Текст книги "Отважная лягушка. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Анастасия Анфимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

–Кто такая? – раздражённо отозвался претор.

Он с мрачно-унылой физиономией выслушивал гневную речь представительного мужчины в белом плаще.

Путешественница узнала одного из тех магистратов, которых она видела на ступенях базилики, и к кому по глупости обратилась за помощью в свой первый день пребывания в Этригии.

Глянув на узницу, продолжавшую аккуратно бинтовать раненую кисть, стражник, поколебавшись, ответил:

– Госпожа Юлиса.

Первый раз назвав её по фамилии.

С тоской глядя вслед гордо удалявшемуся члену городского совета, претор раздражённо махнул рукой.

– Некогда нам возиться. Пусть так идёт. Ты там приглядывай за ней.

– Да, господин Курий, – кивнул конвоир, перехватывая копьё, и скомандовал, словно стараясь задеть арестантку напускной строгостью.

– Шагай!

Скромно потупив взор, девушка пошла вслед за то и дело оглядывавшимися проститутками. Своим нарядом и свободными от пут руками Ника стала привлекать ещё больше внимания. Решив воспользоваться этим, она придерживала зверски болевшую кисть так, чтобы окружающие могли как следует рассмотреть стремительно пропитывавшуюся кровью повязку.

Негромкий ропот толпы прорезал пронзительный женский крик:

– Мама! Где мама?! Мамочка!

Расталкивая сгрудившихся зевак, к лежащему на мостовой телу Калям устремилась женщина в синем шерстяном плаще и сбитой на плечи накидке.

– Что же ты наделала, мамочка?! – заломив руки, дочь рухнула на колени перед матерью, и упав ей на грудь, разрыдалась.

Буквально через несколько секунд рядом очутился встрёпанный супруг, заботливо придерживавший правой рукой привязанный к поясу кошелёк. Наклонившись к жене, он что-то горячо зашептал, оглядываясь по сторонам. Прежде, чем зрители бесплатного представления заслонили его от глаз Ники, та успела заметить на его лице выражение нескрываемого облегчения.

Судьи терпеливо дожидались обвиняемых за длинным столом перед колоннадой базилики. Ступени, ведущие ко входу в главное общественное здание Этригии, были свободны, но перед ними толпились многочисленные зеваки, собравшиеся поглазеть на процесс.

Повинуясь окрику претора Курия, люди расступились, пропуская на сцену главных действующих лиц предстоящего представления.

По сторонам широкой лестницы архитектор расположил площадки с каменными чашами светильников. Арестантов подвели к правой платформе, возле стены которой они и расселись. Только Ника осталась стоять, лишь время от времени опираясь плечом о каменную кладку. Помня об аристократическом положении, она всячески старалась выделись себя из общей массы обвиняемых, твёрдо решив оставаться на ногах всё время процесса.

– Богохульница! – вновь донеслось из толпы. – Казнить её! На кол! Только так великий Дрин простит нас!

Впрочем, кричали натужно, без огонька, словно отрабатывая не слишком щедрую оплату. Видимо, поэтому призывы не получили поддержки со стороны горожан. Более того, на горлопанов, мешавших следить за процессом, кое-где громко зашикали.

Тут Нику кто-то окликнул:

– Госпожа Юлиса!

Чуть повернув голову, она увидела широко улыбавшегося Ротана и выглядывавшую у него из-за плеча Риату. Судя по сияющей физиономии адвоката, тот пребывал в полной уверенности в благополучном исходе дела, а вот рабыня смотрела на госпожу с тоской и сочувствием. Поймав взгляд девушки, молодой человек энергично кивнул.

"Золото взяли, – сделала логический вывод арестантка. – Теперь только бы не кинули. Чего доброго, отправят на рудники – тогда плакали наши денежки. И жаловаться не пойдёшь. Вот батман".

Убедившись, что его поняли, Олкад куда-то исчез, а невольница осталась. Прижав к груди небольшую корзину, она только отступила в глубь толпы, освобождая место впереди для самых любопытных.

Девушка взглянула на судей.

"Ну, и кому из них достались мои империалы? Одному магистрату или он с преторами поделился?"

Высокий, пожилой мужчина со строгим, обрюзгшим лицом задумчиво смотрел куда-то поверх голов зрителей. В кресле с высокой спинкой, прикрытый плащом, отороченным серебристым белым мехом, он словно олицетворял собой солидность и респектабельность. Со стороны казалось невероятным, что человек такой благообразной внешности способен взять у беззащитной девушки последние деньги.

Преторы по бокам смотрелись далеко не так импозантно. Один – молодой, вертлявый, – то теребил завязки плаща, то поправлял украшенную зелёными камешками пряжку, одновременно вертя головой и болтая с угодливо склонившимся перед ним мужчиной в длинном, подбитом серым мехом плаще.

Второй – старше и солиднее, – лениво перебирал исписанные листки, казалось, не обращая никакого внимания на происходящее.

Кроме документов и бронзовой чернильницы на столе расположились серебряный гонг, величиной с хорошую суповую тарелку, и странный агрегат, состоящий из ярко начищенной медной воронки и стоявшей под ним миски литра на два.

Попаданку несколько удивило присутствие этих предметов, в её понимании не имеющих никакого отношения к судопроизводству.

Всё разъяснилось при рассмотрении первого же дела.

Некий пожилой, благообразного вида лавочник утверждал, что мужчина, куковавший в тюрьме с первого дня дриниар, украл у него рулон материи.

Назвавшись грузчиком, подсудимый вызвал смех и улюлюканье зрителей, видимо, посчитавших его обычным бродягой. Но поскольку ткани у подсудимого не обнаружили, не нашлось и свидетелей, готовых подтвердить обвинение; в итоге одни слова выступили против других.

Торговец на адвоката тратиться не захотел, а грузчик явно не имел для этого средств, поэтому они обменялись гневными речами. Каждый по мере сил доказывал свою правоту, обращаясь к богам и судьям. Причём, выступать оратор имел право столько времени, за сколько сочившаяся по каплям вода перетекала из воронки в миску.

Очевидно, речь лавочника показалась суду более убедительной, и грузчика отправили на каторгу. Как с нарастающей тревогой поняла Ника, каких-либо сроков наказания не объявили, из чего напрашивался пугающий вывод, что несчастный проведёт в руднике остаток своих дней.

Следующим судили Сухана. Суть обвинений высказал претор Помп Курий Аст. Громким, хотя и по-прежнему скучным голосом он поведал о том, как этот милый юноша забрался в чужую квартиру, а обнаружив там полуслепую старушку, забил её до смерти медным светильником. Прибежавшие на крик соседи попытались схватить малолетнего налётчика, но тот сумел скрыться и лишь перед праздниками попался стражникам.

Полностью оправившись от удара Ники, юноша горько плакал, размазывая слёзы по грязным щекам, пытаясь доказать свою невиновность, уверяя, что его с кем-то спутали. В ответ претор пригласил из толпы двух свидетелей, поклявшихся именем Цитии, богини правосудия, в том, что именно этого мальчика они застали в чужой квартире, где убили старушку, и участь Сухана была решена.

Услышав приговор, юноша рухнул на колени, и вереща, как недостряленный заяц, огласил форум громогласными клятвами в своей невиновности и мольбой о пощаде.

Досадливо морщась, магистрат Проб Фаб Лиса лениво махнул рукой. Тут же вспомнив о своих обязанностях, стражники подхватили воющего паренька и потащили вниз по лестнице. Люди на площади расступились, провожая малолетнего убийцу злобными криками и улюлюканьем.

"Вот тебе и рудник, – не смогла удержаться от мысленного комментария Ника. – На колу сдохнешь, подонок!"

Очередной обвиняемый честно признался в попытке ограбления винной лавки, попросив суд принять во внимание состояние опьянения и горячее желание продолжить празднование первого дня дриниар.

Учитывая смягчающие обстоятельства, его приговорили к двадцати ударам плети. Следующий подсудимый получил тридцать плетей за пьяный дебош на форуме.

Постепенно очередь дошла и до сокамерниц Ники. Едва секретарь или глашатай выкрикнул их имена, пылавший служебным рвением стражник схватил поднявшихся на ноги проституток под мышки и почти поволок их вверх по лестнице, остановившись примерно на полпути до верхней площадки, так чтобы их могли хорошо рассмотреть с площади. Кирса и Вилра тихо поскуливали, дрожа то ли от страха, то ли от холода, видимо, всячески стараясь вызвать у зрителей жалость. Но судя по насмешливым выкрикам, горожане сочувствовать им явно не собирались.

Обвинителем опять выступил претор. Неожиданно судьи, до этого безучастно слушавшие мерно журчавшую речь Курия, встрепенулись. Подавшись вперёд, Кост Упилий Фак обменялся тревожными взглядами с Ресом Лунием Бутом, а магистрат плотнее сжал губы, став ещё суровее на вид.

По толпе зрителей прошло какое-то движение. Люди торопливо расступились, и Ника увидела торжественно вышагивавшего Клеара в коротком тёмно-синем плаще поверх знакомого чёрного балахона.

Остановившись у нижней ступни лестницы, верховный жрец храма Дрина, опираясь на посох, мрачно уставился на девушку тёмными, глубоко сидящими глазами. Небольшая свита из пяти-шести человек, развернувшись полукругом, словно отделила его от прочих горожан. При этом их насупленные рожи не предвещали обвиняемой в святотатстве ничего хорошего.

По форуму как будто прошла какая-то невидимая волна. Люди стали возбуждённо переговариваться. Кто-то из задних рядов начал чересчур активно пробираться вперёд. То тут, то там вспыхивали перебранки, грозившие перерасти в драки.

– Тихо! – загромыхал над площадью голос Проба Фаба Лиса. – Уважайте свой суд, граждане славной Этригии.

Нужные слова, произнесённые в точно угаданный момент с необходимой интонацией, произвели надлежащий эффект.

Едва шум утих, претор вновь с самого начала зачитал текст обвинения Кирсы и Вилпы в непристойном поведении, выразившемся в чрезмерном приставании к мужчинам.

Понимая всю бессмысленность, проститутки не упорствовали в отрицании, и выслушав приговор суда, назначивший им по пятнадцать плетей, с плачем покинули форум под конвоем всего одного стражника.

Олкад, машинально поправив плащ, зачем-то разгладил несуществующую складку на тунике. Ему давно не приходилось выступать на публике, поэтому он с удивлением ощутил нешуточное волнение. И это после нескольких процессов, блестяще проведённых в столичных судах!

После того, как двух приставучих щлюх приговорили к наказанию плетьми, магистрат Проб Фаб Лис о чём-то долго совещался с преторами и секретарём.

Горожане на форуме уже начали проявлять признаки нетерпения, когда глашатай, вальяжно кивнув, отошёл от стола и, окинув притихшую площадь орлиным взглядом, громогласно объявил:

– На суд вызывается господин Клеар, верховный жрец храма Дрина, для оглашения обвинения, выдвинутого им против неизвестной женщины, называющей себя...

Сделав вид, будто что-то позабыл, секретарь взглянул на висевшую на поясе навощённую дощечку.

– Никой Юлисой Терриной!

Предчувствуя интересное развлечение, зрители довольно загомонили.

Выступивший из толпы преосвященный торжественно поднялся по лестнице, остановившись всего лишь в двух ступенях от стола судей. Резко развернувшись, так что полы короткого плаща взметнулись за спиной, словно вороновы крылья, он звонко ударил металлическим наконечникам посоха по камню и мрачно оглядел притихшую площадь.

В этот миг спокойно стоявшая у стены Юлиса, не дожидаясь разрешения или приказа, внезапно зашагала вверх по лестнице с таким гордым и независимым видом, словно позади неё стоял не застывший от подобной наглости конвой, а по меньшей мере верные телохранители.

Остановившись на полпути, она отвесила лёгкий поклон судьям, после чего, обернувшись, повторила его, обращаясь к горожанам.

"Настоящая аристократка! – охнул в восхищении Олкад. – Даже перед судом не забывает о достоинстве своего рода!"

По толпе пробежали удивлённые и недовольные восклицания. Видимо, подобное поведение понравилось далеко не всем.

Старательно делая вид, будто ничего не случилось, секретарь, прокашлявшись, выкрикнул:

– Есть ли здесь тот, кто возьмёт на себя защиту обвиняемой?

Все прошлые подобные призывы оставались без ответа, но сейчас второй писец рудника "Щедрый куст" решительно шагнул вперёд, не очень вежливо оттолкнув плечом невесть откуда взявшегося впереди горожанина.

– Найдётся! – гордо заявил начинающий юрист. – Я, Олкад Ротан Велус – свободный гражданин Империи, берусь отстоять доброе имя госпожи Ники Юлисы Террины!

Члены суда обменялись короткими, неслышными репликами, и магистрат сделал приглашающий жест рукой.

– Прошу, господин Ротан.

Поднявшись по лестнице, адвокат, нимало не смущаясь, остановился на одной ступени с верховным жрецом, смело, хотя и не без некоторой внутренней робости, встретив его мрачный, красноречиво обещавший большие неприятности, взгляд.

Словно напоминая о вчерашнем происшествии, заболела разбитая кисть правой руки, и молодой человек машинально прикрыл её левой.

– Господин Клеар, – обратился к преосвященному Опт. – Расскажите суду суть ваших обвинений.

При этих словах секретарь торопливо наполнил водой воронку из стоявшего возле ножки стола кувшина. Капли звонко забарабанили по дну пустой миски, ясно давая понять верховному жрецу, что "его время пошло".

Однако тот почему-то не торопился и, выждав несколько секунд, неожиданно заявил:

– Полагаю, что для начала суд обязан выяснить личность женщины, чей сознательный проступок способен принести жителям Этригии неисчислимые бедствия. Попирая законы Империи и священные обычаи наших предков, эта безнравственная особа присвоила себе чужое имя, опозорив древний, всеми уважаемый род и совершив тем самым ещё одно тяжкое преступление. Поэтому к обвинению в святотатстве я добавляю самозванство!

Он оглядел начинавший волноваться форум.

Воспользовавшись паузой, Олкад закричал, наплевав на очерёдность:

– Ложь! У господина Клеара нет никаких оснований называть мою подзащитную самозванкой!

– Ещё скажи, что она действительно Юлиса! – презрительно скривился верховный жрец.

– А вы можете доказать обратное? – огрызнулся адвокат и затараторил. – Госпожа Юлиса ни коем образом не пользовалась своим именем для причинения ущерба кому-либо из жителей Этригии или...

– Тихо! – властно оборвал его магистрат. – Ещё раз нарушите порядок ведения, я наложу запрет на ваше участие в процессе.

– Простите мою несдержанность, господин Фаб, – смиренно покаялся писец, с удовлетворением отметив, что миска под часами наполнена уже наполовину.

– Мы не имеем права игнорировать столь вопиющее нарушение закона и попрание норм общественной морали! – продолжал обличать Клеар. – Поэтому обвиняемая обязана понести суровое и справедливое наказание не только за святотатство, способное вызвать праведный гнев владыки недр, но и за преступное использование чужого имени.

Он говорил о том, что горожане должны дорожить теми особыми отношениями, которые сложились у них с грозным и непостоянным богом-покровителем, и о том, как легко потерять благорасположение Дрина. Однако, так и не сказал, что же такого страшного натворила Ника Юлиса Террина.

Едва в миску упала последняя капля, секретарь ударил медной палочкой в гонг, давая знать, что время выступления обвинителя закончилось.

Послушно умолкнув, верховный жрец замер, словно статуя, устремив взгляд к горизонту.

Оценивая его речь, Олкад отметил, что та составлена по всем правилам ораторского искусства, а сам Клеар кроме того виртуозно владеет голосом: где-то повышая его почти до крика, а иногда затихая настолько, что стоявшие в задних рядах невольно тянули шеи, стараясь лучше расслышать.

Тем не менее, писцу показалось, что большого впечатления на горожан выступление верховного жреца не произвело. Раздалось всего несколько одобрительных выкриков, кто-то один потребовал казнить богохульницу. Однако большинство недоуменно переглядывались. Похоже они явно рассчитывали на что-то более захватывающее.

Адвокат воспрянул духом. Теперь его очередь говорить. Вот только магистрат почему-то жестом остановил секретаря, готового залить в воронку новую порцию воды, и обратился к обвиняемой:

– Как ваше имя, госпожа?

– Ника Юлиса Террина, – звонко отчеканила девушка, смело глядя ему в глаза. – Дочь Лация Юлиса Агилиса из рода младших лотийских Юлисов.

– Кто сможет это подтвердить? – продолжал расспрашивать Фаб.

– Письма моего отца к нашим родственникам в Радле, – ответила подсудимая. – И его фамильный перстень.

– А где сейчас ваш отец? – неожиданно поинтересовался претор Кост Упилий Фак. – Почему его нет с вами?

– В Некуиме, – спокойно пояснила Ника. – Он слишком стар и болен для путешествия через океан.

Верховный жрец храма Дрина рассмеялся. Но его почти никто не услышал из-за прокатившегося по площади гомона: кто-то свистел, кто-то выкрикивал ругательства, кто-то громогласно хохотал во весь голос.

Поморщившись, магистрат что-то сказал секретарю, и тот несколько раз ударил в гонг. Резкий, дребезжащий звон заставил толпу притихнуть.

– Да отыщется ли здесь хотя бы один разумный человек, готовый поверить в эти россказни?! – воздев руки к небу, патетически вскричал Клеар.

– Я! – счёл своим долгом отозваться Олкад, вызывая новый шум среди зрителей.

Вновь зазвенел гонг, настоятельно требуя тишины.

– Мне приходилось слышать, будто в Западном океане есть остров с таким названием, – медленно проговорил судья, и его сухие губы чуть дрогнули, обозначив насмешливую улыбку. – Но как там оказался Лаций Юлис Агилис?

Гомон на площади резко прекратился. Особо ретивых крикунов соседи успокоили тычками. Все уставились на обвиняемую в ожидании ответа.

Даже адвокат с удивлением почувствовал, что невольно затаил дыхание, хотя уже прекрасно знал печальную историю сына сенатора Госпула Юлиса Лура.

Однако сообразив, что ничего нового не услышит, молодой человек начал рассматривать лица горожан, стараясь определить: какое впечатление производит на них рассказ госпожи Юлисы.

Образованные жители Этригии не могли не знать о заговоре Квитуна и тех репрессиях, что обрушились на его участников. Да и многие простые горожане могли слышать эту историю. Наверное, поэтому Олкаду казалось, что судьи и собравшиеся на площади люди с нарастающим волнением слушали девушку.

– ... Понимая, что даже на Западном побережье ему не укрыться от гнева Императора, и не желая становиться причиной раздора между Радлом и Канакерном, отец попросил одного морехода отвести его с супругой как можно дальше от цивилизованных земель, – спокойно и размеренно говорила Ника. – Но только не в те места, жители которых отличаются особой кровожадностью. И тогда Вотунис Картен переправил моих родителей в Некуим.

Едва рассказчица прервалась, чтобы сделать очередной вдох, верховный жрец, видимо, заметив, что обвиняемая начинает вызывать сочувствие у горожан, поспешил её прервать:

– Чем ты можешь это доказать?

Ответ Юлисы заставил адвоката вздрогнуть.

– Я вернулась, проделав такой долгий, полный опасности путь не для того, чтобы доказывать что-то вам, господин Клеар!Я хочу обрести родину, разлука с которой невыносимо мучительна для любого из Юлисов и любящих родственников. А им мой отец написал письма и велел передать слова последнего прощания!

– Вы бросили его умирать в чужой земле?! – неожиданно громко проворчал претор Упилий. – Одного среди дикарей! Кто проводит его последний вздох, зажжёт погребальный костёр и принесёт жертву богам?

Тут же секунду назад зачарованно внимавшая девушке толпа неодобрительно заворчала, словно очнувшийся после зимней спячки медведь в далёких северных лесах. Тонкие губы преосвященного скривились в довольной улыбке.

– Я сделала так, как обязана поступить любая радланская девушка! – Ника гордо вскинула голову, но глаза её заблестели от еле сдерживаемых слёз.

– Я исполнила волю своего родителя! – почти выкрикнула она. – Хотя больше всего на свете мне бы хотелось остаться с ним и покоить его старость.

Олкад почувствовал, как после этих слов спазм невольно сжал горло. С каждой новой встречей госпожа Юлиса нравилась ему всё больше и больше. Он даже начинал испытывать к ней что-то вроде благоговения.

Столь прочувственное заявление впечатлило не только его одного. Форум одобрительно зашумел, а стоявшие в первых рядах горожане важно закивали, всем видом демонстрируя полную поддержку слов обвиняемой.

Встревоженный верховный жрец Дрина тут же перешёл в наступление.

– Слышите, граждане?! Она даже не скрывает, что ей нечем подтвердить свои лживые россказни! Совершенно ясно, что перед нами обычная мошенница и самозванка! В довершение уже совершённых преступлений она намеревалась втереться в доверие к лучшим людям Империи! Именно поэтому суд должен покарать её не только за святотатство, но и за самозванство, которое та даже не пытается замолчать!

Адвокат напрягся. Становилось очевидно, что Клеар, понимая зыбкость своей позиции, старается увести суд в сторону, сконцентрировав его внимание на обвинении Ники в присвоении чужого имени.

"Неужели они с ним согласятся?" – озабоченно думал молодой человек, с тревогой глядя на членов суда и вспоминая, как едва оказавшись за воротами тюрьмы, чуть не вырвал из рук рабыни госпожи Юлисы глухо звякнувший матерчатый свёрток. Сейчас Олкад понимал, что это был пояс с деньгами, который та носила под платьем всё это время. Но тогда писца это совершенно не интересовало.

Ругаясь, он с трудом дождался, пока невольница, разорвав какие-то нитки, аккуратно отсчитала сто шестьдесят пять золотых монет. Спрятав деньги в заранее припасённый кошелёк, он почти бегом отнёс их терпеливо поджидавшему за углом Мету Фулию Хобу.

После этого адвокат пребывал в полной уверенности в благоприятном решении суда. Однако теперь, наблюдая, как Фаб и преторы с благожелательным вниманием слушают разглагольствование обвинителя, писца начали терзать смутные сомнения.

"Неужто я совершенно напрасно заплатил этому прохиндею такую прорву денег? – едва не взвыл от обиды писец. – О громовержец Питр – царь богов, порази своей молнией мошенника и негодяя Мета Фулия! О Семрег – вестник бессмертных, куда катится этот мир?! О Канни – хозяйка удачи, куда ты меня привела? В этой дыре даже взятку нельзя дать по-хорошему!"

К счастью, вскоре выяснилось, что он слишком плохо думал о родственнике своего соседа по дому. Едва верховный жрец умолк, истощив фонтан красноречия, магистрат вкрадчиво поинтересовался:

– У вас есть свидетели или какие-то иные доказательства самозванства обвиняемой?

И воспользовавшись минутным замешательством собеседника, предложил:

– Тогда перейдём к выдвинутому вами обвинению в святотатстве.

– Если есть что сказать, то говори, какой закон она нарушила! – неожиданно выкрикнул кто-то. – А нет – так помалкивай!

На какой-то миг над форумом повисла удивлённо-напряжённая тишина. Люди в передних рядах недоуменно оглядывались, стараясь рассмотреть нахала, дерзнувшего столь непочтительно обращаться к верховному жрецу главного городского святилища. Но уже очень скоро по заполненной народом площади прошёл разноголосый гул, в котором Олкад с удовлетворением расслышал нотки одобрения. Очевидно, какая-то часть зрителей успела проникнуться симпатией к обвиняемой и теперь желала услышать нечто более конкретное о её преступлениях.

А вот то, что она выдаёт себя за родственницу известных аристократов, похоже горожан как-то не особенно заинтересовало. Возможно потому, что Юлисы не пользовались большой известностью в Этригии. Не имели они в этих местах земельных владений и сколько-нибудь значительной собственности, принадлежавшей бы исключительно представителям этого рода.

Видимо, Клеар ожидал противоположной реакции слушателей, потому что выражение благородного негодования каменной маской застывшее на выразительном сухощавом лице на какую-то секунду сменилось раздражённым недоумением.

Однако, он тут же поспешил взять себя в руки.

– Те, кто потворствует одним жуликам! – гневно загремел над форумом сочный голос верховного жреца. – Рано или поздно сам станет жертвой других!

Площадь опасливо притихла, а адвокат с грустью подумал, что симпатии толпы слишком непостоянны и зависят исключительно от умения оратора внушить ей нужные мысли.

– Но бессмертные небожители видят всё! – победно улыбнувшись, продолжил с прежним накалом Клеар. – Даже то, на что люди в глупой гордыне своей предпочитают не обращать внимания! По воле богов путь справедливости порой бывает тернист и извилист. И если данную вульгарную, безнравственную особу наказать по всей строгости закона за то святотатство, что она совершила по злой воле своей подлой души, это станет достойной карой и за самозванство.

Он насмешливо оглядел прячущих глаза зрителей и повернулся к застывшим истуканами судьям. Губы Проба Фаба Лиса сжались в тонкую нитку, претор Упилий отвернулся, а его коллега, мрачно насупившись, уставился в стол.

– Пусть справедливый суд не забывает об этом, когда будет решать судьбу богохульницы!

На сей раз форум отреагировал на паузу в речи оратора гораздо живее и одобрительнее. Кто-то даже потребовал посадить преступницу на кол и как можно скорее.

Однако на магистрата подобное выражение воли народа, казалось, не произвело никакого впечатления. Подавшись вперёд, он упёрся локтями о стол и негромко осведомился:

– Может, теперь, господин Клеар, вы расскажете, в чём конкретно обвиняете эту женщину?

Верховный жрец, пренебрежительно скривившись, обвёл взглядом вновь притихшую площадь и заговорил отрывисто, словно вколачивая гвозди:

– В первую ночь дриниар она своим присутствием нарушила таинство церемонии умилостивления Дрина, что может вызвать гнев владыки недр и принести неисчислимые бедствия жителям нашего города. Свидетелем столь бесстыдного поступка является один из стражей посвящённых, уполномочивший меня представлять его на процессе.

И вновь адвокат с возрастающей тревогой заметил, с каким жадным интересом судьи и зрители внимают каждому слову обвинителя.

– По причинам, о коих я не должен здесь говорить, – продолжал витийствовать тот. – Ещё до возвращения процессии в Этригию этому стражу пришлось вернуться к священной горе. Вот тогда на дороге титанов у моста он увидел эту женщину и её рабыню.

– Почему страж не исполнил свои прямые обязанности и не схватил их? – неожиданно перебил верховного жреца Проб Фаб Лиса.

– Они успели скрыться в лесу, – на секунду замешкавшись, ответил Клеар и энергично продолжил. – Вернувшись, страж посвящённых сразу же доложил мне о негодяйках, осмелившихся нарушить таинство ритуала. Я уже тогда понимал, что подобным проступкам нет и не может быть оправдания, и молил великого Дрина помочь отыскать богохульниц. Но мне и в голову не могло прийти, что у преступницы хватит наглости не только навестить наш город, который она подвергла такой опасности, но и явиться на священный форум!

Последние слова верховный жрец почти прокричал, и толпа послушно отозвалась грозным ворчанием, полным праведного гнева.

– Учитывая тяжесть содеянного, – понизил голос преосвященный. – Я требую приговорить особу, столь преступно присвоившую себе чужое имя и совершившую несомненное святотатство, к каторжным работам!

"Почему не к смерти?" – удивился Олкад и тут же получил ответ на свой невысказанный вопрос.

– Пусть владыка недр сам решает её судьбу!

Какое-то время люди на площади молчали, очевидно, обдумывая услышанное. Но не успело сердце адвоката отсчитать пару ударов, как форум разразился восторженными криками.

Охваченный ужасом, молодой человек наблюдал, как горожане, оживлённо переговариваясь, кивают головами, с уважением поглядывая на верховного жреца.

"Это катастрофа!" – в отчаянии беззвучно взвыл писец, понимая, что обвинителю ловкими речами окончательно удалось завоевать расположение зрителей.

Клеар искусно переиграл их с госпожой Юлисой, потребовав не казнить девушку, а отправить в рудники поближе к Дрину, который сам определит, как поступить с богохульницей: забрать её жизнь сразу, похоронив под обвалом, или дать возможность умереть от тяжкого, непосильного труда.

Опять зазвенел гонг, призывая к тишине.

Едва шум стих, магистрат торжественным голосом поинтересовался:

– Вы признаёте свою вину, госпожа?

Взгляд адвоката метнулся к подзащитной.

Со своего места он не мог видеть лица Юлисы. Но её неестественно прямая, словно натянутая струна, и неподвижная, будто статуя, фигура ясно давала понять, в каком душевном напряжении находится сейчас девушка.

–В чём? – её звонкий, чистый голос дрогнул, когда она, отвернувшись от площади, обратилась к судьям.

И у Олкада вновь перехватило дыхание при взгляде на свою знатную подзащитную. На резко обозначившихся скулах алым горели красные пятна румянца, крылья прямого, тонкого носа трепетали от с трудом сдерживаемой ярости, хотя в уголках больших светло-серых глаз уже поблёскивали слезинки отчаяния.

Не дожидаясь, пока слегка озадаченный Фаб конкретизирует вопрос, Ника с гневом продолжила:

– Разве в том, что там за океаном, где я родилась и выросла, мне никто не рассказал о законах вашего города? Или в том, что спасая свою жизнь, я спряталась в расщелине горы, по доброте своей укрывшей меня от убийц? Но откуда мне знать, что она священна и так почитаема вами особенно в дни дриниар? Если я виновата, то только в том, что убегая от тех, кто меня ограбил и собирался лишить жизни, случайно оказалась там, где не должна была быть. Но я клянусь...

Внезапно девушка патетически вскинула руки к небу.

– Я и помыслить не могла оскорбить великого Дрина или вас, жители славной Этригии! И пусть бессмертные боги обрушат на меня свой гнев, если я лгу!

После этих слов обвиняемая, словно устыдившись своего неожиданного порыва, скромно опустила глаза, поправив соскользнувшее с головы покрывало.

А в сознании адвоката мелькнула какая-то важная мысль, однако, прежде чем ему удалось на ней сосредоточиться, форум загудел подобно растревоженному улью, выплёскивая из себя отдельные выкрики.

– О чём это она?! Какие ещё убийцы? Кто на неё напал? Ограбили? Где? Опять разбойники объявились?

Секретарю вновь пришлось прибегнуть к помощи гонга, чтобы хоть немного утихомирить горожан. И тут Олкад наконец-то догадался, какой важнейший аргумент в свою защиту, сама того не подозревая, предоставила ему госпожа Юлиса.

– Кто вас ограбил, госпожа? – хмуро поинтересовался магистрат.

– Артисты из урбы Гу Менсина, – ответила Ника. – Они за плату взялись сопровождать меня от Канакерна до Этригии. Мы спокойно проехали всё Западное побережье, но у вашего города они почему-то вдруг решили меня ограбить и убить.

Зрители вновь разразились криками, суть которых сводилась к настоятельному требованию подробностей.

Обменявшись многозначительным взглядом с Фабом, претор Упилий усмехнулся.

– Бродячие артисты – неподходящие спутники для одинокой, порядочной девушки, – проговорил он, явно выделив голосом предпоследнее слово.