Текст книги "Социалистический реализм"

Автор книги: Анатолий Логинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– Пся Крев! – В полдень того же дня Бронислав Комоцкий, уже почти три месяца как президент страны, не находил себе места от возбуждения.

Ему только что звонил Сталин. И откуда у него номер телефона! В крайне вежливых и издевательских выражениях Иосиф Виссарионович сообщил президенту, что из-за крайне уважительного отношения к трудовому польскому народу и миролюбия Советского руководства, СССР не будет вводить в Польшу свои войска. Только заберет назад столь любимый товарищем Сталиным Белостокский выступ. А на столе президента лежал текст телеграммы от Анхелы Меркиль. Канцлер Германии выражала удивление неспровоцированным нападением польских военных на немецких граждан в Восточной Пруссии и прямым текстом требовала отторжения Гданьского коридора, фактически уже занятого частями Бундесвера.

В принципе, президент должен был быть доволен. Польше сохраняли жизнь. Вот только с морями становилось совсем хреново…

Бронислав вздрогнул и проснулся. 'Слава богу, это только сон. Что со мной? Какой октябрь, какая грязь… Уснуть в собственном кресле за полчаса до важнейшего совещания. Чуть не проспал. Но сон точно навеян этими фантастическими сообщениями, – перед глазами всплыло перекошенное безусое лицо совсем молоденького жолнежа и острия вил, торчащие из его груди-Боже мой! Надо успокоиться и идти в ситуационный кабинет. Пора уже'.

***

Пока варшавяне, да и остальные поляки, удивлялись неожиданным слухам о закрытии аэропортов и обсуждали появившиеся в Интернете ролики о боях на Восточных Границах, в ситуационном кабинете, расположенном в Президентском дворце, собрались люди, составлявшие военный кабинет и призванные решать судьбу страны. Нервозность, царящая в помещении, легко объяснялась не только необычными событиями, происходящими на восточных границах Польши, но и неожиданным опозданием самого президента. Докладывал министр обороны Ржечи Посполитой, генерал брони Клых.

– … Можно с уверенностью сказать, что наступление со стороны Калининградской области, принятое нами за русское, на самом деле ведут части вермахта образца сорок первого года. Захваченные бойцами спецназа 'Гром' пленные из дивизии 'Тотенкопф' и образцы техники однозначно подтверждают этот факт. Одновременно с этим страны бывшего СССР сменились Советским Союзом того же периода… В настоящее время в Восточной Пруссии действует шестнадцатая Поморская механизированная дивизия, силы пограничников в составе двенадцати погранзастав и роты спецназа, часть группы спецназа 'Гром'. Дополнительно переброшены два дивизиона воздушной кавалерии, первый легкокавалерийский и седьмой любельских улан, а также шестой десантно-штурмовой батальон. Планируется перебросить туда и остальные части шестой десантно-штурмовой бригады, а также третью механизированную бригаду. Не позднее двадцати трех часов дня планируется дополнительно развернуть против Калинин…, прошу пане, Восточной Пруссии, еще и основную часть двенадцатой Щецинской механизированной дивизии в составе двух механизированных бригад и артполка с частями обеспечения. Одновременно на бывшей белорусской границе развернется Варшавская механизированная дивизия без одной бригады и кадровая часть восемнадцатой бригады территориальной обороны. Горнострелковую бригаду из состава этой дивизии развернем в районе от Бреста и южнее вдоль украинской границы. Для поддержки и воздушного прикрытия войск, действующих против нацистов используются силы ВВС с тридцать первой, а также частично с тридцать второй и двадцать второй авиабаз. В результате на всей остальной территории авиационной поддержки и прикрытия мы практически не имеем, – на недоуменный вопрос премьера Туска:

– А почему?

Министр обороны ответил по-военному кратко. – Больше у нас боеготовых самолетов нет, – и продолжил. – Но столкновения на границе с Советами незначительны и фактически прекращены. Было несколько очагов на бывшей границе с Белоруссией, но там имелись шесть рот спецназа погранвойск и пятнадцать застав. Поэтому только одному русскому отряду удалось продвинуться незначительными силами в районе Гродно на двадцать километров вглубь нашей территории. В настоящее время в этот отряд, не желавший вступить в переговоры, уничтожен боевыми вертолетами. На остальной территории границы наблюдаются попытки установления связи между погранчастями и русскими властями. Таким образом – мы будем к исходу суток иметь группировку способную вытеснить как немецкие, так и русские войска за пределы наших границ. Считаю, что армии образца сорок первого года не смогут оказать сильного сопротивления нашим доблестным жолнежам.

– Пся крев! Такой шанс построить Великую Польшу от можа до можа, причем до Охотского! На 'Леопардах' против 'тридцатьчетверок'! – Радослав Сикорский, министр иностранных дел, был возбужден настолько, что не выбирал выражений и позволил себе перебить коллегу. – Конечно, их всего чуть больше сотни, но и даже старые Т-72 по сравнению с ними – чудо-оружие! Русские беззащитны!

'Гитлер в сорок первом считал так же, – подумал президент. – Боже, но шпарит прямо по тексту. Определенно, сон был пророческим!'

Тем временем Сикорский не унимался:

– Главное, действовать быстро, пока не налетели союзники, – лицо говорившего скривилось в презрительной усмешке, – и ничего им не сообщать, а то эти коршуны пригребут всё себе. Сейм тоже не нужен, утопят в говорильне. Надо действовать. И очень быстро! А если что, нового Лжедмитрия долго искать не надо, вспомним, как русские генералы сотнями немцам в плен сдавались. Панове, я считаю, что нам не стоит ограничиваться только Крулевцом. Вы забыли еще старинные польские города: Вильно, отобранный у нас как раз этой страной, и Львив.

– Но для наступления необходимо провести хотя бы частичную мобилизацию, – пытался остановить полет мысли своего коллеги министр обороны.

– Какая мобилизация? Вы еще не осознали случившегося! Нашим доблестным войскам, оснащенным самой современной техникой, противостоит противник с древними винтовками, практически без авиации, без ПВО, без современных средств разведки и связи.

– Но, пан министр. Нашим войскам противостоят отнюдь немалые силы. В Восточной Пруссии мы имеем против себя, кроме действующей сейчас эсэсовской дивизии 'Мертвая Голова' и пехотной пятьдесят восьмой дивизии, еще и минимум две армии и танковую группу. Сейчас они связаны боями с русскими, но вполне могут заключить с ними перемирие и повернуться против нас. На бывшей белорусской границе нашей разведкой выявлены силы одиннадцатого мехкорпуса, восемьдесят пятой, пятьдесят девятой стрелковых дивизий, тридцать шестой кавалерийской, в районе Бреста расположена четвертая советская армия. Мы можем сдержать их, даже разбить, обороняясь, но у нас просто нет достаточного количества войск для наступления.

– Пан генерал брони. Я не пойму. Вы считаете, что плохо обученные русские войска, которых вермахт с устаревшим вооружением гнал до самой Москвы, смогут разбить наши великолепно вооруженные и обученные части? Вы только что утверждали обратное тому, что говорите сейчас. Или Вы не патриот Польши?

Удивление, всё сильнее проступавшее на лицах премьер-министра Дональда Туска и остальных членов кабинета, оставалось незамеченным увлекшимся Радославом. Он вытащил из папки довольно затрапезного вида бумажку:

– Вот, послушайте: 'Наша армия обладает подавляющим огневым превосходством и имеет безраздельное господство в воздухе. В полосе ТВД с советской стороны имеется только истребительная авиадивизия в районе Минска и две бомбардировочные дивизии на флангах. Истребительная авиадивизия оснащена истребителями И-16. Авиация русских будет уничтожена частично на аэродромах, частично в воздухе современными боевыми самолётами. Далее наши войска, используя танки, БМП и БТР подавят с недоступных для ответного огня дистанций наспех подготовленную оборону стрелковых соединений. Артиллерию красных уничтожат огнём самоходки и РСЗО. Отсутствие в РККА противотанковых ружей и практически полное отсутствие ручных противотанковых гранат делает невозможным борьбу с БТР и БМП стрелковыми подразделениями. Ввиду серьёзных недостатков в тактической подготовке командного состава и слабой (тем более по современным меркам) подготовке личного состава войск связи оказание организованного сопротивления противником будет либо крайне затруднено, либо невозможно. Очевидно, будет иметь место неорганизованное очаговое сопротивление с переходом, по израсходовании боезапаса, в рукопашные схватки. Пользуясь техническим превосходством, в том числе в мобильности, наши жолнежи, руководствуясь общей задачей захвата максимально возможной территории могут не обращать внимание на сопротивление, рассчитывая добить и пленить оставшихся потом. Дальность продвижения в глубину можно считать равной величиной расхода половины заправки топлива или более, в зависимости от возможности передвижения на местности. Т.е. примерно на двести пятьдесят километров, если считать по танкам…' – министр еще раз потряс бумажкой. – Это доклад независимого военного обозревателя. Его анализ подтверждает мои мысли. Наконец-то сбудется давняя мечта о Польше от можа и до можа. Сейчас главное, чтобы не успели вмешаться немцы или американцы.

– Пан министр, – в обычно спокойном голосе президента звучало железо, – Вы когда-нибудь горели в танке?

– Нет, пан президент!

– А раненым в живот Вам быть не приходилось?

– Но, пан президент…

– Тогда понятно, почему Вы так рветесь в бой, – самого Коморовского такие страсти тоже миновали, но он не считал это принципиальным. – Вы готовы лично возглавить передовую роту?

– Но, пан президент…

– Что, пан президент? Если не готовы, будьте добры успокоиться и включить голову. Вы давно уже министр, а не душман! Панове, какие еще есть мнения?

Почему-то упоминание о моджахедском прошлом Радослава разрядило обстановку. В дальнейшем совещание шло в сосредоточенном, деловом ключе, и было очень результативным.

– Итак, – подвел итог президент. – За пределы наших границ ни шагу. Атаки вермахта отбивать, применяя всё имеющееся вооружение. С русскими стараться в конфликт не вступать. При контакте и попытках прохода на нашу территорию стараться объяснять ситуацию и просить ждать приказа из Москвы. Огня без крайней необходимости не открывать. Госпоже канцлеру я позвоню сам. Генсеку НАТО – пан генерал Клых. А вы, Радослав, – он мстительно посмотрел на Сикорского, – в течение получаса придумайте, как связаться со Сталиным.

г. Мариуполь.

А. Е. Огурцов, лейтенант, уполномоченный РКМ НКВД

Капитан зевал в кулак, и постоянно помешивал чай. Мельхиоровая ложечка дребезжала по стакану, разгоняя давно остывшую бурую жидкость. Лейтенант же стеснялся, поэтому ему приходилось прилагать огромные усилия, чтобы не зевнуть прямо в лицо чекисту. Все-таки, целый день на ногах…

– Ладно, лейтенант, продолжим.

– Так точно товарищ капитан государственной безопасности, продолжим! – чуть ли не заорал Огурцов. Андрей Тимофеевич, конечно, мужик правильный и понимающий, но, если начальник областного УНКВД приехал лично, то изволь лейтенант, отвечать по уставу, а то… Ведь вместо заслуженных наград и благодарностей, можно получить по шапке. Участок, конечно, не совсем Огурцова, но тем не менее вдруг действительно шпион? Город снова на уши поставят. К тому же с немцами не понятно, что творится…

– Да не ори ты как оглашенный! С утра голова раскалывается, – поморщился Чечков и неожиданно признался. – Понимаешь, хотели с супругой детишек в парк Щербакова сводить, на лебедей посмотреть, а тут звонок ваш. И понеслось…

– Так не специально же, товарищ капитан!– начал оправдываться лейтенант.

– Знаю, – улыбнулся Чечков. – Вернее, догадываюсь. Ни к чему нам провокации такого уровня сочинять, чай не Витте, царская милость в обратку станет. – И посмотрев на вытянувшееся от удивления лицо лейтенанта, не сдержавшись, засмеялся. – Не бойся, Иван Михайлович, это я так, красного словца ради. Если серьезно, – продолжил капитан, – то признаюсь, как на духу, ни черта я не понимаю в происходящем.

Оба молчали, в который раз уже рассматривая выложенное на стол имущество шпиона. Старый заржавленный перочинник, с выдавленным на рукояти из странного материала ценником '2 руб. 20 коп' и силуэтом белки, кучка металлических монет, все как одна, с навязшим уже трезубцем, несколько купюр, притом, одна из них с гетманом Мазепой. Первый раз увидев ее, Огурцов долго хмыкал, крутил головой, и пытался прогнать из головы, навязчиво лезущие строчки нас чет 'гетмана-злодея' и какого-то 'Кочубея'. Чечков тоже уделил немало внимания бумажным деньгам, рассматривая каждую 'грывню' через карманное увеличительное стекло.

Отдельной кучкой лежали более важные вещи – ворох документов и небольшой, зализанный 'брусок' из того же непонятного материала. У 'бруска' снималась задняя крышка с надписью 'Sony Ericsson' и наличествовал стеклянный экран с непонятной маркировкой и надписью 'Нет сети'. Документы, которые, если быть объективным, представляли собой смазанные светокопии оригиналов, были чрезвычайно необычны. Язык и трезубцы, Огурцов заметил еще на Песчанке. А когда немного разобрался с рапортами и прочей 'сопроводиловкой', и покопался основательнее, то заметил еще одну несуразицу. Даты. 2001 год, 2008-й, 2010…

– Да, тут еще один момент, – не сдержавшись, зевнул Огурцов. – Я, товарищ капитан, наших ихтиологов озадачил.

– Кого-кого? – не сообразил капитан.

– Ну, рыбологов. Тех, кто рыб изучает.

– Ааа… Понял, точно. Извини, не сообразил сразу. С чего это ты вдруг к рыбологам побежал? – Чечкову определенно понравилось слово, выдуманное лейтенантом.

– Загвоздка тут в чем. Я сам у моря родился и жил, каждую рыбешку в лицо знаю. У шпиона же в лодке, пудов двадцать свежака и почти все – звери, а не рыбы. Каждая как бревно, и весит кил под десять. Сперва не мог понять хитрость в чем, думал, может он в рыбах взрывчатку перевозил. А потом, профессор все разъяснил. Пеленгас это.

– И что? – недоуменно переспросил капитан у торжествующего Огурцова.

– А то, товарищ капитан, что рыба эта только на Дальнем Востоке обитает! Хищник – хуже судака, такого в море выпусти, он через пять лет всю рыбу пожрет. Кроме бычка ничего водиться не будет!

– Сурово… – оценил неожиданный поворот в деле Чечков, но продолжить не успел. В кабинет постучался дежурный:

– Телефонограмма из Киева, товарищи командиры! За подписью Серова. Сверхсрочная! С приказом донести содержимое до всего начальствующего состава.

– Сверхсрочная?

– Так точно, товарищ капитан государственной безопасности, – дежурный от старания так тянулся, что, казалось, еще немного и порвется пополам, даже портупея не поможет. – От товарища комиссара государственной безопасности третьего ранга!

Ческов с Огурцовым переглянулись. Мысли что лейтенанта, что капитана ГБ, совпадали полностью: 'Началось!'

г. Брест. Девятая погранзастава.

В. С. Нестеренко, директор ЧОП 'Фрида'

Дымить в помещении не приучен с детства. Да и лейтенанту поспать надо. Как он признался, третьи сутки на ногах. Вот и вышел в курилку. Задымил…

– Товарищ командир, разрешите обратиться?

Рядовой. Молоденький совсем, лет двадцать. Невысокий, крепенький, кареглазый, волосы рыжеватые, даже при короткой стрижке курчавятся. Лопоухий немного. Сразу видно, что недавно с гражданки. На все пуговицы застегнут. И форма не обмятая. В глазах любопытство так и плещется.

– Обращайтесь.

– Рядовой Абрам Фридлендер! А Вы правда из будущего?

Млять! Не может быть! А почему, собственно, не может? Дед же именно в этих местах войну встретил, а они с одной комендатуры. Вот с этой. Значит…

– Правда! А скажи, боец, есть у вас такой – Василий Нестеренко?

– Есть, товарищ командир. Позвать?

– Позови, если он не занят.

– Я мигом! – он поворачивается, окидывает взглядом окрестности и громко кричит, – Васька! Иди сюда!

Один из пограничников неторопливо разворачивается к нам. Высокий, мускулистый, с хорошей фигурой. Форма сидит ладно, как будто скроена под заказ. Всё верно, он на два года старше Абрама, уже послужил, пообтерся. Два треугольника в петлицах. Папироска висит на краю губы. Голубые глаза сканируют местность. Иначе не скажешь, именно сканируют.

– Ну чего тебе, малохольный, наряд захотел? Форму обращения забыл?

– Вас, товарищ сержант, товарищ командир спрашивает, – малость стушевался рядовой.

Василий меряет меня взглядом. Видно, что он еще не определился, как к нам относиться. И ко мне тоже. Вроде и командир, но ведь ни к РККА, ни к НКВД не принадлежу. С другой стороны, видел, что начальник отряда общался на равных, и с начальником заставы посторонний чаи гонять не будет. Решается.

– Товарищ командир, сержант Василий Нестеренко! Прибыл по Вашей просьбе!

Ишь ты! Не по приказанию, по просьбе. Ладно, не таких обламывать приходилось. Хоть ты мне и дед…

– Здравствуйте, сержант. Ты хоть знаешь, что твоя Анюта беременна?

Вся шелуха слетает мигом. Остается двадцатидвухлетний удивленный пацан.

– Как беременна? Откуда Вы знаете? У меня ребенок будет? Когда?

– Сын у тебя будет. Сергей. Что, не помнишь, когда сына делал?

Начинает считать, шепча губами и сбиваясь… Нет, дед не был неграмотным. И дураком тоже. От счастья ошалел. Первым не выдерживает Абрам:

– Через семь месяцев родится. Ты два месяца, как в увольнение ездил.

– Ага, правильно, – выдыхает Вася. – Это точно? Ах ну да, Вы же из будущего. Вы что про всех знаете?

– Нет, только про вас двоих.

– Почему про нас?

– А вы мне родственники.

– Оба? Не может такого быть. Он же жид! – запоздало оглядывается, не слышит ли кто вырвавшееся слово. – Что, мы в будущем с ними породнились? Да не в жисть!

– Вы уже в курсе, что от войны чудом сбежали? Так смотрите. Оба.

Достаю заветную фотку. Они впиваются взглядом. На фотке рейхстаг. Выщербленные пулями и осколками колонны, крошево камня, какая-то перевернутая тачка. Трое солдатиков на переднем плане. Мятая, видавшая виды форма, запыленные лица. И большие надписи над их головами. Две фамилии. Два имени. Их имена и фамилии.

– Это что?

– Рейхстаг. Берлин, май сорок пятого. Победа.

– Видишь, – совсем по-мальчишески толкает Абрама мой дед. – Я выше расписался. И крупнее!

Вот он, момент истины.

– Извини, Василий, – говорю. – Ты не дошел. Погиб в сорок третьем под Конотопом. Это Абрам писал. За обоих.

Я им рассказываю всё, что знаю. Долго. Подробно. Про то, как погибла застава. Как Васька тащил из окружения раненого Абрама. Как Абрам тащил через линию фронта раненого Ваську. Про их встречу в Сталинграде. Про Курскую битву. Про освобождение Киева. Про безвестную высоту под Конотопом. Про могилу у подножия той высоты. Про Варшаву. Про Берлин. Про Парад Победы. Про них…

Я рассказываю про семьи, их довоенные и послевоенные семьи.

Про беременную Анюту Нестеренко, отставшую от поезда, везущего семью в эвакуацию и мечущуюся на путях на безымянном полустанке, а потом втягиваемую раненными бойцами в санитарный эшелон (поедешь с нами, девонька, негоже тебе немца дожидаться)… Про ту же Анюту, кормящую маленького Сережку не отходя от станка… Про Веньку Фридлендера, брата Абрама, четырнадцатилетнего пацана, кидающего уголь в топку паровоза где-то в казахской степи под аккомпанемент подбадривающей скороговорки машиниста, ровесника первых паровозов: 'Шуруй, Венька!'… И про другой паровоз, где Васькин дед, мой и его полный тезка, кричит другому пареньку: 'Шуруй, Витька!'… Про мать Абрама, падающую в голодный обморок за операционным столом… Про шурина Абрама, брата еще не знакомой ему будущей жены, не взятого в армию из-за 'брони', но ушедшего в ополчение и погибшего в подмосковных окопах, так и не успев сделать ни одного выстрела… Про казака Сергея Нестеренко, бросившегося с гранатой под танк…

Я рассказываю про… про то, чего теперь уже не будет. Даже если случится обратный перенос, и дивизии вермахта рванут на Москву – не будет. Потому что будет всё по-другому. Потому что здесь я с ребятами, и весьма неплохим боезапасом. Потому что гонит к Москве Фима с его головой. Потому что…

Они слушают, раскрыв рты, забыв, кто из них сержант, а кто рядовой, кто еврей, а кто казак, забыв обо всем.

Я рассказываю, а сам понимаю, что если пшеки завтра начнут махать шашками, им не светит. И бундесам не светит. И китаезам. И пиндосам. Никому. И не из-за моих бойцов и Фимы с его идеями. Не из-за наших станков и ноутбуков. Не из-за подлодок с ядерными боеголовками. Из-за этих ребят. Из-за миллионов таких мальчишек. Которые еще совсем дети, которые еще ничего не умеют. Но они, в той, прошлой истории остановили Гитлера. И они в истории нынешней остановят кого угодно. Даже без современного оружия. Даже если окажутся вообще без оружия. Все равно, остановят. Они просто не умеют иначе…

Москва. Кабинет т. Сталина.

И. В. Сталин, секретарь ЦК ВКП (б), Председатель СНК СССР

Самый длинный в году день уходил понемногу, практически незаметно для глаз, сменяясь сумерками. Воздух за окном постепенно терял прозрачность, в углах кабинета накапливались тревожные тени. Сидящий за столом человек отложил в сторону лист бумаги, буквы на котором уже различались с трудом, и включил настольную лампу. Кинув взгляд за окно, он взял лежащую неподалеку от стопки книг пачку папирос, пододвинул трубку и привычно набил ее табаком. Раскурил, затянулся, поднялся со стула, и, мягко ступая по ковру, держа трубку в руке, прошелся до окна и обратно к столу. Привычный ритуал не успокаивал, скорее наоборот, раздражал, как вся привычная обстановка рабочего кабинета. Слишком обычная для фантастических новостей, поступавших весь день. Настолько фантастических, что они просто не укладывались в голове, и приходилось постоянно напоминать себе, что это не сон.

Задумчиво поглядев на трубку, он постоял у стола еще несколько долгих, томительно-вязких минут. Затем трубка легла на пепельницу, а в руках, уже не первый раз за день, оказался потрепанный номер журнала 'Всемирный следопыт'. Журнал уже привычно открылся на странице с началом рассказа Беляева 'Белый дикарь'. 'Типичное отношение европейцев к тем, кто не похож на них и кто их слабее' – и он отложил журнал в сторону. Вспомнилось, казалось бы, уже давно забытое, пережитое за границей ощущение беспомощности и не скрываемой недоброжелательности окружающих. Раздраженно вздохнув и выдохнув несколько раз, он для успокоения начал перебирать лежащие на столе книги. Здесь было все, что удалось найти в библиотеках по проблемам путешествия во времени, от Твеновского 'Янки при дворе…' до 'Бесцеремонного Романа'. Кроме этих, содержащих выдуманные авторами коллизии, томов, в стопке лежали брошюры, повествующие о завоевании Мексики и Перу конкистадорами. Он открывал и быстро пролистывал каждую, торопливо выискивая самые актуальные места. Взгляд скользнул по страницам 'Бесцеремонного Романа' и задержался на описании разгрома противников Наполеона с помощью нового оружия. Понятно, что имея техническое превосходство можно разбить во много раз превосходящего противника. 'И никакая выносливость, никакая сплоченность массовой борьбы не могут дать перевеса над техникой, прав был Ильич', – успокаиваясь и постепенно приходя в рабочее состояние, он уже начинал продумывать план первоочередных мероприятий.

'Первое и самое необходимое – сведения и еще раз сведения. Обстановка в мире, политическая и экономическая, основные вехи истории этих лет и вытекающие из них уроки для нас и нашей политики, возможность догнать или хотя бы слегка уравнять шансы с остальным миром. И самое важное – возможности развязывания войны против нас. Да, война…' – он недобро улыбнулся в усы, вспомнив рассказ Молотова о растерянном и недоумевающем после Германии, заявившем, что не имеет никаких сведений из Берлина и никак не может прокомментировать сложившуюся ситуацию.

Соврал, конечно. Как сообщил Меркулов, какая-то телеграмма из Берлина в посольство шла, но связь прервалась одновременно с началом События. Хотели напасть, шени деда, не стоит и к гадалке ходить. Но оставшаяся где-то там, в прошлом, война уже не настолько волновала, как все остальное, а самое главное, как недостаток сведений для более глубокого анализа произошедшего. Самое же главное – не верилось, что ЭТО произошло на самом деле. Чувство было такое, словно смотришь сон. Тяжелый, кошмарный сон, во время которого хочется проснуться и никак не получается. Вот и смотришь дальше, подсознательно утешая себя тем, что это не настоящее. Но сейчас все вокруг было не просто настоящим, оно было до жути реальным, и было ясно, что проснуться не удастся никак.

Он сел, взял в руки в руки трубку, с неудовольствием убедившись, что она потухла. Выбил остатки табака в пепельницу, достал папиросу, прикурил. Открытая папка с донесениями погранзастав снова привлекла внимание. Он взял верхний листок, перечитал, задумался. 'А стоит ли им доверять? Стоит ли верить, например, вот этому господину, или все же товарищу, как его – Фридлендеру? Кто он, советский по духу человек, или хитрый враг? С одной стороны капиталист, крупный капиталист, а с другой? Мог ведь и не переходить границу. Или обратно уйти. Не удержала бы его застава, если верить докладам, переданным товарищем Берией, сил бы не хватило. Специально заслать к нам его не могли. За пять минут такое не подготовишь. Если только все это не организовано специально, но тогда всё уже решено этим кем-то и изменить мы ничего не сможем. Конечно, такой весомый аргумент, как завод, со счетов сбрасывать нельзя. А в целом? Если учесть дополнительные сведения, поступающие из других источников?' – он очередной раз перебрал все донесения, мысленно деля имеющиеся в них сведения на достоверные, проверяемые и принципиально недостоверные. Сложил бумаги обратно в папку, закрыл, положив руки поверх картонной обложки, и задумался.

'Больше пятидесяти человек с разных участков границы. Пришедших добровольно. Все утверждают одно – СССР больше нет… не стало, а образовавшиеся на его месте капиталистические страны находятся, если проанализировать большинство высказываний на уровне полуколоний САСШ. У границ враждебные государства, способные в любой момент начать агрессию. Пока я вижу только одну возможность ее избежать – противоречия между ними. К тому же, если верить некоторым опросам, Европа от наших… то есть, шени деда, от российских поставок нефти и газа зависит. Знать бы еще, где те нефть и газ залегают. Мало сведений, ох мало… Но пока можно выделить несколько перспективных направлений расследования. Фридлендером и его компанией займется Берия. Для контроля выберем еще несколько наиболее перспективных фигур. Вот этот, этот, этот и этот. Значит, Шарапова и Мельника отдадим Меркулову, остальных – Берии. Ну, а вот этого, который даже партбилет сохранил… какой-то компартии Российской федерации – Мехлису. По остальным пусть решают на местах. Можно даже посоветовать испытать в конкретных делах, привлечь для работы с желающими вернуться в СССР будущанами. Тут конечно всплывает вопрос с гражданством, но я думаю его можно решить в рабочем порядке. Например, признать тех, кто родился в СССР гражданами автоматически. Надо будет Вышинского озадачить, пусть проверит рассказы о незаконности роспуска СССР. Но это уже второстепенные вопросы.

Самое главное – положение в мире и возможность сыграть на противоречиях между державами. Мы снова отстали от всего мира на семьдесят лет и нам снова придется догонять. Но на этого не хватит двух пятилеток. Даже четырех может не хватить. Теперь надо извернуться и обеспечить хотя бы две'.

Он нажал кнопку звонка, дверь открылась, и на пороге бесшумно появился Поскребышев.

– Эти документы – перепечатать, отправить исполнителям. Новые поступления есть? Несите.

В это время за окном наконец-то опустилась ночная тьма.

23/06/2010 – 23/06/1941 г. г. Брест. Девятая погранзастава.

Василий Нестеренко, сержант ПВ НКВД

'Расхристать твою хренофиговину в семизвезчатую похребень! Озвездинеть! Ну и наговорил же мужик! Не знаю, правда или нет, но не ощущаю его внуком! Какой к звездиням внук, он же бати по годам старше. Или ровесник. Кстати, похож на него. Здорово похож. Может, и правда внук? С чего ему врать, не мальчик чай…

Выходит, Анька родит сына в конце января, а тот обеспечит мне внука. Вот этого самого мужика. И если войны с немцами не будет, то увижу его маленьким. Вырастить успею.

А ведь не будет войны. Немцы-то, тю-тю… Поляки там теперь. Ну, поляки нам до лампочки, их мы запросто побьем. Сколько раз били! Забоятся они до нас лезть. СССР вон какой большой, а сколько там этой Польши? Плюнуть и растереть! Напомним панам про Польский поход!

Все-таки, свистел он или нет, вот интересно… Если Анька сына родит, Серёгой назовем, это точно. У нас в роду так принято, старший сын или Сергей, или Василий, по деду. Вот и командира этого Василием Сергеечем кличут, то есть по деду. По мне? Выходит, по мне. Внук, всё-таки? Прямо рОман какой-то, не бывает так.

А как бывает? Откуда мне знать, звездофуговина сплошная перехребенченная и только…

Гитлера, выходит, побили! Кто бы сомневался! Только долго как-то. Аж до сорок пятого проваландались! Значит, не учли чего. И если про Крепость правда, то вообще все не так пошло, как думали… Какая-то некрасивая у него война получается. Не геройская. Нет, вру, геройская! Батя-то, а? С гранатой на танк! И жиденок этот! Надо же, расзвездяй расзвездяем, а до Берлина дошел. Меня через фронт тащил… Сам раненный, а тащил. Справный казак! Интересно, я бы его потащил? Не сейчас, когда всё знаю, а тогда… Млять, совсем дурной, ясно же сказано: тащил. С самой заставы, и пока сам идти не смог. Ну, потом-то понятно, через такое вместе пройдешь – братьями станешь. Хоть он сто раз жид! Да и не жид он, нормальный советский еврей. Правильный. Вон, папиросы свои раздает, сам-то не курит. И сколько раздает, ни разу ничего взамен не попросил.

Нет, все равно, млять, не понимаю. Война – это же подвиг, это вперед, в атаку, с шашкой на лихом коне. На худой конец, с винтовкой наперевес. Враг бежит, мы победили… А если смерть, то красивая, геройская… Как у бати… А тут… Шальной осколок… в живот… уже после боя… Полный звиздец… Если бы не Абрам, и тела бы не нашли… Спасибо, похоронил… А этого пацана, физика? Пока разбирался с винтовкой – пуля в голову. И всё, ни одного выстрела не сделал. Зачем его вообще взяли, раз он не умеет ничего? Так и не хотели же, сам настоял. Дурррак!

Вроде и геройская получается война, только неправильная какая-то. Грязная. Точно! Грязная. А может, она такая и есть? Может, другой и не бывает? А всё это за шашку и лихого коня – для книжек? Воспитывают? Омлятенеть!