Текст книги "Огонёк"

Автор книги: Анастасия Жолен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

После обеда Виталий Николаевич и Вероника Павловна, оставив сына с гостьей за компьютером, отправились на прогулку в Таврический сад, после чего планировали сходить в кино. В задумчивости прощаясь с ними, Фая так и не припомнила, чтобы какая-нибудь другая знакомая ей родительская пара гуляла по выходным в парках без детей, и теперь сама себе удивлялась, не понимая, почему до сих пор считала, что с рождением ребенка его папа и мама не могут позволить себе вдвоем сходить в кино.

– Какие они у тебя милые! – растроганно заметила она Анатолю. – Можно принять за молодоженов, если не знать, что их сыну двадцать лет.

Тот, широко улыбнувшись, согласился, но ничего не добавил и тему развивать не стал. Постеснялся, не забывая, что ее собственные родители давно погибли.

* * *

О муже Елены Демьяновны и своем дедушке Фая знала немного. Он умер задолго до ее рождения, а бабушка рассказывала о нем неохотно. Даже прибрать могилу к родительскому дню предпочитала ездить одна, без сына и внуков. Однако когда Фая поделилась с ней размышлениями о Дюлишенко, разговорилась откровеннее обычного.

– Не помню, чтобы мы с Митей после свадьбы вдвоем по паркам гуляли, только мне и без парков его ласки и внимания хватало. Что вместе ни делали, все в радость, и ему, и мне. Быт – не быт, как угодно назови, а за каждый прожитый с ним день я судьбе благодарна и больше, чем твоего деда, никого никогда не любила.

Елена Демьяновна несколько секунд помолчала, собрала ладонью рассыпанные на столе хлебные крошки и продолжила: «Тут даже не в любви дело, а в том, что до него я жила одиноко – сама по себе то есть. Мать, отец, сестры, родственники, подруги… Они не в счет. Не чужие мне, конечно, но дороги у нас разные, каждый своею шел. Вот с дедом твоим по-другому было: как поженились, у нас образовался свой мир, где мы вдвоем, а за его пределами все остальные. Неважно кто и что там у них происходит: ругаются, мирятся, приходят, уходят… Словно невидимым защитным куполом от всех отгородились, понимаешь?»

Фая кивнула и через подступивший к горлу ком спросила:

– И тебе до сих пор плохо жить без дедушки?

– Да я не то чтобы без него живу, – задумчиво отозвалась бабушка. – Каждый день вспоминаю нашу с ним жизнь и продолжаю ее за нас двоих. Нашу дочь замуж выдала и похоронила. Нашему сыну, чем могу, помогаю. За нас двоих до внуков дожила и за ними присматриваю.

Елена Демьяновна отстраненно проводила взглядом скатившуюся по щеке Фаи слезу и тем же ровным, не выражавшим ни боли, ни тоски голосом произнесла: «Про Ларису, доченьку свою, то же самое тебе скажу. С тех пор как она родилась и потом, после аварии, я без нее ни дня не прожила. Мы живем с теми людьми, которые ушли. Продолжаем жить».

Вечером Фая достала с антресоли альбомы со знакомыми черно-белыми фотографиями в приклеенных картонных уголках. Только теперь дедушка на них виделся ей совсем другим, и впервые подумалось, что бабушке, хоть и пришлось пережить много горя, все-таки очень повезло. Повезло прожить шестнадцать счастливых лет в браке с по-настоящему любимым мужем, память о котором она бережно хранила, а потому не считала себя несчастной одинокой вдовой и даже не помышляла второй раз выйти замуж. Лучше так, рассуждала Фая, чем жениться без большой любви или встречать старость с давно опостылевшим супругом.

Надо сказать, до сих пор ее соображения по поводу брака ограничивались пониманием, что так положено и ей через какое-то время тоже предстоит обзавестись женихом. Других продуманных установок на этот счет у нее не имелось, поэтому отчетливо запомнилось, как, разглядывая посеревшие семейные снимки, она привела в порядок поднакопившиеся к ее восемнадцати годам наблюдения и навсегда определилась со своими приоритетами в замужестве. Вспоминались пары, которые, как ей казалось, жили вместе только потому, что так принято и удобнее: жена готовит, убирает, муж починяет краны, водит машину, наконец, содержать дом и поднимать детей, как-никак проще вдвоем. Вспоминались приятельницы в Улан-Удэ, старше Фаи на два-три года, но уже рвущиеся замуж, переживая, как бы не опоздать и в девках не остаться. Вспоминалась соседка тетя Ира. Вера Лукьяновна говорила, что та вышла замуж «только чтоб родить». Похоже, бабушка не ошибалась, тетя Ира развелась через пару месяцев после родов. Вспоминалось, как в университете в курилке девицы с потока обсуждали своих кавалеров на предмет финансовой состоятельности и, как следствие, пригодности. Никого из них не осуждая, как и не пытаясь дать нравственную оценку или углубиться в мотивы всех этих людей, Фая для себя ясно осознала, что при всех условностях и общественных устоях не захочет супружества без взаимной и упоительной любви – крепкой и пронзительной, как у бабушки, нежной и чувственной, как у Дюлишенко. Она решила, что скорее согласится остаться одинокой и бездетной, чем выйдет замуж не по любви, а по каким-то другим, прозаичным причинам.

Связана ли такая категоричность с юношеским максимализмом, наивностью по неопытности или же являла собой зрелое намерение взрослеющей девушки, утверждать не буду, но, думается мне, это решение Фаи стало одним из самых осознанных, последовательных и определяющих в ее жизни.

* * *

Шли первые недели учебы, город еще ласкался в тепле бабьего лета, когда Катя, вернувшись из университета раньше обычного, сообщила Фае и Елене Демьяновне, что, вероятнее всего, скоро от них съедет.

– На меня через деканатские списки вышла девушка с геофака. В прошлом году на подготовительных курсах жила у дальней родственницы в Купчино, а в этом поступила и сняла однушку на Чкаловской. Ищет соседку.

– Далеко от метро? – поинтересовалась Елена Демьяновна.

– В двух шагах, на Большой Зеленина. Ждет меня там через два часа, квартиру покажет. Фай, съездишь со мной?

– Конечно. Мне нужно знать, в какие руки тебя отдаю.

– Судя по всему, в хорошие, – заверила Катя. – Я хоть и пять минут с ней всего разговаривала, уверена, она тебе сразу же понравится.

Та в ответ состроила ревнивую гримаску: «Чем же она такая распрекрасная?».

– Прекрасная или нет, еще предстоит узнать, но внешне – копия нашей Аюны, только метисоватая.

– Бурятка, что ли? – по-детски обрадовалась Фая.

– Нет, но ее мама – калмычка. Папа русский. Живут в Красноярске.

– Звать-то как?

– Леся Стравинская. По паспорту Олеся, но просит называть ее Лесей.

– Окей, Леся так Леся, – все еще немного ревниво выдохнула Фая.

Будущая соседка Кати открыла им дверь в тельняшке, саморучно обрезанных под шорты джинсах, красных резиновых шлепанцах и с мелкими кусочками белой штукатурки в волосах.

– Привет! Леся, – широко улыбнувшись, представилась она Фае в коридоре. – Проходите. Я обои со стен отдираю, можете не разуваться.

Девушки проследовали за ней в гостиную.

– Площадь небольшая, конечно, но для двоих вполне достаточно. Главное, комната и кухня – квадратные. Не вытянутые кишкой, как часто бывает в бестолковых планировках. Туалет с ванной раздельные. Да, обратите внимание, одно окно выходит на улицу, а другое во двор. Прошлая квартира, где я жила, целиком на солнечной стороне. Ужас! Когда жара стояла, не знала, куда себя деть. В душе каждые два часа отмокала.

Катя не преувеличивала, сходство их новой знакомой с Аюной действительно бросалось в глаза. И в заостренных очертаниях лица, доставшихся Лесе, очевидно, по материнской линии. И в забавной манере говорить – звонко, торопливо, эмоционально, время от времени отпуская низким, прохладным голосом колкие шуточки. Аккуратная плавность движений у той и другой на мгновения сменялась порывистой, немного мальчишеской угловатостью. Девчонки-хулиганки, чьи грубоватые высказывания и нарочитое озорство должны были скрывать, но на самом деле лишь подчеркивали их безобидную непосредственность и добродушие.

Все эти наблюдения Фая упорядочила в мыслях значительно позже, в ту первую встречу ей просто понравилась живая мимика Леси: ее реакции проявлялись так молниеносно, так выразительно, что в их подлинности сомневаться не приходилось. Не тот случай, когда рефлекторно контролируемые эмоции выражаются лишь на губах, приподнятых в уголках или поджатых, почти не меняя при этом оставшейся части лица. Бывает, не поймешь толком шутку, хихикаешь из вежливости, а глаза-то выдают собеседнику растерянность, неуверенность, неловкость. Леся, казалось, таких привычек не имела: хмурилась откровенно, не осторожничая, точно так же не сдерживала себя в смехе и расплывалась в улыбке всей своей подвижной мордашкой, каждой ее черточкой и складочкой.

«Пожалуй, больше смотреть нечего, – пошевелив плечами, заключила она. – Кроме кроватей да моих неразобранных чемоданов тут пока ничего нет». Затем хитро прищурилась и добавила: «Хотя нет, еще есть холодильник. А в нем пиво. Хотите? Можем на крышу подняться, мне хозяин ключи от чердака дал».

Гулять по крышам ни Фае, ни Кате еще не доводилось, и они, радостно кивая, согласились.

Леся прошлепала на кухню. Через несколько секунд вернулась, неся в руках три «Балтики 7» с упаковкой сушеных кальмаров. Взяла с подоконника пачку Marlboro и махнула головой в сторону входной двери.

Начинался закат, вместе с небом розовели серые кровли, купола соборов и шпиль Петропавловки. Петербург раскинулся перед ними, позволяя одним взглядом охватить все свои достопримечательные места, спрятал где-то внизу очереди туристов, спешащих прохожих и словно остался с тремя молоденькими девчонками наедине.

Леся заправски открыла бутылки зажигалкой, вручила по одной Фае и Кате, зачарованно оглядывающимся по сторонам и, подмигнув, заметила: «Охренительный вид, правда?» Подкурила сигарету, деловито продолжила:

– Дом старого фонда, но капремонт делали относительно недавно. Двенадцать лет назад или вроде того. Так что потолки течь не должны. Коммуналок не осталось, все соседи вполне приличные. Во всяком случае в подъезде не воняет, не харкают, не ссут. В самой квартире, как вы видели, ремонт небольшой нужно сделать, но ничего глобального – окна, батареи подкрасить, да стены в порядок привести. Плюс купить столы, стулья, этажерку и всякие милые штучки.

– Меблированное жилье без необходимости ремонта и покупок не хотите поискать? Или выйдет намного дороже? – уточнила Фая, зная, что изначально Катя искала вариант, аренды, не требовавший вложений.

– Не в деньгах дело, – покачала головой Леся. – Мне хотелось именно пустую квартиру: без хозяйского декора, с минимумом мебели – кровати, плита, холодильник, все. А то к кому ни зайдешь, везде одна и та же совковая конструкция из стенки и двух кресел с журнальным столиком, обои цветастые дебильные, безвкусные картины, календари десятилетней давности да прочая унылая хрень. Выберем все сами, чтобы чувствовать себя как дома, а не у дяди. Среди своих вещей, красивых, с душой.

– Согласна, – мечтательно поддержала ее Катя. – Только боюсь, это даже подороже выйдет. Сразу, может быть, и не получится все сделать красиво.

– Да, но мы ведь с тобой никуда не торопимся! Кое-какое милое барахлишко у меня уже есть, у тебя, наверное, тоже. Я продолжу покупать по картинке, вазочке или коврику с каждой зарплаты.

– Ты не говорила, что работаешь. Кем?

– Ой, всякой ерундой, – весело отмахнулась Леся. – В теплый период на экскурсии по рекам-каналам зазываю, газеты у метро раздаю. Скоро будет холодно, хотела найти что-то в помещении и на днях устроилась промоутером в супермаркет. Если не знаете, это те, кто предлагают покупателям попробовать бесплатно всякие печеньки, сыры, напитки…

– И как? Удается совмещать с учебой? – с неподдельным интересом спросила Фая. В последние дни она сама начала задумываться о подработке: поняла, что перевода в начала месяца от бабушки с дедушкой будет хватать лишь на самое необходимое, а требовать больше у них или у Елены Демьяновны ей было совестно.

– У нас почасовая оплата, график гибкий. Можно смотреть расписание на неделю и заранее договариваться с супервайзером, когда выходить на смену. Конечно, учиться и работать – это сложнее, чем просто учиться, но зато денежка свободная бывает.

– Не подскажешь, как ты обычно узнавала о вакансиях?

– По-всякому. В связи с чем вопрос? Ищешь халтурку? Если хочешь, порекомендую тебя шефу. Он говорил, что нам еще девочки нужны.

* * *

Через неделю они вдвоем в красно-белых фартуках за стойкой Микояновского мясокомбината предлагали проходящим мимо покупателям нанизанные на зубочистки кусочки ветчины.

К концу каждого рабочего дня не давала покоя нестерпимая боль между лопаток. После смен ноги гудели так, что в трамвае по дороге домой Фае едва не скулила от желания скорее вытянуть их на диване. И все же ей нравилось вспоминать свою первую работу. День, когда бухгалтер дважды пересчитал и вручил под подпись перевязанную оранжевой резинкой пачку купюр ее первой зарплаты и она впервые ощутила себя способной жить самостоятельно, независимо от бабушек и дедушки, а значит, по-настоящему взрослой. Дни, когда поручалось зазывать отоваривающихся дядек и тетек с тележками пробовать вино, разлитое в маленькие бумажные стаканчики. Такие маленькие, что Леся называла их «крыжечками». «Ну что, по крыжечке?» – с огоньком в глазах осматриваясь по сторонам, толкала она Фаю локтем в бок, затем быстро наклонялась за ее спиной, залпом выпивала красящее губы Каберне и поворачивалась к ней корпусом так, чтобы та могла незаметно для других проделать то же самое. К вечеру обе, довольно пьяненькие, кокетничали с покупателями, едва сдерживали смех от собственных (глупых, но от того еще более смешных) шуток, между делом откровенничали и таким образом очень скоро подружились.

В том же учебном году они поработали вместе ростовыми куклами на Сенной, раздатчицами листовок на выходе из Балтийского вокзала, ряжеными барынями Петровской эпохи у Медного всадника и чуть больше месяца после летней сессии в итальянском ресторане, нанимающим студентов на время открытия уличной террасы.

Катя уже после нескольких выходных, проведенных в Эрмитаже, поняла, что другого настолько же желанного места работы для себя не представляет и, считая безнадежным стучаться после университета в отдел кадров с улицы, решила начать с малого, – закончив первый курс, устроилась раздатчицей в столовой для сотрудников музея. Забегая вперед, скажем, что они очень быстро обратили внимание на начитанную амбициозную девушку, мечтавшей об искусствоведческой деятельности. Через довольно скорое время она проводила в Зимнем дворце экскурсии для «легких» туристических групп, продолжая учебу на филологическом, поступила на заочное отделение в Академию художеств и сразу же после окончания университета получила должность младшего научного сотрудника в главной сокровищнице Северной столицы.

* * *

Улан-Удэ, август 1999 г.

В безупречно чистой кухне Вера Лукьяновна продолжала хлопотать, переставляя чашки и протирая полки посудного шкафа. Фая, добавив молока в густо заваренный чай, потянулась за кусочком медовика.

– Баба Вера, вот объясни. Мы вчера с дедой Мишей ходили по магазинам и он мне купил ну очень много разной одежды. Весьма дорогой! При этом ни в какую не соглашался просто дать деньги, чтобы я сама себе все подыскала в Питере. Не пойму, почему он вредничает. Там же объективно выбор вещей больше и лучше!

– Вот же дед какой. Хитрит постылятина! – с довольными нотками в голосе отозвалась бабушка. Села за стол напротив Фаи, выключила чайник из розетки и пояснила: – Он, видать, доча, хочет показать тебе, что только здесь, в Бурятии, у тебя может быть все, чего ни пожелаешь. Что попроси его, то сделает и купит. А там, в большом городе, ты сама выживай, мы тебе не поможем. Сюда переведешься, сможешь спокойно учиться и после занятий отдыхать, а не бегать с подносами, да не топтаться по лужам в костюмах дурацких, на новую юбку пытаясь себе заработать. Не хочет он, чтобы ты там жила. Боится, что и тебя заберет у нас Ленинград.

– Деда разве не понимает, что я уже никогда не вернусь сюда навсегда? – наконец, заставила себя произнести вслух Фая.

– Да понимает он… Ялэ-ялэ… Время нынче гадкое. Поглядим, какое будет, когда учебу закончишь. Давай хоть черемуховый торт тебе, что ли, постряпаю. То ты исхудала совсем. Скоро опять уедешь, а я так тебя толком ничем и не покормила.

* * *

Петербург, второй учебный год

– И на эти штанцы ты спустила все свои чаевые? – с усмешкой спросила Леся, разбавляя кока-колой коньяк «Белый аист» в прозрачных пластиковых стаканчиках.

– Угу, – довольно подтвердила Фая, игриво подвигала ягодицами, в очередной раз демонстрируя подругам свою обновку и, словно, оправдываясь, добавила: – Бляха-муха, ну хотелось мне джинсы с этой зеленой биркой!

– И в этом завидном зеленом пакете, – с иронией добавила Катя. – Не хухры-мухры, а Б-Е-Н-Е-Т-О-Н.

– United – Colors – Of – Benetton! – поправила ее Фая, стараясь выговорить все звуки с безупречным английским акцентом.

– Ты пакетик, кстати, не выбрасывай, – также полушутя посоветовала Эльвира. – Носи в нем спортивную форму или учебники в универ. Девицы в твоем Финэке сразу же внимание обратят, примут в клуб! Лесь, у меня что-то очень крепко получилось. Подлей еще колы, плиз.

Леся взяла ее стакан и, замерев с ним на несколько секунд, произнесла:

– Нет, мне все-таки не понять, как можно на одну пару обыкновенных с виду штанов потратить весь свой месячный заработок. Да еще и за собачью работу официанткой!

– Не такую уж и собачью. Не преувеличивай, – мягко не согласилась с ней Фая.

– Конечно, собачью! Бегай весь день, как борзая; прыгай, как пудель, на двух лапах; хвостом виляй, как шавка, да преданно в глаза смотри. Чтобы тебе две копейки на кость дали, а менеджер не дал по морде веником.

Фая не стала спорить. Она и сама больше не хотела работать за чаевые, но все же испытывала к ресторану нечто вроде благодарности. Здесь ей впервые довелось услышать о существовании каперсов и артишоков, о том, что макароны следует называть более изящно – пастой, а «хорошие» сыры не просто те, что подороже, с большими дырками, но имеют свои традиции, историю и благородно звучащие названия: Моцарелла, Горгонзолла, Пармеджано. Среди алкогольных коктейлей, подаваемых в хороших барах, тоже есть не менее именитые – Негрони, Дайкири, Мохито… Они будто стали для нее проводником в новый мир, где все эти самые загадочные слова всем давно и хорошо знакомы. Так многие посетители, которых она обслуживала, не глядя в меню, заказывали Пино Гриджио или Пина Коладу и снисходительно смотрели на Фаю, когда та, советуя попробовать полюбившуюся ей Карбонару, с энтузиазмом сообщала им ее состав. Ей безусловно, льстило, что теперь она знает то, о чем не ведает большинство ее приятелей. Сомелье, Meduim rare, диджестив… Разве кто-нибудь из ее улан-удэнских одноклассников понял бы, о чем речь?

– «Клиент всегда прав», – продолжала между тем ворчать Леся. – Если клиент так говорит, то он всегда мудак! Не, я больше в общепит ни ногой. Паршивое, неблагодарное дело.

– Может быть, и неблагодарное, но все же благородное, – заметила Эльвира и, отвечая на слегка удивленные взгляды подруг, немного высокопарно, но как-то очень искренне пояснила: «Потому что любой труд благороден. Я так считаю. Спасибо моему папочке: он пусть и ушел от моей мамочки, но не забывает о своей дочечке, поэтому мне не приходится работать, как вам… Но, девочки! Я, правда, восхищаюсь вами. И вашей самостоятельностью, и упертостью, с который вы тут пробиваетесь. Вы втроем большие молодцы!»

– Элька, давай-ка еще разбавлю твой коньяк? – прыснув, предложила Леся. – Рановато тебя понесло на сентиментальные речи!

Эльвире действительно не требовалось прилагать усилий, чтобы покупать дорогие джинсы и иметь достаточное представление о популярных алкогольных брендах. Фая однажды с восторгом упомянула, что никогда не пила ничего вкуснее Бейлиза, на что подруга просто, как если бы речь шла о чем-то само собой разумеющемся, ответила: «Да, вкусненько. Немного на Шериданс похож. Попробуй, если тебе кофейные ликеры нравятся». Оказалось, ее папа, каждый раз возвращаясь из заграничных поездок, с запасом закупался в дьюти-фри, и коллекция имеющегося у него дома алкоголя по большому счету не уступала в многообразии бару ресторана, где работали Фая с Лесей. Тем ценнее и значимей воспринимались только что выраженные Эльвирой восхищения по поводу их самостоятельности и «благородства» подработки официантом.

От ее теплых слов, согретых вдобавок разливающимся по телу Белым аистом, Фая неожиданно растрогалась. В нахлынувшем умилении оглядела двор, куда они случайно забрели: пошарпанные скамейки, побеленные у основания «обычные» деревья, название которых никто не знает, ненавязчивый щебет птиц, да старенькая детская площадка с полупустой песочницей. Таких дворов у нас тысячи, и потому все здесь показалось ей давно знакомым и родным. Именно в тот ласкающий уходящим с осенью бархатным теплом сентябрьский вечер, она впервые прочувствовала сплоченность их девчачьей четверки и осознала, что в их общей дружбе обрела опору, какой ей не хватало год назад по возвращении в Петербург и благодаря которой чувствует себя теперь уверенно в этом поначалу пугающем ее большом городе. В отсутствие родных сестер, братьев, общих интересов с двоюродными, Катя, Эльвира и Леся стали для Фаи самыми близкими людьми, дружбой с которыми она по праву могла гордиться – ведь при всей разности характеров, увлечений, каждая из них была интересной, умной и амбициозной девушкой.

Такие приятные размышления проносились у нее голове, и, сидя на спинке дворовой скамейки в новых модных джинсах с пластиковым стаканчиком разбавленного газировкой коньяка в руке, Фая ощущала себя и своих подруг невероятно крутыми, нисколько не сомневаясь, что всех их ждет такое же невероятное, успешное и счастливое будущее.

* * *

– Дамы, этот день вы наверняка не забудете и когда-нибудь попросту перестанете понимать, как жили до него, – с подчеркнутой торжественностью заверил Анатоль Фаю и Лесю.

Они втроем разместились за рабочим столом в кабинете его отца на Фурштатской. Анатоль, сидевший за компьютером в крутящемся кресле, пощелкал мышкой, пробежал пальцами по нескольким клавишам клавиатуры, после чего повернул монитор к девушкам.

– Мэйл точка ру, – прочитала Леся в верхней строке поиска.

– Да, запоминайте, – подтвердил парень. – Это лишь один из почтовых сервисов, с помощью которых можно отправлять электронные сообщения – друзьям, коллегам и всем другим вашим товарищам, у кого также есть электронный адрес. Полагаю, уже через пару лет сложно будет представить, как функционировало наше общество, госорганы и организации без возможности обмениваться корреспонденцией таким образом.

– Вот здесь – письма, которые пришли тебе? – проведя указательным пальцем сверху вниз по экрану, спросила Фая.

– Правильно. Это входящие. Если нажмем сюда, то увидим исходящие – те, что отправил я.

– Тебе и из-за рубежа кто-то пишет? – удивилась Леся, заметив иностранные имена и фамилии среди отправителей.

– Да, пару дней назад чатился на одной платформе с американцами, и они мне отправили статьи, которые мы обсуждали.

– Класс! То есть можно отправлять письма на любом языке и даже в другую страну? Бесплатно?

– Есть ограничения по объему вложения, адрес всегда должен быть на латинице… В остальном же да, ты права: на любом языке, в другую страну, бесплатно. Если адресат за компьютером, сможет прочитать твое письмо меньше, чем через минуту.

– Круть! – с восторгом заключила Леся.

– Что такое электронный адрес? – спросила Фая.

– То, что мы сейчас будем вам придумывать и создавать! – интригующе ответил Анатоль, откинулся на спинку кресла и, скрестив руки, продолжил объяснять: – Итак, адрес электронной почты, по-английски e-mail, представляет собой комбинацию букв или цифр, или знаков, или всего этого вместе, привязанную к виртуальному ящику конкретного пользователя. То, что вы видите сейчас на экране, – мой ящик. Чтобы в него войти, я ввел в строке «логин» свой адрес и затем пароль. Тому, кто хочет отправить мне письмо, нужно и достаточно знать этот самый логин, то есть мой e-mail. Наша задача на сегодня – создать вам электронные ящики и придумать им адреса. Есть идеи?

Девушки переглянулись и в легком недоумении пожали плечами.

– Давай сделаем какие-нибудь адреса, похожие на твой, – осторожно предложила Фая.

– У меня их несколько, с определенной системой, но вам так сложно не надо. Можем использовать просто ваши имена и фамилии, ну или взять за базу что-то более оригинальное – какое-нибудь символичное слово, которое вы легко запомните. Потом сможете использовать его же в качестве никнейма, если когда-нибудь решите завести блог.

– Ты издеваешься или действительно думаешь, что мы в курсе про никнеймы и блог? – усмехнулась Леся.

– Издеваюсь, – улыбнувшись, подтвердил Анатоль. – Об этом в другой раз расскажу, сегодня начнем с электронной почты. Вот ты, Фая, например. У тебя довольно редкое имя, к нему, вероятно, проще подобрать свободный аккаунт. Кстати, а почему тебя так назвали?

– Не знаю. У бабушек с дедушкой спрашивала, они тоже без понятия. Долгое время стеснялась своего имени, но однажды осенило, что Фаин Сапфировых на свете не так уж много, а, возможно, даже одна-единственная, уникальная – я. Мне эта мыслишка, скажу вам, так понравилась, что с тех пор и комплексовать перестала, и к необычным именам по-другому относиться начала.

– Согласен с подходом. Тоже хочу своему ребенку редкое имя дать. Пусть с детства не боится быть оригинальным, – серьезно произнес Анатоль и тут же, ерничая, запел: «ФаИна, ФаинА, где ты была и почему не пришла?..»

Леся закатила глаза:

– Только ты не начинай, пожалуйста. Ей же в школе с этой песней и так всю плешь проели!

– Я просто подумывал как-нибудь обыграть эту строчку, – ответил Анатоль и в задумчивости начал перебирать: Фаина, Фая, Файя… Файе… Слушай! Ведь твое имя похоже на английское «Fire» – «огонь»!

– И?.. – растерялась Фая.

– Ник он хочет тебе такой дать, – подсказывая, зашептала Леся. – Или с чем он там нам голову ломает? Электронный адрес. Будешь у нас «Фая-женщина-огонь-точка-ру».

– Женщина-огонь из нашей Фаи, конечно, так себе, – наклонившись, прошептал Анатоль и, получив от Фаи локтем в бок, игриво добавил: – Хотя какой-то огонек определенно есть!

– Огонек, кстати, неплохо! Мне нравится, – подхватила Леся.

– И правда неплохо, – живо согласился парень и забил по клавиатуре: – Сейчас проверим, свободен ли «огонек собака мейл точка ру»… Да! Отлично. Ну что, Фаина, согласна быть Огоньком? Тебе действительно подходит, буду тебя теперь так называть!

Фаю развеселило его воодушевленное рвение и она, копируя интонацию, с какой обычно успокаивают ребенка, ответила: «Да, пожалуйста, Анатоль. Огонек так огонек. Я все равно не уверена, что буду этой твоей электронной почтой пользоваться. У бабушки и дедушки в Улан-Удэ даже компьютера нет, а кому мне еще письма писать?»

– А мне-то какой адрес дадим? – напомнила о себе явно больше заинтересованная сюжетом Леся.

– С тобой все очевидно, – не раздумывая, отозвался Анатоль. – Леся – это Лесенка. Будешь в виртуальном мире зваться Лесенкой.

– Очевидно ему. Что-то ни до кого из моих красноярских друзей мысль называть меня Лесенкой не доходила!

– До вашего Красноярска мысли вообще не доходят, – ухмыльнулся Анатоль, не останавливаясь печатать.

– Ах ты шхуна китобойная! – шлепнула его по плечу Леся (почему-то в ее словаре «шхуна китобойная» относилась к категории незлобных ругательств).

– Анатоль, как не стыдно такое говорить? – снова как старшая сестра заговорила с ним Фая. – Мы же тебя всем нахваливаем, рассказываем, что ты хороший и вовсе не питерский сноб.

– Конечно, я сноб. Тут и сомнений нет, – бесстрастно возразил парень, казалось, не шутя, и с небрежной искренностью добавил: – Я тот еще сноб, но вы, дамы, мне нравитесь.

– Тут и сомнений нет, – парировала Фая. – Знаем, что нравимся. Хоть ты и держишь нас за недалекий провинциальный пролетариат.

– Вовсе не держу, – снова не согласился Анатоль. Он оставался сосредоточенным, не отводил взгляда от экрана, но, забавляясь, продолжал их перепалку. – Ты ведь говоришь по-французски, а это в определенных кругах потомков петербургского нерасстрелянного общества по-прежнему признак культурного человека. Из своих. Потому прощается тебе провинциально-пролетарский background.

– А со мной ты как объяснишься? – запротестовала Леся. – Я-то только по-английски, запинаясь, говорю!

– А ты просто человек хороший.

– А я, выходит, нехороший, – манерно насупилась Фая.

– Не настолько. В тебе еще порядочно шелухи.

– А ты просто хам! – отрезала Леся.

– А я хам, – улыбаясь, согласился Анатоль.

– Чего ты лыбишься? – добродушно передразнила его Фая. – Теперь понятно, почему ты никогда не знакомишь нас со своими друзьями!

– Разве я вас никогда ни с кем не знакомил?

– Нет! – поддержала Леся. – Это ты обычно заваливаешь на наши тусовки, не наоборот. И никого не приводишь с собой!

Анатоль снова несколько раз щелкнул мышкой и сказал: «Среди моих друзей многие вам покажутся странненькими, но есть один товарищ, который скорее всего понравится. Как-нибудь сведу вас, если хотите. Всё, выключаем комп. Вы теперь продвинутые и можете пользоваться электронной почтой; логины и пароли я вам на бумажке напишу. Пароли сами попозже поменяете. Сейчас кофе идем варить».

– Не скажешь, какой у тебя ник в сети? – поинтересовалась Леся. – Как нам с Огоньком тебя называть?

– У меня, Лесенка, ник ругательный, не надо меня им называть, – засмеялся Толя.

– Можно я буду называть тебя «Толяша»? – неожиданно для самой себя спросила Фая.

– Ммм… Pourquoi[16]16
  Почему? (фр.)


[Закрыть]?

– Бабушка папу моего так называла. Мне тоже хотелось бы…

– Можно, – разрешил Анатоль, улыбнувшись своей самой доброй и теплой улыбкой.

Тот день Фая и, в самом деле, не забыла. Разумеется, она бы и без Анатоля со временем научилась пользоваться электронной почтой и узнала, что такое блог. Только так уж получалось, что именно он первым рассказывал ей про поисковые системы, электронные письма, чаты, Аську, блоги, ЖЖ, Фейсбук, Ютуб, Твиттер, подкасты. Намного раньше, чем все это становилось повсеместно известным и начинало пользоваться спросом в широких массах. Он стал ее учителем русского интернета, и потому, спустя много лет, рассуждая о прошлом, Фая говорила себе и другим, что без Толяши в ее жизни все сложилось бы совершенно по-другому. Даже если не считать того, что, не зная его, она бы не встретила Артура.

* * *

– Что это за парень? Ты раньше о нем ничего не рассказывал? – спросила Катя.