает. А я тоже вырвал саблю – и к нему. Знаю, силой его не одолеть, нужно брать вёрткостью да хитростью. Рубанул он раз, я увернулся, а после полоснул и я, но не по нему, а по поводьям. Уж такого паша никак не ожидал. Вроде бы сам на коне, а в деле – чурка. Конь-то без управления, с ним никак не совладать! От неожиданности турок чуть с седла не брякнулся, да вовремя схватился за шею коня. И тикать! Я – за ним. Он мчится, схватился одной рукой за гриву, а второй бьёт конька саблюкой плашмя, чтоб скорей нёсся. Да ту саблю и выпустил из рук. С умыслом или как, не знаю. Только остался он безоружный. Ну а безоружного, известное дело, не бьют... Так и умчался он.

   – А сабля? – спросил Раевский.

   – Сабля досталась мне. Хорошая такая, закалки отменной. Я потом казака ею одарил. Лихой был казак, в одном деле отличился. Пусть врага бьёт его же оружием...

Летом последовал приказ: совершить экспедицию под Хаджибей во главе с генералом Палёном. Экспедиция была непродолжительной. Всполошив неприятеля, казачьи полки так же стремительно скрылись в бескрайней степи, отходя по приказу к Очакову.

Наступила ненастная осень с острой стужей, метелями и обильным снегопадом. Снег был столь глубоким, что на дорогах выросли сугробы и они стали непроходимы.

Боевые действия прекратились, войска рыли землянки, заготавливали топливо, используя камыш. Из-за отсутствия фуража начался падеж коней.

А в начале декабря от корпусного начальника поступило повеление направить большую партию казаков к Бендерам для захвата пленного. Командиром назначался Андриан Денисов. Он должен был отобрать в команду две сотни подготовленных казаков и командиров.

   – Полагаю, что вы достойны быть в этой команде, – сказал он поручику Николаю Раевскому.

   – Почту за честь оправдать доверие, – ответил тот.

На выполнение задания отряд выступил ночью. Стояла суровая непогода. Всадники не ехали, а брели, утопая в снегу. Чтобы согреться от пронизывающего холодного ветра, шли пешком, ведя лошадей под уздцы.

На рассвете они вышли к селению, где расположилось турецкое подразделение. Произведя накоротке разведку, выработали план нападения.

   – С Богом! – заключил Андриан Денисов. – В атаку, марш-марш!

Нападение было внезапным, согласованным. Пленного, или, как его называли, языка, захватили без шума, затолкали в рот кляп, накинули на голову мешок, связали руки и ноги.

При возвращении отряд набрёл на принадлежавшее туркам стадо скота в сто голов. Животных погнали в расположение казачьего отряда.

Корпусной начальник удостоил отважных казаков посещением. Провёл разбор их действий, отметил боевую выучку. Особую похвалу высказал поручику Раевскому.

В феврале 1789 года Николая в чине премьер-майора перевели в армию, в Нижегородский драгунский полк.

Полк имел старейшую историю. Он был сформирован в 1701 году в Новгороде из рейтар, копейщиков, гусар и служилых людей сотенной и полковой службы: Вятской, Деревенской, Шелонской и Обонежской пятин, Бежецкого Верха, Твери и Старицы.

Вначале полком командовал полковник Андрей Иванович Марелий де ла Карьера, затем Любим Бодевний, Иуда Болтин, Шишков, Шаденберг. С 1706 года полк стал именоваться Нижегородским драгунским полком.

В составе полка Николай Раевский принимал участие в схватках против турок в Молдавии и Валахии, отличился при взятии Аккермана.

Расположенный на правом берегу Днепровского лимана, в восемнадцати вёрстах от Чёрного моря, «Белый город» с надёжной крепостью занимал важное военное положение.

Отряду Платова было приказано выбить из города турок и закрепить его за Екатеринославской армией. Казачий генерал провёл операцию блестяще. 30 сентября 1789 года внезапным ударом конные полки лихим ударом выбили неприятеля, открыв армии путь к Измаилу. В этом сражении Николай Раевский был отмечен требовательным атаманом Платовым, и тогда же его произвели в подполковники.

В день рождения внучатого племянника, которому исполнилось всего девятнадцать лет, всесильный князь Григорий Александрович Потёмкин назначил его командиром казачьего полка Булавы Великого Гетмана.

Это было почётное наименование особого казачьего полка при командующем Екатеринославским войском. Назначение не обрадовало молодого командира полка, тем более что главные силы войска сосредоточивались у крепости Измаил для её решительного штурма.

Измаил

Чтобы овладеть придунайским краем, нужно было завоевать крепость Измаил. Дважды пытались штурмовать её, но оба раза неудачно. Понеся потери, полки Екатеринославской армии ретировались, вызывая у неприятеля уверенность в своей непобедимости.

Для руководства решающим штурмом Потёмкин вызвал Суворова. Поручив ему командование войсками, приказал взять крепость.

Узнав о предстоящем большом деле, Раевский попросил светлейшего направить его в Нижегородский драгунский полк, чтобы принять участие в штурме.

Услышав просьбу, Потёмкин нахмурился, прострелил офицера острым взглядом единственного глаза.

   – Молвишь необдуманное, подполковник. Тебе поручили полк, который имеет свои задачи. Потребуется его участие в штурме – пошлют, не спросясь твоего желания. Запомни, офицер есть государственный человек, он служит государству, его интересам и не может просить, что пожелает. Крепко запомни, что я сказал. Иди! – И Потёмкин указал рукой на дверь.

А через неделю после победного штурма светлейший вызвал Раевского в кабинет. Довольный громким успехом своих войск, он кивнул на лежавшую перед ним, затянутую в коленкор папку:

   – Возьми сие и узнай, как происходил штурм турецкой крепости, на который ты зело рвался.

Николай осторожно раскрыл папку, в которой были сшитые листы мелованной бумаги. На переднем листе аккуратным каллиграфическим почерком было выведено: «1790 г. декабря 21. Рапорт А.В. Суворова Г.А. Потёмкину о взятии крепости Измаил с подробным изложением хода штурма».

Далее следовал многостраничный текст:

«Предварительно донёс я Вашей светлости, что крепость Измаильская храбростию порученного мне войска взята! Приступ был мужествен, неприятель многочислен, крепость к обороне способна, отпор был сильный, и отчаянная оборона обратилась на гибель в совершенное сокрушение неприятеля.

Здесь подношу Вашей светлости о всех обстоятельствах сей знаменитой победы донесение, взяв с самого вступления начальства моего над войсками, от Вашей светлости мне порученными».

Дальше Суворов излагал события, произошедшие с начала его приезда к Измаилу, положение, занимаемое подчинёнными ему войсками, факт отправления 7 декабря письма Потёмкина к измаильскому сераскеру с требованием сдачи крепости. Ответ был отрицательным, и тогда к турецкому командующему был направлен российский офицер, чтобы объявить, что пощады не будет.

Суворов собрал генералитет, чтобы каждый высказал своё мнение. Всё единогласно высказались за штурм крепости. Суворов объявил диспозицию.

Штурм Измаила был изложен весьма подробно. Николай с интересом читал те места, где упоминались знакомые ему лица. Так, был назван начальник правого крыла штурмующих войск генерал-поручик и кавалер Потёмкин. Это был племянник светлейшего князя. Тот сам назначил родственника на эту ответственную должность с уверенностью, что он добьётся успеха.

Левым крылом штурмующих командовал генерал-поручик и кавалер Самойлов. Он доводился Раевскому родным дядей. Екатерина Николаевна – мать Николая – была сестрой графа Александра Николаевича Самойлова.

Об их командовании Суворов писал:

«Принося Вашей светлости с одержанием столь знаменитой победы поздравления и благодарность за поручение мне столь знаменитого подвига, почитаю себе прямым долгом засвидетельствовать твёрдость и мужество начальников и беспредельное усердие и храбрость всех чинов и ходатайствовать Вашего благоволения в покровительстве и воздаянии сотрудникам и товарищам моим господам генерал-поручикам и кавалерам Потёмкину и Самойлову...»

Отмечались также генералы Дерибас, Голенищев-Кутузов, Безбородко, казачьи начальники Орлов и Платов, полковник Гудович.

Нашлось место и для похвалы её императорского величества флигель-адъютанту Валериану Зубову. Его брат в то время был фаворитом Екатерины.

О Валериане Зубове в рапорте говорилось: «Храбрый полковник, невзирая на безмерную крутизну вала, на жарчайший огонь неприятеля и его упорство, мужественно атаковал и, дав пример твёрдости другим, взлез на вал, опрокинул неприятеля на штыках и овладел позицией».

В строчках рапорта Раевский уловил чужую угодливость и не ошибся.

Направляя на Украину, к Потёмкину, своего любимца «резвушу Валериана», Екатерина сопроводила его письмом. В нём она писала:

«Флигель-адъютанта моего Валериана Александровича Зубова прошу жаловать и любить, как молодого человека, наполненного охотой к службе и доброй волею... Он же едет к тебе с тем, чтобы действительно служить и быть употреблённым, куда изволишь; с таковой диспозицией, я надеюсь, ты его не оставишь праздно; сии молодые люди в самом лучшем расположении и притом добросердечны и честны, и нельзя их не любить и за них не интересоваться. Я надеюсь, что мне в слово не выдашь».

Григорий Потёмкин не посмел ослушаться Екатерину-императрицу и принял под своё крыло юного баловня судьбы, который взял разбег для высокого взлёта. За подвиги в штурме Измаила он был удостоен ордена Святого Георгия 4-й степени.

Был отмечен в рапорте и Нижегородский драгунский полк, которым недавно командовал Николай Раевский.

С сожалением он думал о том, что не смог принять участие в знаменитом штурме Измаильской крепости.