Текст книги "Плохие привычки"

Автор книги: Анатолий Горбов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА 59
Стечение обстоятельств

Самое опасное в войне – это недооценить противника и успокоиться на том, что мы сильнее.

Владимир Ильич Ульянов (Ленин)

Свина от Аркаши изолировали сразу же – ибо вид у наркомана был действительно устрашающий и сумасшедший. И никто из руководства ИВС не хотел нести ответственность за вдруг образовавшегося из теплого и румяного наркобарона холодного и бледного жмурика. Несмотря на увесистую просьбу прокурорских продержать его до утра с Аркашей, Свина отправили в следственный изолятор. Сначала почти час останавливали ему носовое кровотечение, а потом и отправили от греха подальше.

Кровопускание пошло наркобарону исключительно на пользу, и мозги его заработали с мощнейшей удесятеренной силой. Конечно же, в Аркашин бред насчет отсроченной смерти Свин так и не поверил, отнеся неунимавшееся кровотечение к досадному совпадению, помноженному на нервные события, повышенное давление и огромную дозу алкоголя. Но за собственную жизнь волноваться было самое время.

Он хорошо помнил взгляд Грума, и взгляд этот ему очень не понравился. Главное, совершенно непонятны были цели вора в законе. Он никогда не лез в дела с наркотиками, а Свин никогда не лез в его дела. Да в последние лет пять Свин вообще ничем, кроме наркотиков, не занимался!

Тем не менее, что бы ни пряталось за двумя черными дырами глаз Грума, эта сила вполне могла притянуть Бориса Михайловича и запросто поделить его на ноль. И никакая охрана от этого не спасет – его просто раздавят. И тогда уже будет совершенно не важно, из-за чего конкретно его раздавили.

В общем, инстинкт самосохранения подсказывал следующую последовательность действий: бежать отсюда, забирать деньги из сейфов и бежать из страны. А оттуда уже, если будет такое желание, разруливать ситуацию.

В следственном изоляторе служит человек, который вытащит отсюда Свина – даже без денег, ибо очень уж он ему обязан! Однажды Борис Михайлович пощадил его брата, проворовавшегося торговца одной из точек сбыта наркоты. Торговцу пришлось расплатиться за крысятничество, продав дом и остальное имущество, а его брату – продав душу и поклявшись оказать любую помощь, возможную и невозможную, если Свин попросит. Клятва эта была заверена видеопризнанием в ряде служебных, и не только, преступлений, которые могли стоить тюремщику 10–12 лет строгого режима.

Борис Михайлович и попросил. Правда, зная, каким хорошим стимулом являются деньги, он еще и заплатил. Не сам, конечно. И не через адвоката – Коготь так и не нашел ему нового защитника. Судя по всему, и не искал. Кто и какой информацией поделился с его главным охранником, заставив предать хозяина, Свин не знал, да это пока было не важно. Важно было то, что в собственный особняк его, скорее всего, не пустят. Или не выпустят.

Борис Михайлович указал должнику-тюремщику адрес тайника, в котором именно для такого непредвиденного случая лежали сто тысяч долларов, почти настоящие паспорта на другую фамилию – российский и заграничный, и заряженная беретта.

И его вытащили из следственного изолятора – правда, только на следующий вечер. Свина вывезли по фальшивым сопроводительным документам «на очную ставку» и отпустили. Конечно же, никто о теплой одежде не позаботился, а в тайнике ее не было. Свину, озябшему в спортивном костюме, пришлось нацепить старую солдатскую фуфайку в масляных пятнах и вислоухую ушанку загадочного происхождения, найденную под водительским сиденьем автозака.

До дома его не довезли – высадили неподалеку, как он и попросил. Потому как проникать в дом через главный вход Борис Михайлович не собирался. Отдали документы и оружие, холодно поблагодарили за деньги и укатили в холодный сумрак полночи.

С годами Свин научился вообще никому не доверять, поэтому никто и не знал, что заброшенный участок с невзрачным домиком напротив северной стены его особняка также принадлежит ему. Жил там старый глухой дед, которого Свин нанял сторожить свою недвижимость от блуждающих бомжей и наркоманов.

Никто также не знал о подземном ходе между двумя участками, ведущем от покосившейся летней кухни прямо в подвал шикарного особняка. Свин озаботился этим ходом еще во время постройки дома, свято веря, что пригодиться он ему может только в случае бегства из собственных хором. Жизнь распорядилась иначе, и Борис Михайлович был сейчас нацелен в обратном направлении.

План был таков: пока балбесы из его охраны будут дуться в карты, он через левую башню поднимется к себе в спальню, переоденется во что-нибудь приличное, возьмет сумку и телефон. Потом обчистит свои сейфы и тем же путем покинет дом.

Я бы удивился меньше, если бы увидел инопланетянина, а не Свина, своим прикидом сильно смахивающего на Доцента из «Джентльменов удачи». Чувства меня переполняли, но в слова воплотиться никак не могли. Я молча смотрел на своего недруга, пока мысли кубарем катались в моей голове и давили все стереотипные фразы, подобающие такому случаю.

Хотя даже невооруженным взглядом было видно, что случай совсем не стереотипный и фраза-клише сюда не подойдет. Я уже хотел было ляпнуть что-нибудь вроде: «А погоды нынче стоят премерзкие», – ну, чтобы что-нибудь сказать, а то молчание как-то сильно затянулось, но не успел.

– Ты опять? – Свин, похоже, особых трудностей со словарным запасом, в отличие от меня, не испытывал.

– Я не опять. Я – Толик, – ответил я. Фраза была короткой, но выход из словесного коллапса приятен.

Свин, видимо, хотел сначала меня о чем-то расспросить, но потом передумал, пожав плечами, и полез в карман. Достал оттуда пистолет, снял с предохранителя, навел на меня и совершенно без эмоций, как-то устало произнес:

– Да мне по херу, кто ты.

Я даже успел саркастически заметить:

– Или до задницы? – когда его правое веко дернулось в нервном тике, а палец нажал на спусковой крючок.

* * *

Насте позвонили поздно вечером в воскресенье, и в это время ей уже было совершенно ясно, что с казначейством она пролетела и нужно всерьез рассматривать оставшиеся варианты. Позвонили, извинились за причиненное волнение и поздравили – она принята на работу в Управление областного казначейства, где ее ждут уже завтра. Просили не забыть трудовую книжку, диплом и паспорт, а также, по возможности, соответствовать принятому в административных учреждениях дресс-коду.

Если бы они позвонили хотя бы в первой половине дня, Настя испытала бы огромную радость. Если бы позвонили до шести вечера – радость тоже была бы, но уже не такая внушительная.

А в десять вечера, растратившись за день на негативные эмоции, радоваться она не смогла, просто опустилась на пол и заплакала легкими слезами, несущими разрядку и смывающими все неприятности.

Положила в сумку банку паштета для котят, на него потратила последние деньги. Остальное было приготовлено…

* * *

Лицо Свина исказилось, и мне показалось, что это из-за того, что я умер. Но нет. Не умер. И выстрела никакого не было. Палец нажал на крючок и даже на пару миллиметров его передвинул, но для выстрела этого было недостаточно.

А потом со Свином что-то произошло – то ли инсульт, то ли еще какая напасть. Парализовало всю его правую половину, и он выронил беретту да и сам тут же упал. Я отфутболил оружие и наклонился к нему. Он был жив, но говорить не мог. Правая часть лица исказилась, мышцы больше не слушались своего хозяина. Покопавшись в его карманах, я выудил сотовый, позвонил в скорую и полицию – хватит уже, в конце концов, светить собственный номер на подобных вызовах!

Кинув мобильник ему на грудь, я подобрал пистолет и побрел прочь. О чем я тогда думал, не помню. Мне кажется, я просто пребывал в настоящем моменте, и это было главным. Шел и наслаждался жизнью, каждым вдохом холодного воздуха, каждым шагом по земле и каждым взглядом на блестящие звезды, которые были близки как никогда. Шел и думал, что всего этого могло и не быть, лежал бы тогда у стены Свинского особняка не его хозяин, а я. И меня не слушались бы все мышцы, а не только те, что справа…

Когда участок бывших садов, ныне заселенный коттеджами, закончился, мне повстречался подросток (и откуда он взялся в полночный час?), попросивший закурить.

Я рассеянно протянул пистолет и предложил:

– Чего тянуть-то, медленно себя гробить, давай уж сразу!

Парень понял, что пистолет настоящий, и исчез. Я дошел до пруда и выбросил ствол. Курить не хотелось совершенно…

ГЛАВА 60

Независимо от дорог, которые мы выбираем, наша суть приведет нас к одному концу.

О. Генри

Настя, несмотря на то, что тщательно подготовилась накануне, чуть не опоздала на службу в понедельник – подвел общественный транспорт, точнее, пробки в утренний час пик. В обеденный перерыв свободного времени тоже не оказалось, уже по рабочим обстоятельствам. Поэтому она с дарственной баночкой паштета появилась у заветных окон напротив своей новой работы лишь к вечеру.

Окна встретили ее мрачной темнотой – даже «поездные» занавески в них не белели, разведенные по краям оконного проема. Котенка нигде не было видно, и отчего-то у Насти защемило сердце – неужели что-то случилось с этой бабушкой, и ее увезла машина «скорой помощи»? А как же тогда ее любимый юный зверек?

Она, поборов стеснительность, уверенно нажала на звонок и, прочитав сделанную под ним надпись «Звоните громче», вдавила кнопку звонка глубже некуда. Однако дверь открывать никто не спешил. Тогда Настя довольно громко постучала в окно – но тоже безрезультатно. В незнакомой квартире было пусто, и пустота эта тоскливо аукнулась в ее душе.

Она направилась на остановку, с тихой грустью размышляя над властью Случая, который свел ее с забавным котенком и тут же разлучил, не предоставив второго свидания. Она шла и думала, что большинство знакомых людей в ее жизнь также привел Случай, и, наверное, этот самый Случай – совсем не случайность, а самая настоящая, пусть и очень сложная, закономерность.

Если так произошло – значит, должно было произойти. Возможно, Его Величество Случай еще сведет их вместе: вновь испеченную работницу казначейства и полосатого юмориста с янтарными глазами.

Постепенно плохой осадок от несостоявшейся встречи растворился, сменившись более актуальными и позитивными мыслями – о завтрашнем рабочем дне, об интересной работе и новом коллективе…

* * *

Прошел месяц с памятного «ограбленного воскресенья». Я обживал свою новую квартиру и очень сожалел, что не сохранился распечатанный лист с пари. Мозг отказывался вспоминать все художества, которые были мной туда вписаны в пятницу, тринадцатого ноября. А жаль! Очень бы хотелось еще раз пробежаться глазами по тем судьбоносным строкам!

Из очевидного всплывал лишь один пункт, который выполнен не был, но его я помнил наизусть и безо всякой шпаргалки: «Я счастливо живу со своей любимой половинкой, люблю ее и любим ею. Это продолжается всю нашу жизнь…» Единственное оптимистичное объяснение, которое приходило мне в голову – я сам и есть своя половинка, то есть вполне цельная единица, гармоничная и самодостаточная. Но, если честно, надежда повстречать Женщину Всей Моей Жизни меня не покидала ни на минуту.

Хотя нет, вру насчет единственного объяснения отсутствия такой Женщины. Было еще одно – курить-то я бросил на полтора года и свою часть пари до конца еще не выполнил. Так что все, возможно, вскорости исправится наилучшим образом.

Остальные пункты пари, насколько я помнил, выполнились. Я бы даже сказал – перевыполнились. Со здоровьем у меня все было в полном порядке, с настроением – тоже. Также хорошо дела обстояли с самоуважением. Был удовлетворен мой голод на чудеса. Я вообще ощущал себя другим человеком, ибо жить стало лучше, жить стало веселей.

Я больше не пытался «пережить» свою жизнь в бездумном стремлении к какой-то реальной, но далекой, а то и вовсе – мифической и недалекой – цели. Не пытался побыстрее проскочить «черную» жизненную полоску, хотя в моей жизни наконец-то наступила кипельно белая. Я наслаждался своим бытием как неразрывным процессом, а все цели были лишь приятной наградой за правильное времяпрепровождение.

Про деньги вообще молчу: второй визит к антиквару принес мне еще 140 тысяч евро, совершенно незначительно проредив мою сокровищницу, и в настоящий момент времени я тщательно выбирал себе новое авто. И собирался после Старого Нового года открывать свой бизнес. Правда, не до конца определился – какой именно.

Банда, с которой я имел честь поработать в особняке Свина, благополучно самораспустилась, поделив деньги. Из своей доли – а это была огромная сумма – я не взял ни копейки. Полагающуюся мне часть бывшие подельники перечислили на счет одного монастыря, двух строящихся церквей, нескольких детских домов и домов престарелых. А еще одну часть денег отправили аудиторской фирме, которая должна была проконтролировать целевое расходование средств по этим перечислениям.

Джин из милого круглого котенка превратился в угловатого долговязого подростка, впрочем, довольно симпатичного. Больше всего меня удивляло то, что он выполнял некоторые команды, словно собака: «ко мне», «сидеть», «лежать». И даже «голос». Эта команда выполнялась им особенно охотно. Он хитро зажмуривал янтарные глаза и, коротко мяукнув, тут же снова их открывал, довольный собой и произведенным эффектом. Казалось даже, что он при этом улыбается.

«Густав Беккер», отреставрированный и обновленный, стоял на почетном месте в гостиной, глядя своим сияющим циферблатом на парк. Он был похож на сухонького старичка, которому недавно успешно удалили доброкачественную, я бы сказал – ОЧЕНЬ доброкачественную опухоль. Иногда я разрешал ему вспомнить молодость, и тогда новая квартира наполнялась часовым боем из позапрошлого века, волнуя окрестных котов и удивляя всезнающего консьержа.

* * *

Борис Михайлович умер в тюрьме, аккурат накануне католического Рождества. Вроде бы от сердечного приступа, хотя тут с уверенностью никто ничего не скажет. Даже Слон, который и сообщил мне о полном окончании наших со Свином распрей – по причине безвременного ухода из жизни последнего.

Поговаривали о том, что он пошел на сделку со следствием и начал давать показания на всяких высокопоставленных фигурантов из «высшей цепочки» наркотрафика. Содержали его в отдельной камере со всеми удобствами, сдували с него пылинки и старательно пытались «завести» парализованную половину тела. Но, видать, не судьба. А уж кто именно был рукой этой судьбы – простой случай или специально обученный человек – мне и не важно.

Аркаша выжил, переломался всухую и выжил. Правда, цену за такой шоковый выход из зависимости он заплатил серьезней некуда – загремел в дурку. Где ходил с просветленным лицом и твердил, что свершил акт возмездия, в коем был карающей божьей дланью. Тут же, уставившись на ладони, отрицательно качал головой и исправлялся:

– Не, не дланью. Дланями… или дланьми? Короче, вот этими самыми руками…

Кабачок «У Рыцаря» выкупили какие-то развеселые столичные коммерсанты и за месяц сделали из культового заведения попсовое кафе с караоке – я сюда больше не хожу.

Жора и Аллочка были представлены родителям обеих сторон и получили их заслуженное одобрение. Может быть, одобрение это было несколько поспешным, но очень уж давно и тем, и другим предкам хотелось собственных внуков.

Жора с Аллочкой успешно съездили в Домбай, и тамошняя романтика им так понравилась, что на этот Новый год они едут в горы уже третий раз и, боюсь, на Старый Новый год поедут тоже. Похищенные вещи и почти все деньги им вернули, так как Аслана с компанией взяли в тот же вечер прямо в больнице – они даже не потрудились «сбросить» краденое.

Арнольдик перевоспитался. Об этом мне, искренне удивляясь, поведал Денис Калмыков, с которым мы случайно встретились в супермаркете. Даже я не ожидал такого мощного действия от собственного шипящего внушения. По словам Дениса, Арнольдик на несколько дней «замерз» и вел себя тише воды ниже травы. А потом потихоньку начал общаться – и люди его не узнали. Высокомерность куда-то испарилась, он стал отзывчивым и легко откликался на просьбу о помощи – подменить там кого или выйти в усиление. Мать свою, на которую он раньше в основном орал, теперь по телефону иначе как «мамочка» не называл.

Даже девушка у него появилась. Правда, смотрелся он со своей миниатюрной подругой, словно Кинг-Конг с человеческим детенышем, но это его ничуть не смущало. Он даже сам частенько отпускал шутки на эту тему.

Ирка уволилась из «Колосов и А» и куда-то делась. Не знаю, куда. Может, вернулась домой, в Краснодар. А может, ей предложили место в Москве.

Гаврилыч завязал бухать. Памятуя о нешуточном питейном стаже, на всякий случай закодировался, пока что об этом не жалеет. Вроде надобность в виагре уже пропала.

Мишка, как ни смешно это звучит, тоже из «Колосов и А» уволился. Сам шеф попытался оштрафовать его, как и меня, за пропущенный в программе «пробел». В результате Мишка психанул и ушел, забрав все свои наработки за последние полгода. Так что, думаю, фирма потеряла гораздо больше, нежели оштрафованный программист…

Гуру недавно позвонил и выдвинул очередную версию. Раз у меня синестезия не проходит – может, это не последствия «Шизы», а новая мутация такая? Есть же дети-индиго. А я, значит, являюсь одним из первых людей-бандюго – это он припомнил мне восстановленную по крупицам и пересказанную ему ночь пятницы тринадцатого, прошедшую в личине Крашанка.

Слон без анекдота – это как баня без голой… пятки. Кристина свозила его к родственникам в США. Оказывается, армянская диаспора в Лос-Анджелесе превышает 600 тысяч человек! Но речь не об этом. В силу каких-то непредвиденных обстоятельств Слону пришлось подменить в магазинчике «Овощи-фрукты» захворавшего троюродного дядю Карины. В общем-то, делов: бери деньги, вешай товар.

Слон, чтобы не запутаться, решил продублировать (на английском!) ценники, которые раньше вполне сносно были написаны по-армянски. Вооружившись словарем и собственными зачаточными знаниями ботаники, он старательно выводил название (например, яблоко, то есть «apple») и цену в долларах.

Все было бы замечательно, если бы не ассортимент продукции! Сортов было много – и яблок, и груш, и черешни, и винограда. И экономный на писанину Слон, конечно же, сократил себе работу, по русской привычке написав «в ассортименте». Точнее, «в асс.». Но написал по-английски («А чего, – искренне возмущался он потом. – По-английски ассортимент – «assortment», так что все правильно!»).

Таким образом, весь фруктовый развал красовался новыми ценниками типа «apple in ass.», «melon in ass.». Слон долго не мог понять, почему складываются пополам от хохота проходящие мимо люди, не торопятся у него что-нибудь покупать. Кто же мог подумать, что Слон не знает, что «ass» по-английски – «задница»…

* * *

Матильда Брутова, встреченная мной позавчера, выглядела очень мило. Не знаю, в чем секрет. То ли в том, что она занялась делом: начала рисовать для одной печатной фирмы поздравительные открытки с очень симпатичными зверюшками, настолько человечными, что сразу даже и не понятно было, заяц это или реальный мачо. Она показала несколько эскизов, и все они мне очень понравились.

– А вы знаете, это я тогда вашу открытку исправил…

– Да знаю, – она махнула рукой. – Это ты из-за Ирки своей, наверное. Вообще, это я извиняться должна. Знаешь, иногда люди, не очень сильно похожие внешне, абсолютно точно кого-то напоминают. Так вот она мне напомнила одну мою знакомую, которая была абсолютной стервой и… ну, слаба на передок была.

– Нет, похоже, не сильно ошиблись, – улыбнулся я и тут же постарался перевести разговор. – Свой лимит ошибок вы сможете набрать, признав ошибочным слух о том, будто Алина хочет возвести для себя нечто грандиознее пирамиды Хеопса!

– Ну-ну, – она хитро прищурилась. – Поживем – увидим!

* * *

Запоздавшая зима, растеряв свой снег по дороге, с охапкой лютых, коварных морозов явилась уже в самом конце декабря. На первых порах это было изумительно красиво – по-зимнему сиротливые, без листьев, ветви, залитые хрусталем.

Словно в сказке, сверкали они огнями, преломляя любой свет – искусственный или природный. Но, как и любая сказка, длилось это совсем недолго, и уж совсем не сказочным был финал этого сумасшедшего превращения – обледенение достигло своей наиболее критической точки, и деревья стали падать.

Сначала они издавали громкий треск при малейшем дуновении ветерка. Потом с мертвым и сухим хрустом валились тяжелые ветки – стволы уставших деревьев не могли больше их удерживать и бессильно роняли, блестя замерзшими слезами от корней до кроны. Затем стали падать пожилые и нездоровые, дряхлые деревья. Как погибшие в строю, они падали так же прямо, как и стояли. Практически не оставляя после себя никаких пеньков, уходили они из этого мира, уже без сознания круша стоявшие под ними автомобили и со свистом разрывая электрические провода.

Некоторые провода обходились без падающих деревьев, они и так стали вчетверо тяжелее – и рвались в истонченных местах и в местах креплений. Было странно смотреть, как из мертвого металла, растянутого в тонкую многокилометровую проволоку и укутанного в сухой пластик, синими агонизирующими молниями уходит единственный атрибут активности и жизни – электрический ток.

И вслед за его уходом умирали окна кварталов и районов.

После этого, чтобы соблюсти закон сохранения энергии ли, жизни ли, за потухшими сонными окнами загорались яркие свечи, прогоняя своим неровным желтым мерцанием мороки, оставленные телевидением и компьютерами.

Люди садились поближе друг к другу и, смирившись с неугомонной стихией и втайне немного благодарные ей, начинали увлеченно разговаривать – о себе, о жизни. О главном.

Сейчас можно было, превратившись в отсветах свечей в Героев и Красавиц, которыми никогда не были, предаться неспешной, и оттого содержательной любви. Или, капая на руки воском, листать желанную книгу. Или, смотря на горящий фитиль, признаться в чем-то неприятном, но важном для тебя и принять решение начать жизнь заново…

Сказка, начавшись с необычайно красивых «деревьев в хрустале», не закончилась – она ушла в души людей, каждый сам уже выбрал, как с ней можно поступить. Правы оказались лишь те, кто поселил ее у себя надолго…