Текст книги "Социалистический реализм"

Автор книги: Анатолий Логинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Со стороны Киева донесся низкий басовитый рев, становившийся громче с каждой минутой.

Оба, как по команде повернулись, выглядывая источник звука.

– Це шо? – спросил сын.

Отец почесал в затылке.

– А я звидкы знаю? Може, литак? И хто у нас вумный як вутка?

– Да ни, це не литак. Я йх багато слышал, – ответил Петька, пропустив мимо ушей очередную обидку. – Да и гуркит зи шляху идет, а не з верху…

Шум нарастал. В дополнение, за оставшимся за спиной поворотом, появилось быстро увеличивающееся пылевое облако, смахивающее чуть ли не на грозовое.

– Смерч це! – всполошился Петька. – Немов у пустеле! Нам за таке дыво на географии розказувалы!

Из-за холма выскочила легковая машина размерами в две 'эмки' и на огромной скорости пронеслась мимо путников, обдав порывом горячего ветра. Следом, один за другим, нескончаемым потоком неслись огромные грузовики. Каждый – чуть ли не с вагон размером. Блестящие новенькой краской, пышущие жаром двигателей…

Отец с сыном отшатнулись подальше от дороги. Старший мелко крестился, глядя на проносившиеся мимо махины. Младший только ошарашено лупал глазами.

– Ну, мля, чистый эшелон пролетел! – сказал Петька, когда корма замыкающего скрылась вдалеке. – Батя, дай закурить. Опосля такого, перекур завсегда нужный.

– Эт ты, сынку, верно подметил, – задумчиво протянул отец, вытряхивая из пачки папиросы. Из речи странным образом пропал 'южнорусский говор'. Наверное, подействовала невиданная картина. – И кто это был?

– Как 'кто'? – изумился сын. – Ты че, батя, в своем селе, вообще озверел? По радио же говорили, что к нам из будущего перенеслись. От, наверное, они самые и поехали. Как раз из Киева, да по Харьковскому до москалей прямым ходом, на Белгород выскакивают, а потом, аж до Москвы.

Петька с удовольствием затянулся и раздумчиво добавил:

– А может и в самом Харькове станут. Кто тих, 'прыбульцив' знае?

– 'Прыбульци'… – покачал головой отец. – Нихто не знае. А машины у них…Чистые звери…

– Такой бы в хозяйство, да, бать? Кабину заместо уборной приспособить, а кузов – как летняя кухня. Только окошки прорезать. Или вообще с совхозного поля по ночам буряк воровать?

– Тю на тебя, дурень! Совсем в том райцентре от рук отбился, – неожиданно озлился отец. – Видишь, какие дела творятся? Я тебе шо говорил? Без образования ты теперь никто! И звать тебя никак! Плюнь и разотри! Шоб цей же год до университету поступил!

– Та ты чого, батьку, я ж против й слова не казав?

– Казав, не казав! А ну кыдай цигарку, досыть вже! Смолышь, як той эшелон!

Ленинабадская область, пос. Фальгар.

Чайхана

Невысокий сухонький старичок с длинной жиденькой бородкой проскользнул в чайхану, суетливо озираясь, прошмыгнул к дастархану в дальнем углу веранды и вежливо поздоровался с сидящими там аксакалами:

– Ассалам алейкум, уважаемые!

– Ваалейкум, ассалам, Мустафа, – ответил Абдулла, высокий жилистый старик, словно вырубленный из цельного ствола столетней арчи. Второй аксакал, сидевший на дастархане, молча кивнул.

– Что интересного происходит в мире, Абдулла? Или ты, Вагиз, поделишься свежими новостями?

– Ты всегда так торопишься, Мустафа, как будто боишься опоздать родиться на свет? – ответил Вагиз, – сядь, выпей чаю, посмотри на мир спокойно и с достоинством, присущим старости, а не спеши, словно пылкий юнец. Ты уже родился.

– Как скажешь, о мудрейший, – пришедший прислушался к мудрому совету.

– Хороший чай, – произнес все тот же Мустафа после третьей пиалы чая, поудобнее устроившись на дастархане, – и всё же, уважаемые, есть ли новости?

– Есть, Мустафа, есть! – усмехнулся Вагиз, – как может не быть новостей, если мир сошел с ума и катится в сторону Джаханнама быстрее, чем мы успеваем наполнять пиалы чаем?

– Поделись с нами открывшейся тебе мудростью, досточтенный, – заинтересовано произнес Абдулла, – что привело тебя к таким выводам?

– Уже несколько дней урусы суетятся, словно Искандер-бек снова перешел границу, к Самарканду подходят муджахеды Энвер-паши, а Салим возродил Матчинское бекство.

– Ты меня удивляешь своей плохой памятью, Вагиз, – горько усмехнулся Мустафа, – Искандер-бек гостит у гурий уже десять лет как. Энвер-пашу зарубили джигиты Буденного еще в двадцать втором году, а Салима урусы застрелили годом позже. Тогда же пала и Матча.

– Я не говорил, что они ожили! – не растерялся Вагиз. – Я только сравнил суету последних дней с теми временами. Может быть, ёрдамчи Сталин начал большую войну? Он ведь не зря обликом похож на Хромого Старца…

– Между прочим, – продолжал Мустафа, словно не слыша собеседника, – говорят, что Энвер-пашу разрубили пополам, словно курдуючного барана. Не каждый батыр может нанести такой удар…

– Точно так же потерял свою пустую голову Сахреддин Набиев когда захотел безвинно наказать сына 'железного Шамси', – вступил в разговор Абдулла, отставив пустую пиалу. – Большая глупость – налететь на дом Абазаровых, имея всего лишь пять джигитов!

– Сахреддин всегда был дураком, – усмехнулся Вагиз, – он думал, что ему придется иметь дело всего лишь с двумя бойцами. Честно говоря, и в этом случае неизвестно, чем бы кончилось дело. А так всё было ясно заранее.

– Эта история прошла мимо моего внимания, уважаемые, – нетерпеливо подпрыгнул Мустафа. – Не могли бы вы поделиться лепешкой мудрости, разломав ее снова?

– Ты тогда уезжал работать в Сталинабад, – пояснил Абдулла, – и вернулся только через три года, когда страсти уже поутихли.

– И что же произошло?

– Набиев называл себя 'последним муджахедом', – сказал Вагиз, – но был всего лишь басмачом, самым обычным бандитом, умеющим воевать лишь со стариками и детьми. Однако, как показала жизнь, он и с ними не мог справиться.

– Это показала не жизнь, – уточнил Абдулла, – это показала смерть. Одного зарезал 'железный Шамси'. Как барана, пчаком в горло. Еще двоих забрали – стрелы, выпущенные мальчишкой. А самого Сахреддина и Максуда Ахмадова зарубили сын и внук старика. Говорят, кетменями. Но, кетмень не проходит сквозь кости, словно через масло! Еще одного взяли в плен. Говорили, что Фарида ударила его по голове большой сковородкой.

– Жена старого Шамси? – уточнил Мустафа. – Да, она может…

– Так это мы к чему, – проговорил Вагиз. – Энвера-пашу убили таким же ударом, что и Набиева с другом.

– Думаешь, это сделал кто-то из Абазаровых? – спросил Мустафа.

– Ну, я не буду клясться бородой пророка… – протянул Вагиз. – Но Шамси-сын тогда был в тех местах. А вот Салима точно убил он. Из винтовки. Это видели многие. А уже потом урусы ворвались в кишлак…

Старик умолк и потянулся к чайнику. Остальные последовали его примеру.

– Все Абазаровы хорошие стрелки, – произнес Мустафа, опустошив пиалу. – Но ведь Энвер-паша был сейидом. Как можно поднять руку на потомка Магомета?

– Все Абазаровы не верят в Аллаха, – пояснил Вагиз. – Атеисты, да спасет Аллах их заблудшие души. Да и люди говорят, что Энвер-паша, всего лишь жалкий самозванец. И ведет свой род чуть ли не из кяфиров…

Аксакалы осушили еще по пиале.

– И всё-таки, – спросил Мустафа, – из-за чего так переполошились урусы? Неужели война?

– Не знаю, – ответил Вагиз.

– Вы совсем разучились думать, уважаемые, – с сочувствием сказал Абдулла, – по радио сказали, что Советский Союз перенесся в будущее.

– И только? – удивился Вагиз. – Было бы из-за чего беспокоиться.

– Не скажи, – возразил Абдулла, – что ты будешь делать, если твой внук Саид сейчас придет сюда восьмидесятилетним? Как ты будешь с ним общаться, ведь ты еще сам не достиг этого возраста!

Вагиз задумался.

– Да… – наконец сказал он. – Это серьезный вопрос. Что с тобой, Мустафа?

Обычно смуглое лицо аксакала сейчас было бледно, как мел.

– Уважаемые, – произнес он. – Вчера в дом Шамси Абазарова пришли двое: старик и мальчишка. Это Абазаровы из будущего. Старик – правнук 'железного' Шамси. Так получается, если посчитать его годы. А ребенок – еще более отдаленный потомок.

– Почему ты так решил? – поинтересовался Абдулла.

– Старик очень похож на прадеда.

– И что? Это могут быть их родственники из дальних кишлаков.

– Нет. Это они. Я видел одну вещь, которой не может быть ни у кого другого.

– И что это за вещь? – поинтересовался Вагиз.

Мустафа с победной улыбкой обвел собеседников:

– Фамильный лук Абазаровых! 'Железный' Шамси никогда не даст лук чужому. Даже дальнему родичу! Этот лук из будущего!

На этот раз раздумья длились две пиалы.

– Ты прав, – сказал Абдулла. – Носить этот лук может только Шамси Абазаров. Но если пришедший старик – правнук домулло, то где его первый правнук, который в прошлом году ушел в армию?

– Думаю, он служит там, где был, – ответил Вагиз. – Ведь он тоже перенесся со всей страной. А вот кем он приходится вновь пришедшему?

Целых три пиалы аксакалы думали о степени родства двух Шамси Абазаровых, но ничего не смогли решить.

– Не знаю, – признал поражение Абдулла. – Я и раньше вечно путался в Шамси. Что за дурацкая привычка, называть сына по отцу! Но тогда, по крайней мере, было понятно: 'Железный' Шамси, его сын, внук, правнук. А теперь?

– А теперь есть еще старый правнук и правнук правнука, – сказал Мустафа. – При этом правнук правнука старше праправнука, который скоро родится и будет приходиться ему дедом.

– Кто кому будет приходиться дедом? – подозрительно уточнил Вагиз.

– Шамси Абазаров Шамси Абазарову! – гордо ответил Мустафа.

– Это и так ясно. Но какой какому? – ехидно уставился на хитреца Абдулла.

– Тот, который еще не родился, тому, который уже пришел, – эту фразу Мустафа произнес уже не так уверенно. – Или наоборот? Вы меня запутали. Нет, вроде все правильно.

– А кем будет приходиться тот старый Шамси, который пришел, тому который еще не родился? – голос Абдуллы сочился ядом. – И кто старше, 'железный' Шамси, или его правнук? А, Мустафа?

– Кто считает чужие годы, начинает путаться в своих, уважаемые… Но Шамси ходил с пуштунами воевать англичан, а это было шестьдесят лет тому назад. Что-то мне говорит, что они сами с этим разберутся…

Федеративная Республика Германия, г. Вюрцбург.

Степан Андреевич Брусникин, пенсионер

Юбилей был испорчен. Безнадежно. Гости разъехались. Степан Андреевич сидел за столом, подпирая голову рукой и безнадежно вглядываясь в лужицу разлитого вина, красным пятном безнадежно испортившим скатерть.

– Что, старый, ностальгия заела?

Вздохнул:

– Не знаю, Варенька. Всегда сомневался, надо ли было ехать. Но тогда… Страну разрушили, завод закрыли, жить стало не на что. А теперь мои же дети такое про Родину говорят! Кем они выросли?

– Немцами они выросли. – в свою очередь вздохнув, ответила Варвара Семеновна. Как это сейчас называется… гражданами Евросоюза. Наши дети откликаются на имена Зигфрид и Марта. А внучки и в паспортах – Ирма и Эльза. Замужем за немцами. И Феденьку с рождения Фридрихом зовут. Геночка уже заговорил по-немецки. А по-русски – нет. Все. Они уже не русские, или настолько не хотят ими быть, что перестали быть хоть кем-то…

– Понимаю. Но помнить-то корни надо! А не повторять всякий бред! Хрущев врал, Брежнев врал, потом этот, с пятном на голове…

Варвара Семеновна прервала уборку и присела рядом с мужем:

– Они повторяют то, чему их учили. В школе, в газетах, в новостях…

– Сережку? В школе?

– И Сережку. Самая волна хрущевская шла. Да и не все так гладко было, Степ. Сам вспомни. Хоть Надю ту же. На дне рождения на торте цифры расплылись. Там написано было 'Наде 21 год'. Какая-то сволочь донос написала, что это каббалистические знаки и девчонку посадили.

– Не посадили, – возразил Степан Андреевич, – выслали. И не куда-то в Сибирь, а к отцу в Караганду. Она же дочь репрессированного бухаринца была. Он точно за дело сидел. А как освободился, так семью к нему на поселение и выслали. И неизвестно, выслали или сами уехали.

– Нет, Надя сама бы поехала, только закончив университет. Ей оставалось два экзамена сдать. Потом замучилась с заочной сдачей. Выслали ее.

– Наверное. Бывали перегибы.

– Вот и я про то. А муж ее? Он же за что сидел? Беспризорник из мусорного бака две морковки гнилые вытащил, а его за это сперва сторож доской огрел, а потом еще и срок дали. И на поселение!

Степан Андреевич поднял голову:

– А вот в эту сказку я никогда не верил. Как это беспризорник попал в мусорный бак на овощной базе? Не так все было, старая, совсем не так. Полез на базу. Зачем, черт его знает, может украсть что-то хотел. Ту же морковь, если и вправду голодный был. Не две, конечно, и не гнилые. И нарвался на сторожа. Тот ему: 'Стоять!', а шпаненок за финку. Они же не только голодные ходили, но и злые. Ну, и что сторожу было делать? Схватил доску и… Что бы этот беспризорник девчонке потом рассказывал? Да то же самое! Про голодную дитятку, зверя-сторожа и безжалостных чекистов.

Варвара Семеновна вздохнула:

– Наверное.

– А мы только с его слов это и знаем… Не всё гладко было, не спорю. Но ведь и не все плохо. Кого еще из наших знакомых посадили? Даже вспомнить не могу.

Жена задумалась:

– Еврея с третьей квартиры. Помнишь, имя у него еще неприличное: не то Сруль, не то Шмуль.

– Так его же за хищения. Вся улица знала, что ворует! Видно было, как жил.

– Его за хищения…

Помолчали. Сидели в сгущающейся темноте, не зажигая света, не убирая праздничный стол. Вспоминали прошлое. Молча. Отдельно и, в то же время, вместе.

Военное детство. Тяжелую, но веселую юность. Свадьбу, бедную, даже нищенскую по нынешним меркам, но такую счастливую… Смерть Сталина. Горе, придавившее к земле. Сережку, делающего первые шаги по полу новой, год назад полученной квартиры. Своей квартиры! Речь Хрущева и разоблачение 'культа личности'. Машеньку, лопочущую первые слова. Брежневский переворот. 'Болото' семидесятых. Серебряную свадьбу. Первую внучку. Череду похорон генсеков. Вторую внучку. Перестройка. Нищета, по сравнению с которой военные времена казались чуть ли не раем. Отъезд Сережи с семьей. Развал Союза. Маша, собравшаяся следом за братом. Заплетающийся голос вечно пьяного Ельцина по телевизору. Танки, стреляющие на улицах Москвы. Собственный отъезд. Из умершей страны к живым детям. Попытки вживания в новые порядки. Золотая свадьба…

– Думаешь, надо ехать? – спросила Варвара Семеновна.

– Не надо, – ответил Степан Андреевич, – не надо, Варя. Ни в коем случае нельзя нам ехать. Зачем там два беспомощных и бесполезных старика? Обуза. Единственное, чем мы можем помочь товарищу Сталину, это не мешать ему.

С улицы донесся треск мотоциклетного мотора. Знакомый топот. И звонок. Федька впервые воспользовался им вместо того, чтобы просто ворваться в дом. И вошел тихонько, тут же замерев в дверях.

– Дед, – сказал Федька, – не спишь еще? Расскажи про Союз. А то эльтерны только фигню повторяют, что в Интернете написана, а ты там жил.

Из-за спины правнука высунулась любопытная мордашка с всклокоченными разноцветными волосами.

– Это Танька, – представил Федор. – Семыкина. Ей тоже интересно…

г. Лондон. Аэропорт Хитроу.

Первушин Андрей Иванович, предприниматель.

Правильно говорил Мюллер, что верить нельзя никому! На неделю уехал – Родину подменили! Ни на кого нельзя положиться! Андрей пока не мог сказать, хорошо это или плохо, и понравится ли ему сталинский СССР. Еще не определился. По правде говоря, он и Брежневского-то особо не помнил. Но первым делом, как только вышел "Указ о гражданстве", съездил в бывшее посольство РФ. Жизнь вне родного Урюпинска Первушин не представлял. Вроде и не держало там ничего, родителей не знал, женой и детьми не обзавелся. Не по детдомовским же стенам скучать или по "друзьям" – собутыльникам? Но вот категорически не тянуло на ПМЖ не только в Берлин или Париж, но даже в Москву и Волгоград, который теперь снова Сталинград.

Сначала хотел отпуск всё же отгулять. Еще неделю назад Андрей, всем сердцем рвался в Англию. С детства горело желание прогуляться по Даунинг-стрит, съездить в Вестминстерское Аббатство, полюбоваться на Тауер с одноименного моста, плюнуть в Темзу… Своими глазами увидеть Биг-Бен. И в Стоунхендж сгонять, в конце-то, концов! И никуда не уезжать до конца июля! Категорически! Отпуск же! Первый за семь лет. И неизвестно, когда будет следующий.

Но сейчас Первушин стремился как можно быстрее покинуть Туманный Альбион. Английская столица разом потеряла свою прелесть. Достопримечательности не вызывали ни малейшего интереса. Все мелочи терялись в сравнении с происходящим на родине, и Андрей, сразу по получению документов в посольстве (Надо же! Уже бюрократию организовали!), купил билет на ближайший рейс в Варшаву. С СССР прямого сообщения пока не было.

"Матюгальник" под потолком объявил номер рейса. Андрей поднялся, накинул на спину рюкзачок, подхватил кейс с ноутбуком и подошел к стойке паспортного контроля.

Миловидная девушка, затянутая в отлично сидящую форму, при виде симпатичного парня расцвела в улыбке. Однако мимолетный взгляд на паспорт стер любые проявления дружелюбия.

– Эндрю Первусшин? – спросила местная "пограничница" ледяным тоном, с трудом выговорив сложное в произношении имя.

– Да. С утра точно им был.

– Вы гражданин России?

– Я снова гражданин Советского Союза, – твердо сказал Первушин, уже начиная подозревать нехорошее.

– Прошу прощения, но я не могу допустить Вашу посадку в самолет.

Это еще что за фокусы? Никакого криминала Андрей за собой не помнил.

– На каком основании?

– Решением Правительства Ее Величества, поддержанного волей королевы, граждане бывших стран СНГ, СССР и Российской Империи не имеют права покидать территорию Великобритании.

Ни хрена себе! Андрей онемел. Даже не на минуту. На несколько секунд. Но их хватило, чтобы девица успела с тем же льдом, даже айсбергом, в голосе заявить:

– Господин, все вопросы решите в представительстве Вашей авиакомпании. Следующий!

Щаз! Только шнурки поглажу! Реакция на хамство у Первушина всегда была не совсем адекватной.

– Это с какой радости?

Вопрос звучал гораздо грубее, но русский мат девушка явно не понимала. Или очень старательно делала вид, что не понимает.

– У нас распоряжение руководства!

Видимо эта сучка нажала на какую-то пимпочку, поскольку к стойке чуть ли не бегом подлетел молодой хлыщ в костюме в сопровождении пары копов с дубинками. Копы Андрея беспокоили мало, но дальнейший разговор пришлось вести с хлыщем. В отличие от разозлившегося Первушина, тот держался вежливо, но стоял на своем, как стена. Запрещено, и всё. И не волнует.

– А если кто-то прилетит из СССР? – напирал Андрей, – И полетит обратно?

– Нам не сказано ни о каких исключениях. В представительстве авиакомпании вам вернут стоимость билета. Все деньги, включая комиссионные сборы и компенсацию за такси в гостиницу и обратно. Это всё, что я могу сделать.

– Щедрые вы наши! А в Германию я могу вылететь?

– Пока только во Францию и США. В остальные страны вы сможете отправиться, как только они примут аналогичное постановление.

Дальнейший разговор был бесполезен. Будь это не аэропорт, а реальная граница… Первушин хотел бы глянуть, как его останавливали бы эти два дуболома с резиновыми членами! Но прорыв в самолет ничего не даст и ничего не решит. Еще и террористом объявят…

– Вы можете обратиться в Совет Министров. Или оспорить его действия в Королевском суде, – напыщенно произнес хлыщ, с таким видом, будто и эти слова – величайшее благо.

Андрей, задавив яростное желание разбить хлыщу его напомаженное хлебало, молча направился к выходу.

"Вот так, значит? Забегали, суки! Испугались! Надо понимать, началась Холодная Война номер два. Ладно, посмотрим, у кого яйца стальные, а кого так, серебрянкой присыпаны…"

У выхода из аэропорта представительного вида старик обкладывал пространство большим боцманским загибом.

"Товарищ по несчастью", – подумал Первушин и, проходя мимо матерщинника, бросил:

– Не ссы, отец! Прорвемся!

Белорусская ССР.

Управление НКВД по городу Брест

Зевающий после бессонной ночи оперуполномоченный ГУГБ НКВД Петр Лерман сегодня был совершенно непохож на себя. Куда девался стройный, всегда подтянутый и гладковыбритый сержант со щегольским пенсне. Сейчас перед Светловым сидел усталый мужичок в мешковато сидящей мятой форме, с тяжелыми черепаховыми очками на носу, больше всего напоминающий классического бухгалтера в период сдачи годового отчета. Нервного, замотанного до последней степени и зло глядящего на окружающий мир сквозь толстые линзы.

– Ну как? – спросил Светлов.

– Да, уже у самого в глазах рябит от этих… иновременных, – ответил Лерман и, не удержавшись, зевнул. – Черт их побери. Словно плотину прорвало. Едут и едут, толпами. Все поезда забиты, как бочки с огурцами. А у тебя?

– Еще хуже, – махнул рукой младший лейтенант, – ты-то в основном с бумагами…

– Товарищ сержант, – заглянула в дверь кабинета озабоченная женщина средних лет. – Где у вас можно кипяточком разжиться?

– По коридору до конца и направо, – спокойно ответил Лерман.

– Это кто у тебя? – обалдел Светлов.

– Они же. Едут впятером на крохотной машинке. Меньше 'Эмки'. Муж, жена и трое детей. В КПЗ разместили.

– В КПЗ?

– Ага! Негде больше, все в городе забито. Да и всё равно, там нет никого.

– Если вдруг задержанных приведут?

Лерман махнул рукой:

– Прикую к батарее. Мы же теперь 'кровавая гебня'. Палачи и садисты. Слышал эту байку?

Светлов кивнул:

– Не то слово. Всю плешь проели! Каждый второй вспоминает!

– Вот, – продолжил Исаак, – раз садисты, то и прикую. Зато дети будут спать на удобных нарах!

При слове 'спать' оба зевнули.

– Непонятные они какие-то, – продолжил Светлов. – Словно с другой планеты. Семьдесят лет! Другой мир, другие люди. Как марсиане…

– Ну, а эти, на заставе, 'чоповцы'? – уточнил Лерман, глядя в лицо младшему лейтенанту.

– Нет, те простые. Как мы. Одно слово – бойцы. А тут мутно все.

Сержант опять зевнул. Лейтенант безуспешно попытался сдержаться. Получилось только хуже.

– Подозрительные есть?

– Полно! По мне – так все подряд. Ну… Вот этот, например. По профессии – журналист. Едет предупредить деда, чтобы тот в аварию не попал. Но не чувствую я в нем любви к предку. Предлог это.

– Как считаешь, на самом деле что?

– Хрен его знает. Наверное, посмотреть хочет, что у нас и как. Может, думает насовсем перебраться, а может, наоборот, собирается потом гадости говорить. Не поймешь, пока не проявится. Сам понимаешь, проявится уже, когда назад вернется. Не умеем мы, товарищ сержант, им в душу заглядывать. И что с ним сделаешь? Не пустить – так не за что вроде. А пустить – хрен его знает…

– И что решил?

– Пустил, конечно. Куда деваться, приказ от двадцать третьего. Решил, пусть будет ваша проблема.

– Наша… ваша… Общая у нас проблема, общая… Давай бумаги, – Лерман взял протянутые документы, посмотрел и что-то на них пометил. – Пошлю в Смоленск, пусть приглядят… От меня теперь куда?

– А в отряд вызывали. Сам понимаешь, иначе к тебе и не зашел бы.

– Понятно. Ладно, бывай. Мне сейчас, кроме твоих, еще кучу дел подкинули.

– Понятное дело, – пожал руку вставшего сержанта Светлов. – С этим Событием ни поспать, ни пожрать.

– Это точно, никакой жизни, ни половой, ни общественной, – коротко усмехнулся Лерман и, уже не глядя на уходящего пограничника, углубился в бумаги.

Прибалтика. Один из портов СССР.

Алекс Лаго, капитан трампа 'El Zorro Polar'

Пришедший в порт трамп особого внимания ни усталых пограничников, ни бдительных, несмотря на огромный объем работы, таможенников не привлек. Подумаешь, еще один из нескольких сотен судов, стоящих на рейде и ждущих либо указаний от начальства, либо разгрузки. За шесть дней в порту навидались такого до полного отупения. Форс-мажор, ничего не поделаешь. Страны и фирмы исчезли, но грузы-то остались и куда-то их девать надо? Вот и тянулись в порт суда, везущие нужные и ненужные уже никому автомобили и бытовую электронику, удобрения и керамическую плитку, игрушки, резиновых женщин и изделия из латекса, надеясь спихнуть кому-нибудь ненужное содержимое трюмов или получить страховку.

Капитан, он же, как выяснилось из документов – совладелец судна, попытался узнать у таможенника, что ему делать с несколькими тысячами тонн минеральных удобрений, но мрачный работник советских 'органов' разговорчивостью не отличался. Уяснив, что хочет этот, говорящий с жутким акцентом по-русски, капитан-капиталист, таможенник коротко послал его по адресу размещения специальной комиссии, решающей такие вопросы. Добавив, что там все разъяснят, он тут же распрощался. Спустя полчаса с катера, подошедшего к специально выделенной для таких случаев пристани, спустились на берег капитан и суперкарго 'Полярной Лисицы'. Поплутав некоторое время по территории порта, они все же нашли подсказанный таможенником адрес. Очередь, начинающаяся уже на входе, привела бравого морского волка, капитана Лаго, в уныние и, спихнув на суперкарго все заботы, связанные с 'Комиссией по Грузовым Претензиям', он быстрым шагом отправился в управление порта. Там, узнав, что, даже если груз его будет принят, на разгрузку судно будет поставлено лишь через пару дней, он некоторое время препирался с измотанным начальником. Так и не сумев ничего добиться, он пригрозил, что обратится в суд, и в ответ был послан уже по другому, известному любому русскому короткому адресу. Но капитан оказался достаточно упорен, чтобы получить адрес не только суда, но и управления РКМ. Секретарь, не менее начальника замотанная, крашенная пергидролью блондинка, не долго думая, напечатала ему требуемое на непривычной, грубоватой выделки, хотя и тонкой бумаге.

Пройдя необходимые формальности, капитан вернулся в здание комиссии, где очередь продвинулась на целых четыре человека, и, предупредив суперкарго, вышел в город.

Спустя примерно полчаса, добравшись пешком до здания суда, Лаго внезапно свернул в сторону. Перейдя на другую сторону улицы, он на чистом русском языке, без всякого акцента, спросил у идущего навстречу лейтенанта, как пройти в совершенно другую сторону, и, задержавшись несколько секунд у витрины ближайшего магазинчика, словно что-то на ней разглядывая, а возможно и проверяя наличие слежки, пошагал к перекрестку.

Еще минут пятнадцать спустя он оказался у небольшого, ничем не приметного внешне здания. Не останавливаясь, капитан быстро открыл дверь и вошел внутрь.

На входе, у внутренней двери его остановили двое охранников в форме, с наганами в кобурах.

– Вы к кому, товарищ? – спросил старший наряда, невысокий, худощавый, но жилистый боец с треугольниками в васильковых петлицах.

– Извините, – капитан и здесь говорил без малейшего акцента, – могу я видеть товарища Лапиньша?

Сержант, внешне не изменившись в лице, как-то весь подобрался, словно кот перед прыжком.

– Ваше имя? – негромко произнес он, чуть отойдя в сторону.

– Скажите, что к нему 'пришли от Феди', – моряк стоял спокойно, всем своим видом показывая, что ничего необычного не произошло. Однако сержант нисколько не расслабился. Даже приказывая напарнику вызвать дежурного, он напряженно следил за каждым движением неожиданного гостя. Узнав в чем дело, дпоявившийся командир, с такими же васильковыми петлицами, быстро исчез за дверью. Не прошло и десяти минут, как дежурный появился в сопровождении еще одного сержанта и пригласил Лаго следовать за ним. Еще через пять минут, тщательно обысканный моряк сидел в небольшом, но уютном кабинете, с висящим на стене портретом Дзержинского.

– … Значит вот оно как, – сидящий напротив человек в гимнастерке без знаков различия недоверчиво покачал головой.

– Так точно, – ответил по-военному Алекс, а точнее, как он представился в начале разговора – Алексей Николаевич, заставив собеседника слегка поморщиться от старорежимного выражения.

– Сверху ориентировали о такой возможности, – задумчиво, словно проговорившись от неожиданности, сказал 'товарищ Лапиньш'. – Но как вы докажете, что это – не провокация?

– Сообщали, что у ВАС, – Лаго выделил слово так, что собеседник опять поморщился, – на Северный флот прибыла эскадра из будущего. Если СМИ, – заметив недоуменный взгляд собеседника, моряк поправился, – газеты, не врут, с ними прибыл начальник штаба Северного флота. Передайте ему срочно с курьером вот это, – Алекс протянул собеседнику конверт. – Пока вы будете выяснять обстоятельства, мне придется задержать свое судно в порту. Необходимо согласовать операцию прикрытия. Я подаю в суд, или вы придумаете что-то иное, более правдоподобное?

– Давайте так, – собеседник не задумывался ни на секунду, – мы найдем предшественника того учреждения, в которое вы должны были привезти груз. Соответствующие указания портовые власти…

– Вы хотите расшифровать нас? – недоуменно бросил Лаго.

– Ну что вы, мы будем действовать не столь прямо, как вы решили, – улыбнулся 'товарищ Лапиньш'. – Вы забыли о секретных сотрудниках? – иронически добавил он. – Да и ваш груз нашему народному хозяйству лишним не будет.

– Хорошо, – улыбнулся в ответ капитан. – Тогда разрешите откланяться, мне уже пора быть в порту.

– До свидания. Следующую встречу назначим на послезавтра, по этому адресу, – он показал Алексу бумагу. Тот прочел написанное, кивнул в знак того, что запомнил и встал, прощаясь.

Проводив Лаго до выхода, собеседник задержался на некоторое время в комнате дежурного, о чем-то инструктируя сменившихся бойцов.

Вернувшись в кабинет, он вызвал по телефону секретчика, а потом заказал машину.

Прибывший секретчик помог упаковать полученный от капитана конверт и опечатать получившийся пакет. Проводив сотрудника, капитан госбезопасности спрятал пакет в портфель и тут же опечатал его личной печатью. После чего достал из сейфа браунинг, проверил его состояние и сунул в карман, несмотря на наличие на боку кобуры с наганом.

Через пятнадцать минут машина, в которой сидел капитан, ехала по городским улочкам к управлению НКВД…

– Товарищ старший майор! На связь вышел человек из системы 'Армагеддон ', – спокойный доклад капитана ГБ заставил сидящего расслабленного начальника вскочить.

– Докладывайте…

Киргизская ССР, в предгорьях Памира.

Группа альпинистов

Такое хорошо вспоминать на турслете, где-нибудь на берегу Волги, под убаюкивающее потрескивание костра, далекие гудки проходящих судов и унылое кваканье лягушек…

А еще лучше – на 'гостевой' поляне альплагеря. Когда маршрут уже за спиной, а вздымающиеся вдалеке заснеженные вершины создают романтический фон.

Накинув пуховку, лениво привалившись спиной к не успевшему остыть после захода солнца камню, сидишь, прихлебывая чаёк из заботливо принесенной кем-то кружки или попыхивая видавшей виды трубочкой, и лениво цедишь скупо отмеренные слова: 'А что делать?.. На спину – и вперед… Отек легких же… Да ладно, полста кило… Рюки тяжелее бывают… Ну да, шестьдесят на выходе… Линейная шестерка… Конечно успели… За день четыре тыщи скинули…'.