Текст книги "Огонёк"

Автор книги: Анастасия Жолен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– Конечно, – хмуро отозвалась внучка. – Как и все.

Вера Лукьяновна грустно улыбнулась:

– Зря ты, доча, думаешь, что все люди стремятся быть хорошими и жить порядочно. Многие об этом вовсе не задумываются, а многие знают, как по-людски, правильно, но поступают, как им больше нравится, выгоднее. Сама-то, Фаина, как считаешь, всем твоим друзьям важно вырасти порядочными?

Ответ напрашивался, но его совсем не хотелось озвучивать. С бабушкой часто так бывало: вроде бы и не скажет ничего особенного, а удивит новой мыслью, которая при всей своей очевидности почему-то прежде не приходила Фае в голову.

* * *

Однажды вечером Михаил Васильевич зашел к ней в комнату и вручил увесистый конверт с необычными марками, проштампованный в нескольких местах цветными печатями разных цветов и алфавитов.

– Смотри-ка, все по-иностранному написано, – не скрывая любопытства, заметил дед.

Это было письмо от Соу Минамо. Он отправил несколько фотографий и небольшую записку, в которой писал, что не забыл своих очаровательных попутчиц и с удовольствием посылает им небольшое напоминание об их поездке по Транссибирской магистрали. Рассказывал о своих планах на следующее путешествие в Россию и просил сообщить, если девушки когда-нибудь надумают посетить Японию.

Нежданнее и радостнее за последнее время, пожалуй, ничего не произошло. Фая просто сияла от мысли, что у нее есть друг в другой стране, который, оказывается, тоже не забыл их встречу и даже предлагает приехать к нему в гости.

Она поспешила показать письмо Венедиктовым и, возвращаясь от них, встретила Алешу, Бато и Настю-бандитку. Те в компании двух парней, тоже знакомых ей по Костюмерке, курили на крыльце бывшего молочного магазина и обсуждали драку накануне вечером в пельменной. Фая, не испытывая никакого желания вникать в эту историю, терпеливо ждала, когда можно будет поделиться своей.

– Ребят, представляете, – решилась она, наконец, поменять тему разговора, – Я сегодня получила письмо от японца! Помнишь, Алеша, я тебе рассказывала? Он вместе с нами прошлым летом в поезде ехал, в Токио живет. Такой молодец, не забыл нас и даже в гости зовет. Фотографии отправил…

Чем с бо́льшим энтузиазмом Фая рассказывала про своего занимательного попутчика, тем больше уныния выражали лица ее приятелей. Заметив это, она оборвала себя на слове, повисла неприятная тишина. Алеша тоже молчал. Наконец, Бато нарочито равнодушно произнес: «Ну че, угарно тебе!», сплюнул и вернулся к обсуждению вчерашней потасовки.

Фая, закипая и едва сдерживаясь, чтобы не наговорить лишнего, сказала, что спешит, и пошла в сторону дома. Через несколько метров ее догнал Алеша.

– Я тебя провожу? – спросил он. В голосе послышалось неловкое извинение.

– Провожай, только мне больше не хочется разговаривать.

Она очень злилась на него. Не только за то, что он не проявил никакого интереса к письму из Японии, но и за то, что вообще, как ей теперь представлялось ясным, мало чем интересовался. «Только и думает, как стать авторитетом среди этих недоделанных бандитов на корточках!» – ругалась про себя Фая.

Они, не говоря друг другу ни слова и даже не держась за руки, дошли до ее подъезда, и остановились на том же самом месте, где когда-то в первый раз поцеловались. Только теперь Алеша не решался прикоснуться к ней, а ей по-настоящему хотелось, чтобы он скорее попрощался и больше никогда не приходил.

– Ну я пошел? – наконец, спросил парень.

Фая утвердительно кивнула, рассеянно скользя взглядом по пустым без единого цветка клумбам.

– В пятницу, как всегда? Зайду за тобой?

Она медленно подняла на него глаза и, выдержав для убедительности паузу, обдуманно и уверенно произнесла категоричное «Нет».

* * *

Когда Фая в следующий раз пришла на каток, Аюна уже была там, делала разминку и, как выяснилось, все знала.

– Ко мне Буруль вчера вечером приходил, сказал, что ты с ним порвала. Просил поспрашивать, есть ли у него еще шанс. Так, чтобы ты не заподозрила, что я по его просьбе интересуюсь.

– Из тебя так себе Рихард Зорге: я заподозрила, – отшутилась Фая, чтобы не отвечать на вопрос про шанс.

– А чего мне перед тобой юлить? – не поняла иронии Аюна. – Ты же моя подруга, не Буруль.

– Нет, Аюна, я больше не захочу с ним встречаться. Это решено. И в Костюмерку ходить с ним тоже больше не хочу. И без него тоже. Совсем не хочу. Извини. Мне там больше не нравится. Не сердись, пожалуйста!

Фая допускала, что подруга обидится, ведь именно Аюна привела ее туда в первый раз, познакомила со всеми, но та не думала переубеждать и безразлично махнула рукой:

– Чего извиняешься-то? Я на тебя не огорчилась! Баир тоже считает, что в Костюмерке гнилые темы пошли и пора с ней завязывать. Ну а мне без него там скучно будет. Ты принесла письмо и фотки с японцем?

* * *

Понимая бессмысленность вопросов «a что было бы, если бы?», Фая все же не один раз задумывалась о том, a хватило ли бы ей смелости осуществить свое самое большое детское желание и принять одно из самых важных в жизни решений, не встреть она в июле 1997 года Эдуарда?

Тем летом у нее гостила Эльвира. Сапфировы показали ей Иволгинский дацан и сводили к шаману, к которому Вера Лукьяновна время от времени обращалась за предсказанием и советом. Предстояла долгожданная поездка на Байкал.

Далеко не самой живописной, но популярной в то время среди молодежи и ближайшей к Улан-Удэ зоной отдыха была местность «Култушная» в заливе Посольский сор. В народе известная как Култушка. Михаил Васильевич подыскал там через знакомых домик на территории санатория для железнодорожников, и Фая, Эльвира, Катя и Аюна, прихватив с собой по чемодану с платьями, косметикой и глянцевыми журналами, отправились в свои первые девичьи каникулы без сопровождения старших родственников.

Большую часть дня они проводили в воде или на песке, греясь под мягким сибирским солнцем, а с началом заката, наведя макияж и принарядившись, шли в один из многочисленных пляжных баров, где незатейливая эстрадная музыка, плескающаяся байкальская волна и разливное пиво располагали посетителей к легким знакомствам и непринужденным беседам.

Им встречались и веселые старшеклассники, и чуть более представительные студенты, но ни с кем из них увидеться снова Фае впоследствии не довелось, и воспоминаний о проведенном вместе времени постепенно не осталось. Их вытеснила из памяти та встреча и тот разговор.

Желая разделить прохладный прибрежный летний вечер с миловидными молодыми девушками, три приятеля, на вид около тридцати лет, предложили Фае и ее подругам присоединиться к их столику. Каждый из них оказался приятным и остроумным собеседником, но при первом взгляде интересным ей показался только Эдуард, красивый азиат в бордовых брюках и легком кашемировом свитере оттенка светлого индиго. B Улан-Удэ парни чаще всего носили джинсы, а если и надевали брюки, то только двух цветов – черного или серого. Обращала на себя внимание и прическа: явно рук хорошего стилиста, а не просто «под горшок». «Наверняка не местный», – предположила Фая и не ошиблась. Эдуард уже больше десяти лет жил в Москве. К ее легкому неудовольствию, именно он держался чуть отстраненно и рассказывал о себе значительно меньше, чем остальные. Да и вопросов девушкам почти не задавал. По всей видимости, инициатива познакомиться принадлежала вовсе не ему, и он предпочел бы провести время в компании своих старых друзей, которых, судя по всему, давно не видел.

Наудачу, речь за столом зашла о «Финансисте» Драйзера. Эдуард, постукивая указательным пальцем по своей пивной кружке, безуспешно пытался вспомнить фамилию главного героя, и Фая, пользуясь моментом, негромко подсказала ему: «Каупервуд». Только тогда, как ей потом вспоминалось, он первый раз посмотрел на нее с неподдельным интересом.

– Ты читала эту книгу? – удивленно приподняв правую бровь, спросил Эдуард.

– Ну да, – смутилась девушка, – я всю «Трилогию Желания» прочитала. Еще «Американскую трагедию» и «Сестру Кэрри». Мне нравится этот писатель.

– У тебя дома сборник его сочинений?

– Двенадцать томов, – Фая посмелела и на всякий случай торопливо добавила, улыбнулась: – Ну знаете, сизая обложка, серебряные буквы на переплете. Такой у многих есть.

– Издательство «Правда», библиотека «Огонек», – улыбнулся ей в ответ Эдуард. – У многих есть, но редко кто с полки достает не только для того, чтобы пыль протереть.

Когда в баре стало слишком громко и многолюдно, он предложил ей прогуляться до пирса. Небо уже показало первые звезды, но еще не потемнело. Они спустились к берегу и, не спеша, шли по песку у кромки воды. Парень рассказал, что, будучи финансистом по образованию, какое-то время работал в банке, после чего удалось успешно перепродать сеть парикмахерских и купить акции в нескольких компаниях разного профиля. Женат на русской девушке, москвичке; дочке четыре года. Его родители, традиционные шаманисты из иркутских бурят, очень привязанные к здешним местам, переезжать в Москву не хотели, но сына навещали часто, поэтому сам он в Улан-Удэ бывал редко, предпочитая проводить отпуска за рубежом. Фая завороженно его слушала.

– В скольких странах вы уже побывали? – спросила она.

На лице ее нового знакомого опять заиграла улыбка. Теперь, что бы Фая у него ни спрашивала, Эдуард сначала улыбался и только потом, не торопясь, отвечал. Слушать его было необыкновенно приятно, хотя он немного растягивал слова на московский манер и всегда употреблял официальное «что» вместо привычного уху, повседневного «че».

– Не поверишь, мне буквально вчера задали такой же вопрос. Я насчитал шестнадцать стран. В основном, конечно, в Европе.

Шестнадцать! Фая знала нескольких коммерсантов, друзей дяди Бори, которые ездили в Турцию и в Китай за товаром. Кое-кто из ее приятелей навещал родственников в Грузии, Белоруссии и на Украине, но ей не встречался прежде ни один человек из Бурятии, который мог бы похвастаться тем, что посетил шестнадцать стран. Она пыталась представить те невероятные усилия, которые Эдуарду наверняка потребовалось приложить, чтобы обычным мальчишкой из Стеколки вырваться в Москву, хорошо там устроиться и разъезжать по разным континентам, лишь изредка наведываясь сюда, – красивым, в отличной форме и модной одежде, – чтобы по старой памяти под пиво с омулем покутить со школьными приятелями на Байкале.

– Во Франции отдыхали?

– Да, с женой и коллегами по бизнесу. На три дня в Париже задержались и чуть больше недели в Каннах.

– И дижонскую горчицу ели? И Камамбер? – сыпала вопросами Фая. – Вкусно?

– Откуда тебе известно про Камамбер? Когда я здесь жил, не приходилось видеть этот сыр на сибирском столе.

– Из учебника по французскому. В словаре не было перевода, а слово смешное, запомнилось. Потом картинку увидела.

– В твоей школе учат французскому? – поинтересовался Эдуард, продолжая с любопытством поглядывать на свою юную собеседницу.

– Больше нет, – покрутила головой Фая. – Теперь только английский. Раньше вели факультатив, но потом часы учительнице урезали. Я просто дружу с ее дочкой, и мы занимаемся у них дома. Мне больше французский нравится, хотя английский, конечно, полезнее.

– Молодец. Я, увы, не в ладах с иностранными языками.

Он по-доброму, но пристально, словно изучая, смотрел на нее и, наконец, произнес: «Как я понял, ты через год заканчиваешь школу. Где хочешь дальше учиться?»

– В БГУ, наверное, – помрачнев, ответила девушка.

– Почему я не слышу большой радости в голосе?

– Потому что ее нет. Я не хочу там учиться.

– Так хочешь или не хочешь? – улыбнувшись, уточнил Эдуард.

Поначалу Фая напряглась и совсем не обрадовалась тому, что их разговор коснулся ее дальнейших планов на учебу. Она предпринимала попытки поделиться своей идеей получить профессию в Петербурге, но успехом они не увенчались – чувствовалось, никто из семьи и школьных приятелей не воспринимал подобные разговоры всерьез, – и всякий раз это ее расстраивало.

Эдуард не торопил с ответом. Красивая осанка, расправленные плечи, руки в карманах элегантных брюк и чарующая доброжелательная улыбка уверенного в себе человека, – все подсказывало ей, что с этим парнем можно поделиться своими мыслями и он скорее всего их поймет. Чтобы не смущать Фаю пытливым взглядом, Эдуард принялся выводить носком мокасина круг на песке, но повторил свой вопрос и тему менять не пожелал.

– Понимаете, – робко начала девушка, – Я родилась в Ленинграде, но уже давно живу в Улан-Удэ. Так давно, что, когда в прошлом году ездила в Петербург на каникулы, поняла: вернуться туда и там учиться – уже просто нереально. Хотя очень хочется.

– Почему нереально? – с уже знакомым ей выражением удивления на лице повел бровью Эдуард. – Это ж всего лишь Питер, не Луна.

Фая принялась сбивчиво объяснять, что у нее совсем простая семья, родителей нет, бабушка с дедушкой помочь не смогут: даже если их зарплат достаточно, чтобы прожить в Улан-Удэ, то на ее учебу в Петербурге точно не будет хватать. Получить бюджетное место в университете не получится – все коррумпировано, так что рассчитывать ей там не на кого, и потому все это очень далеко, сложно и недоступно.

Ее собеседник внимательно выслушал и, помолчав, заговорил:

– Фаина, я сожалею, что в отличие от большинства детей тебе досталась участь ребенка, которому приходится расти и пробиваться в этом мире без мамы и папы. Мне никогда не узнать, насколько это нелегко – мне выучиться помогли родители. Зато я знаю людей, добившихся очень многого в похожей на твою или в других нелегких ситуациях. В том, о чем мечтаешь ты, ничего невозможного нет. В Питер, в Москву переезжают тысячи людей из провинции, и в большинстве случаев это совсем обычные люди.

Эдуард усмехнулся: «Да и среди тех, кто там родились и гордо называют себя коренными жителями, далеко не всех Боженька в темечко поцеловал».

Он снова замолчал, ненадолго вернулся к своим фигурам на песке и, продолжая размышления, добавил:

– Всем хватает места под хмурым небом над головой. Конечно, проще тем приезжим, у кого есть хорошее финансовое плечо, но, поверь мне, и те, кто поначалу имеют на плече одну только дорожную сумку с трусами, тоже не пропадают. И ты не пропадешь, хотя сразу сладкой жизни я тебя не обещаю.

Фая изредка покачивала головой, как бы соглашаясь с ним, но вслух сказала:

– Понимаете, я хочу не просто «не пропасть» в Санкт-Петербурге. Я хочу там жить хорошо. Во всяком случае не хуже, чем могу позволить себе здесь. Здесь я могу поступить в лучший университет и стать уважаемым человеком… И там мне тоже хочется учиться в хорошем вузе, а не закончить какую-нибудь шарашкину контору и потом всю жизнь мыть полы в столовой!

Эдуард по-товарищески положил руки ей на плечи и неспешно, придавая убедительности каждому слову, произнес:

– Фая, я, конечно, не мудрый старик, чтобы что-то утверждать, но девушка, прочитавшая к шестнадцати годам половину Драйзера, всю жизнь мыть полы в столовой не будет. Будь уверена!

* * *

Эти его слова еще несколько дней сладким эхом звучали в ее голове. Фая вспоминала их, провожая Эльвиру в аэропорт, и когда улетающий с подругой самолет скрылся из виду, поняла, что, даже если у нее и остались некоторые сомнения, главное решение она уже приняла и от него не отступится. Для храбрости решила сначала поделиться им с Катей, Аюной и только потом обсуждать в семье.

Девушки отреагировали по-разному. Аюна, недолго думая, подбодрила ее напутственным «Ну молодец, удачи тебе!», при этом лицо ее ничего, кроме легкого недоумения, не выражало. Катя же буквально засветилась от счастья и радостно заверещала:

– Просто супер! Я так рада! Значит, вместе поедем! Я тоже хочу на филологический в госуниверситет поступать. Даже программу вступительных экзаменов уже нашла! И вопросники за предыдущие годы тоже.

Фая очень обрадовалась, хотя и почти не удивилась, даже наоборот – подтвердились ее обнадеживающие догадки. Библиотека Венедиктовых за последние месяцы не переставала пополняться новыми книгами об архитектуре и музеях Петербурга, и ей хотелось верить, что это неспроста. Все-таки пытать счастья в прекрасном, но большом и почти незнакомом городе не одной, а вместе с Катей, не так страшно. И бабушке с дедушкой наверняка будет спокойнее.

– Почему же ты мне об этом ничего не говорила? – спросила она, расплывшись в довольной улыбке.

– Не знаю, – простодушно пожала плечами подруга. – Сглаза боялась, наверное. Мы с мамой сразу же после прошлогодней поездки к твоей бабушке решили поступать в Питер, но с тобой разговор все никак не заходил. Я видела, что ты тоже сама не своя оттуда вернулась и подумываешь снова там жить, но ждала, когда решишься и первая со мной заговоришь.

– Тоже сглазить боялась, – призналась Фая. – Поэтому и не говорила ничего, пока железно не настроилась. Как программа? Реально, по-твоему, вступительные сдать?

– Кто ж его знает? Думаю, подготовиться как следует вполне реально, если поднатужиться. Блата бы только никакого не было…

– Тебе нужно в этом году на олимпиаде всероссийской поднатужиться! В прошлом ты ведь совсем чуть-чуть до призеров не дотянула, а в этом году подтянешь, всех там сделаешь и сможешь выбрать любой вуз страны!

Катя смутилась:

– Тоже вариант. Надеюсь. Я готовлюсь.

– Готовься, готовься! Обязательно прорвемся!

Фая воодушевленно трясла ее за плечи. Сомнения и переживания, мучившие последние несколько дней, как рукой сняло. Она так радовалась, что теперь не одна, и совсем забыла про безучастно молчавшую Аюну. Потом спохватилась: «Ой! Аюнчик, так и ты давай с нами. Вот увидишь, это потрясающий город!»

– Нее, девки, – скептично протянула та. – Мне это не надо.

– Тебе сто пудов там понравится! Не может не понравиться!

– Я не хочу, – категорично мотнув головой, уверенно ответила Аюна и, истолковав восторженное несогласие, застывшее на лицах Фаи и Кати, как заготовку ими речей с целью ее переубедить, в сердцах воскликнула: «Ну какой Питер, вы чего? Кто нас там ждет?»

– Никто никого нигде не ждет, – резонно заметила Катя. – Самим нужно приходить.

– Нужно приходить туда, где тебе рады и на место за дверью не укажут!

– То есть ты просто боишься, что не поступишь, поэтому не хочешь туда ехать? – уточнила Фая.

– Я не хочу туда ехать, потому что мне нечего там делать, – парировала Аюна. – Мне и здесь хорошо.

– Ты просто не была там и не знаешь, что там еще лучше! Намного.

– Не была. Не знаю. Зато знаю, что здесь я поступлю куда хочу, а там скорее всего нет. А год терять мне не хочется: все забуду, что в школе проходили и вообще на фиг никуда возьмут.

Катя и Фая принялись с энтузиазмом ее переубеждать, приводя примеры немногочисленных знакомых, которые учились в Новосибирске, Петербурге и Москве, но получили в ответ только недовольное ворчание:

– Зачем мне ехать куда-то за тридевять земель, если я могу выучиться в Улан-Удэ и потом с таким же успехом здесь работу найти?

– Так никто не говорит про работать здесь, – возразила Фая. – Мы планируем после учебы остаться в Питере, и я правда не понимаю, почему ты не хочешь там жить!

– Девочки, вы рожу мою бурятскую не видите, что ли?! – раздраженно огрызнулась Аюна. – Наша соседка искала работу в Челябинске. Там, между прочим, вуз окончила. Она из иркутских бурят, так что имя, фамилия у нее русские. Знаете, сколько раз ее приглашали на собеседования? Раз двадцать! А знаете, сколько раз она, придя на эти собеседования, сразу же, по реакции на лицо, понимала, что работу не получит?! Да те же раз двадцать! Хоть, говорит, фотку в резюме вклеивай, чтобы время не тратить на работодателей, которые не хотят азиатов нанимать, будь ты хоть сто раз узкоглазый гений!

Девочки притихли. Обсуждать национальный вопрос, называя вещи своими именами и при этом соблюдая положенные границы деликатности, они еще не научились.

Их подруга громко выдохнула, показывая, что выпустила пар, больше не злиться, и заключила:

– В общем, не хочу жить в этом вашем Питере и стыдиться того, что я бурятка. Хочу жить на своей земле, где меня признают за свою и не смотрят, как на чудище китайское.

Катя, по-прежнему рассчитывая ее переубедить, осторожно произнесла:

– Я не спорю, что в Челябинске твоей знакомой действительно было сложно, но, уверена, в Москве и Петербурге люди более открытые по вопросам национальности. Там ведь кто только не живет! Отовсюду приезжают. Тебе не надо будет ничего стыдиться. Тот же Эдуард, видела, там отлично преуспел и всем доволен.

– Катя, давайте просто не будем об этом? – устало закатила глаза Аюна. – Вы разговариваете со мной, как с дурочкой, не понимая, почему я не хочу в эту вашу Северную столицу. A я точно так же не понимаю, почему вам так хочется туда уехать! Это же пипец как далеко от дома! У вас же и родня, и друзья – все корни здесь!

– У меня там бабушка, дядя и Эльвира. И другие друзья у нас со временем появятся, – тихо, но упрямо поправила ее Фая.

Она уже понимала бесполезность их спора, но все же прибегла к последнему, самому весомому, как ей казалось, аргументу:

– Не забывай еще, что там Европа рядом. Путешествовать дешевле и проще. Эдуард шестнадцать раз за границей побывал!

– Да не нужны мне ваши заграничные путешествия! – снова вспылила Аюна. – Я на Байкале-то только в трех местах была: на Култушке, в Энхалуке, да в Горячинске. Сначала свои края хорошо надо узнать, потом уж куда-то далеко ехать!

Услышав это, Фая растерялась и буквально физически почувствовала холод пропасти, которая разделяла их в представлениях, какой должна быть по-настоящему насыщенная жизнь.

Аюна поспешила добавить: «Не забывайте, у меня же еще Баир здесь. Как я его оставлю и уеду в Питер?»

– Ты разве продолжишь с ним встречаться после школы? Уже и замуж, поди, за него собралась? – иронично спросила Катя, видимо, не допуская и мысли, что такое предположение может оказаться правдой.

– Да, ну и что? – не поняла ее шутливого тона подруга.

Фая, не мигая, смотрела на нее. Пропасть на глазах становилась все глубже и шире, отдаляя их друг от друга все дальше и дальше.

– Аюна, это же только первый твой мальчик…

Та вслух не возразила, но во взгляде ее явно читалось: «И что с того?»

Будто отвечая на этот не озвученный, но все-таки заданный вопрос, Фая пояснила:

– Ну это же как, когда платье покупаешь… Сначала нужно посмотреть все, какие есть, магазин обойти, два-три померить, сравнить и только тогда поймешь, как выбрать лучшее!

Аюна не посчитала такое сравнение уместным и с видом много повидавшей взрослой женщины сказала:

– К платью есть возможность вернуться, а мужика, если упустишь, другого такого же хорошего потом, может, и не встретишь. Вернешься к первому, а он уже с другой, и другая в платье – подвенечном.

Фая посчитала услышанное такой несусветной отжившей глупостью, что на этот раз желание доказывать что-либо у нее окончательно пропало. Вместе с тем с каждым новым доводом Аюны против их с Катей решения уехать, ее собственная уверенность в его правильности только укреплялась.

* * *

Тем же вечером она рассказала о своих планах домашним.

– Ерунду не говори, – отрезал дед. – В Ленинград собралась!

– Уехал уже один, – с горечью процедила Вера Лукьяновна.

Фая не рассчитывала, что они сразу же согласятся: отправить внучку за шесть тысяч километров в город, где погиб их сын, ни за что! И все же, услышав упоминание об отце, разочарованно нахмурилась: ей до последнего хотелось рассчитывать на поддержку бабушки в споре с дедом, а в том, что с ним придется долго спорить, сомневаться не приходилось.

– Баб Вера, деда Миша, ну, пожалуйста… – протянула она умоляюще.

– Что «пожалуйста»? – стальным тоном переспросил Михаил Васильевич.

– Отпустите меня, пожалуйста, в Петербург!

– Зачем? Что там делать-то собралась?

– Я же сказала… Учиться, работать.

– Я слышал, что ты сказала. Только не понял, в Улан-Удэ, по-твоему, негде учиться и работать?

– Есть, – уныло согласилась Фая. – Но, деда, в Питере же лучше…

– Что там лучше?

– Ну как что? Город лучше!

– Чем?

Ответ представлялся ей таким очевидным, что Фая не сразу сообразила, что сказать. Продумывая заранее их разговор, она готовила аргументы убеждать бабушку и дедушку, что шансы поступить у нее есть, что настрой на подготовку к экзаменам у нее серьезный и что ей там не будет одиноко. «В конце концов, со мной будут Эльвира, у которой много хороших знакомых, и Катя, которая хорошо знает меня, – проговаривала про себя Фая. – Первое время, вероятно, нам с ней будет некомфортно, но со временем поймем, что к чему, адаптируемся и перестанем чувствовать себя провинциалками». Иными словами, она готовила ответы на свои страхи и сомнения, но ей и в голову не приходило, что придется объяснять, почему Петербург, по ее мнению, лучше Улан-Удэ. Ладно Аюна за пределы Бурятии никуда не выезжала, но услышать такие вопросы от Михаила Васильевича!

– Деда, ну ты же там был и сам все видел! И дома, и улицы… Все красивее! Музеи, театры совершенно другого уровня…

– Музеи… Театры… – передразнил он ее. – Ты, думаешь, будешь каждый день в них ходить? Да только туристы туда ходят! А жителям этого ничего и не надо. Им бы просто выжить, да от голоду не помереть!

– Неправда, там люди хорошо живут! – возмутилась Фая.

Ей вспомнились шоколадные плитки «Алпен Гольда» в лакированном шкафу и чаша с виноградом и персиками на кухне у Лебедевых. Однако дед, похоже, имел другое представление о жизни петербуржцев, поэтому занервничал, потерял самообладание и повысил голос:

– Ты сама-то, что ли, от хорошей жизни сюда жить приехала? Или думаешь, там сейчас лучше стало? Да еще хуже! Бабка твоя, Елена, еле-еле концы с концами сводит!

– Не все же живут так, как она, – не отступала Фая. – Дядя Сережа, кстати, теперь стал лучше зарабатывать.

– Да где лучше-то? – распалялся дед. – Корабль его не то утопили, не то на иголки пустили, потому что денег на содержание у государства не нашлось. Разве это дело, когда бывший военный, который, кстати, достойно служил и на хорошем счету во флоте был, уволился из военкомата и работает в охране на каких-то частников?! Может, конечно, у них в семье теперь чуть лучше финансами, я не знаю… Только они местные! Знают как да чего. А ты приедешь – без роду, без племени, из какой-то Бурятии, – что делать-то будешь?

– Учиться буду, – буркнула Фая.

– На кого?

– На журналиста.

– Ялэ-ялэ… – подала голос Вера Лукьяновна.

– Журналиста? – севшим голосом переспросил дед.

Судя по его реакции, слышал он об этом впервые, а значит, бабушка ничего ему не рассказала. Вероятнее всего, потому, что не посчитала намерения внучки достаточно серьезными.

– И что тебя надоумило поступать на журналиста? – въедливо осведомился Михаил Васильевич.

К вопросу о причинах, побудивших ее выбрать эту профессию, Фая подготовилась и бойко пустилась в объяснения, очень стараясь выглядеть уверенной:

– Понимаете, я давно заметила, что мне очень нравится писать сочинения и что вообще больше всего остального люблю читать и писать. Сочинять, анализировать прочитанное, переводить или просто подбирать слова. Короче говоря, работать с текстом. Поэтому хотела пробовать поступить на сценариста или журналиста. Потом подумала, что для сценариста, наверное, все-таки талант нужен, призвание к творчеству, я ничего такого не чувствую. Так что склоняюсь к журналистике. И потом потребности в журналистах больше.

Михаил Васильевич чертыхнулся, убрал салфеткой выступивший на лбу пот и продолжил педантично засыпать Фаю вопросами:

– Ну и что тебе известно о журналистах? Ты видела вживую хоть одного? Чему их учат? Какая у них потом жизнь? Легко ли им работу найти? Сколько они на ней получают?

Она молчала, удивляясь тому, что, точно не сговариваясь, дед с бабушкой рассуждали абсолютно одинаково и пытались ее отговорить, используя одни и те же доводы.

– Вот видишь! – назидательно ткнул в ее сторону указательным пальцем Михаил Васильевич. – Даже представления не имеешь. Что такое работать в редакции, тоже не знаешь.

– Так я узнаю, когда выучусь! – защищалась Фая. – Для это пять лет и учатся: чтобы разобраться в профессии.

– Журналист – это не профессия. Профессия – это фундаментальные знания, с которыми потом можно всю жизнь спокойно жить и кормиться. А чему журналистов учат, можешь мне сказать? Бумагу марать? Так это все могут наловчиться. Только надо сначала работу найти, а ее быстрее найдет профессионал.

– Слушай деда, доча, – поддержала супруга Вера Лукьяновна. – Он жизнь прожил. Знает, что говорит.

– Где учат на твоих журналистов, узнавала? Программу вступительных экзаменов смотрела? – напирал тот.

– Пока нет… Подумала, сначала у вас согласия спросить, – в очередной раз растерявшись, пробормотала Фая. – Я обязательно все узнаю!

– Узнать-то узнаешь, а поступить не поступишь, – осадила ее бабушка. – Представляю, какой там конкурс на место!

Михаил Васильевич неожиданно смягчился и ласково, по-приятельски обратился к внучке:

– Доча, давай-ка здраво рассуждать. Приезжим в больших городах очень сложно. Поступить на бюджетную основу в хороший ленинградский институт тоже сложно, а в наше время, считай, невозможно: блат везде нужен…

Она не могла рассказать им про Эдуарда, привести его в пример и процитировать его оптимистичные заверения, что шансы поступить у нее есть. В таком случае потребовалась бы пояснить, кто он и откуда, а бабушка с дедушкой не одобрили бы, узнав, что Фая провела вечер в баре с компанией тридцатилетних женатых мужчин, а потом еще и откровенничала на пляже с одним из них.

Михаил Васильевич продолжал:

– За деньги учить тебя в Питере у нас с бабушкой возможности нет, зато здесь ты в любой университет поступишь! Я тебе обещаю. Даже если экзамены провалишь, все равно куда надо пристроим. Хорошие товарищи в городе, слава богу, имеются. К примеру, друг у меня есть в Народном Хурале. Год назад помог дочке моего подчиненного в иркутский НарХоз поступить. И тебе, наверняка поможет, если, как следует, попрошу.

– Деда, я не хочу учиться ни в Улан-Удэ, ни в Иркутске, – едва сдерживала слезы Фая. – И в НарХоз тоже не хочу. Хочу в Питере учиться на журналиста.

– Какой к ебене матери журналист?! – снова загремел дед. – Говорят тебе, это не профессия!

– Путную профессию нужно получать! – подхватила его бабушка.

– Какую путную?! – с отчаянием прокричала внучка. – Врач? Милиционер? А если я не хочу?!

Крик ее произвел успокаивающий эффект. Вера Лукьяновна поджала губы, Михаил Васильевич отдышался, взял себя в руки и заговорил куда более спокойнее:

– Зачем сразу врач-милиционер? Вот я, инженер-строитель, проработал сначала в стройке, несколькими крупными объектами в Республике руководил. Сейчас в Администрации и тоже не жалуюсь. Всегда был при деле. Бабушка твоя, Вера Лукьяновна, технолог пищевого производства, тоже хорошую специальность выбрала. Уже столько лет на хорошему счету в «Амте». Крупное уважаемое предприятие, несколько регионов снабжает! Стабильная работа, понятные карьерные перспективы.