Текст книги "Слезы Турана"

Автор книги: Анатолий Шалашов

Соавторы: Рахим Эсенов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

И МЕРТВЫЕ СРАЖАЛИСЬ, КАК ЖИВЫЕ

На берегу у самой воды развели два больших костра, воткнули в землю факелы, а в сторонке раскинули пышные бухарские ковры. Гости зашумели, переговариваясь и удобно устраиваясь возле костров.

Два плечистых пальвана разминались, размахивая руками и приседая. Огромные, сильные и медлительные с виду, в коротких штанах, туго затянутых белыми поясами, они все так же для разминки начали перебрасывать из рук в руки деревянные сучковатые чурбаки. Но вот борцы вышли на ковер. Долго ходили один около другого, пытая противника рывками, наклонами и другими подвохами, стараясь поудобнее обхватить соперника, столкнуть с ковра. Но сразу же было видно, что по силе пальваны равны. Зная зрителей, азартных болельщиков, они то и дело напрягали мышцы на спине, и на ногах и груди, стараясь вызвать похвалу и восхищение. Это была умелая игра мастеров своего дела.

Санджар, окруженный телохранителями, долго выбирал: на кого же вернее поставить?.. И когда длинные, жилистые руки хорезмийца тугим узлом захлестнулись на спине араба, султан поставил на него.

Но руки хорезмийца скользнули по мокрой спине соперника и разомкнулись. Араб рванулся и удачным рывком бедра отбросил противника на край ковра. И не успело пламя факела дрогнуть, как араб подсек левой ногой хорезмийца и приподнял его над землей…

Визири, ханы и беки взревели. Они кричали, давали советы, били кулаками о землю. Горячась, выхватывали из ножен оружие, размахивали им в воздухе. Ханские телохранители зорко следили за одержимыми.

Рябое лицо повелителя замерло в предельном напряжении. Руки судорожно сдавили чётки. Санджар жег своими глазами хорезмийца, на которого он поставил судьбу нового похода. Но хорезмиец задыхался, стиснутый в железных объятиях борцэ.

Могучие волосатые руки араба, как два питона, сдавливали его сильнее. Задыхающийся хорезмиец уже коснулся коленом ковра, но араб, оскалив зубы, еще туже смыкал смертельный узел Хорезмиец из последних сил рванул шею, но араб держал его, как в тисках. Тогда Санджар привстал на колени, как бы стараясь помочь хорезмийцу. Он знал этот прием в борьбе: лишь титаническая сила могла помочь северянину вырваться из объятий араба. Но попавший в беду борец на глазах слабел. Скрученные, как жгуты сушеной дыни, мышцы на лопатках неудачника обмякли, глаза тускнели, ноги вздрагивали. Еще миг и бедняга коснется телом ковра. Санджар, как перед схваткой, стал заворачивать рукава халата. Каймаз стараясь предугадать желание султана, освободил меч из ножен.

– Ай-я! – вдруг закричал массажист хорезмийца с такой силой, что прилившая к лицу кровь, казалось, разорвет белки глаз.

Не все знали этот прием. Но Санджар помнил его. Так делали пленные кара-китайцы, стараясь резким, пронзительным криком хоть на минуту парализовать охрану,

У араба на мгновенье дрогнули руки, но голова хорезмийца тут же высвободилась из цепких объятий! Хорезмиец глубоко вздохнул и, разрывая кожу на волосатом теле соперника, с силой бросил араба на ковер.

– Йэ-э! – взревели гости. Залились флейты, гулко ударили барабаны, приветствуя победителя.

Санджар устало откинулся на шелковую подушку.

– Подойди, мой верный раб, – позвал он победителя Пальван устало подполз, целуя ковер у ног.

– Предрасположением звезд было начертано этой победой утвердить наши величайшие замыслы. Дайте ему халат. Пусть звезда наших будущих побед пирует с нами. Он уже подсказал, каким будет новый поход. Кто был твоим учителем, достойный пальван?

– Видит аллах, что всем правилам и умением владеть телом на ковре я обязан мудрому и достойному мастеру, толкователю слов Анвару.

– Пусть этот астролог, сумевший через тебя предсказать будущее наших доблестных побед, займет свое место в главном отряде моих войск. Он будет вместо того джигита, которого выгнали из моей охраны после охоты на диких лошадей.

Сильное тело пальвана окаменело. Быстрым движением султан выхватил меч из рук Каймаза. Острая сталь описала дугу… На ковер упала окровавленная голова пальвана. Придворные замерли.

– А теперь ты подойди ко мне, – кивнул он массажи сту, так удачно схитрившему.

– Набейте ему… умный рот золотом. Он истинный победитель в этой схватке. – Про себя же султан подумал: «Значит, не сила, а ловкость и хитрость должны руководить моим войском в этом походе». Взглянув на безголового пальвана, он сказал – А этого глупца, уберите. Как он посмел присвоить чужие заслуги? – Султан легко поднялся, подошел к берегу реки и заговорил, низко опуская бритую голову: – Вижу новые города, вижу как боевые слоны позолоченными бивнями топчут моих врагов. Я пройду еще раз по земле, как славный Искандер-двурогий и сумею затмить своими победами все походы правоверных в Индию и Византию. Я заставлю вздрогнуть многие государства, – продолжал Санджар. – Мои скороходы направятся во все города Хорасана, возвещая о новых победах!.. Пойте, боевые трубы, звените удилами, кони!

И как дальнее эхо за плечами Султана раздался голос Каймаза:

 
Построились войска, гром барабанов
тогда раздался из обоих станов.
Не барабаны грянули, а дивы, —
к возмездию послышались призывы.
Заговорили трубы боевые,
чтоб мертвые сражались, как живые.
Мир из-за пыли и стальных мечей,
стал ярким дымом и огнем печей!..
 

Гости ожили. Зашумели шелковые и парчовые халаты, зазвенело оружие. Визирь, ревниво следивший за новым фаворитом, громко крикнул:

– Слава нашему султану!

– Слава! – как эхо отдалось с ковров.

– Слава!

Стараясь раньше визиря овладеть вниманием повелителя, Каймаз, кланяясь, отбежал от костра и вскочил в седло. Опережая остальных, окруженный легким отрядом телохранителей, он скрылся во тьме, умчавшись по дороге в Мерв.

Так начался новый поход.

* * *

Добравшись до своего шатра, Санджар повалился на подушки. Ныла грудь, болели ноги. Приказав натереть себя благовоньями, Султан послал начальника стражи за Аджап. Огладил свое тело, потянулся. В блаженном ожидании потушил большой светильник, оставив два маленьких у входа.

…Зейнаб порывисто отбросила полог и зябко поежилась, кутаясь в покрывало. Санджар порывисто поднялся ей навстречу. Обнял. Рука скользнула по плечу, коснулась груди…

И вдруг рябое лицо султана напряглось, глаза зажглись черным огнем. Санджар сорвал с плеч женщины халат и набросил на правую руку, сжимавшую кинжал.

– Зейнаб! – застонал султан. – Моя Зейнаб! Ты жива… Зейнаб!

Рука с ножом дрогнула и кормилица молча опустилась на подушку.

– Зейнаб! Красавица Зейнаб! Дай я посмотрю на твое лицо. Ты пришла. Зейнаб! Сколько улетело лет? Вах, как бегут годы. Поблекло лицо, мягкими стали руки. И даже

собственное желание стало выпадать из рук, – глядя на нож, добавил Санджар.

Дрогнувший голос ответил:

– Ты взял у нас всё. Ты не человек, ты – дьявол!

– Нет, я человек, только еще и султан! Моя Зейнаб, молодость моя, – султан стал шарить по ларцам, бросая к ногам женщины драгоценности. – Возьми, укрась себя. Нарядись!..

– Поздно…

– Знаю, Укрась! – Санджар стал сам надевать на женщину драгоценности.

– Поздно…

– Не говори. Подожди. Возьми золото и камни. Это всё твое, Зейнаб! Молодость моя… О, как ты прекрасна! Если бы ты могла забыть прошлое, Зейнаб. Ты знать должна, как я одинок. Одиночество сжигает мое сердце.

– Какое же у вас одиночество? Отряды воинов окружают владыку мира.

– Голодранцы, жаждующие наживы! А я одинок. Нет прежних друзей. Холодно! Сиротливо одинокому сердцу во дворце великого Мерва.

– Смеяться вздумал?

– Молчи, моя Зейнаб! Сама судьба подарила мне минуту радости. Подойди ко мне. Ах, если бы ты могла забыть обиду! Собраться бы всем вместе: ювелир Айтак, Абу-Муслим, ты – первая звезда неба… Пустить бы коня судьбы по тропе удач!

– Чтобы атабек Кумач подпустил змею клеветы? Э, солью рану не успокоить. Убийство ювелира Айтака и Муслима дело рук горбуна. Но час мести близок и карающая рука уже занесла свой меч над его головой!

– Нет, Зейнаб, Воин Ягмур не исполнит своего замысла. Он погибнет на стене Самарканда… во время боя. Слуги хозяина караван-сарая уже обмакнули наконечники стрел в горшки с ядовитым отваром.

– Почему же ты медлишь?

– Через него хотим узнать про других участников… О тебе я уже знал, но не хотел тревожить.

– Нет, – взмолилась Зейнаб. – Ты не допустишь этого!.. Умоляю. Во имя нашей молодости, пощади юношу, преданного тебе душой и телом!..

– Лепестки твоих губ стали источать яд. Говоришь, что он предан?.. Нет, я видел руку, рванувшуюся к мечу.

Мне хотелось лишь проверить донос. Приказав поэтессе придти в шатер, я натолкнулся на отравленную измену. О, горек будет их час! Ягмур связан с заговорщиком Чепни!

– Они преданы тебе. Именем названных здесь, пощади! Часто твоей рукой руководит тень других. Бойся Кумача и горбуна!..

– Истории нужны сильные, – как бы проверяя какое-то свое внутреннее решение, ответил султан. – Кто помнит горшечника, обжигавшего глину во времена Искандера-двурогого?

– О, нет! – всколыхнулась Зейнаб. – Величие не твой удел. Нет, повелитель, ты такой же, как и все! Смотри, – и Зейнаб распахнула на груди халат. И вдруг на белой узкой ладони заблестела бронзовая тарелочка. – Только ничтожный мог оскорбить так женщину. Будь же ты проклят, убийца! Пусть одиночество гложет твое сердце! Тени убитых и замученных толпами стоят по ночам у твоего изголовья! Пусть из твоих глаз капают кровавые слезы…

– Замолчи, прокаженная! Я знал, что никогда кровь рабыни не заглохнет в тебе. Власть дается только сильному. И если бы я не уничтожил своих соперников, то они уничтожили бы меня.

– Будь ты трижды проклят!

– Эй, кто там есть? Ко мне!..

Вбежали нукеры, вернувшийся из поездки Каймаз. Они заломили женщине руки.

– Заверните ее в ковер… и в воду!

Зейнаб забилась, рыдая. Каймаз хотел снять драгоценности, но Санджар предупредил.

– Не трогать. Она заслужила награды…

КОНИ ГРЫЗУТ УДИЛА

Всякого, кто не склонит головы, настигни, разори и сделай позорным и послушным!..

Из восточной сказки.

Волны буйного Джейхуна били в крутой берег, разгоняя почерневшие водоросли, гнилые кусты камыша, ветки тала. Хорасанские сотни одна за другой подъезжали к реке на высоких, тонконогих нисайских и широкогрудых арабских жеребцах. Кони тянулись мордами к воде, но всадники натягивали удила, давая остыть разгоряченным скакунам. Пустынный берег огласился криками воинов, ржаньем коней, звоном оружия…

Из-за барханов показалась новая полусотня. Над головами всадников развевалось тяжелое шелковое знамя – знамя султана султанов. На аргамаке, у которого на лбу горела яркая звездочка, сидел Ягмур. Шкура барса, выделанная мервским скорняком, красиво облегала его ладную фигуру. На юноше был шлем с тремя гусиными перьями; шею и нижнюю часть лица защищала железная накидка из мелких колец; на широкой груди, затянутой кольчугой, красивыми, ровными рядами блестели стальные пластины. Руки были защищены надлокотниками, пристегнутыми сыромятными ремнями. Слева висел длинный меч. У пояса – односторонний нож с ручкой из козлиного рога – подарок славной Аджап. Притороченный к седлу, играл солнечными лучами щит, около которого висел колчан, наполненный длинными, тяжелыми стрелами. Тут же – лук. В правой руке Ягмур сжимал длинное копье, украшенное пучком конских волос. Высокий, крепкий конь со звездочкой нетерпеливо грыз удила, требуя ослабить повод. Ягмур огладил его по шее, тоже закованной в широкие вороненые пластины. Личная стража султана была вооружена с таким расчетом, чтобы можно было биться в конном и пешем строю. Выбрав возвышенность над рекой, полусотня установила султанский шатер, далеко вырубая заросли камыша и черкеза.

Вскоре показался сам султан в сопровождении Кумача, главного визиря и Каймаза. Впереди скакали два нукера на белых арабских жеребцах. Рассыпавшись по степи, шла сотня заградительного отряда. А позади султана скакали еще пять сотен отборных воинов, в полной боевой готовности.

Санджар сжимал повод рослого бактрийского жеребца, на голове султана была легкая чалма. Красный халат с полурукавами украшен золотым шитьем. Султан легко спрыгнул с седла, вошел в шатер и, глубоко задумавшись, опустился на ковёр.

После полуденной молитвы войско двинулось дальше, переправляясь через реку. Переправа затягивалась: не хватало бычьих бурдюков, плотов, камыша. Многие воины, привязав вооружение к седлам, пускались вплавь, ухватившись за хвосты коней. Часто из-за вязанок камыша вспыхивали мелкие стычки, и сотники разгоняли спорящих плетьми. Неожиданно из-за поворота реки показалась лодка. На корме стоял старик в высокой папахе, длинным шестом направляя лодку по течению. Десятка два воинов направились к нему. Но кормчий бесстрашно стал отгонять их. А когда сотник опоясал его плетью, старик схватился за топор.

– Будьте вы прокляты! – кричал старик. – Или вам мало того, что два моих сына-огуза, погибли, завоевывая славу вашему султану!.. Теперь вы хотите меня лишить последнего добра. Эй, люди, что вы делаете! – взмолился старик, видя, как воины, сбросив зерно в воду, пытались втащить коня сотника в лодку.

– Если твой язык обронит еще хотя бы каплю яда в сторону нашего владыки, я прикажу вырвать твое жало с корнем, – пригрозил сотник, отплывая к середине стремнины.

Аму-Дарья все больше и больше горбила своё бешеное тело. Налетел ветерок, вздыбил грязные волны, накрыл пловцов с головой рваной пеной. Застонали и метнулись чайки. Стая черного воронья кружила над берегами. А вол-ны все крепчали, ударяя в бока, обдавая брызгами оскаленные морды уставших и намокших лошадей. Но многие из воинов уже перебрались на противоположный берег, вскакивали на коней, гоняя их по глинистому берегу, чтобы не застоялись.

Начиналось общее построение. Собирались десятки, выстраивались сотни. И тысяцкие взмахивали плетьми, наводя порядок в шумном строю.

От султана пришел приказ ставить шатры, рыть ямы для казанов. Над войском заклубились тучи комаров. Далеко разносился запах конского пота. Со всех сторон к лагерю потянулись хлопотливые жуки-скарабеи.

Об этом доложили Санджару.

– В древнем Египте в мумии фараонов вместо сердца вкладывали, как святыню, золотых скарабеев. Они должны были принести счастье, – ответил султан главному визирю. – Много ли погибло людей при переправе?

– В тысячах не досчитывается по три человека.

– Небо противоречит само себе! Оно посылает на счастье скарабеев, и само же сокращает войско. Правда, в Иране и далекой Сирии мы с такими же потерями делали огромные переходы и всегда выигрывала сражения…

– Слава аллаху, победы всегда сопутствовали нашему султану. И, как всегда, хранитель царской библиотеки запишет в книгу походов новую победу, – отозвался эмир Кумач. – Чернь Самарканда мы раздавим, как поганую вошь на гребешке.

Санджар вскинул брови и подал Каймазу туго скрученный фирман. Юноша прочел написанное и передал бумагу визирю, растерянно оглядываясь на Кумача. И в ту же минуту эмир Балха, отпив из кубка, указал взглядом на визиря, давая этим понять, что надо готовиться к схватке с опытным бойцом дворцовых споров…

Визирь, пробежав глазами ровные строчки фирмана, замер от неожиданности и оглянулся на Санджара.

– Эй, стража! – крикнул султан. – Пусть гонцы соберут всех приближенных в мой шатер.

ТЯЖЕЛА РУКА ГРОЗНОГО МЕРВА

Великие сельджукиды происходили из огузов, которые рассеялись когда-то в низовьях Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи. После длительных боев с соседями кочевники утвердились в Мерве и большей части Средней Азии. Закрепляя свое положение, степные рыцари приняли ислам и тем самым стали под руку Мекки. Во многих боях и сражениях они заимствовали у мусульман военное искусство, переняли у персов культуру. Учились сельджукиды управлять обширным государством, которое сосредоточилось в XII веке под властью кочевников. Эта подвластная территория была населена разными народами и различными настроениями, которые надо было уметь подчинить единому желанию: в Византийском климате еще царствовал дух могучего Рима, а в Табористане мечтали о мести за родственников-газне-видов, только что уничтоженных сельджукидами.

Ко времени правления третьего великого сельджукида – султана Санджара в государстве был накоплен уже большой опыт для управления таким государством, которое расстилалось от волн Дуная до гор Индии. И постепенно воинственные представители кочевников стали оседать среди роскоши, подражая персидским царям, все больше пренебрегая обычаями степи. Окруженная пышными убранствами, огромным количеством слуг и юных наложниц знать тяготилась военными походами, отдавая предпочтение аирам, а не воинскому искусству, как это было при деде султана Санджара – Тогрул-беке.

И давно уже победу одерживал не меч на поле брани, а хитрецы на султанских коврах, умевшие направлять реку судьбы в нужное для них русло. Казнокрады и интриганы умели влиять на ход событий, пристально следя, чтобы чужой кетмень не повлиял на настроение султана.

Как огромные чудовища, опутали дворец в Мерве два разных желания: хвост одного шевелился в Тайных комнатах персидской знати, а второе чудище было тюркского происхождения. Два бурных потока зародились еще во времена воинственного Тогрул-бека, а потом достались в наследство Мелик-шаху; и так разыгрались, что втянули в черную игру шахиню, которая сыграла свою роль в гибели мужа…

Встретились два огненных потока и у трона Санджара.

* * *

…Визири, эмиры, ханы и беки рассаживались в шатре по давно заведенному обычаю: с учетом должности, звания и рода.

Султан тем временем находился в соседнем шатре, в кругу самых близких. Но даже среди них он ничего не говорил о столь неожиданном совете. Санджар знал, что стоит ему проговориться о своем новом решении, и два потока, встретившись, мгновенно выбросят огненные искры.

В палату вошел векиль и известил, что высокий совет собран.

Важно, спокойно, не выдавая ничем своего волнения, Санджар сел на возвышение, застеленное коврами, сразу же став на голову выше окружающих. Подумав, он приказал визирю читать послание Арслан-хана – правителя Самарканда, которое так испортило ему настроение. Упершись рукой в пояс, Санджар внимательно изучал приближенных. Визирь встал, поклонился ему и начал громко читать фирман:

«Его величеству султану султанов от верного и преклоняющегося Арслан-хана. Зная высочайшую милость вашу по отношению ко мне и желание встретиться и увидеться со мной, так как никто из приближенных державы, помощников и опор религии и государства не находится в таком положении и месте перед вами, как я; зная про то доверие, которое султан султанов имеет к чистоте и правдивости моих взглядов и моей хорошей распорядительности, что не является тайной и не нуждается в объяснениях, – сообщаю вам, что с помощью аллаха и моих слуг, которые выслушивают все известия и вникают в мои приказания, имея похвальные манеры, сообщаю, что в городе наступила снова тишина и покой»…

Выслушав известия своих слуг и родных о мирном положении в Самарканде, водворившемся благодаря в'оле аллаха, теперь же, соблюдая тонкости благоразумия и рассудительности, мы посылаем известие и совет, чтобы нам снова доверить власть.

Самарканд ждёт вас и готовится с почетом встретить султана султанов при счастливом сочетании звёзд…»

В шатре оживились и заговорили; Санджар еще пристальнее глядел на ханов и беков. Воины, одетые в доспехи, кому были свойственны привычки грубые, высказывались громко, потрясая оружием. Но не к ним прислушивался Санджар, зная, что сильные руки и острые мечи нужны лишь на поле битвы. Властная рука призвала к спокойствию.

– Волею аллаха нам подсказано справедливейшее решение. Но нам хотелось бы узнать, что думают мои приближенные!.. Ибо сказано наместником аллаха на земле, что расширение границ учения пророка – дело всех правоверных.

Главный визирь понял это как знак к началу разговора. Но не улавливая истинного намерения султана, ответил ему уклончиво:

– Шкура носорога подобна дереву, и это известно всем, кто хоть раз был в Хиндустане. Но если натянуть тетиву до правого уха, то стрела пробьет его шкуру на шахский гез (Гез – мера измерения).

Говорившего перебил эмир Кумач:

– Визирь ал Фадл, – да продлит аллах ваше пребывание на земле, – говорит: умный не забывает, что шакал становится опасным, если его шкуру оцарапать стрелой!

Визирь тут же воспользовался опрометчивостью своего противника:

– Да окаменеет рука в бою у того, кто войско великого Турана считает способным справиться лишь с дикобразом, разжиревшим на заброшенной бахче. Разве мы не помним своих побед в Аравии и Византии?

Но и атабек Кумач был хитроумным и опытным бойцом в словесных поединках. Он медленно поднялся, расправляя полы халата и этим выигрывая время.

– Я хочу сказать, что силь, рванувшийся с гор, можно остановить, но это не под силу слабому, носящему имя Самарканд! Султан султанов, повелитель вселенной двух слов не говорит. Войско уже на том берегу Джейхуна, а это, как мне кажется, один из главных признаков уже принятого решения. Мы не ради благосклонного расположения звезд над Самаркандом потеряли при переправе по три воина на каждую тысячу. Армия ждет добычи. И она ее получит!

– Повелитель вселенной ждет мудрого решения, – добавил визирь, закрепляя победу в первом поединке. – Немного нужно ума, чтобы совершить поступок безумца. Не алчность жадных должна быть советом высших, а государственная мудрость, способствующая расширению границ великих сельджукидов.

– Но разве не мудрый Низам аль-Мулк учил, что лучше отягощать походные хурджуны воинов золотом и добычей врагов, чем брать его у ремесленников и землепашцев Хорасана.

Визирь знал, что тяжелое положение хорасанцев беспокоит эмира Кумача, но ему и самому хотелось погреть руки у Самарканда. Главный визирь, только что построил новые лавки медников в этом городе, на доходы от которых хотел купить роскошный замок у берегов седого Каспия.

– Истина, указанная атабеком Мелик-шаха, свята, как любая сура корана. Но я предлагаю снять с барана не шкуру, а лишь состричь с него шерсть, которая на следующий год отрастет еще гуще. Надо не разорять походом Самарканд, а взять с него большой выкуп. О, величайший! – склоняясь, обратился визирь к султану. – Даже барсы в горах берут добычу лишь для утоления голода, оставляя остальных архаров тучнеть до другой охоты. Одни лишь презренные волки рвут добычу, обезумев от крови и жадности В послании Арслан-хана есть истоки святой мудрости.

– Кому дано право считать воинов султана султанов волками, обезумевшими от крови и жадности? – перебил его эмир Кумач. – Не слушай его, о, могучий властелин! Устами визиря гласит сама трусость. Кто может поучать солнцеподобного?! Презрение трусам! – воскликнул Кумач, падая перед султаном на колени.

Санджар милостливо коснулся рукой его головы.

– Боевые знамена гордо развернуты, мечи храбро обнажены! – продолжал Кумач. – Не дай же, мудрый султан, ломать крылья новых боевых побед. Разве твои львы не достойны громких почестей! Что скажут в Мекке, в Дели? Что подумают в Византии? Нет, меч великих сельджуки-дов не затупился! Не приказывай же, о величайший, свертывать и позорить боевое знамя, славы и побед!

Санджар мрачно смотрел через приподнятый полог шатра на Джейхун. Он видел, как отряд всадников накинулся на старика у лодки. Видел, как блеснул на солнце топор.

«О, всесильное небо, – подумал он про себя, – ты одно вершишь судьбы… В твоих руках удел каждого. Сердце твоего раба разрывается в поисках мудрого решения. Но чувство злобы не дает мне покоя. И сладкие слова о разорении Самарканда отягощают руку, желающую отменить поход. Вознагради же меня, святое небо, правильным решением!

Санджар понимал, что землепашцы давно бы размозжили головы, закованные в шлемы. Давно бы взялись за серпы, зная, как дорого обходится содержание огромной армии. Эмир Кумач был прав – аль-Мулк учил содержать войско за счет набегов и походов, но прав и визирь: разграбив Самарканд, мы сдерем шкуру с барана. Санджар прикрыл глаза рукою. Новая мысль не давала покоя.

«Бросив войско на Самарканд, я раздавлю каракурта, который готов темной ночью забраться на мое одеяло и ужалить». Султан побледнел от этой мысли.

– Величайший! – заламывая руки, продолжал визирь, – Мелик шах – сеятель наук и ремесла, создатель академии и покровитель художеств завещал обходиться с подданными так, чтобы они воспевали своего покровителя. – Но тут же визирь понял по движению губ султана, что тот принял уже какое-то решение, и замолчал.

Понял это и эмир Кумач Он заговорил с надеждой на внимание султана:

– Боевые орлы чистят клювы. Они лишат крови и сил твоего врага. Прикажи нам, всемогущий, и славные тысячи своими мечами напишут новую страницу в книге твоей славы. Прикажи, умрем с честью за тебя!

Санджар вышел из шатра. Телохранители скатывали ковры, разбирали шатры Стража седлала лошадей, укладывая утварь на плоты.

В ложбинке воин, украшенный шкурой барса, ловко свежевал тушу барана, подведенную за ноги к седлу верблюда. Султан, засучив рукава, взял у Ягмура нож и, завязав кожу на шее барана, вставил под нее камышинку. Натужившись, начал с силой дуть. Визирь ал Фадл подошел с серебряным тазом, наполненным водой.

– Величайший!..

– Правильно ли я понял твои желания, наш единственный, – перебил его амир Кумач, показывая на тушу, – барана надо обдирать!..

На побледневшем лице главного визиря было написано одно желание – своего противника победить, и он не уступал коварному сопернику.

– Слава меча грозного Мерва не только в страхе, мой повелитель, – вкрадчиво проговорил визирь. – Тяжела рука грозного Мерва, об этом знают в странах, где восходит солнце, и в странах, где оно садится. Но вспомни единожды сказавшего: бойся того, кто тебя боится!.. Народ Хорезма был всегда опорой твого трона. Но крепка ли будет опора, питающаяся милостыней?

– Ал Фадл! – окликнул визиря эмир Кумач. – Мне стыдно слушать тебя. Трусость затмила твои глаза. О чем ты говоришь? Когда пес жиреет, он плохо слушает хозяина на охоте. Арслан-хан хочет восстановить Пейкенд (Пейкенд – город Средней Азии, игравший важную роль в торговле), он возводит самые крупные стены в крепостях. А крепкий орленок опора охотника, но горе ему, если вовремя не наденет на глаза хищника кожаный колпак. Владыка, голос твоих предков, славных огузов слышу я: «всякого, кто не склонит голову – настигни, разграбь, разори и сделай покорным и послушным!..»

– Но горе ослабевшему, чьи сборщики в дни великих битв уже не смогут собирать с подданных горсть золотых монет, – перебил Кумача визирь.

Санджар молчал, продолжая надувать через камышинку жирного барана. Постепенно воздух отделял шкуру от мяса.

Ягмур не отрывал глаз от султана, удивляясь его силе, ловкости и знанию своего дела.

– Держи, – приказал султан молодому воину.

Ягмур ловко перехватил камышинку, прикрывая отверстие пальцем. По лицу Санджара струился пот.

– Но Мелик-шах пожаловал титул наместника тюрк-скому рабу Ануш-Тегижу не для того, чтобы в лице Самарканда видеть своего врага, – твердил свое визирь.

Эмир перебил:

– Ты воспеваешь Самарканд, забывая про то, как часто он увозит в хурджунах золото, которое по закону должно доставаться воинам Мерва. Гнев и презрение должны бушевать в тех, кто видит, как злодей подлого происхождения был возвышен, а теперь готовит измену.

– В послании Арслан-хана мы этого не услышали, – сказал, словно подбросив дров в огонь, султан.

– Величайший, это можно прочесть в действиях горожан. Меня удивляют визири. В народе говорят: рука руку моет…

– Ты хочешь сказать: обе руки обмывают мое лицо? – отозвался султан.

Визирь побледнел еще больше. Рука его нащупала кинжал. Сторонники эмира Кумача плотнее сгрудились около предводителя.

– Небо будет судьей, если искренность не руководит мною в эту тяжелую для государства минуту, – ответил визирь. Но и он, и все окружающие поняли, что поединок им проигран. И все-таки ал Фадл решил сопротивляться до конца. – Но разве не Арслан-хан тридцать лет подряд приезжает в Мерв на великое преклонение, щедро пополняя казну государства? Не он ли беззубой черепахой ползает перед троном, не зная, чем отблагодарить судьбу за назначение их рода на должность правителя Самарканда?

– А ты хотел, чтобы я возил подарки в Самарканд, мой славный визирь? – усмехнулся Санджар.

И эта улыбка напомнила визирю улыбку, которой сул-тан наградил борца-победителя в ту ночь на Мургабе. Ошарашенный визирь упал на колени.

– Слава нашему непобедимому! – крикнул эмир Кумач.

– Слава! – дружно выдохнули его соратники.

– Веди нас! – подхватил эмир Кумач. – На Самарканд!

– Веди! – подхватили прислужники, и десятки мечей заискрились над головой.

Санджар молча посмотрел на приближенных. Поднял руку. Воины успокоились, вложив мечи в ножны.

– Славные богатыри! Сегодня, благодаря небу, я узнал мысли и желания ваших отважных сердец.

– Слава тебе, опора ислама! – крикнул эмир Кумач.

– Слава! – подхватил Каймаз.

– Слава! – донеслось с ковров. Султан поднял руки к небу.

– Вижу вашу преданность. А теперь остудите разгоряченные груди соком виноградников Мерва, – султан высоко поднял резную чашу. И снова зазвенели медь и серебро, задымилось на деревянных блюдах мясо, сдобренное травами с гор богатой и далекой Армении.

Дважды выходил визирь из шатра, косясь в сторону Джейхуна. И оба раза видел, что переправа продолжалась. Из-за барханов прибывали и прибывали новые сотни и тысячи с тяжелыми бунчуками, украшенными конскими хвостами.

– Слава аллаху! – загадочно улыбался он. – Поход состоится.

– Мой господин, – предупредил визиря, высунувшийся из шатра горбун, – будьте осторожны. Эмиры, жаждущие наживы, замышляют против вас грязные дела…

– Иди и смотри за ними, не спуская глаз. Доноси обо всем быстро…

– Все это понятно, но рядом с нами воин в барсовой шкуре.

– Знаю. Я пошлю его к переправе.

– В шатре приготовлен панцырь. Прикройте грудь.

– Спасибо, жди меня…

«Ястреб всегда бьет фазанов по одному, – зло подумал визирь, – но он боится нападать на грачей, встречающих его всей стаей. Презренный Кумач – пастух, ты считаешь, что выбил меня из седла, подарив султану этого несчастного с лицом падшей продажной женщины?.. Но мало ведь пока кто знает, что ты задумал против султана. Клянусь, в нужную минуту я обоим объявлю мат. И палач наденет на твои ноги мешки с голодными крысами!.. А ты, презренный тупоумец, не видящий дальше винного бокала ничего, сломаешь шею под клич своих железноголовых. Иди на Самарканд! И если я проиграю сегодня, то твои силы иссякнут завтра. Грызи Самарканд! И помни, что в этой еде – яд… Кумач, любимый Кумач, мечтает о твоем, султан, троне. Да, я спорю, чтобы этим спором вызвать и подогреть поход на Самарканд, по пути к которому мой управляющий уже готовит торговые палатки. Награбленное потечет в мои подвалы. Ты не снял шкуру с барана, что висит на верблюде, но чует мое сердце, ты бросишь ее к ногам своих воинов. Я этого добьюсь, или не быть мне ал Фадлом.»– Визирь страстно поднял руки к небу.