Текст книги "Россия и Япония: Узлы противоречий"

Автор книги: Анатолий Кошкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 37 страниц)

Для того чтобы не допустить урегулирования советско-японских отношений китайское правительство в конце 1939-го – начале 1940 г. ставило перед Сталиным и Молотовым вопрос о скорейшем заключении между СССР и Китаем военного союза, по которому СССР обязался бы усилить помощь Китаю. При этом китайцы пытались заинтересовать советское правительство возможностью получения после войны китайских территорий для советских военных баз на Ляодунском и Шаньдунском полуостровах ^{192} . Перспектива обострения отношений с Японией из-за Китая не устраивала Сталина, основной целью которого было избежать вовлечения в войну, будь то на Западе или на Востоке. В задачу советского руководства входило выиграть время, обеспечить для страны максимально продолжительный мирный период, чтобы успеть подготовиться к отражению агрессии, неизбежность которой в Кремле сознавали.

Успех, как тогда казалось, дипломатического маневра на германском направлении вселял у Сталина надежду на то, что нечто подобное можно осуществить и во взаимоотношениях с Японией. Считалось, что будет нетрудно побудить переживающих «номонханский синдром» японцев хотя бы на время отказаться от враждебных выпадов в отношении Советского Союза. Однако в Японии сохраняли большое влияние сторонники непримиримой политики в отношении СССР, которые выступали против идеи пакта о ненападении, заявляя, что она «подрывает идеологические основы Японии» ^{193} . 16 января 1940 г. министр иностранных дел Японии X. Арита заявил: «Полное урегулирование пограничных проблем будет равнозначно пакту о ненападении. Заключение же такого пакта – дело отдаленного будущего и не очень полезное» ^{194} . Заверения о стремлении урегулировать отношения с СССР не означали, что милитаристские круги Японии действительно отказались от агрессивных планов в отношении соседа на севере. Поэтому на сессии Верховного Совета СССР (март – апрель 1940 г.) прозвучало предупреждение: «В Японии должны, наконец, понять, что Советский Союз ни в коем случае не допустит нарушения его интересов. Только при таком понимании советско-японских отношений они могут развиваться удовлетворительно» ^{195} .

Позиция Японии в отношении СССР меняется только после поражения Франции в мае – июне 1940 г. и разгрома английской армии под Дюнкерком. Японские правящие круги не желали упустить момент, благоприятный для захвата азиатских колоний западных держав. Ради этого надо было обезопасить свой тыл, приняв меры по урегулированию советско-японских отношений. К этому времени советское руководство позитивно ответило на японский зондаж по поводу такого урегулирования. В ходе беседы с японским послом в СССР С. Того 1 июня 1940 г. Молотов заявил, что он готов «говорить не только о мелких вопросах, считаясь с теми изменениями, которые происходят в международной обстановке и которые могут произойти в будущем» ^{196} .

Эту мысль Молотов в более развернутом виде развивал перед Того через неделю, после того, как было достигнуто принципиальное согласие сторон по поводу Соглашения между СССР и Японией об уточнении границы.

Из записи беседы 7 июня 1940 г.:

«Тов. Молотов выражает надежду, что это соглашение явится предпосылкой для разрешения других интересующих Японию и СССР вопросов, в том числе и более крупных.

В ответ на это Того заявляет, что он также надеется, что теперь можно будет с успехом продолжать переговоры по рыболовному вопросу и о торговом договоре. “Кроме того, – добавляет Того, – мы одновременно могли бы начать обсуждение коренных вопросов, интересующих обе стороны. Я надеюсь на успех в решении и других вопросов”.

Тов. Молотов заявляет, что он также выражает надежду, что Япония и СССР могут и должны договориться, в том числе и по коренным вопросам.

В ответ на это Того говорит, что он лично думает, что между СССР и Японией нет таких вопросов, которые нельзя было бы разрешить, особенно если есть понимание друг друга. “Я рад заявлению тов. Молотова, – продолжает Того, – и со своей стороны также надеюсь, что обе стороны договорятся по всем вопросам” ^{197} .

Очевидно, что и Молотов, и Того под используемым ими эвфемизмом «коренные вопросы» подразумевали пакт о ненападении. Однако ни одна из сторон не хотела первой произнести эти слова напрямую. Что касается Молотова, то он, безусловно, действовал по согласованию со Сталиным и получил от него одобрение попытки прозондировать позицию японского посла по поводу возможности заключить между двумя государствами политическое соглашение. Иным было положение посла Того, который был осведомлен о том, что в Токио, как отмечалось выше, были противоречивые мнения относительно договора о ненападении с СССР.

Вот что писал об этом в своих мемуарах Того:

«Поскольку отмена Соединенными Штатами договора о торговле и мореплавании совершенно очевидно преследовала цель оказать давление на Японию, ее надежды на modus vivendi без коренного изменения политики в отношении Китая были абсолютно тщетными. В этот момент мне подумалось, что Японии не остается ничего иного для укрепления своих позиций, кроме заключения пакта с Россией и мирного урегулирования с чунцинским режимом на умеренных и рациональных условиях. Свои соображения я изложил в телеграмме министерству иностранных дел. Что касается методики достижения договоренностей с СССР, то я рекомендовал министерству сформулировать политику, ориентированную на заключение пакта о ненападении и торгового соглашения…

После заключения перемирия в Номонханском районе в сентябре предыдущего года отношение Москвы к Японии стало дружественным, и различные проблемы решались в атмосфере исключительной сердечности. Поэтому и переговоры о заключении торгового соглашения продвигались чрезвычайно гладко.

В связи со вторым вопросом, а именно пактом о ненападении, инструкция нашего министерства иностранных дел предусматривала, что этот документ должен быть подписан в форме пакта о нейтралитете, и именно на основе этой инструкции я начал переговоры с Молотовым» ^{198} .

17 июня Молотов заявил Того, что надеется на то, чтобы параллельно рыболовным и торговым вопросам велись переговоры и по другим коренным вопросам. Это было уже почти прямое предложение приступить к обсуждению договора о ненападении. И такие переговоры начались 2 июля 1940 года.

В Кремле понимали, что сам факт подобных переговоров может создать для СССР немалые сложности во взаимоотношениях с другими государствами, в первую очередь с Китаем, руководство которого весьма бдительно следило за признаками намечавшегося политического сближения СССР с Японией. Поэтому всем документам, касавшимся переговоров с Того о пакте о ненападении или нейтралитете, был присвоен гриф высшей секретности – «особая папка». Документы с таким грифом предназначались лишь для высших советских партийных и государственных деятелей.

2 июля 1940 г. состоялась первая беседа Молотова с послом Того, на которой стороны приступили к обсуждению конкретных вопросов, касавшихся проекта будущего соглашения.

Ниже приводится сделанная советской стороной запись этой беседы:

«Того:…За последние 2—3 года, даже в такие периоды, когда отношения между СССР и Японией были наихудшими, нам удалось разрешить различные вопросы, не прибегая к войне. Поэтому Того думает, что все вопросы могут быть урегулированы мирным путем. Безусловно, в некоторой части мира имеются элементы, которые желают столкновения между СССР и Японией в своих интересах, однако мы такой глупости не допускаем и не желаем удовлетворять пожелания этих стран о столкновении СССР и Японии… С другой стороны, в связи с возникновением войны в Европе общая ситуация осложнилась. Япония, так же как и СССР, старается не быть втянутой в орбиту войны, то есть она придерживается политики строгого невмешательства в войну. Однако если, несмотря на миролюбивые стремления Японии, она подвергнется нападению со стороны третьих держав, то она вынуждена будет предпринять меры против этого нападения.

Япония, находящаяся в соседстве с СССР, желает поддерживать с последним мирные, дружественные отношения и взаимно уважать территориальную целостность. Если же одна из стран, несмотря на миролюбивый образ действий, подвергнется нападению со стороны третьих держав, то в этом случае другая сторона не должна помогать нападающей стране. Если будут установлены такого рода отношения, то отношения между СССР и Японией будут стабилизированы и их ничем нельзя будет поколебать. Если Советское правительство придерживается такого же мнения, говорит Того, то далее он хотел бы сделать конкретное предложение…

Молотов:…Общая мысль о том, чтобы стабилизировать отношения между обеими странами, правильна, и он к этому может только присоединиться.

Далее тов. Молотов просит уточнить слова: «не нападать» или «не помогать одной из нападающих стран». Общая мысль, заложенная в высказываниях Того о том, чтобы не помогать нападающей стороне и не нападать – правильна. Все сознательные люди, как в нашей стране, так и в Японии, не могут не согласиться с этим.

Того:излагает содержание проекта японской стороны. При этом он оговаривается, что дух проекта согласован с Японским правительством, а текст составлен им самим, и он просит Наркома иметь это в виду.

Далее Того излагает существо своего предложения, которое сводится к следующему: СССР и Япония заключают между собой следующее соглашение о нейтралитете.

Статья I

1. Обе договаривающиеся стороны подтверждают, что основой взаимоотношений между обеими странами остается Конвенция об основных принципах взаимоотношений между Японией и СССР, подписанная 20 января 1925 г. в Пекине.

2. Обе договаривающиеся стороны должны поддерживать мирные и дружественные отношения и уважать взаимную территориальную целостность.

Статья II

Если одна из договаривающихся сторон, несмотря на миролюбивый образ действий, подвергнется нападению третьей державы или нескольких других держав, то другая договаривающаяся сторона будет соблюдать нейтралитет в продолжение всего конфликта.

Статья III

Настоящее соглашение заключается на пять лет.

Того отметил, что проект составлен как копия соглашения о нейтралитете, заключенного в 1926 г. между СССР и Германией.

Того:Если Япония и СССР войдут в дружественные отношения и между ними будет заключено соглашение о нейтралитете, то Япония хочет, чтобы советская сторона по своей воле отказалась от предоставления помощи чунцинскому правительству.

Молотов ответил, что сможет дать ответ на японские предложения после того, как этот вопрос будет обсужден Советским правительством. Основная мысль, высказанная Того, будет встречена Советским правительством положительно…

Касаясь вопроса о Китае, тов. Молотов говорит, что он знаком по печати с теми предложениями, которые были сделаны Японским правительством Франции и Англии по вопросу о помощи Китаю, и благодарит Того за подтверждение наличия таких предложений. Что же касается СССР, продолжает тов. Молотов, то сейчас этот вопрос для СССР не является актуальным, поскольку в данный момент все разговоры о помощи Китаю не имеют под собой почву. Если бы СССР помогал Китаю, то Китай не находился бы в таком положении, в каком он находится сейчас. У СССР имеются свои нужды, и сейчас он занят обеспечением своих нужд по обороне страны.

Того говорит, что он с удовлетворением выслушал заявление тов. Молотова о том, что сейчас вопрос о помощи Китаю не является актуальным и что советская сторона не оказывает помощи чунцинскому правительству… Если советская сторона сейчас не оказывает помощь и не будет оказывать такую помощь в будущем, то Японское правительство желало бы, чтобы Советское правительство сообщило об этом нотой.

Молотов по своей инициативе вновь заявляет, что он не может отрицать того факта, что раньше СССР оказывал Китаю помощь людьми, оружием и самолетами. Другое положение сейчас. Тов. Молотов говорит, что сейчас он не может сказать, что СССР в настоящее время оказывает помощь чунцинскому правительству. Наша страна расширилась (имелось в виду присоединение к СССР польских восточных районов, населенных украинцами и белорусами. – А.К),и у нас есть свои нужды по укреплению обороны собственной страны.

Молотов указывает, что если отношения между СССР и Японией будут стабилизированы, то и Америка будет более серьезно считаться как с интересами СССР, так и с интересами Японии.

В заключение Того говорит о своем желании как можно скорее договориться относительно заключения соглашения о нейтралитете» ^{199} .

Несколько иначе излагает содержание этой беседы в своих мемуарах Того. В частности, подтверждая факт согласия Молотова на «не предоставление помощи чунцинскому режиму», он сообщает, что со своей стороны Молотов поставил вопрос о ликвидации японских концессий на Сахалине. Того пишет:

«В ответ на мой план Молотов выдвинул контрпредложение, которое сводилось к тому, что каждая из договаривающихся сторон будет воздерживаться от вступления в группировки со странами, враждебными стороне – участнице пакта. Молотов далее заявил, что готов учесть мою просьбу о непредоставлении помощи чунцинскому режиму, но, с другой стороны, Россия хотела бы, чтобы Япония отказалась от своих интересов на Сахалине (имелись в виду права на добычу нефти и угля). У этих предприятий всегда были нелады с советской властью, и им с трудом удавалось продолжать работу только благодаря огромным субсидиям японского правительства. Поэтому я давно пришел к выводу, что Японии следует отказаться от концессий на Сахалине в обмен на другие права. Если бы Япония была готова отказаться от них, а Советы – прекратить помощь режиму Чан Кайши, переговоры о заключении пакта о ненападении немедленно завершились бы успехом» ^{200} .

Согласие прекратить помощь Китаю ради заключения с Японией пакта о ненападении или нейтралитете явилось серьезным внешнеполитическим маневром советского руководства. Было очевидно, что Сталин и Молотов решили повторить и на японском направлении поразивший мир прошлогодний дипломатический разворот в отношениях с Германией. Задача обеспечения безопасности своего государства как с Запада, так и с Востока стала рассматриваться в Кремле как главная цель советской дипломатии. По сравнению с этой задачей все остальные рассматривались как второстепенные.

Если заключение пакта о ненападении с гитлеровской Германией резко ухудшило отношения СССР с Великобританией и Францией, то подписание аналогичного соглашения с Японией грозило серьезным охлаждением, если не разрывом, советско-китайских отношений. В Москве не могли не учитывать и то, что оставленный один на один с Японией Китай мог капитулировать. В этом случае возрастала опасность японского нападения на СССР, ибо, обеспечив свой тыл в Китае, Япония с гораздо большей свободой рук могла действовать на севере – против Советского Союза. Однако в стремлении выиграть время для подготовки к неизбежной большой войне Сталин шел на эти серьезные политические издержки.

Несмотря на строгую секретность начавшихся советско-японских переговоров, в Китае почти сразу узнали об их содержании. Уже 18 июля 1940 г., пригласив советского посла в Китае Панюшкина на беседу, Чан Кайши заявил: «Некоторая часть американцев опасаются, что СССР может пойти на соглашательство с Японией». Послу не оставалось ничего другого, кроме как попытаться дезавуировать эти сообщения, представив их как «слухи». Он отвечал Чан Кайши: «Подобное мнение, конечно, ни на чем не основано. Оно просто смехотворно. По крайней мере, известно, например, что во всей японской армии нет ни единого советского самолета, ни единой бомбы советского происхождения». Далее он заверил своего собеседника в дружбе и верности Советского Союза: «Хорошо известно, что СССР является самым верным другом Китая, что мы оказываем большую помощь Китаю, что мы искренне и неизменно выражаем свою солидарность китайскому народу, ведущему справедливую борьбу за свою национальную независимость, против агрессора. Я думаю, что не исключена возможность сотрудничества между СССР и Америкой по дальневосточному вопросу» ^{201} .

В том же духе Панюшкин излагал позицию СССР и в состоявшейся 22 июля беседе с заместителем начальника генштаба Китая Бай Чжунси. Тогда китайский генерал прямо заявил: «Есть люди, которые задают довольно коварные вопросы, например о том, до каких пор СССР будет помогать Китаю, каковы границы этой помощи и т. д».. И в этот раз послу пришлось прибегнуть к дипломатической риторике, заявив: «Дружба СССР и Китая скреплена дружбой наших великих вождей – Ленина и Сун Ятсена, Сталина и Сун Ятсена. Это нас обязывает крепить наши связи, нашу дружбу» ^{202} . Вполне можно допустить, что посол говорил это искренне, ибо едва ли был информирован о предстоявшем изменении советской политики в отношении Китая.

Однако дипломатический «блиц» на японском направлении не состоялся. Пришедший в июле 1940 г. к власти второй кабинет Коноэ не стал форсировать заключение политического соглашения с СССР, предпочтя сначала укрепить военно-политический союз с Германией и Италией. В Японии полагали, что, имея такой союз с фашистскими государствами Европы, будет легче побудить советское руководство подписать пакт о ненападении с Японией на японских условиях.

27 июля новый японский кабинет, министром иностранных дел в котором стал Мацуока Ёсукэ, одобрил «Программу мероприятий, соответствующих изменениям в международном положении». В этом документе в качестве важнейшей задачи определялось «установление нового порядка в Великой Восточной Азии», для чего предусматривалось «применение в удобный момент военной силы». Программой намечалось: 1. Укрепить союз Японии, Германии, Италии. 2. Заключить с СССР соглашение о ненападении с тем, чтобы провести подготовку вооруженных сил к войне, которая исключала бы их поражение. 3. Осуществить активные меры по включению колоний Англии, Франции, Голландии и Португалии в сферу японского «нового порядка» в Восточной Азии. 4. Иметь твердую решимость устранить вооруженное вмешательство США в процесс создания «нового порядка» в Восточной Азии ^{203} .

В соответствии с этими политическими установками командование вооруженными силами стало разрабатывать возможные варианты вступления Японии во Вторую мировую войну: «южный» – против США и западноевропейских государств и «северный» – против СССР. Предпочтение было отдано «южному». Решение же «северной проблемы» откладывалось до вовлечения Советского Союза в войну в Европе. Так как в «Программе» выдвигалось требование «избежать войны на два фронта», заключение с СССР пакта о нейтралитете оставалось одной из приоритетных задач японской дипломатии. «Отношения с СССР должны быть урегулированы на базе советско-германского пакта о ненападении, – писала японская газета. – Таким путем Япония может достичь безопасности своей северной границы, что даст ей возможность осуществить ее политику экспансии на юг. Это также позволит ей подготовиться к войне против США» ^{204} . При этом японские лидеры сочли выгодным приступить к конкретным переговорам с Москвой после заключения военно-политического союза с Германией, что должно было усилить позиции Токио.

Союз с Гитлером

Планируя военную экспансию в Восточной Азии и на Тихом океане, японские стратеги изыскивали возможность обретения влиятельных союзников из числа европейских держав. В отличие от периода войны с Россией 1904—1905 гг., ни Великобритания, ни США не могли выступить на стороне Японии, ибо теперь она наступала на интересы этих держав. Особенно важным считалось объединение с крупным государством в Европе для совместной борьбы с СССР. Еще до оккупации Маньчжурии в марте 1931 г. вышеупомянутый японский военный атташе в Москве Касахара убеждал Токио: «Ввиду того что Японии трудно будет нанести смертельный удар Советскому Союзу путем войны на советском Дальнем Востоке, особое внимание должно быть уделено тому, чтобы путем подрывной пропаганды вовлечь западных соседей и другие государства в войну против СССР» ^{205} . Существует немало свидетельств активной работы японской агентуры в этом направлении в Польше, Финляндии, прибалтийских государствах, Турции и других странах.

После захвата Маньчжурии и прихода к власти в Германии А. Гитлера генеральный штаб направил своим военным атташе генерала X. Осиму, перед которым была поставлена задача следить за германо-советскими отношениями и выяснить, как повела бы себя Германия в случае войны Японии с Советским Союзом ^{206} . Присматривался к Японии и Гитлер. Комментируя выход Японии из Лиги Наций, фюрер заявил: «Лига Наций из-за выхода Японии должна пострадать больше, чем сама Япония» ^{207} .

Опасаясь остаться в изоляции, японцы стали искать союза с идеологически и политически близким фашистским государством. Уже в феврале – марте 1933 г. объявивший о выходе из Лиги Наций глава японской делегации Мацуока нанес визит в Германию, где в публичном заявлении назвал ее «единственной страной, имеющей столько исторических параллелей с Японией, которая также борется за свое место в мире». ^{208}

Со своей стороны Германия также видела в милитаристской Японии потенциального союзника, способного создать против СССР второй фронт, на Востоке. Японцы всячески поддерживали такие надежды. В апреле 1934 г. японский посол в Берлине Нагаи в беседе с германским министром иностранных дел Нейратом заявил: «Германия и Япония являются бастионом против большевизма, и на этой основе уже оформилась общность германо-японских интересов» ^{209} . С этого времени Гитлер все чаще стал обсуждать в кругу своих приближенных вопрос о заключении германо-японского союза. Ради такого союза руководители рейха готовы были действовать в обход «теории расового превосходства». По поручению фюрера его заместитель Р. Гесс издал специальную директиву о недопущении появления в печати и публичных выступлениях рассуждений о превосходстве арийской расы над «неполноценными» японцами. «Прежде всего, – указывал Гесс, – необходимо избегать всех выражений, которые могли бы быть восприняты как обида и презрение другими народами и государствами земного шара, с которыми германский народ и фюрер желают жить в мире. Мы не должны повторять ошибок старой Германии. Известно, например, какой тяжелый ущерб нанес бывший кайзер взаимоотношениям между Германией и Дальним Востоком». Под «ущербом» подразумевалось, что кайзеровская Германия перед Первой мировой войной якобы «упустила», как писал Гитлер в книге «Майн Кампф», возможность заключить с Японией военный союз, направленный против России ^{210} .

После серии предварительных встреч и бесед высокопоставленных эмиссаров двух государств о формировании союза в декабре 1935 г. в Берлин был направлен представитель японского генерального штаба армии для ведения конкретных переговоров. В этих переговорах активное участие принимали японский посол и военный атташе Осима, с самого начала ратовавший за скорейшее военно-политическое объединение с фашистской Германией. Как отмечалось выше, переговоры завершились заключением 25 ноября 1936 г. Антикоминтерновского пакта. Незадолго до подписания соглашения, 7 августа, японское правительство одобрило секретный документ, в котором было записано: «В отношении Советского Союза интересы Германии и Японии в основном совпадают… Наше сотрудничество необходимо направить на обеспечение обороны страны и осуществление мероприятий по борьбе с красными» ^{211} . В день подписания пакта министр иностранных дел Японии Арита заявил на заседании Тайного совета: «Отныне Россия должна понимать, что ей приходится стоять лицом к лицу с Германией и Японией» ^{212} . Как указывалось Токийским трибуналом для главных японских военных преступников, Антикоминтерновский пакт был «своим острием направлен против Союза Советских Социалистических Республик».

Приступая к войне за мировое господство, Гитлер стремился создать мощный кулак из государств с тоталитарными идеологией и политикой. В начале апреля 1938 г. он дал указание готовить почву для заключения германо-итальянского союзного договора. Летом того же года начались переговоры между Германией и Японией о заключении германо-итало-японского военного союза, так называемого «Тройственного пакта». На том этапе гитлеровскому руководству такой пакт был необходим для удержания западных держав и Советского Союза от противодействия расширению германской агрессии в Европе, в частности готовящемуся нападению на Чехословакию. Стратегической же целью пакта была совместная вооруженная борьба против любых противников фашистских государств – будь то на Западе или на Востоке. Это позиция Германии явилась тогда определенным препятствием для быстрого заключения военного союза. Опасаясь принятия обязательств по «автоматическому» вступлению в войну с западными державами в случае их вооруженного столкновения с Германией, Токио соглашался подписать «Тройственный пакт» только в том случае, если в текст буден внесена оговорка о его исключительной направленности против СССР. Необходимость внесения в текст пакта такой оговорки мотивировалась тем, что Япония еще не готова «вести эффективную войну на море» против Великобритании и США, а также нежеланием испортить японо-американские отношения и как следствие этого лишиться экспорта из США нефти, железного лома и других стратегических материалов ^{213} . Такая позиция не устраивала германское правительство, вследствие чего в переговорах с Токио весной 1939 г. наступила пауза. Тем временем Гитлер форсировал заключение двустороннего военного союза с Италией. 22 мая 1939 г. в Берлине состоялось подписание «Пакта о дружбе и союзе между Германией и Италией», получившего название «Стальной пакт».

Японцы имели достаточно оснований опасаться того, что, создавая блок тоталитарных государств, Гитлер стремится использовать его в собственных интересах, рассматривая других участников как второстепенных союзников, которым не следует полностью доверять. И они были недалеки от истины. На другой день после подписания «Стального пакта» Гитлер на совещании с высшим командованием вермахта, посвященном предстоящему нападению на Польшу, заявил: «Сохранение тайны – решающая предпосылка успеха. Цель должна сохраняться в тайне даже от Италии и Японии» ^{214} .

После подписания «Стального пакта» Германия продолжала добиваться согласия Японии с ее условиями «Тройственного пакта». На это японцы отвечали, что согласны вступить в любую войну на стороне Германии, если только «в составе противостоящей ей группировки государств окажется Советский Союз» ^{215} . Однако гитлеровское руководство в то время заботила реакция на захват Польши не столько Советского Союза, с которым намечалось соглашение, сколько Великобритании и Франции, а также США. По планам Гитлера именно японцы могли своими действиями на Востоке создать трудности для этих держав, отвлекая их внимание и силы от ситуации в Европе.

Заключение Германией пакта о ненападении с Советским Союзом было расценено как серьезное политико-дипломатическое поражение Японии, делавшей ставку на тесный союз с европейскими фашистскими государствами. Однако наиболее проницательные политики быстро поняли, что пакт с Москвой Гитлер рассматривает как необходимый, но временный маневр. Это было подтверждено правительством рейха, представители которого уже на второй день после заключения пакта довольно откровенно разъяснили японскому послу в Берлине, что «при всех обстоятельствах, которые могут возникнуть на дипломатической арене, идеи и цели общей борьбы против коммунизма сохраняются».

Ставший к тому времени послом в Берлине генерал Осима с пониманием отнесся к сделанному немцами разъяснению. Хотя 26 августа японское правительство дало ему указание вручить гитлеровскому руководству протест по поводу подписания советско-германского пакта о ненападении, охарактеризовав его как «противореча1ций секретному соглашению, приложенному к Антикоминтерновскому пакту», посол счел возможным задержать его передачу. Считая, что в условиях начавшейся Второй мировой войны Японии не следовало портить отношения с Германией, Осима стремился принизить значение дипломатического демарша Токио. Сообщая лишь 18 сентября о японском протесте, он сказал статс-секретарю германского министерства иностранных дел фон Вейцзекеру: «Как вам известно, в конце августа я отказался выразить резкий протест, как мне это поручило сделать японское правительство. Но я не мог действовать наперекор этому предписанию, поэтому я только телеграфировал, что последовал приказу, и ждал конца польской кампании. Я полагал, что этот шаг тогда не будет так важен» ^{216} .

Встречаясь в сентябре с Осимой, Риббентроп утверждал, что Япония в своих же собственных интересах должна установить военное сотрудничество с Германией, так как поражение Германии позволило бы западным державам объединиться в широкую коалицию с целью изгнания Японии из Китая. Он убеждал японца, что германо-советский договор о ненападении «отвечает правильно понятым интересам Японии, поскольку ей выгодно любое усиление Германии», что Японии, следуя примеру Германии, необходимо добиться нормализации отношений с СССР, чтобы затем «свободно развернуть свои силы в Восточной Азии в южном направлении», где находится сфера ее «жизненных интересов». В том случае, если Япония послушается его советов, считал Риббентроп, вполне могла бы осуществиться идея о германо-итало-японском военном союзе, направленном «исключительно против Англии» ^{217} . Осима разделял эти идеи и в своих депешах соответствующим образом настраивал Токио.

В разгар польской кампании вермахта германский «восточный фронт» посетил бывший военный министр Японии Тэраути. 20 сентября Гитлер и Риббентроп во время состоявшейся с ним беседы подчеркивали свою заинтересованность в налаживании военного сотрудничества с Японией и развертывании наступления японских вооруженных сил в южном направлении. Тэраути оказался их полным единомышленником. Сопровождавший его Осима высказался за перенос центра тяжести военных усилий Японии в Юго-Восточную Азию. Он говорил: «Япония нуждается в цинке, каучуке и нефти из Голландской Индии, хлопке из Британской Индии, шерсти из Австралии. Если она все это получит, то будет независима и очень сильна» ^{218} .

Сторонники сохранения тесных связей с Германией предостерегали от поспешных выводов о «предательстве» гитлеровского руководства, указывали на невозможность германо-советского сотрудничества в начавшейся войне. В сентябрьском номере влиятельного японского журнала «Бунгэй сюндзю» была помещена статья «Германо-советский пакт о ненападении и Япония», где японское правительство подвергалось критике за нерешительность в вопросе о заключении военного союза с Германией и Италией. Важность такого союза для реализации политики внешней экспансии сознавало и японское правительство. 4 октября 1939 г. оно приняло документ «Актуальные мероприятия внешней политики в связи с войной в Европе», в котором подтверждалось «сохранение по-прежнему с Германией и Италией дружественных отношений». Более развернуто это положение было сформулировано в правительственном документе от 28 декабря 1939 г. «Основные принципы политического курса в отношении иностранных государств». В нем было записано: «…Хотя между Германией и СССР подписан пакт о ненападении, необходимо сохранять дружественные отношения с Германией и Италией, учитывая общность целей империи с целями этих государств в построении нового порядка» ^{219} . Пришедший 16 января 1940 г. к власти кабинет адмирала Ионаи подтвердил эту позицию.