Текст книги "Социалистический реализм"

Автор книги: Анатолий Логинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Остановив Голованова жестом, он прошел к лежащим на столе папкам и раскрыв одну из них, передал лист бумаги сидящему рядом Тимошенко. Тот быстро прочел и передал Голованову.

– Это примерный список того, что нам может предоставить товарищ Ким Ир Сен. С персоналом. Прикроем в первую очередь Московский район, Баку и Приморье. Но одной обороной войну не выиграешь. Именно поэтому нам нужно изучить и освоить эти самолеты.

– Товарищ Сталин, без ракетного оружия они практически бесполезны. А ракет у них всего две, причем в учебном снаряжении. Необходимо создать промышленность по выпуску таких ракет, оснастить их соответсвующими боевыми частями…

– Товарищ Голованов, в данном случае мы работаем не на сиюминутные потребности, а на будущее. Поэтому приказываю вам приложить все усилия для освоения новой техники. Поймите, это фактически единственные новейшие самолеты, которые мы имеем в совем распоряжении. Даже предоставленная товарищем Кимом техника не столь совершенна. И если мы сможем эти самолеты освоить сами – значит, нам будет подвластна и остальная техника. А проивзводство… рано или поздно наладим, обязательно.

– Товарищ Сталин, я понимаю ваши доводы, но…

– Товарищ Голованов, а вы не забыли, что у нас имеется развернутая фактически по штатам военного времени авиация, девяносто процентов которой мы можем лишь ограниченно использовать против банд террористов. Что нам нужно – это обучение летчиков на любую новую технику. Понимаете? Мы не можем зря растрачивать ресурсы…

После бурного обсуждения проблем ВВС, которые надо было создавать фактически заново, разговор о реформе войск особого назначения проходил в спокойном деловом ключе. Решили использовать в качестве основы для формирования таких войск части воздушного десанта и часть дивизий НКВД, под управлением нового Главного Управления НКО, названного ГУ Охраны Тыла. С танковыми войсками было еще проще – до появления новых машин решили ограничиться действиями протви бандитов с использованием боеготовых машин и подразделений. Небоеготовые машины списать и с их помощью восстановить все что можно, а остальное отправить на переплавку.

Едва успело совещание с военными закончиться, и его участники разъехались, к дачному поселку подъехали еще две машины. Это прибыли участники совещания по состоянию промышленности. Война не состоялась, и теперь требовалось принимать меры по переводу предприятий на мирные рельсы…

26/06/2010 г.

Черное море.

Лиза Евсеева, гражданка РФ

– Мам, я устала!

– Положи весло и отдохни.

– Но тогда мы будем плыть медленнее. Далеко еще?

– Далеко, Дашенька. Весь день и всю ночь.

– А мы не будем ночевать у костра, как вчера?

– Нет. Нам надо пересечь границу. Папа будет ждать с той стороны. И надо, чтобы плохие дяди нас не поймали.

– Да, мам, я помню. Я еще погребу.

И мерные взмахи весел… Правым. Левым. Правым. Левым.

Двести шесть километров. Это много или мало? В две тысячи втором, на гонке в Тольятти это заняло сутки. Но тогда сзади сидел мотор по имени Егор, а я, восемнадцатилетняя неопытная девчонка, ныла:

– Я устала!

И он, взрослый и опытный мужчина на целый год старше, не прекращая махать веслами, отвечал:

– Положи весло и отдохни.

– Но тогда мы будем плыть медленнее. Далеко еще?

– Далеко, Лизунька. Весь день и всю ночь. Если хотим за что-то побороться.

Я тяжело вздыхала и соглашалась:

– Ладно, я еще погребу.

Мы победили. В это никто не верил. Почти дети, 'горники', да еще смешанный экипаж. Сдохнут и отстанут. Сдохли. Но не отстали. Пришли первыми.

История повторяется. Только вместо Волги – Черное море. На месте матроса – семилетняя дочь. А вместо Егора – я, та самая слабая девчонка. Повзрослевшая на восемь лет, но не ставшая намного сильнее. Я должна повторить то, что сделал тогда будущий муж. Должна, если хочу его когда-нибудь увидеть. И сейчас совершенно другие ставки. 'Кое-кто уже положил на тебя глаз!' Ничего, я тоже могу положить! Что угодно и на кого угодно. И пусть у меня нет физической силы мужа, я дойду. Не за сутки, так за двое. Но дойду. У меня байдарка лучше. Быстрее. Маневреннее. Я справлюсь. Правым. Левым. Правым. Левым…

Первый день нам везло. Погода стояла просто изумительная. Ни ветерка. Идеально ровная гладь моря не доставляла ни малейших проблем. Только руки, подрастерявшие былую сноровку, к вечеру начали немного побаливать. И то, к утру всё прошло. Островок, о котором говорил Селим, нашли на удивление легко. Не было ни палатки, ни спальников, но был кусок полиэтилена и два одеяла, украденных из номера. Зажигалка и консервная банка из-под ананасов вместо котелка. И еда. Что еще нужно для хорошей ночевки летом на юге?

А утром поднялся ветер. Хорошо, что успели отойти от острова до того, как он разогнал волну. Идти стало намного труднее. Байдарка то и дело таранила очередной вал, вода прокатывалась по фартуку, обдавая и без того мокрые торсы. Солнце пряталось за тучами, и единственным способом согреться оставались весла. Правым. Левым…

Волны становились всё больше. Ближайшее будущее представлялось в цветах, максимально приближенных к черному. Я никогда не плавала по штормовому морю. На Волге не бывает штормов. Или бывают? Не суть, если и бывали, я в них не попадала. А сейчас… Подходить близко к берегу страшно: Селим предупреждал, да и самой понятно. Завертит прибрежным коловоротом, швырнет на скалы, разбирая байдарку на отдельные стрингера и размазывая по камням два хрупких человеческих тела…

Да и нечего делать у берега. Даже отсюда видно: не подняться. А возле самой воды в шторм не менее опасно, чем в море. Впрочем, волны даже немного помогают. Ветер гонит их в нужном направлении, и оставшиеся мили тают быстрее, чем накануне. Если бы еще эти валы были чуть поменьше и не грозили ежеминутно перевернуть утлое суденышко… Но тут ничего не поделать, остается лишь работать веслами, с каждым гребком приближая развязку. Правым. Левым.

Начинает накрапывать дождь. Или это брызги? Нет, дождь. Он становится всё сильнее. Тугие струи стучат по капюшонам дождевиков, вода струями стекает по лицам, рукам, веслам, юбкам, громко барабанит по деке и фартуку, перехлестывает через них, и непонятно, где дождевая вода, а где морская, граница стихий размыта, кажется, будто море везде. Вверху и внизу, справа и слева, на всем свете нет ничего, кроме вздыбленных горбов волн, пенных барашков на гребнях и хлещущих струй дождя. И двух крохотных человечков, упрямо машущих тонкими тростинками над смешной маленькой скорлупкой. Правым… Левым…

Порыв ветра резко бьет в бок, заставляя терять равновесие, байдарка кренится, подставляя дно удару волны, и я понимаю, что оверкиль неизбежен, стихии мой отталкивающий удар плашмя по воде, что слону дробина, а 'эскимосский переворот' в одиночку не вытянуть, Егор бы смог, а мне тупо не хватит сил. А значит: конец. В лучшем случае придется болтаться в воде рядом с перевернутой байдаркой, хватаясь руками за 'обвязку' и надеясь на спасжилеты и поддувные борта неуправляемого судна.

Дура! Набитая дура! Сама вляпалась и дочь втянула! Но нет времени на самокопание. Только на крик:

– Держись!

Видимо старый Селим хорошо молил Аллаха Милосердного за почти незнакомую русскую девчонку. Следующий порыв приходит с другой стороны, байдарка несколько мгновений колеблется, стоя на борту, и плюхается днищем на воду, принимая нормальное положение. Такой шанс я просто не имею права упустить! И не упускаю. Компенсирующий наклон тела, резкое движение весла, и выровнявшееся судно опять движется вперед, гонимое движением весел. Правым. Левым…

И, словно уступая девичьему упорству, ненастье начинает отступать. Прекращается дождь. Стихает потихоньку ветер. Исчезают барашки на гребнях волн, которые становятся ниже и положе. А потом еще ниже. Выглядывает солнышко. Словно испугавшись своей смелости, прячется, но потом решается и, разогнав облака, заливает небосклон ослепительным светом. Приходит тепло. Отогреваются окоченевшие руки. Парит, просыхая, одежда. Положив весла, устраиваем себе обед. Все сухое, хорошо, догадались не пожалеть полиэтилена на упаковку продуктов. С удивлением обнаруживаю, что воды в байдарку набралось совсем немного, но, на всякий случай, работаю ковшиком, вычерпывая имеющуюся малость. Снова закупориваемся. И продолжаем. Правым. Левым. Правым. Левым.

К Егору. Отцу и мужу.

Читинская область, ст. Отпор.

М.И. Чаковский, сержант ПВ НКВД

На станции царило обычное в последние дни оживление. Толпы "иновременцев", китайские делегации, любопытствующие местные жители, усиление от армейцев, заполонили улицы и пристанционную территорию. Весь этот разнородный люд бродил по всем направлениям, садился в вагоны, и высаживался из прибывших поездов на перрон, покупал на стихийно образовавшемся базарчике продукты и сувениры. Со всех сторон слышались громкий разнообразный говор, веселые, а подчас и соленые шутки, певучая китайская речь, а временами и хохот. Больше всего неприятностей доставляли пограничникам именно "гости из будущего", в большинстве своем недисциплинированные и лезущие в самые невероятные места. Одного такого любопытного еле успели выдернуть из-под водяной трубы подготовленной для сброса воды. Проще всего было с китайцами. Прибывавшие группами, они так же группами и держались, дисциплинированно передвигаясь вслед за переводчиками-гидами. Просто удивительно, но пока ни один из них не пытался войти в нелегальный и несанкционированный контакт, но комиссар заставы постоянно напоминал о бдительности. Именно поэтому одинокий китаец, привлек внимание Михаила, получившего увольнение и отправившегося на базар. Затесавшись в толпу покупателей, Чаковский постарался незаметно сблизиться с пробиравшимся через толпящихся покупателей китайцу. В его поведении на первый взгляд не было ничего подозрительного или даже примечательного. Но внимание пограничника привлекли явная воинская выправка и целеустремленное преследование группы китайских гостей. Сержант решил на всякий случай проследить за прохожим, но тот остановился у продававшего самодельные игрушки крестьянина и заговорил с ним по-русски без малейшего акцента. Чаковский решил, что это какой-то местный и уже собирался бросить слежку, когда китаец, купив какой-то сувенир, отошел к забору и внимательно оглядевшись, но не заметив осторожно наблюдавшего за ним Михаила, что-то быстро в него спрятал.

Михаил, делавший вид, что присматривается к соленым огурцам, продаваемым крупным, мрачного вида мужиком. Тот, похоже, поняв затруднения сержанта, ловко изобразил бойкий разговор и подмигнув, негромко спросил наклонившегося к нему удивленного сержанта: – Шпиона ловишь?

– Что, заметно? – ответил шутливым тоном Чаковский.

– Мне – да, – ответил крестьянин. – Кого выглядываешь?

– Видел вон того китайца, который за ихней группой побежал?

– Понял, сейчас проверим, – негромко ответил крестьянин и громко крикнул. – Не хочешь покупать, так и вали отсюда, не отпугивай покупателей!

На крик тотчас подошел патруль. Его начальник, быстро переговорил с Михаилом, кивнул патрульным и устремился вслед за подозреваемым.

Сержант, подумав несколько секунд, решил все же посмотреть, чем все закончится. Но пока он раздумывал, впереди началась какая-то суматоха. Чаковский двинулся вперед, расталкивая прохожих, и неожиданно наткнулся на того самого убегающего китайца. Неожиданно увидев перед собой пограничника, китаец резко притормозил и попытался провести удар ногой в голову сержанта. Но ему не повезло. Помнивший уроки инструктора Михаил текучим, неуловимым для непривычного взгляда движением уклонился от удара, захватил конечность и по всем правилам боевого самбо резко вывернул. Раздался хруст и вскрик пойманного, сменившийся удивленными криками и топотом сбегающихся патрулей. Вся схватка продолжалась не более нескольких секунд, показавшихся Михаилу вечностью.

Сбежавшие патрульные помогли дотащить потерявшего сознание китайца и одного из пострадавших бойцов до стоящей неподалеку "полуторки".Через десяток минут машина остановилась у казармы заставы, в которой располагались теперь не только пограничники но и все прибывшие на усиление части, как НКВД, так и НКО, и их штабы.

Пришедшего в себя китайца увели в каморку, занятую контрразведчиками, а сержант, вздохнув о пропавшем увольнительном, отправился в канцелярию, чтобы доложить о происшествии.

Лишь намного позднее он узнал, что захваченный китаец оказался старшим переводчиком разведывательного отдела округа. Ли Гуйленом . Имевший безупречную биографию и отличный послужной список Ли считался незаменимым работником и постоянно привлекался к работе с агентурой. Завербованный еще в тридцать втором году японским резидентом Де Досун, он успешно работал на своих хозяев. И только потерянная из-за События связь помогла разоблачению шпиона…

Белорусская ССР. Поезд Брест – Москва.

Кирилл Неустроев

Мерный перестук колес. Плавное покачивание вагона. Сплошной полосой проносящиеся мимо окон лесополосы… Скучно…

Кирилл не любил поезда. Но самолеты здесь не летали. Во всяком случае, пассажирские. Машины с собой не было. И слава богу! Не хватало только гробить тачку по здешним 'направлениям'. Не на коне же ехать. Не умеет он на лошади. Даже не знает, с какой стороны к ней подходить. Как, вообще, можно ездить на том, что само думает! Хоть пешком иди, только далековато до Смоленска…

Кирилл прислушался. Сосед по купе, коренастый крепенький мужичок лет тридцати с гаком неторопливо рассказывал попутчикам:

– Я туда-то ещё в начале тридцатых попал. Сам брянский, в деревне плохо. Лошадей нет, скота мало. Земля, опять же, урожая не даёт. Молодёжь и стала разбегаться. Вот мы с двумя мужиками и поехали на Алдан золото копать. Добрались кое-как до приисков, а там на работу не приняли. "Иди, – говорят, – вольным работай!". Говорить хорошо. А участки отвели бедные, мало что выработаешь. Тут слухи пошли о Колыме: "Там, мол, золота много. Поработай лето – богатым будешь". Только хлеба, говорят, нет. Подзаработали мы тогда денег на дорогу в Большой Невере и махнули во Владивосток. Я ж не бродяга какой был, и не беспризорник, семилетку окончил. И в плотницком деле не последний. Вот и пристроился в лесоводческую экспедицию. Начальником там был Северов Пантелеймон Иванович. Вроде и ростом невысок. А пальцы такие, вот как объяснить, длинные и тонкие, такими только в носу ковырять, а он серебряный полтинник в трубочку враз закатал, когда на него мужики буром попёрли-то. Проехали мы почти две тыщи вёрст в вагоне до Владивостока. Как сейчас помню, 23 мая приехали, в день рождения мой. Сдали багаж в камеру хранения, пристроились в гостиницу, да и в порт. А там нас и огорошили: когда будет пароход в бухту Нагаева – неизвестно. "Во всяком случае не скоро", – так и сказали в Управлении…

'Ишь, распушил хвост перед девчонкой, – зло подумал Кирилл, – золото он на Колыме мыл!'

Девочка была симпатичная. Кирилл поначалу даже подумал, не приударить ли. Тем более, он теперь холостой. Но не решился. И возраст уже не детский, да и мама объекта, сидящая на соседней полке, одним своим видом убавила энтузиазма.

– Так, вроде, на Колыме зеки одни золото добывают, – бросил Кирилл.

Очень хотелось одернуть расхваставшегося рассказчика. Но тот не повелся. Окинул Кирилла задумчивым взглядом, понимающе покачал головой, усмехнулся:

– Ты из этих? Из будущего? Не то вам нарассказывали, совсем не то! Заключенные-то на больших приисках трудятся. А по ручьям их водить, на охране в трубу вылетишь. Тут только 'вольняшки'. Как мы. Только одному трудно. Артель сколотишь человек в несколько и работаешь…

– А заработок как делите?

– Как-как. По-разному. Как общество решит. Мы поровну всегда делили.

– Так не справедливо же, – удивился Кирилл, – один больше намыл, другой меньше.

– А третий кашеварил в этот день, – продолжил мужичок, – и что? В другой день иначе сложится. А кашу тоже не каждому же себе варить. В общем, мы так всей артелью решили, так и делили.

– А если кто сачкует?

– Что? – не понял старатель.

– Ну, то есть ленится. Работает не в полную силу.

– Ааа, филонит… – протянул попутчик. – Так его вдругорядь и не возьмет никто. Да и выгнать могут с артели. Один по-любому меньше намоешь…

Мужичок продолжал рассказ, но Кирилл потерял интерес к разговору. Еще раз прикинул в голове план. Много неясного, но на месте виднее будет.

– Слышь, паря, – окликнул его рассказчик, – а как там в будущем? Жить хорошо было?

– По-разному, – уклончиво ответил Кирилл, мучительно вспоминая, как зовут попутчика. Федор, что ли? А вроде бы знакомились. – Кто работать умеет, тому везде и всегда жить хорошо.

– То верно, – согласился не то Федор, не то не Федор, – мне батька еще когда говорил: 'Учись, Федюня, пахать. Пахари завсегда нужны'.

Ага, значит, Федор, всё-таки. А слово 'пахать' в смысле 'работать' здесь в ходу. Сам Кирилл 'пахать' не любил. Предпочитал по-быстрому срубить капусту'. Но афишировать это, конечно, не собирался. Разговорчивый мужичок тем временем не отставал:

– А едешь куда?

– В Смоленск.

– По делу какому, или так, интересу ради?

– Прадед у меня там живет. Повидать хочу.

Врать Кирилл смысла не видел. Но и душу открывать не собирался. Официальная версия, которую он излагал чекистам в Бресте, звучала чуть иначе. Смоленский токарь Иван Неустроев умудрился в конце июня засунуть руку в станок. Отделался легко, тремя пальцами, но Кирилл, как правнук, должен предупредить, чтобы аккуратней был. Глядишь, и обойдется…

Попутчики вовсю обсуждали перспективы общения дедов и внуков. Кирилл вздохнул и с тоской уставился в окно. До Смоленска оставалось еще пара часов…

Смоленская область, лагерь ОН-1

Поручик Збигнев Жепа

Третий день в лагере творилось нечто непонятное. На работу младших офицеров выводить перестали, свежие газеты не выдавали, даже радио было отключено. Попытки узнать, в чем дело, у охраны, натыкались на стену молчания. Пошли слухи, что началась война с Германией, а кое-кто уверял, что не только с Германией, но и с перешедшей на ее сторону Польшей, а также Англией и Францией. Збигнев впитывал их как губка. Ему, искренне верящему во все, что им рассказывали о 'пшеклентных болшевиках', после содержания в лагере и принудительных работ на строительстве дорог, казалось, что все ранее прочитанное и услышанное было преуменьшением.

– Это москальское быдло на самом деле гораздо хуже того, что мы о нем думаем, – не раз говорил он своему другу и собеседнику, такому же поручику запаса, Мареку Кшипшицюльскому. – Я еще перед войной говорил нашему директору, что только мы, поляки – единственные цивилизованные люди на Востоке Европы. Теперь все могут видеть, как я был прав! Заставить потомственных шляхтичей, офицеров, работать на строительстве дорог – на это способны только варвары. Кого мы и видим, стоит только посмотреть на лагерную охрану. Настоящие монголоиды! Да и начальник лагеря точно такой же варвар, неспособный выйти за пределы инструкций и приказов. Видите – война только началась, а у москалей уже все посыпалось

– Вы уверены, пан поручик, что война началась? – Марек был настроен скептически, к тому же непонятно с чего, был уверен, что едва начнется война, русские всех расстреляют. – При той неорганизованности русских, которую вы описываете, мы уже несколько дней должны были бы наблюдать немецкие бомбардировщики. Вспомните, как германские 'авионы' висели над нами с самого начала войны. Сейчас же ни одного налета, вы замечаете?

– Думаю, что все гораздо проще, пан Марек. Бомбардировщики Германии сейчас смешивают с землей передовые части большевиков, помогая наступлению армии. Как бы я хотел сейчас оказаться в рядах наступающих. Я бы отомстил пшеклентному быдлу за все…

– Не знаю, пан Збигнев, не знаю. Не уверен я, что война началась. Да и не станут немцы вступать с нами в союз. Они нас разбили, разделили нашу землю с русскими и воюют с англичанами. Зачем им восстанавливать нашу страну?

– Эх, пан Марек, какой же вы пессимист. Я уверен… – договорить Збигнев не успел, от помещения канцелярии раздались удары в било, сзывающие всех на построение.

– Что это придумали, проклятые? – удивился Марек. – Не к добру это, пан Збигнев, спаси нас Матка Бозка Ченстоховска.

– Не бойтесь вы так, – перекрестившись, ответил Жепа. – Ничего нам большевики не сделают, англичан и американцев побоятся.

– Ну да, в тридцать девятом не побоялись, а сейчас испугаются, – ворча на ходу, Марек поспешил вслед за торопящимся к плацу у здания канцелярии Збигневым. Они оказались на месте одними из первых и сейчас с удивлением рассматривали стоящих у крыльца незнакомых высокопоставленных энкэведешников. Один из них развернулся и что-то сказал стоящему на крыльце сержанту. Тот, козырнув, скрылся за дверью. Пока сержант отсутствовал, на плацу собрались все польские обитатели лагеря. Последними, не торопясь, подошли полковник Саский и майоры Блянк и Сокул-Шохин, старшие из офицеров лагеря.

– Господа, – неожиданное обращение заставило всех насторожиться. Что еще придумали эти русские? – Некоторые из вас со мной знакомы, остальным представляюсь: лейтенант госбезопасности Хохлов, заместитель начальника управления по делам военнопленных НКВД СССР. Советское правительство уполномочило меня довести до вас, что территория современного СССР по пока неизвестным причинам перенеслась в будущее на семьдесят лет вперед. Сейчас за пределами советских границ две тысячи десятый год. Война с фашистами давно закончена, Польская республика восстановлена и получила часть земель разбитой в сорок пятом году Германии. СССР и Польская республика не находятся ныне в состоянии войны. Поэтому Советское правительство готово, руководствуясь принципами добрососедства и гуманизма, вернуть вас на родину. Но, вы, должны осознать, что за границами СССР прошло более полувека и вы попадете в совершенно другую страну, к своим потомкам, которые могут быть и не готовы вас видеть. Поэтому наше правительство предлагает всем, кто желает, остаться в Советском Союзе и продолжить службу в рядах Вооруженных Сил СССР. Желающие могут ознакомиться с условиями принятия гражданства СССР, в канцелярии лагеря.

Поляки молча выслушали речь лейтенанта, не прерывая ее даже шепотом. Только она закончилась, как вышедшие из-за спины Хохлова сержант и несколько солдат подошли к полякам и стали раздавать отпечатанные на великолепной мелованной бумаге, с цветными фотографиями, журналы на польском языке. Потрясенные поляки разглядывали полуобнаженную красавицу на обложке и так же молча расходились, унося с собой журналы…

Знал бы Томек, закупавший по просьбе своего приятеля Василия целый грузовик развлекательных журналов, для чего они понадобились, наверное отказался бы эту просьбу выполнять.

Федеративная Республика Германия, г. Вюрцбург.

Степан Андреевич Брусникин, пенсионер.

Семья в полном составе собиралась редко. Изредка заскакивали дети. Их появление больше смахивало на визиты вежливости, чем на искренне желание проведать родителей. Еще реже видели в доме внуков. Как ни странно, самым частым гостем был правнук Федька, шестнадцатилетний оболтус, недавно обзаведшийся мотоциклом. Приезжал, скорее всего, не столько ради общения с 'Ургросфатером', сколько ради хвастовства. В этом возрасте доставляет удовольствие хвастаться свободой. Но ведь не мотался же по сборищам мотоциклистов. Как их там, байкеры? Или моторадфареры? Не гонял по автобанам, пристроив сзади белокурую соплюшку. А наведывался к старикам.

Хотя и мотался, и гонял, и соплюшки присутствовали. Но ведь и наведывался. Одно другому не мешает. Мы же знаем…

Правнук вел себя совершенно по-русски. Врывался в дом без предварительного, за неделю, созвона с договоренностями, влетал без звонка и стука, бросал: 'Здорово, дедуля!' и проводил час, два или три, налегая на бабушкины оладьи с магазинной сметаной. И сколько гостил, по-немецки ни слова. Знал, что прадед этого не любит.

Сегодня собрались все. Приехал сын с женой, ставшей солидной матроной, дочь, обе внучки, Ирина Сергеевна с мужем, а Оленька без своего хахаля, зато с маленьким Геной. И Федька, конечно, как без этого оболтуса-то!

Отсутствию внучатого зятя Степан Андреевич не расстроился. С самого первого знакомства, чванливый немец стоял поперек горла. А когда всплыло, что дед Генриха служил в СС и погиб на 'Восточном фронте', отношения испортились окончательно. Муж Ольги к русским относился нормально, но дедом искренне гордился. А Степан Андреевич эсэсовцев ненавидел. Кто-то из таких убил Андрея Брусникина. Мог бы стрелять и в Степана, но того по малолетству на войну не взяли. А потому старик Генриха терпеть не мог. Да тот и сам не стремился к налаживанию мостов к угрюмому старику. Даже сегодня, на восьмидесятилетие, не приехал. И слава богу!

Стол накрыли по-русски, с винегретом и оливье, с отдельной подачей горячего. И пили сегодня только водку, из уважения к юбиляру, хотя Сергей и морщился украдкой. Разговор, как обычно, шел обо всем и ни о чем, без особых ухабов перетекая с темы на тему. Говорили по-русски. Не из-за того, что кто-то не знал немецкого, просто такой порядок завел у себя Степан Андреевич.

– А, кстати, – ни с того, ни с сего, сказал Федька, – Сталин объявил, что граждане СНГ и эмигранты могут получить советское гражданство. Если вернутся в Россию.

– Фридрих! – возмутилась Ирина, словно сын сказал что-то неприличное.

– Нашли дураков! – фыркнул Сергей. – В коммуналки с общим туалетом и кухней на восемь семей зовут! И 'палочки' вместо зарплаты!

– Положим, – возмутился Степан Андреевич, – ты никогда не жил в коммуналке! И зарплату получал исправно. И неплохую!

– Зато вы с мамой жили! – начал заводится сын. – Или это на мою беременную жену бросилась с ножом пьяная соседка?

– Фира была не пьяная. Сошла с ума, – не повышая голоса сказал Степан Андреевич. – С ума сходят в любой стране. Даже в твоей любимой Америке.

– В любой стране люди имеют отдельные квартиры, а не ютятся в комнатушках! – поддержала мужа Анна, единственная, чьё имя одинаково звучало что в русском, что в немецком варианте. – И чокнутая дура не бросается на беременную соседку. Просто не имеет возможности.

– Коммунисты считают, – с авторитетным видом заявил Куно, – что вы сейчас всё бросите и поедете в Россию.

– Ага, счас! – возмутилась Оля. – Дружными рядами, в колонну по четыре под кумачовыми транспарантами помаршируем. Мой Генрих вообще не понимает, почему СССР до сих пор не забросали атомными бомбами. Терпеть режим, признанный судом преступным…

– Это каким это судом? – поинтересовался Степан Андреевич, пока не повышая голоса. Хотя, хотелось. Ой, как хотелось врезать кулаком по столу, чтобы посуда попадала. И чтобы не звучали в его доме родные голоса, больше похожие сейчас на голоса врагов…

– Не помню, слышала где-то. Или читала в журнале, – отмахнулась внучка. – Да и неважно. Это же всем известно! В СССР тоталитарное общество. Неужели найдутся идиоты, которые бросят всё и отправятся 'спасать родину'? Ведь коммуналки это еще не худший вариант. Будет же проверка благонадежности. И прямо с границы эшелонами в Сибирь! В лагеря! Они что, думают, все забыли про НКВД?

– Теть Эльза, – подал голос Федька, – а какой смысл?

– То есть? – обернулась женщина.

– Фридрих! – одернула сына Ира.

– Ну мам, непонятно же! – продолжил упрямый правнук. – Зачем Сталину звать людей в страну и тут же их арестовывать? Только деньги и силы тратить зря!

– Ирма, что ты на самом деле? – поддержала племянника Ольга. – Зачем затыкать мальчику рот? Он правильно спрашивает. В СССР делают не то, что правильно и логично, а то, что захотелось товарищу Сталину! Или пьяному сержанту из органов! Примеров в истории было больше, чем достаточно!

– Если Сталину шлея под хвост попадет, – сказал Сергей, – запросто развяжет новую войну. Армия, которую на Гитлера готовили, на границе стоит.

– Да? – вспылил юбиляр. – На Гитлера готовили? И какую войну развязал Сталин?

– Ну, в Афганистане-то развязали… – неуверенно сказал Сергей.

– Сталин? В Афганистане? Как это у него получилось?

Сын замялся, осознав, что ляпнул откровенную глупость.

– Ну не Сталин. Приемники его.

– Пап, а Зимняя война? – спросила Маша. – Ее ведь Советы начали.

– Зимняя? Это ты про Финскую, что ли?! А ты бы стерпела, если соседи устанавливают на своей территории орудия, из которых могут обстреливать второй город страны? Как американцы отреагировали, когда Хрущев на Кубу ракеты повез? А финнам предлагали обмен: леса в одном месте на леса в другом. Притом, в несколько раз больше! А острова попросили, так финские придурки про них и знать не знали. СССР войну не развяжет!

– Всё равно, ехать в Россию – страшная глупость. Полная неустроенность. Никаких удобств. Нищета. Дикость, – отрезала Ольга, подводя итог под спором. – И война вполне возможна. Не полезет Сталин – полезут на Сталина. Никто не будет терпеть тирана под боком.

– Сидящего на куче богатств, – ехидно вставила Маша, – правда, Эльза?

– Верно, сестренка, – заметил Сергей. – Нефть, золото, алмазы. Всё еще не разработано. Ядерной войны не будет, ни к чему портить экологию. Просто придут и возьмут.

– Точно, – поддержала Ольга, – Красной армии нечего противопоставить современным войскам.

Степан Андреевич упер во внучку тяжелый взгляд:

– Думаешь? Гитлер тоже так считал. Только уточни у своего фашиста, сколько нашей земли досталось его деду вместо обещанного надела. А сейчас… Вояки натовские хорошо знают, как мы умеем воевать!

– А ну заткнулись все! – Варвара Семеновна редко вмешивалась в серьезные разговоры, предпочитая слушать, но уж если вмешивалась… – Нашли кухню в хрущевке! Другой темы нет?! Дед, иди покури, изнываешь же! Сережка, ты обещал мне полочку поправить! Возьми Куно и вперед, там всех делов на пять минут работы! Федка! С Геной погуляй! А мы тут потреплемся по-бабски!..

Полтавская область. N-й км Харьковского шоссе.

Отец и сын Непийвода, колхозники

– И смотри, Петро, если не поступишь этот год до университета, то я тебя лично удавлю. Чем породил, как говорится, тем убью!

– Фу на Вас три разы, батьку, шож Вы херню таку несете. Шо ото Вас переклинило, немов на ногу соби топора уроныли!

– Я той топор зараз тебе на голову беспутну уроню, шобы нияка дурныця туды не лизла! А якщо сказал, що до универсытету пидешь, то никуда не динешься!

– Я, тату, краще до вийска пиду! Там и годують безкоштовно, и командиры лаяться колы треба, а не колы у них настрий поганый! И топором не грозятся, а лишень гауптическою вахтой!

Перепалка была привычной и не обидной. Да и протекала не из вредности обоих участников, а исключительно веселия для. Одно дело, когда молча идешь по обочине, глотаешь едкую пыль от проносящихся мимо редких автомашин. И совсем другое, когда есть кого облаять и обматерить. Не со злости. Чтобы в ответку выдал. Слово за слово, верста долой. Надо только еще пять верст по шоссейке пройти, а затем свернуть на грунтовку и еще с десяток отмахать. А там и родное село близко. С накрытым столом, с жонкой, что как квочка будет бегать вокруг вернувшихся из трудного похода. Из райцентра сын пришел, с учебы. А отец встречать вышел, еще затемно. Пешком. Негоже, мол, единственную лошадку в семье гонять зазря. Петро цельный год прохлаждался, пущай обратно привыкает к сельскому бытью.