Текст книги "На пороге Будущего"
Автор книги: Анастасия Петрова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)
24
Она заснула на согретом последними вечерними солнечными лучами пригорке, и ей приснилось, что олуди Алекос пришел и смотрит на нее. Евгения открыла глаза, потянулась, разминая затекшие мышцы. Прислушалась: в лесу было еще по-зимнему тихо, лишь вдалеке кричала птица заунывно и монотонно, как скрипучие качели. Где-то кипела жизнь, начинался новый год с новыми радостями и печалями. Но здесь, в ее горах, прошлое и будущее перестали существовать, и каждый день вот уже полтора года повторял предыдущий. Все застыло, как и она сама, и сейчас она отчетливо осознала, что так больше не может продолжаться.
После памятного визита Кафура, когда погибли многие ее соратники и сама Евгения едва не присоединилась к ним, ей никто не докучал более. Вместе с Ильро и Эврой они похоронили Пеликена, Себарию и всех, кого смогли, уложили их в серую лесную землю и установили камень-памятник над общей могилой. Неподалеку от него и лежала сейчас Евгения, глядя в темнеющее небо и раздумывая о будущем.
Недавно офицеры-шедизцы из дафарского гарнизона зашли на ее территорию охотиться. Что им не охотилось рядом с городом, для чего было ехать в такую даль? Не иначе – хотели посмотреть, не осталось ли мятежников там, где осенью прошли люди Кафура. А их действительно почти не осталось, и офицеры в погоне за оленем застали Евгению одну здесь, на укромном пригорке. Их привлек запах печеного мяса. Она тогда пришла, чтобы принести дары покойным. Почуяв их издалека, позволила подойти вплотную, вступила в бой и убила двоих, а двум другим дала уйти. Как и следовало ожидать, они рассказали об этом всем, кто только хотел слушать. А слушали наверняка иантийцы и шедизцы, простолюдины и военачальники. Теперь следовало ждать новых визитов. Евгения поняла это только после того, как подтащила и бросила тела убитых у камня могилы, чтобы души ее друзей порадовались отмщению. В те минуты она не помнила себя и стремилась лишь к одному – наказать, запугать своих врагов. Позже, когда к ней вернулась способность думать, она пожалела о своей несдержанности.
Большинство ее людей вернулись в Ианту. Это были крестьяне и рабочие, для которых существование без труда, без дома оказалось невыносимо. Они рассчитывали найти работу вдалеке от мест, где жили раньше, и вернуться к своей привычной жизни. Евгения не стала их удерживать. С ней остались несколько воинов и, конечно, верная Эвра.
Евгения вздохнула. Что бы она делала без подруги, которая единственная понимала ее и терпела все: ее молчание, отчаяние, взрывы гнева! Однако сейчас царица жалела Эвру больше, чем та жалела ее. Ее муж погиб под Дафаром. В Киаре остались родители, сестры и братья, шестилетний сын, свой дом. Месяц за месяцем Эвра безропотно тянула свою лямку: готовила, стирала в ледяной воде, чинила одежду, вела с госпожой длинные беседы, – и ни разу не пожаловалась, не спросила, сколько еще это будет продолжаться… Это она нашла Евгению на камнях у круглого озера, лишившуюся сознания и заметенную снегом, волоком оттащила как можно дальше и укрылась в нагромождении скал, пережидая, пока люди Кафура придут и уйдут, не найдя на берегу никаких следов после снегопада. Застрелила козла и поила госпожу его теплой кровью – у озера не было деревьев, не на чем было приготовить пищу. И помогла дойти до лагеря, а потом помогала искать и хоронить убитых…
До сих пор Евгения не могла без дрожи возвращаться мыслями к тому дню. Она плохо помнила, что было после того, как шагнула с обрыва. В ту минуту она была уверена, что падение с высоты ее убьет, и не сомневалась, что перекошенное лицо шедизского военачальника – последнее, что она видит в жизни. Но в моменты между жизнью и смертью разум отступает перед инстинктом, который делает все, чтобы выжить. Тело думало само: приготовилось войти в воду и не сопротивлялось, когда та сомкнулась над ним. Евгения погрузилась так глубоко, что не знала, где верх, а где низ. Рассудок почти отключился, сохранив за собой лишь одну функцию – не допускать паники; руки сами собой затормозили погружение и взметнулись, поднимая ее к поверхности. Как она всплыла, как выбралась на берег, Евгения не знала и по сей день. Воспоминания об этом полностью исчезли. Ледяная вода и метель должны были ее убить. Наверное, духи озера помогли ей, а может, это заслуга скрытых резервов организма. Как бы то ни было, через несколько часов она очнулась от холода в крохотной пещерке и увидела Эвру.
В последний раз прикоснувшись к могильному камню, она сбежала с пригорка, побежала меж деревьев к дому. Домом ей служил все тот же шатер, уже не раз чиненный, не раз переставляемый на новое место. Ильро и остальных мужчин не было – ушли на охоту. Уже совсем стемнело. Эвра у костра варила суп; увидев Евгению, она поднялась, не выпуская из рук ложки с длинной ручкой. По лицу своей госпожи она поняла, что та скажет что-то важное.
– Я решила вернуть Ланселота, – объявила Евгения.
Чего угодно ожидала Эвра, только не такого заявления.
– Вернуть Ланселота? Как? Ты знаешь, где он?
– Он в конюшне дома Гамалирана. Там теперь живет Корсали, помнишь, тот, что был послом Красного дома. Он теперь губернатор Дафара.
– Это правда? – недоверчиво спросила Эвра. – Ты видела это?
– Я видела это во сне, это правда, – отвечала Евгения. На секунду она озадаченно замолчала: только что ей приснилось, что Алекос находится с ней рядом, – может быть, это было на самом деле? – Я пойду в Дафар и приведу Ланселота, – решительно закончила она.
Эвра снова принялась помешивать суп.
– Ты так долго скрывалась, а теперь хочешь сама идти прямо к ним в руки? Каким образом ты сможешь это сделать? Тебя узнают, как только ты доберешься до ближайшей деревни.
– А вот так? – спросила Евгения.
Эвра взглянула и отпрянула: вместо худого, черного от загара, но молодого и красивого лица на нее смотрела старуха. Забыв ложку в котелке, Эвра подошла, вплотную приблизила свое лицо к лицу Евгении, стараясь разглядеть его в пляшущем свете костра. Морок рассеялся, морщины исчезли – перед ней опять была царица. Евгения рассмеялась, запрокинув голову.
– Все равно это крайне опасная затея, – сказала подруга. – Ты очень рискуешь.
– Без сомнения. Но я больше не могу здесь сидеть. Они все у меня отобрали, ничего не оставили, только Ильро и тебя. А Ланселот мой, он зовет меня. Я украду его и приведу сюда.
Эвра покачала головой.
– Надолго ли? Где его здесь прятать? Еединственное пригодное место известно нашим врагам.
Евгения отмахнулась от этих слов. Ее глаза блестели, как в старые времена, и она больше не хотела слушать предостережений.
Горцы по ее просьбе не раз покупали внизу разную одежду и обувь. Утром Евгения вышла из шатра, закутанная в бурый плащ, скрывавший ее полностью, от сандалий до волос, с дорожным мешочком за плечами. Эвра опять не сразу узнала ее – по своему желанию олуди придала себе облик старой худой женщины. Чтобы успокоить подругу, Евгения распахнула плащ. Под платье она надела штаны, на пояс повесила ножи.
– Ох, не знаю, – сказала Эвра. – До Дафара пешком несколько дней пути, за это время тебя могут разоблачить.
– Я не буду снимать плащ. Меч не беру, его под плащом не спрячешь. Дай мне поесть, и я пойду.
– Как, прямо сейчас? Да ты с ума сошла! – в сердцах воскликнула Эвра. – Возьми с собой Сэльха, он доведет тебя до Дафара, так будет безопаснее. Одинокая женщина на дороге! Ты же не пройдешь и половины пути!
– Кому нужна старуха? Налей же мне супа и перестань волноваться.
За едой она отдала последние распоряжения.
– Ждите меня две недели. Если за это время я не вернусь, уходите.
– Куда мне идти?
– Переоденешься так же, как я сейчас, и пойдешь в Киару. Твои родители примут тебя. Пусть отправят тебя к родственникам в Готанор или Ферут, там тебе проще остаться неузнанной. И вообще, если я погибну, вряд ли тебя станут преследовать. Но я надеюсь все-таки, что вернусь и приведу Ланселота.
– Ты сумасшедшая, – сказала Эвра грустно. – Он не стоит такого риска.
Евгения отставила миску, поднялась.
– Дело не в нем, – сказала она тихо, – а во мне. Прощай.
От ближайшего селения она не прошла пешком и десяти тсанов. Крестьянин на телеге согласился подвезти старую женщину до следующей деревни. Так, где пешком, где на попутных подводах, Евгения добралась до Дафара. Она распрощалась со своими последними попутчиками неподалеку от рынка, куда те везли первые горные травы на продажу, и присела прямо на тротуар в тени ближайшего здания. Глаза бы ее этого города не видели – она никогда не простит ему смерти Халена, Нисия и Венгесе! Но ее любимый конь был здесь, совсем рядом, и, опустив накрытую плащом голову, Евгения унеслась духом к дому Гамалирана, в котором девять лет назад она пила сладкое вино в уютном ночном дворике, слала страстные взгляды своему мужу. Ланселот стоял в конюшне, в давно не чищенном деннике, и сам был неухоженный и грязный – он почти никому из окружавших его людей не позволял приблизиться. «Потерпи еще чуть-чуть, мой хороший, – подумала она, – совсем скоро я тебя освобожу!» Он будто услышал – поднял голову от кормушки и насторожил уши.
В ближайшей лавке она купила мяса и сыра, поела там же и вернулась на свое место у стены. Нужно было дождаться ночи; она сидела и смотрела на прохожих, удивляясь, как мало изменился город. Все те же люди ходили мимо нее, разве что вместо военных-иантийцев были теперь военные-шедизцы, светлее лицом и волосами. Пахло сластями и навозом, из магазина напротив доносился порой густой запах духов. Визжали носившиеся по улице мальчишки, проходили, покачивая широким подолом, женщины с волосами, заплетенными в десяток кос, со стуком и скрипом проезжали кареты и коляски. Темнело рано; в шесть вечера Евгения встала и медленно пошла вверх по улице, чтобы притаиться за дровяными сараями, – не хотела дожидаться, пока стража ее прогонит. Она ждала еще очень долго и только в полночь вновь вышла на улицу. Сандалии на кожаной подошве ступали бесшумно; редкие прохожие ее не замечали – она сказала им, что ее здесь нет.
Вот и ограда, за которой сияет огнями дом Корсали. У не запертых еще ворот стоят два стражника. Евгения сказала им, что в углу двора опрокинулась большая бочка с дождевой водой. Они повернулись посмотреть. Она толкнула ворота и спокойно прошла через двор к конюшне. Несколько челядинов, спешивших по своим делам, смотрели мимо нее. В доме были гости, было шумно, потому и ворота все еще открыты – это ей на руку… Но внутри все захолодело, и что-то мерзко дрожало под ложечкой. Она с трудом представляла, как проведет через двор коня.
Молодые конюхи только что закончили убираться, ставили в чулан вилы и тачки. Она велела им оставаться там. Парни заговорили о чем-то, заспорили. Оглядевшись, Евгения сняла со стены уздечку, нашла на двери одного из денников старое седло. Прихватила и щетку: если что и привлечет к коню внимание, так в первую очередь многослойная грязь. Ланселот дохнул ей в лицо, не веря своему счастью. Шепотом его успокоив, Евгения как можно быстрее набросила узду, затянула подпругу и повела коня к выходу. Остановилась, глубоко вдохнула. Во дворе было два человека, не считая стражников. Зажмурившись, она велела им отвернуться и громко заговорить и шагнула вперед.
Уже шагов за двести от ворот она еще раз остановилась, прислушалась. Все тихо, никто ее не заметил. Евгения улыбнулась, потрепала Ланселота по грязной шее. Остаток ночи они провели на пустыре позади бедного квартала, а сразу после рассвета двинулись прочь из города. К воротам уже тянулись отторговавшиеся фермеры, проведшие ночь в трактирах. Евгения в своем темном плаще смешалась с ними, прилагая все силы, чтобы обратить Ланселота в старого и тощего конягу, и вышла из Дафара на волю.
Еще сутки она вела коня в поводу. Старуха верхом обязательно привлечет к себе внимание, а убеждать всех подряд путников на дороге, что ее здесь нет, она уже не могла – это было выше ее возможностей. С Ланселотом полгода не работали, почти не выводили из конюшни, он одичал, и приходилось прилагать немалые усилия, чтобы с ним справиться. Отдыхали в пустом саду, а ранним-ранним утром, еще до рассвета, она ссутулившись миновала шедизский патруль и свернула на проселочную дорогу.
Из-за облаков на востоке показалось солнце, бросило вперед и вправо длинную тень. Дорога была пуста. Евгения поднялась в седло. Ланселот мотнул головой, узнавая руку хозяйки, и пошел рысью. Она засмеялась от счастья. И вдруг будто еще одна тень появилась перед ней. Тень от резкого света сзади. Оглянувшись, Евгения увидела на холме, с которого спустилась десять минут назад, нескольких всадников. Яркий столб света уходил от них в небо. В полноте своего счастья она не сразу поняла, повернула коня и смотрела, как они скачут вниз, все набирая скорость. И вдруг, осознав, кто это, ошалело ударила Ланселота коленями, разворачивая и посылая вперед.
Это ее ошеломило – именно сейчас, в минуту торжества! Нужно спасаться, бежать! Ланселоту передалось ее волнение, и он понесся, почти не касаясь копытами земли. Быстрее, еще быстрее, убежать от него, не дать ему одержать верх! Никогда еще она не испытывала такого ужаса, как сейчас, когда ее нагоняли всадники в развевающихся плащах. Сердце, и руки, и голова кричали одно: бежать, спасаться, прочь! Не осталось ни одной мысли, их вытеснил панический страх. Но потом одна мысль вернулась. «Я бегу?» Она задавила в себе панику, и место той сразу же занял гнев. Полтора года она пряталась, ожидая олуди Алекоса, и вот он пришел к ней, а она убегает! Евгения натянула поводья. Ланселот нехотя перешел на шаг и наконец остановился, повернувшись к преследователям.
Олуди среди них не было. Приглядевшись, Евгения поняла это. Но все же он был с ними, освещал их своей силой, дышал их грудью. Один из трех вскинул руку, останавливая остальных. Кони замерли в десятке шагов от нее. За ними выстроились остальные воины, а в отдалении громыхала закрытая повозка, окованная железом.
Старший из трех, Нурмали, выехал на пару шагов вперед, наклонил голову.
– Приветствую вас, госпожа, Евгения Фарада, царица иантийская.
Он помолчал, ожидая ответа. Подняв подбородок, она свысока взглянула на него.
– Мы пришли за вами. Великий царь послал нас. Он желает видеть вас в Рос-Теоре.
– Если он хочет меня видеть, пусть придет сам, – надменно ответила она.
– У него много дел, – почтительно, будто извиняясь, сказал Нурмали. – Он послал нас, первых из его слуг, чтобы вы оказали нам честь сопровождать вас.
– Ваш царь хочет слишком многого. Он мало гостил в Ианте; мне придется самой пригласить его. Я вызываю его на поединок, передайте ему это.
Нурмали покачал головой, его длинные усы обвисли, будто в печали, но смотрел и говорил он твердо.
– Это невозможно, моя госпожа. Вам придется поехать с нами. Если вы не сделаете это добровольно, нам придется вас увезти силой.
Она откинула полу плаща, вынула ножи.
– Подойдите. Но предупреждаю: тот, кто ко мне прикоснется, проживет недолго.
Нурмали в затруднении оглянулся на остальных. Гарли громко откашлялся, но не спешил ввязаться в бой. Он ожидал встретить женщину, а увидел воина с бешеными глазами и резким голосом, и видно было, что этот воин справится с врагами даже без меча. Один из солдат со свернутой веревкой в руке подъехал к Нурмали, проговорил вполголоса:
– Мы можем поймать ее в аркан, мой господин.
Тот посмотрел на него диким взором.
– Это царица, болван!
– Пожалуйста, моя госпожа, – сказал Кафур, стараясь придать мягкость своему грубому голосу, – не заставляйте нас доставать оружие. Это никому не принесет добра.
– Вы слышали, что я сказала. Ваш царь мне должен, пускай придет ко мне сам.
– Вы сможете обсудить с ним все в Шурнапале.
Она только еще выше подняла подбородок, не удостаивая их ответом. Гарли и Кафур молчали, уступая право лидерства Нурмали. Тот повернулся к солдатам.
– Обезоружьте ее и свяжите. Только не пораньте, она нужна мне живой.
Евгения смотрела, как они приближаются, скинула плащ. Повинуясь едва заметному движению, Ланселот отступил назад, давая ей больше пространства. Время начало замедлять ход, как случалось с ней всегда во время боя: движения противников становились все медленнее, их намерения можно было предугадать заранее. Дождавшись, пока воины отъедут подальше от командиров, она бросилась на них первая. Она двигалась намного быстрее них, и эта скорость передалась Ланселоту. Через несколько минут трое военачальников в замешательстве смотрели на то, что осталось от их лучших людей. Трое были убиты, пятеро корчились на земле, еще двое легко отделались и поспешили отъехать на безопасное расстояние. Ланселот был ранен, царица спешилась и дала ему команду отбежать в сторону. В ее руках теперь был меч.
– Скоро здесь будет сотня солдат. Вам не уйти, – сказал Гарли.
– Кто-то из вас тоже может остаться здесь навсегда.
Она поманила их к себе, перекинула меч в левую руку и правой намотала на нее поднятый с земли плащ. Ее движения были почти незаметны в своей стремительности. Нурмали, наблюдавший за ней с удивленно-неверящим видом, вдруг очнулся, встрепенулся.
– Господин наш Алекос, призываю тебя. Не оставь нас в эту минуту, помоги победить! Вперед! – закричал он и бросился к женщине.
Его товарищам ничего не оставалось, как присоединиться. Олуди Алекос им помог. После долгой борьбы, измучившись и измазавшись с головы до пят в дорожной пыли, они обезоружили царицу и связали ей руки и ноги. Ей мешало платье; им удалось обмотать подол вокруг ее ног. Нурмали не мог действовать правой рукой, Гарли отплевывался от пыли, зажимая рану в левом боку, а Кафур долго не мог вдохнуть воздуха после того, как Евгения едва его не задушила.
– Ну и силища, – прохрипел Гарли, пытаясь подняться на ноги и спотыкаясь.
Кучера подогнали повозку. Втроем, собрав последние силы, они подняли женщину, внесли ее внутрь и закрыли дверь на замок. Нурмали порадовался вслух, что послушал Кафура и взял самый крепкий фургон, окованный металлом, с металлической же дверью; его тащила шестерка тяжеловозов.
Двинулись в обратный путь к Дафару, оставив солдат хоронить убитых и приводить в чувство раненых, пообещав прислать за ними людей, как только встретят свой отряд. Белый конь царицы побежал за фургоном, путаясь в поводе. Гарли привязал его к скобе, торчащей из двери повозки.
– Жаль красивого коня, – сказал он. – Видишь, какой преданный, не хочет оставлять свою бешеную хозяйку. Пусть идет с нами.
В первом же селении пришлось взять повозку. Нурмали крепился, не поддаваясь боли в раненой руке, и отказался слезать с коня, но Гарли скоро стало нехорошо. Через несколько тсанов они встретили своих людей и решили сразу же, не останавливаясь в Дафаре, идти в Рос-Теору. Солдат предупредили, чтобы молчали о том, кто находится в фургоне. Узнай об этом иантийцы, не испугались бы перегородить дорогу и отбить свою царицу. И Ланселота поэтому перевели к запасным коням – неровен час кто из селян обратит на него внимание, признает.
После долгого спора начальники решили снять с Евгении веревки и надеть кандалы, которые предусмотрительный Кафур захватил с собой. Удалось это со второго раза – из фургона пришлось вынести солдата со сломанной рукой.
– Ты бы подумала, царица, – укоряюще сказал Кафур. – У этих ребят есть родичи и друзья, они будут ненавидеть тебя.
Она ничего не ответила. В фургоне было темно и душно, он подскакивал на ухабах, так что Евгения то и дело стукалась головой о доски.
На второй день в фургон, покачиваясь от слабости, поднялся Гарли, постоял над ней, попросил:
– Говорят, вы умеете исцелять раны. Может быть, залечите ту, что нанесли? Мы быстрее доберемся до Рос-Теоры, едем медленно только из-за меня.
Она изумленно на него посмотрела и хотела спросить, не сошел ли он с ума. Но она ведь решила молчать и поэтому отвернулась к борту. Он еще пару минут посмотрел на нее сверху вниз, морщась от боли, и ушел. Фургон снова дернулся, тронулся. Во время остановок она старалась призвать к себе кого-то из солдат, чтобы заставить снять кандалы, но все они, все девяносто с лишним, были окружены броней, созданной олуди Алекосом, и она не сумела сквозь нее пробиться.
Она не могла ни есть, ни спать, только лежать в полузабытьи. Дороге, казалось, не будет конца. Но вот снаружи донеслись едва слышные крики чаек, и ветер застучался в дверь фургона. Ступили на мост через Гетту. О том, что въехали в столицу, Евгения поняла по частым остановкам и поворотам. Еще одна остановка. Загремел снимаемый замок, и дверь распахнулась. Она подняла руки, заслоняясь от нестерпимо яркого после долгой темноты света. Кафур вошел, помог ей встать и спрыгнуть на землю. Евгения едва успела оглядеться и понять, что перед ней белая стена Шурнапала, восточная, судя по положению солнца. Кафур и Нурмали подхватили ее под руки, повели через низенькую дверь, по узкой лестнице куда-то вниз. Круглый двор, наполовину освещенный солнцем, наполовину в тени высокого строения без окон, с одной-единственной металлической дверью. Рядом с ней сквозь камень уложенных на земле плит пробился нежный росток вишневого дерева; Евгения удивилась и обрадовалась ему и все пыталась на него оглянуться, когда мужчины втащили ее в эту дверь. Это была тюрьма, она слышала о ней, дворцовая тюрьма для знатных преступников. Бесконечный темный коридор, освещенный редкими факелами, закрытые двери… У одной из них шевельнулось темное пятно. Завидев их, охранник загремел ключами. Евгению толкнули через порог. Кафур на секунду задержался, бросил ей под ноги ключи от оков. Дверь захлопнулась.
Евгения опустилась на пол. Он все еще качался под ней, как в фургоне. Нескольких минут хватило, чтобы прийти в себя. Первым делом она подобрала ключи, освободилась от кандалов, вскочила и ногой отшвырнула их в угол. Огляделась. Небольшая комната выглядела уютно, и мебель была дорогая. Здесь была мягкая кровать, застеленная пестрым покрывалом, тяжелый деревянный стол, на котором горело несколько свечей, и стул. Стены обиты толстой простеганной тканью. Окон нет, лишь под потолком отверстие вентиляции в две ладони шириной. В стене напротив кровати была еще дверь, за которой Евгения к своей радости обнаружила ванную и туалет. Она повернула вентиль, и из крана пошла горячая вода. Забыв обо всем не свете, она принялась стаскивать с себя одежду.
Через пятнадцать минут она с отвращением заставила себя ее надеть. Прикосновение грязной, пропыленной и пропахшей потом ткани к чистой коже было неприятно, но ничего другого ей не предложили, да она и не надела бы чужое. Только сейчас она заметила, что на столе стоит еда: еще теплый суп, тушеное мясо и вино в кувшине. На секунду она засомневалась, но не почуяла в пище яда. Насытившись, она уселась на стуле поудобнее и стала ждать.
Прошло несколько часов. Евгения все также неподвижно сидела у стола, ожидая лязга ключа в двери. И все же она вздрогнула, когда заскрежетал замок. Из темноты коридора глянули мрачные глаза.
– Великий царь желает вас видеть. Идемте.
Она вышла за Кафуром, едва не налетела на дротики, что выставили перед собой два охранника. Они расступились, острия уперлись в спину. Сами охранники старались держаться на безопасном расстоянии. Видимо, наслушались рассказов товарищей. Еще несколько вооруженных до зубов мужчин не сводили с нее глаз все время, что ее вели по коридору.
Пригнувшись, она переступила порог и опять оказалась в круглом дворе. Вдоль кирпичных стен стояли замерев стражи. Они на нее даже не взглянули. Кафур остановился позади, рядом с Нурмали. Гарли не было. Уже настала ночь, факелы кидали красные блики на белые плиты и стены. В небе сближались друг с другом продолговатый Раат и наполовину освещенная полукруглая Нееомана, и их белый свет перебивал всполохи факелов. Евгения была рада их видеть. Еще она увидела, что помимо узкой лестницы, по которой ее привели сюда днем, напротив есть другая, широкая, ведущая из дворца. Люди, что охраняли пленницу в коридоре, сгрудились на узких ступенях. Все чего-то ждали.
На широкой лестнице появился человек и стал спускаться вниз, поправляя браслеты на обнаженных могучих руках. Стало так тихо, что треск факелов показался оглушительным. Евгения не могла отвести взгляда от его лица, которое она столько раз представляла себе, но которое оказалось не таким, как она ждала, – моложе и равнодушнее. Это было лицо зверя, как леопарда или орла, красивое, безжалостное. Да, это был олуди. Она возликовала и едва не улыбнулась ему. Теперь ничто ее не страшило. Он здесь, и она убьет его. Она еще выше подняла голову и встретила его взгляд.
Алекос остановился в нескольних шагах и некоторое время молча смотрел на нее.
– Вот мы и встретились наконец, Евгения, олуди иантийская.
В низком голосе звучала насмешка. Она не обратила на это внимания.
– Столько смертей, столько крови… А ведь ты ненавидишь не моих воинов, а меня. Нам нужно было решить это вдвоем еще в Дафаре. Почему ты не вышла ко мне тогда?
– Я была там в тот день, когда мой муж прорывался к городу, видела тебя и звала. Почему ты не ответил?
Он поднял брови, вспоминая.
– А! Тогда я еще не видел и не слышал. Это умение вернулось ко мне чуть позже. Но ты могла принять участие в следующей битве, вместе с Халеном.
Она нахмурилась.
– Я не смогла этого сделать, о чем до сих пор жалею. Но мы встретились сейчас.
– Я никогда не сражался с женщиной, – сказал он. – Ты не царица больше, царь и его наследник мертвы, и в Ианте теперь другой закон. А ты – преступница, виновная в неповиновении этому закону.
– А твою вину перед моим народом кто оплатит? – воскликнула она. – Ты убил его царя!
– И дал царя лучше!
Она задохнулась от возмущения, шагнула вперед… Двое стражей тут же отделились от стен, ткнули копья ей под ребра. Алекос глянул на них, и они отступили. Несколько минут он молча смотрел на нее. Наконец его лицо разгладилось.
– Что ж, моя госпожа, давайте решим это сейчас. Нурмали сказал, вы вызвали меня на бой. Я принимаю ваш вызов. Вы уже моя пленница, и это вы меня вызвали, поэтому условия поединка назначаю я. Бьемся до первой крови. Если я раню вас, вы останетесь в Шурнапале как моя наложница, – Евгения хотела возразить, но он поднял руку, останавливая ее протест. – Если вы окажетесь быстрей, я отпущу вас с миром, верну Ианту и никогда не переступлю ее границ без вашего позволения.
Она долго не могла найти слов и обнаружила, что ее возмущение само собой угасло.
– Что за чушь, – сказала она наконец. – Я должна вас убить.
– У вас будет такая возможность, – согласился он.
– Ваши условия неприемлемы.
– Других не будет. Если вы не согласны, вас сегодня же казнят. Тяжкий груз упадет с моих плеч. Решайте быстро.
Евгения смотрела на него в сомнениях. Он сделал движение, будто собирался уйти.
– Хорошо! – сказала она, поняв, что другого шанса у нее не будет.
Внутри вновь рождалась поющая легкость обреченности. Она хотела сказать что-то еще, но Алекос перебил:
– Нам необязательно сражаться сейчас. Вы утомлены долгой дорогой. Мы встретимся, когда вы пожелаете.
– Никогда еще я не чувствовала себя лучше, – возразила она. Кровь запела в ушах, и ей приходилось пересиливать себя, чтобы слышать, что он говорит. – Тянуть долее некуда! Пусть мне дадут меч.
– Дайте ей меч, – велел он, и Кафур тут же вытянул свой.
Знакомая тяжесть стали наполнила ее силой. Царь взял себе оружие Нурмали. От щитов они отказались. Настала минута клятв. Протянув руку ладонью к небу, Алекос произнес:
– Я, Алекос, великий царь Матагальпы, перед небом, землей и своими людьми клянусь тебе, олуди Евгения, биться с тобой честно. Если ты ранишь меня, ты будешь свободна, я верну тебе трон Ианты и независимость и обещаю никогда ничем не вредить тебе. Если я раню тебя, ты останешься со мной как моя гостья и будешь верна мне.
Евгения тоже подняла левую руку, устремила взор к ослепительной Нееомане.
– Я, Евгения Фарада, олуди и царица Ианты, перед небом, землей и твоими людьми обещаю тебе, великий царь Алекос, биться честно. Если ты окажешься сильнее, я останусь с тобой и буду тебе верна. Если ты проиграешь, обещаю уйти и никогда не делать тебе зла.
Конец своей речи она уже не слышала. Воздух разредился, пламя факелов застыло, и негромкий говор зрителей зазвучал ниже и глуше. Но лицо Алекоса оставалось подвижно: он был так же быстр и шагнул сюда следом за ней. Они улыбнулись друг другу и подняли мечи.
Что случилось дальше, никто из зрителей не сумел рассмотреть толком. Противники двигались так стремительно, что глаза людей видели лишь смазанные силуэты. Можно было понять только, что царь защищается, не сходя с места, в то время как меч олуди Евгении отбрасывает блики, поднимаясь и падая со скоростью и силой, невозможной для женской руки. Кафур до крови прокусил себе палец. Нурмали полез в карман за часами, чтобы засечь время, но его рука так и замерла на полпути. Кто-то из стражей выронил копье.
Прошло не более минуты. Внезапно сражавшиеся замерли – картина, достойная быть запечатленной лучшим скульптором. Движением, которого никто не заметил, Алекос перехватил руку с мечом, так прижав Евгении горло, что она не могла дышать. Она захрипела, железные пальцы тисками сдавили плечо, и он легко вынул меч из раскрывшейся ладони.
– Кровь! – сказал он, сделал шаг назад, оттолкнув ее.
Евгения упала на колени. Алекос нагнулся, откинул кусок ткани на плече, показывая вертикальную рану, разрубившую мышцы едва не до кости. Кровь лилась на белые плиты. Алекос протянул оба меча Кафуру, распорядился:
– Отведите ее к врачу, – и побежал вверх по ступеням. Миг – и его уже не было.
Евгения подняла глаза к небу, где в торжественном танце вращались луны, такие же далекие и равнодушные, как великий царь. Она не чувствовала боли, лишь пустоту, словно бы вместе с кровью из нее вытекла последняя гордость. Она закричала, взывая к небу, но тому было все равно – у него теперь был другой любимец.
Кафур подошел, низко поклонился.
– Пойдемте, госпожа.
Она с трудом встала с колен, покачнулась. Он подхватил ее на руки, не обращая внимания на заливающую мундир кровь, и понес по лестнице к ожидавшему паланкину.
