Текст книги "Мир без милосердия"

Автор книги: Анатолий Голубев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 39 страниц)

«Как вши, липнут к нашим бедам. Впиваются в самое больное место и сосут кровь, наслаждаясь нашей агонией. Ненавижу».

Он едва крутил педали. Усталость лежала на плечах недвижным грузом и отключала тормозящие центры мозга, иначе бы он признал неправоту своей злости против парней, делающих порученное дело.

Как-то он пробовал работать для велосипедного журнала, но понял, что журналистика требует слишком много времени. К тому же хозяева команд не согласны, чтобы часть паблисити, которую несет в себе каждый гонщик, доставалась органу печати.

«Боссам все мало. Они гоняют нас по дорогам, заставляя извиваться от боли, подыхать на мокрых камнях. А сами нежатся в теплых ваннах. Да еще вмешиваются в нашу жизнь, поучая и запрещая. Смакуют газетные байки вроде «Роже пользуется допингами», «Роже уже стар». Каких только оскорбительных заголовков я не читал о себе! А моего босса все тешило! Жирная свинья Кулон радуется любой гнусности. Что ему мое достоинство: каждая, пусть даже оскорбительная, выдумка – паблисити. Кидая в прорву профессионального спорта миллионы и загребая десятки новых, он думает, что ему позволительно все. Собирает в свою команду «звезд» и начинает стравливать друг с другом. А сам потешается со стороны. У нас еще есть отдушина – на Кулона работают двадцать два оголтелых парня из его футбольного клуба. И папа с Кулоном-младшим никак не поделят, кому стричь купоны с футбола, а кому с велосипеда. Но зато дружно выбивают из большой спортивной игры маленькие фирмы, обрекая нашего брата на полную зависимость от сильных мира сего. Свиньи...»

Роже стало совсем плохо. Он прикрывал ресницы, и тотчас мир вокруг вспыхивал радужьем красок. Стоило устало открыть глаза, как сквозь заливавший их пот и слезы он видел серое, мельтешащее полотно дороги. Таким оно видится ему в тяжелую, тревожную ночь после неудачного этапа. Бежит, бежит навстречу бесконечный асфальт, различимый порой до мельчайшей выбоины, до последнего зернышка.

Роже потряс головой, стараясь сбить напряжение. Он не слышал, как подошла «техничка». Несколько раз оглядывался на Оскара, пока наконец дошло, что тот обращается к нему. Так и не расслышав вопроса, да и не желая его слышать вовсе, Роже кричит. Кажется, что он кричит на всю Канаду, на весь мир:

– Больше не могу! Дайте что-нибудь пожрать! Слышите, дайте пожрать!

– Нельзя. Ты же видишь судейскую машину.

– Я хочу есть!

– Потерпи, Роже, потерпи. Осталось двадцать миль. Еще десять пройдешь таким темпом – «поезд» выдохнется.

Роже автоматически принялся рассчитывать, на сколько его хватит, чтобы не отвалиться в «поезд».

– Я не могу. Этот ветер... Я уйду назад...

– Роже, милый, потерпи чуть-чуть. Через пять минут откроется твое знаменитое второе дыхание...

– К черту второе дыхание! У меня уже нет и первого! К черту!..

– Роже! – вдруг яростно завопил Оскар. – Ты должен идти вперед! Мне наплевать, что Крокодила будут считать тряпкой, но и ребятам сзади нелегко. Сколько миль сдерживают «поезд»! Подумай о них!..

Крик Оскара несколько отрезвил Роже. Он не видел, что Мадлен гладила Платнера по плечу, призывая успокоиться. Этот жест, быть может, добил бы Крокодила совершенно.

Роже застонал и еще ниже пригнулся к рулю – говорить больше не о чем. Занимая свое место за комиссарской машиной, Оскар сказал Жаки:

– Если не продержится пяти минут, не усидит и в «поезде». Может совсем сойти с гонки.

– Он продержится, – тихо, словно сам не веря себе, произнес Жаки.

Мадлен горячо поцеловала его в щеку, решив, что Макака успокаивает ее. Мадлен не могла разобраться в происходящем. То ли от растерянности, то ли от ощущения бессилия помочь Роже, она сказала ни к селу ни к городу:

– Роже никогда не помнил дат, связанных с нашим браком. К годовщине свадьбы я купила себе цветы и положила открытку с надписью: «От Роже». Когда он увидел цветы и прочитал открытку, первое что спросил: «Роже – это кто?»

Еще полчаса назад Оскар и Жаки радостно хохотали, пытаясь представить лицо Кулона, понявшего наконец, какого гонщика он отправил на второстепенную гонку. И вот теперь шутка Мадлен как бы повисла в воздухе. Оскар психует, будто вот-вот расколется земля.

«Стар уже! Подобный отрыв позволителен лишь для молодого безумца, налитого по уши выносливостью и физической силой!» Оскар смотрел вперед невидящим взглядом. Только бы не замечать корчащегося на седле Крокодила!

Жаки, наоборот, смотрел на Роже, словно заговаривал: «Пронесет! Должно пронести! Не может быть, чтобы это произошло на глазах бедной жены, впервые приехавшей на гонку!»

Машина прессы не укатила по обыкновению на финиш, а осталась с лидером. Цинцы сидела молча, не глядя назад, где шел Роже, и курила сигарету за сигаретой, не давая сгореть одной и до половины, начинала новую. Ей нечего было смотреть назад: оба, Спидфайер и оператор, горячо комментировали происходившее. Кинокамера трещала так, что казалось – от ее треска развалится голова.

«Если повторится история Тома – не пережить и мне. В один месяц две такие смерти – друга и любимого – это конец...»

Цинцы мелко знобило. Она порывисто терла ладонями предплечья, но от этого обычно выручавшего движения не становилось теплее.

– «Молочная-Первая», «Молочная-Первая» – «Молочной-Скорой»!

– «Молочная-Скорая» – «Молочной-Первой». Прием! Прошу немедленно подойти ко мне в отрыв. Следовать за лидером. Как поняли? Прием! – Голос Каумбервота звучал глухо, словно он говорил откуда-то из подземелья.

– «Молочная-Скорая» – «Молочной-Первой». Вас понял. Следую вперед. Отбой!

– Что, что такое? – Спидфайер, высунувшийся в окно, расслышал лишь слово «скорая». – С кем-нибудь плохо?

Цинцы кивнула.

– Очень плохо Крокодилу...

– Он собирался сойти? – испуганно переспросил оператор.

– Не волнуйтесь! – зло отрезала Цинцы. – Успеете снять еще не одну сотню метров, пока он упадет на дороге...

– Вы шутите? – Спидфайер удивленно посмотрел на Цинцы. Ни следа тревоги за судьбу человека не было видно в его по-ковбойски бесцветных, немигающих глазах.

Бешенство охватило Цинцы. Она уже хотела ответить Спидфайеру как раздался крик оператора:

– Амбулатория!

Оба американца высунулись в окно, и вновь затрещала камера. Даже в эту минуту Цинцы не обернулась. Глядя вперед, она видела перед собой голый, залитый солнцем склон Венту, белые камни, искаженное лицо Тома...

– О чем они говорят с Крокодилом?! – прокричал Спидфайер.

Цинцы, не слушая, знала, о чем разговор.

– Как самочувствие, Роже? – спрашивал Ричард, открыв окно амбулатории.

Вопрос был чистой формальностью – и без слов ясно, что Крокодилу плохо. Он шел с зеленым, цвета прихваченной внезапными заморозками молодой травы, искаженным лицом.

– Плохо! – сквозь зубы ответил Крокодил. Он качал головой, изредка поводя плечами, будто хотел освободиться от чего-то тяжелого, что нести уже было невмочь.

– Не лучше ли сойти? – спросил врач.

Крокодил посмотрел таким взглядом, что доктор осекся.

– Как сердце? Дать обезболивающее?

Роже отрицательно покачал головой.

– «Поезд» далеко?

– Все те же пять минут, – сказал Ричард, и слова доктора удивили.

Крокодилу казалось, что он практически остановился и «поезд» висит за спиной.

«Раз так... Вперед! Если я еще двигаюсь – я живу! Вперед! Сопляки, не могут даже сократить расстояние в минуту, когда я так плох! И еще мечтают свалить Крокодила! Сопляки!..»

– Мы будем рядом. Если что, поднимите руку.

– Хорошо, – выдохнул Роже.

То ли от презрения к соперникам, то ли от мысли, что в любое мгновение помощь рядом, он почувствовал себя легче. «Легче... Легче... Легче...» – как молитву повторял про себя Крокодил и чувствовал: тиски, сжимавшие сердце, ослабевают. Стало легче крутить педали. Он позволил себе несколько резких ускорений, словно проверяя себя.

– Крокодил отказался от врачебной помощи! – выкрикнул Спидфайер, и теперь в голосе его звучали нотки восхищения.

«Ничтожество ты! – подумала Цинцы. – Только так и могло быть – это ведь сам Крокодил. Если он упадет – уже не поднимется никогда».

Она откинулась на мягкую подушку сиденья и закрыла глаза. Сколько прошло времени, она не могла сказать. Очнувшись, она увидела, как машина пронеслась под десятимильным знаком.

Оператор и Спидфайер оживленно спорили. Не разбирая их слов, да и не стремясь разобрать их, Цинцы невольно обернулась. В заднее стекло она увидела одинокую фигуру Крокодила. И по тому, как он сидел в седле, по тому, как резко работали его ноги и спокойно качалось тело, она поняла, что Крокодил победил. Победил себя, победил казавшееся непобедимым. Последние мили Цинцы не отрываясь смотрела в заднее стекло, словно боялась – отведи взгляд в сторону хоть на мгновение – видение идущего, как прежде, в полную силу Крокодила исчезнет!

Роже катился легко, будто видел перед собой маяк – белое лицо Цинцы. Было довольно далеко, и лицо могло оказаться мужским, но Роже верил, он хотел верить, что назад смотрит Цинцы. И он тянулся к этому ускользающему лицу. Ему хотелось крикнуть, что он все равно догонит. Но вместо крика лишь упрямо, рискованно прибавлял скорость.

Безумно завыли сирены. По сторонам замелькали теснящиеся дома окраины города. Их стены прикрыли дорогу от ветра. И теперь Роже не шел – он летел над асфальтом. И только сидевшие в машинах сопровождения знали, что стоила ему такая легкость. Тысячам стоявших сплошными стенами людей не приходило и в голову, что лидер, выигрывающий более девяти минут у «поезда», был на грани катастрофы.

Бросив машину в руки Жаки, Крокодил в изнеможении упал на услужливо подставленный шезлонг и, разбросав руки и ноги в стороны, блаженно закрыл глаза.

«Мисс Молоко» безнадежно пыталась вручить Крокодилу стакан молока. Подошедшая Цинцы взяла стакан и залпом осушила его на глазах хохочущих судей. Она присела на корточки рядом с Крокодилом и тихо позвала:

– Роже...

Он не слышал ее голоса. Он почувствовал запах ее духов. Открыл один глаз и лукаво подмигнул.

– Заезжай за мной сразу после душа. Слышишь, Цинцы? Я хочу быть сегодня с тобой. Слышишь?..

Цинцы, улыбаясь, смотрела на него не отрываясь и судорожно кивала головой.

– А Оскару скажи: плевал я на обед у мэра! Хочу быть сегодня с тобой.

– Но ведь это штраф пятьдесят долларов?

– Пусть Оскар заплатит. Величие человека измеряется его добротой. К тому же я сегодня их заработал...

Только через час в номере Цинцы, прижавшись к ней всем телом, Роже поверил наконец, что миновал этот страшный день. Он заплакал, уткнувшись лицом под ухо Цинцы. Ее пальцы блуждали в его волосах, и он думал о том, что, может быть, только сегодня там, на дороге, понял, как дорога ему эта женщина.

Крокодил возвращался домой поздно, пешком, не боясь встречи с Мадлен. Назавтра очень кстати выпадал день отдыха.

IX глава
ДЕНЬ ОТДЫХА

Он долго и тщательно брился. Несколько раз его отрывали от бритья, бесцеремонно врываясь в закуток и поздравляя со вчерашней победой.

Выйдя во двор, он увидел Кристину, разговаривавшую с Жаки. Поискал глазами Мадлен. Ее нигде не было.

«Мадлен не поднимешь так рано. Она любит поспать и не хочет лишать себя удовольствия понежиться в постели».

Кристина, заметив Роже, пошла ему навстречу, широко улыбаясь.

– Роже, это потрясающе!.. Только и разговоров о Крокодиле. Отец гордится, что пригласил тебя!

– Спасибо, Кристи. Счастье гонщика так переменчиво. Когда кажется, что вот-вот его нашел, выясняется, что уже потерял. Сегодня «потрясающе», а завтра – «из рук вон плохо». Поэтому, радуясь, думаем о горьких минутах. Так сказать, для равновесия.

– Ты не прав, Роже. Вчерашняя победа достойна даже такого славного имени, как Крокодил. Но я не об этом... – Она капризно махнула рукой. – Хочу напомнить, что ждем вас на обед. Я заеду за вами, захватим Мадлен и всю французскую команду. Так хочет отец: лидеры у нас в гостях!

– Положим, пока впереди команда бельгийцев!

– Лишь на пятнадцать секунд. Ерунда!

– Хорошо, я скажу ребятам...

– Они уже знают, – подошел Жаки. – Только Оскар не ночевал дома – для него приглашение будет сюрпризом. – При словах «не ночевал дома» Жаки многозначительно посмотрел на Роже. Тот ухмыльнулся.

– Хорошо, Кристи, сегодня я возьму на себя менеджерские обязанности.

В столовой Крокодила встретило поварское трио. Дамке, сыграв свое знаменитое соло на дуршлаге, поставил перед Роже тарелку с бифштекс-миньоном. Фунтовый кусок мяса золотисто искрился. Дурманяще пах грибной соус. Картофелины, каждая в виде миниатюрного велосипедного колеса, завершали это чудо гастрономического искусства.

– Спасибо, папаша Дамке, – растроганно произнес Роже. – Если бы знал, что меня ждет такой бифштекс, я бы выигрывал каждый день.

– Но-но, Роже! – крикнули из-за соседнего столика. – Нам бы тоже хотелось отведать миньон!

Шутка пришлась по вкусу, и каждый принялся незлобиво острить, понимая, что внимание к Роже сполна оплачено его вчерашним трудом.

После завтрака Крокодил отправился бродить по утреннему городку. Была суббота, и весь город отбыл на уик-энд. С трудом верилось, что вчера на финише его встречала такая толпа. Роже минут двадцать прошагал по горбатой торговой улице, пока не вышел на площадь, снова напомнившую ему о гонке. Он впервые увидел отдыхающий раскрашенный караван автомобилей, увенчанный макетами холодильников, стиральных машин, гигантских пачек сигарет, бутылок молока и банок пива. Автомобили с маркой «Молочная гонка» стояли в каре на площади, словно солдаты перед большим парадом. В центре каре возвышалась полукруглая эстрада.

Роже пошел вдоль машин и автоприцепов, с любопытством рассматривая кричащие надписи. Иногда он видел свою фамилию, и это доставляло ему удовольствие, хотя он уже давно бы должен привыкнуть к собственной популярности.

– Месье Дюваллон! – раздалось за спиной.

Роже увидел стоящего в дверях автоприцепа невысокого черноволосого парня с удивительно знакомым лицом.

– Месье Дюваллон, – повторил парень. – Вчера видели по «ТиВи» вашу победу. Мы все в восторге. Позвольте предложить вам выпить в нашем скромном артистическом вагоне.

Слово «артистический» напомнило Роже имя черноволосого парня. Теперь Роже вспомнил, где видел симпатичное лицо – на конвертах долгоиграющих пластинок. Как-то Цинцы покупала пластинки, и целая стена музыкального магазина, состоящая из портретов черноволосого певца, поразила Роже: «Везет этим голосистым птичкам! Нам такое только снится! Хотя тоже вниманием не обижены!»

– Вы Саша́? – спросил он скорее для того, чтобы продолжить разговор, чем проверить свое предположение.

– Да я, конечно, – сказал черноволосый таким тоном, словно каждый должен был узнавать модного шансонье даже за тысячи километров от Парижа.

Роже шагнул в душный полумрак вагончика. Только теперь он разглядел еще одного мужчину, сидевшего за небольшим столиком с начатой бутылкой виски. Мужчина встал и представился:

– Беновена. Трубач из Бразилии.

– Вашон собрал интернациональную бригаду. По вечерам мы даем концерты в местах, где останавливается караван, – пояснил Саша́.

– Вот уж не думал, что едем с музыкой. – Роже удивленно пожал плечами. – Ваше имя мне тоже знакомо.

Саша́ сказал:

– Конечно. Беновена – пятая труба мира.

– И вы здесь, в этом караване?

– Надо делать не только музыку, но и деньги, – вмешался бразилец, – а молочно-кондитерские короли щедро платят. Не так, конечно, как вам, гонщикам, но жить можно!

Налили виски. Роже отказался наотрез.

– Сегодня же день отдыха! – проворчал Беновена. – До завтрашнего старта все пройдет.

– Я вообще не пью крепких напитков. Изредка сухое вино...

Саша́ невозмутимо добыл откуда-то из-под сиденья бутылку бургундского.

– Как у себя дома, во Франции, – пошутил он. – По набору вин Квебек конечно же больше край французский, чем канадский. Недаром Квебек хочет отделиться от Канады и примкнуть к нам.

Роже с удовольствием тянул несколько переохлажденное вина Беновена напился быстро. По тому, как он говорил, часто моргая большими черными глазами, можно было заключить, что состояние алкогольного опьянения ему не в новинку.

– Не люблю пить по вечерам, – как бы угадав характер мыслей Роже, сказал Беновена. – По вечерам я предпочитаю зарабатывать на выпивку.

– Я тоже как-то выступал на сцене, – чтобы поддержать разговор, сказал Роже. – В рождественском спектакле «Крисмас» играл последнюю букву С.

На актеров признание Роже не произвело ожидаемого впечатления.

– Беновена сочинил здесь хорошую пьесу для трубы, – сказал Саша́.

– Не называй ее хорошей, мой мальчик. – Беновена был втрое старше Саша́, и разница в возрасте особенно разительно бросалась в глаза теперь, когда трубач крепко выпил. – Разговоры о неисполненных пьесах – хороши они или плохи – чистая ерундистика. Хорошая пьеса лишь та, которая завоевывает зал и доставляет ему удовольствие. Если публика может обойтись без пьесы, значит, это плохая музыка.

– Оптимист– кто думает, что птица в его саду клюет только червяков, – вдруг очень мудрено высказался Саша́.

И Роже увидел перед собой капризного, избалованного славой мальчишку. Видно, рано свалилось на него бремя самостоятельности. Мальчишка с чудесным голосом был утомлен жизнью. Утомлен по-настоящему, а не играл.

В домик постоянно заглядывали люди. Скоро о Роже совсем забыли. Из задумчивости его вывел громкий голос. Кто-то из вошедших – видно, тоже следовавший в караване – саркастически произнес:

– Культура в американском представлении – это то, что они умеют делать, а обезьяны нет...

Роже, воспользовавшись паузой, незаметно выскользнул из вагончика и зашагал к своему колледжу.

«Им тоже несладко в велосипедной упряжке. Имя Саша́ для меня и Цинцы казалось каким-то недосягаемым. Не представлял, что Саша́ пойдет в гонке даже за мной. Что значит гипноз славы – никто не хочет видеть за ее блеском тяжелой, черной работы!»

Когда он вернулся в гостиницу, французы, одетые в выходные костюмы, нарядной толпой стояли во дворе колледжа, окружив Кристи и Мадлен. Оскар витийствовал:

– Я не стал фоторепортером только по одной причине – едва брался за телеобъектив, самое интересное происходило под носом!

– Причина, не мешавшая тебе класть в карман самые солидные куши, – сказал Роже и, обняв Мадлен, по-отечески поцеловал ее в лоб.

Она прижалась к нему, словно для молитвы сложив на груди руки. Это было, конечно, жестоко – не увидеться с женой после вчерашнего тяжелого этапа. Но желание быть с Цинцы взяло верх над чувством супружеского долга.

«Если бы Мадлен знала... – Он поморщился, будто ощутил внутри какую-то резкую боль. – Хотя... разом больше, разом меньше... Пожалуй, надо Мадлен сегодня приласкать. Бедная девочка напереживалась с непривычки».

Он думал о вчерашнем, заведомо манкируя трагичностью обстановки. Хотелось помнить только о том, что слабость переросла в триумф.

Роже поймал на себе ревнивый взгляд Кристи.

«Как бы эта дурочка чего-нибудь не ляпнула в доме своего папаши. Славненький получится день отдыха! Не дай бог еще Цинцы придет к Вашонам, и, как говорят итальянцы, будет «комплетто».

Кристи засуетилась:

– Давайте по машинам. Ехать больше часа. Нас уже ждут. Папа не любит опаздывать к столу.

Роже первым нырнул в машину Кристи, взгромоздившись за руль.

– Ты не знаешь дороги, – сказала Мадлен, усаживаясь между ним и Кристи на переднем сиденье.

Эдмонд, Гастон и Жаки уселись сзади. Оскар прихватил остальных в свой раскрашенный и такой нелепый при сравнении с обычной машиной командный «додж».

– Одно судно из каравана, – начал Жаки, обняв за плечи товарищей, – потеряло ориентировку. «Где я нахожусь?» – последовал запрос. Со встречного судна ответили: «А куда ты идешь?» – «Не знаю...» После долгого молчания раздалось в ответ: «Если не знаешь, куда идешь, то не все ли тебе равно, где находишься?»

Посмеялись сдержанно.

Несмотря на все старания Жаки занять компанию разговором, ничего не получалось. Роже молчал, наслаждаясь ведением скоростной машины по автостраде. Кристи, наверно, чувствовала себя не очень ловко в такой близости от Мадлен. Мадлен же, подставив лицо ласковому упругому ветру, думала о том, как хорошо, что Роже рядом, и как плохо, что вчерашний кошмар может повториться уже завтра.

– Здесь направо, – после долгого молчания произнесла Кристи и показала рукой на узкую асфальтированную дорогу, нырявшую под арку с надписью «Частная».

«Сколько же у них земли, если дома еще не видно, а дорога уже собственная».

По обеим сторонам асфальтированной ленты, за тонкопроволочной электрооградой, словно загипнотизированные, лежали на изумрудных выгонах тучные черно-белые коровы. Они лежали среди коричневых гранитных валунов, и было невозможно сосчитать, сколько же их пасется вокруг.

Огромный дом староколониального стиля вырос за поворотом внезапно.

– Какая прелесть! – не удержалась Мадлен и всплеснула руками.

Роже притормозил, давая возможность пассажирам насладиться открывшейся картиной. Два небольших островка леса охватывали подковой овальное озеро, из которого протока шла вдаль, в сторону Великой реки. Дом стоял на взгорье, обрывавшемся к озеру.

Восемь белоснежных колонн держали широкую террасу. Десятка два людей приветливо махали с нее. Первая, кого Роже увидел, войдя на террасу, была Цинцы. Она стояла со стаканом виски в руке и, улыбаясь, смотрела на Крокодила. Ее лицо выражало почти блаженство.

«Как чувствовал! Ну держись, Крокодил! Три женщины вместе – роковая примета. Не часто такое случается».

Подкатился Вашон.

– Роже, – позвольте мне называть вас так? – скорее для формы, чем для того, чтобы действительно получить согласие Дюваллона, спросил он и тут же кокетливо добавил: – Небольшая разница в наших возрастах позволяет мне надеяться...

«Твои деньги, старый хрен, позволяют всех нас называть просто баранами! А ты еще крутишь хвостом, играя в джентльмена!»

– Я рад, что вы участвуете в гонке. Ваш вчерашний одиночный вояж потряс весь мир. Утром секретарь завалил меня вырезками из газет двадцати одной страны. – Вашон поднял палец кверху и самодовольно захихикал, будто все эти газеты писали о нем. – Я рад приветствовать у себя дома героя нашей славной «Молочной гонки»!

«Славного героя вонючей «Молочной гонки», – про себя поправил Вашона Крокодил.

– Да еще с такой очаровательной супругой!

Он манерно поцеловал руку Мадлен. И побежал дальше раздавать гостям свои дешевые, как пирожные, выпускаемые его фабриками, комплименты.

Народу собралось много. Почти все подходили к Роже и говорили несколько хороших слов. Только через полчаса он нашел Мадлен. Она стояла в дальнем углу с Жаки. Приближаясь к ним, Роже с удивлением взглянул на Мадлен – показалось, что Макака и жена ругались. Да, да, ругались, совсем так же, как часто делали они.

«Странно, никогда бы не подумал, что между ними возможно нечто, требующее выяснения отношений».

Перемена выражения лица Роже, видно, не осталась незамеченной. Мадлен натянуто улыбнулась, а Жаки поспешно ретировался со словами:

– Ну, слава богу, Роже, а то твоя жена не дает мне покоя, – уговори, дескать, Роже после канадской гонки поставить крест на велоспорте.

– Вот как? Ты уже настолько вошла в спортивную жизнь, что даешь советы?

Мадлен повисла у него на руке.

– Вовсе нет! Просто не могу отделаться от вчерашнего страха... Ну да ладно! Поговорим о чем-нибудь более веселом. Не правда ли, здесь очень мило?

Вопрос прозвучал настолько фальшиво, что Роже даже вздрогнул.

– Что с тобой творится, Мадлен? – Он взял ее за плечи и повернул к себе лицом. – Что с тобой?

– Ничего, – легким движением она сбросила его руку.

В другой раз Роже не дал бы ей уйти от ответа, но стакан с соком, который он зажал в руке, не позволил удержать Мадлен.

– Ничего. Все как обычно, – с еще более фальшивой бодростью произнесла она. – Может, выпьем что-нибудь покрепче?

– Я не могу. Боюсь за сердце. Оно вчера и так едва усидело внутри!

Роже взял Мадлен под руку и повел к гостям. Она благодарно взглянула на него.

– Истинные знатоки любят многодневку – она позволяет наблюдать личность в борьбе, подобно показанной вчера нашим уважаемым Дюваллоном. – Комиссар Ивс, основательно подвыпивший, собрал вокруг себя дам. И, судя по всему, читал им вводную лекцию по основам профессионального велоспорта. – Но не меньше людей, обожающих, наоборот, живописные «поезда»...

Жаки, Оскар и несколько гонщиков со снисходительными улыбками слушали болтовню старого комиссара.

– Господа, господа! И дамы в первую очередь, естественно, – захлопал в ладони Вашон. – Прежде чем пригласить всех к столу, прошу осмотреть мой небольшой парад старинных велосипедов. Надеюсь, зрелище старых мастодонтов вас повеселит и покажет, как далеко вперед шагнул наш любимый велосипедный спорт.

«Интересно! Кристи ничего не сказала о музее отца! Старый чудак, видно, всерьез помешан на двух вещах – велосипеде и деньгах. Даже трудно сказать, на чем больше».

Все вышли в сад и направились сквозь пышный розарий к длинным, темно-кирпичного цвета строениям, похожим на конюшни. Одно из зданий действительно оказалось большой, хорошо ухоженной конюшней, из которой слышались удары копыт и негромкое ржание лошадей. Двери второго были распахнуты настежь. У входа стоял трехколесный велосипед выпуска 1903 года.

Под ярким светом дневных ламп в живописной композиции расположилось около двухсот самых разных по конструкции старинных велосипедов. Оживившийся Вашон скакал молодым петушком и давал пояснения.

– Нет, вы только взгляните! Это модель 1892 года. Какой красавец! Со своим маленьким ростом я даже не дотянусь до верхней кромки переднего колеса. Сколько надо было мужества, чтобы взгромоздиться на такое страшилище! Нет, наши отцы и деды были поистине мужественными людьми! Месье Дюваллон по достоинству продолжает их славные традиции.

Все захлопали. Роже от неожиданности прямого обращения к нему Вашона и присутствующих начал неловко раскланиваться.

– Здесь двести десять отличнейших экземпляров, большинство из которых на ходу. Есть желающие прокатиться?

После выпитых аперитивов такого желания ни у кого из гостей не оказалось.

– Теперь пройдемся в сад. – Вашон энергично двинулся к дверям.

Толпой побрели за ним. Роже с удивлением заметил, что музей старика Вашона мало на кого произвел впечатление.

Говорили между собой о вещах, не имеющих никакого отношения ни к музею, ни к старику Вашону, ни к велоспорту вообще.

Кристина подошла к отцу.

– Мама просила напомнить о чем-то, чего она не помнит, но о чем должен помнить ты...

Вашон кивнул и тут же забыл.

Показанное Вашоном в саду было действительно потрясающим: на зеленой лужайке рос деревянный велосипед.

– Да, уважаемые дамы и господа, – голосом зазывалы дешевого ночного притона вещал Вашон. – Вы видите перед собой уникальный образец – единственный в мире растущий на корню велосипед. Я растил его десять лет...

Бурные аплодисменты с криками «браво!» отдали дань мастерству Вашона. Роже заметил в стороне от конюшни глубокого старика с большими садовыми ножницами в руках и в белом фартуке. Его седая непокрытая голова качалась, словно под ветром, в такт речи хозяина дома.

«Ты растил! – хмыкнул Роже. – Вот кто наверняка не один день гнул спину, пока не создал чудо! И здесь ты, старый хрен, готов загребать жар чужими руками! Это уже в крови! Только могила исправит тебя!»

Вместе с Мадлен Роже прошелся по старому дому. Дурной вкус хозяина сказывался во всем: современное освещение, модерновая мебель на каждом шагу разрушали уют старого дома. Особняк выглядел увядшей красавицей, к тому же кричаще одетой.

Роскошный стол накрыли в светлом зале со створчатой стеклянной стеной на террасу, раздвинутой по случаю отличной погоды. Казалось, что озеро, оправленное в золото предосеннего камыша, приблизилось к белоствольным колоннам.

Дюваллоны нашли свои места между Вашонами и Молсонами – молочным и пивным королевскими семействами. Цинцы, Оскар и Кристи сидели напротив.

«Начинается самая забавная часть отдыха! Скорее бы он закончился, да в гонку». Роже потянул пальцем тугой воротничок рубашки. Крокодил не любил галстуки.

– Налоговая реформа – это попытка правительства залепить оставшиеся замочные скважины, сквозь которые люди еще видят дневной свет. – Вашон начал плакаться, еще не успев усесться за стол.

Пока вышколенные лакеи в красно-золотых ливреях скользили вокруг стола, он захватил общее внимание. Роже был этому рад: «Чем больше ты будешь говорить, старый хрен, тем меньше придется говорить мне».

– Сложности возникают при организации гонки буквально на каждом шагу. – Вашон говорил только для себя, поскольку все это мало кого интересовало. Но из уважения к хозяину дома слушали почтительно. – Например, очень трудно резервировать места в отелях. Кажется, пустяк, но никто не хочет возиться с бронью на одну ночь. А эти молодцы, – Вашон указал рукой на Роже, – каждый день несутся вперед.

– Почему же, сегодня мы стоим на месте! – отпарировал Роже.

Вашон захохотал будто над самой остроумной шуткой.

– Старую собаку не научишь новым трюкам, – продолжал Вашон, – перегрузка транспортных магистралей не дает возможности гонке почаще заглядывать в большие города. Дело от этого страдает – мы теряем паблисити! Да и парням, – Вашон опять показал на Роже, – не очень удобно в духовных ночлежках. Они работают куда больше, чем будущие слуги господни, – довольный своим нигилизмом, совсем по-солдатски заржал Вашон.

Жена хозяина – абсолютно бесцветное создание – сурово и осуждающе взглянула на супруга. Но тот продолжал отчаянно хохотать, отмахиваясь от жены обеими руками.

– Мы сделали великое дело, – наконец продолжал Вашон, – первыми пробили брешь на Американском континенте. Скажу по секрету, мы с Молсоном решили к будущему году катануть по Штатам. – Вашон заговорщически подмигнул. – Госдепартамент уже дал согласие. Отели «Хилтон» размещают гонку. «Пан-Америкэн». бесплатно перевозит сто двадцать европейских гонщиков и официальных лиц. Представьте себе, – Вашон махнул рукой, и фужер упал бы на стол, не подхвати его Роже, – сколько народу в обычной большой гонке, – Вашон начал загибать пальцы: – Директор гонки, комиссар, секретари, уполномоченные, помощники, главный судья с целым кабинетом, хронометристы, судьи на финише и старте, представители демонстрирующих товары организаций... Что касается последних, хочется иметь их побольше. – Вашон крякнул и посмотрел на Молсона – у партнеров по этому вопросу были серьезные разногласия. – Кстати, Генри Форд согласился предоставить для американской гонки свои машины. Контроль будет осуществляться с вертолетов. Мучительно трудно согласовать график гонки с местными, слишком независимыми капризными шерифами.

«Американская гонка обойдется без меня... Глупо гоняться на континенте, где никто не разбирается не только в велосипедах, но и в автомобилях. Половина американцев не подозревает, что под капотом их машин гудит двигатель внутреннего сгорания».