Текст книги "Ворон, каркни на счастье (СИ)"

Автор книги: Анастасия Разумовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Шкаф Тэрлак говорил почти басом, голос его звучал добродушно, но увесисто. Противники обернулись ко мне, я снова состроила глупую радостную рожицу. Кариолан тяжело дышал, с какой-то задержкой, будто вдыхать ему было больно. Эйдэн же вообще не выглядел уставшим, хоть и изрядно вспотел. И я с трудом оторвала взгляд от мускулистой груди.

Ох, Элис, фу на тебя! Бесстыдница.

Третий ворон подхватил со снега камзол… дублет… куртку… я не знаю, как называлась эта одежда, очень похожая на простую рубаху, с вшитыми металлическими перьями, надел через голову (всё это я видела искоса), затянул широкий пояс и направился ко мне.

– Элис, разрешите вам представить второго ворона великого кагана – Тэрлака Великолепного. Предводителя армии севера, героя битвы при Бараньем овраге и других великих, но неизвестных вам боёв. Да не смутит вас любовь Второго ворона к приготовлению пищи.

Второй, то есть… получается… он главнее Эйдэна? И, если правильно понимаю, в отряде всего три ворона: второй, третий и седьмой, то есть Тэрлак, а не Эйдэн – глава экспедиции?

– Ну-ну, – вздохнул шкаф, – Йд, не смущай. Расхвалил, как девицу на выданье. А ты Кр, давай, одевайся и ужинать. И не смотри так зло на уцителя, цай не маленький. Госпожа Элиза, хотя и я не уверен, цто вы нас понимаете, вот эти господа – это шакалы великого кагана: Тинэй, Энэй и Зинэй. Так-то они те ещё пустобрёхи и балагуры, но не в присутствии воронов, конецно. Это ваша лицная охрана. Если вдруг вы расцитывали, цто хранить вас будет третий ворон, то напрасно. Ну вот и всё, все знакомы.

А я задумалась, как он вообще смог произнести слово «Йд» без гласных? Очень интересный язык.

– Кар, цэйх кырдыр, – бросил Эйдэн, садясь к костру.

Он подвернул ноги под себя, расставив колени в стороны. Шакалы тоже расселись в точно таких же позах, но позади воронов. Мне что, тоже вот так? Это же неудобно. Кариолан натянул свою кольчугу-рубаху, подошёл, заправляя длинные волосы за уши, и протянул мне руку. Я в ответ оскалилась и схватила его за длинный нос. Чтоб не расслаблялся. Но жених успел отклониться.

– Йд, в Родопсии мы говорим на родопсийском, – заметил Тэрлок.

– Место безлюдное.

– Это никогда не известно доподлинно. Кр, цто застыл? Веди невесту.

Кариолан, поколебавшись, взял меня за локоть и довольно мягко потянул к огню. Ладно, не будем осложнять жизнь человеку. Может быть даже имеет смысл признаться в собственном разуме? Если уж от меня ждут наследников, то вряд ли станут травить или убивать прямо сейчас. И всем станет легче, да и надоело мне…

– Не хоцу смотреть, как эта будет есть, – проворчал Кариолан. – Пойду, пройдусь по лесу. Дров нарублю.

А нет. Пусть помучается.

– Мэ-э, – запротестовала я и вцепилась в его пояс.

– Кар, это твоя невеста, – отозвался Эйдэн насмешливо, – тебе её и кормить.

– Кардраш! Цто⁈ Элис, ты умеешь сама есть?

Паника в зелёных очах взывала к моей жалости, но брезгливость будила вредность. Эйдэн выудил косточку и, посмеиваясь, поглядывал на нас.

– Мэ-э, – съязвила я и полезла руками в кипящий котёл.

Кариолан схватил меня за запястья.

– Проклятье! – простонал в отчаянии. – Нужна какая-то служанка. Я не смогу быть постоянно с этой…

К его чести, жених запнулся. Если он будет знать, что я разумна, то в брачную ночь, а, может, и до неё, войдёт в мой шатёр и ляжет со мной… Нет, не хочу. Я глупо захихикала. Эйдэн покосился на меня и ухмыльнулся в усы. Интересно, почему он так не любит Седьмого ворона?

Тэрлак вздохнул и разгладил длинные усы:

– Ну-ну, Кр. Тебе ей детей делать, а ты покормить девоцку не можешь.

– Мы ещё не женаты, – запальчиво возразил Кариолан.

– Это ненадолго. Доедем до Безжалостной и поженитесь.

– А разве не…

Эйдэн насмешливо поднял брови. Тэрлак снова терпеливо вздохнул:

– Нет, мальцик. К кагану ты должен приехать уже женатым мужциной. И желательно, цтобы в цреве твоей жены уже не было пусто.

Я бы подавалась, если бы сейчас ела, но потупилась и шлёпнулась на задницу – искусство, которое так хорошо получается у детей, и которое я оттачивала не один месяц. Жаль, некому оценить. Насмешливый взгляд Эйдэна сообщил мне, что ценитель всё ж таки нашёлся.

Тэрлак принялся разливать варево по деревянным мискам.

– Тьма плывёт над степью. Тьма. И в последней битве могут погибнуть все семь воронов. У нас, шестерых, есть сыновья, а кого оставишь после себя ты, Седьмой? Радуйся, малыш, цто каган сам подобрал тебе невесту из хорошего рода. Да благословят его звёзды!

Род или кагана, ворон не стал уточнять.

– Если мир погибнет, – сердито возразил Кариолан, приняв миску в ладонь, – с ним погибнут не только вороны, но и воронята.

– Если, – заметил Эйдэн и стал есть, жмурясь от удовольствия.

Кариолан тихонько вздохнул и принялся меня кормить, просовывая в губы кусочки мяса. Руками. Меня затошнило. Им бы тут ложки не помешали. Я постаралась чавкать погромче. Это было кроличье рагу, и, к чести второго ворона, очень-очень вкусно приготовленное. Я даже не подозревала, что такое можно сделать на костре!

– Церез три дня пути мы будем на Волцьем перевале, – вдруг нарушил тишину Третий ворон. – Там есть безликий алтарь. Можно поженить молодых там.

Я поперхнулась и раскашлялась: Волчий перевал! Это ведь тот самый, про который говорила Синди? Где под чужими именами принц Марион и его супруга Дризелла держат таверну? Отняв у опешившего Кариолана миску, я поспешно доела рагу, помогая себе рукой, а потом встала и молча вернулась в шатёр. Выложила лягушку, чтобы случайно не придавить во сне, прошла и села на попону, уткнулась в колени.

Если я сбегу, то Кариолана жестоко убьют. Ужасно! Просто ужасно жить и знать, что ты виновен в чьих-то страданиях. Но…

Если я останусь, то…

Я представила дальнейшую жизнь. В красках. С нелюбимым мужчиной, который заходит к тебе только по ночам и только с целью обзавестись потомством. Чужая, в чужой стране, где все говорят на ужасном свистяще-цокающем языке. Где вообще всё другое: другое небо, другая земля, традиции и обычаи. И никогда, никогда я больше не увижу гор, и…

– Ц-ц-ц, – моего плеча коснулась широкая ладонь. – Девоцка, не делай мир мокрее, цем он есть.

Я ткнулась в плечо вошедшего Эйдэна и разревелась, всхлипывая.

– У меня доцке пять лет, – шепнул ворон мне на ухо. – Я её называю «цэрдэш», плакса. Но она всё равно любит забраться на мои колени и плакать. Где у вас столько воды помещаеца, сиропцик?

– Не хочу замуж, – выдохнула я.

Он тихо рассмеялся, погладил мои волосы.

– В брацную ноц вы с Каром обниметесь и будете рыдать. Хорошо, когда у мужа и жены есть общее цто-то.

– Кариолан мне не нравится! Спесивый, как гусь. Уж лучше бы ваш каган решил женить на мне тебя или Тэрлака.

– Хоцешь быть моей третьей женой? – вкрадчиво поинтересовался Эйдэн.

– Что⁈

Я отстранилась и уставилась на него. И снова этот насмешливый, весёлый взгляд и поднятые широкие брови.

– У меня две жены, – охотно пояснил Третий ворон. – Касьма и Фатьма. Касьму я люблю больше, но у Фатьмы – два сына, а у Касьмы только доц, поэтому Фатьма – старшая. Хоцешь, я поставлю для тебя третий шатёр в моём ойка́не?

Конечно, я понимала, что Эйдан издевается надо мной, и всё же встала, вытерла слёзы.

– Не хочу. Я не умею драться. А твоя Фатьма наверняка попытается выдрать мне косы. Касьма присоединится к подруге, и тогда мне не жить совсем. Общий враг, знаешь ли, объединяет.

Эйдэн рассмеялся, легко вскочил с корточек.

– Я разожгу тебе оцаг. И принесу побольше покрывал.

– Подожди, ты можешь научить меня вашему языку? А то как я пойму, если Фатьма крикнет Касьме: «убей эту потаскуху»?

– У тебя жених есть, он науцыт.

Я перехватила его рукав.

– Мой жених считает меня идиоткой. Он не станет меня учить.

Эйдэн сузил глаза, превратившиеся в чёрные щелочки, хмыкнул и всё же вышел, потом заглянул и бросил:

– Гырд. Если приказ убить женщину, то гырд. Если мужцину, то дорт. Если зарезать скот, то батард. А потаскуха, или общая женщина это цэйх-аха.

– А в чём разница между убийством женщины и мужчины? – удивилась я.

Ворон изумлённо глянул на меня.

– А цто общего?

Пожал плечами и вышел.

Спустя несколько минут в моём шатре действительно горел костёр, обложенный мокрыми камнями из реки. Дым поднимался в отверстие купола, и мне было непонятно всё это: ведь вместе с ним выходит и тепло.

– Это ж всю ночь надо топить!

– Ноцью спят, – снисходительно пояснил Эйдэн.

– Так ведь в шатре быстро станет холодно!

Он снова удивлённо покосился на меня:

– Во сне не бывает холодно. Я принёс тебе шесть попон и волцью шкуру.

– Но ведь костёр погаснет и станет холодно!

Эйдэн хмыкнул.

– Потерпи, сиропцик. Цетыре дня и у тебя будет горяций муж под боком.

– Ну спасибо, – проворчала я, кутаясь во все шесть попон и тёплую, мягкую шкуру.

Ворон обложил огонь шатром из дров и снова посмотрел на меня.

– Мой край находится далеко, в северных степях. Там солнце выныривает из моря и цистое, свежее отправляется в путь. Женщины, цтобы сварить… суп, пилят лёд и греют его в больших котлах. И никогда не доходят в озере до воды, а может, зимой в озёрах и вовсе нет воды, только лёд. Когда дует ветер, даже волки зарываются в норы и ждут, а туры сбиваются в стадо, и их заносит снегом. Ты спишь и встаёшь, не зная утро или вецер, и откапываешь шатёр от снега, но так и не видишь небо: покрывало снега выше твоего роста. Зимой воро́ны замерзают на лету и падают на землю. Ты привыкнешь, девоцка. Когда спишь и нет ветра – не мёрзнешь.

– Я… я тоже буду жить…?

– Нет, – рассмеялся Третий ворон и встал. – Край Кариолана на юге. Там растут деревья, которые не сбрасывают листья. Зимы в нём нет. Ну цто, пойдёшь за Кара?

Я не ответила. Да ему и не нужен был мой ответ – всё давно решили вместо меня.

– В ваших краях не знают, цто такое зима, – презрительно бросил Эйдэн и вышел.

Когда я заснула, костёр ещё горел, угли краснели и переливались всполохами. Раздеваться я не стала, закуталась во все попоны и шкуру. Гарма не было, но за пёсика я не волновалась: он умел постоять за себя. И я совершенно точно помнила, что в лагерь мы приехали вместе. Наверное, Гарм отправился гулять. Он вообще любил охотиться на всякую мелкую живность. На мышей, например. А к лесам ему было не привыкать.

Мёрзнуть я начала довольно быстро, несмотря ни на какие попоны. Мне казалось: через ноздри холодный воздух проникает внутрь и замораживает мне и сердце, и печень, и вообще всё, что там есть. Но даже стук собственных зубов не смог меня пробудить. Я съёжилась в комочек, попыталась поймать край одеяла, но тот выскользнул из моих рук. Что-то большое, мягкое и тёплое скользнуло ко мне, положило мою голову на руку, закутало меня поплотнее, словно ребёнка, другой рукой, а затем прижало к широкой груди, горячей, точно печка. Я лишь прижалась покрепче к этому тёплому телу, обняла и ткнулась лицом в плечо. После этого стало намного теплее, я вздохнула и провалилась в крепкий сон без сновидений.

Мне снились лягушки в горячих ключах. Я прыгала, ныряла за ними, пыталась поймать, но они, вредные, выскальзывали из моих рук. Лягушки были разные: зелёные, синие, красные, оранжевые, бирюзовые, жёлтые, в полосочку, в кружочек, в звёздочку. А дирижировала ими большая зелёная лягушка с короной на голове и со стрелой в руках.

Утром я проснулась от того, что мой нос нашли в груде попон и облизали.

– Гарм, фу!

Открыла глаза, заморгала, а потом поднялась. Было уже довольно светло. В шатре кроме меня и прыгающего от радости пёселя никого не было. Ну, если не считать, конечно, лягушки, которую я чудом не раздавила. И пришло же в её скользкую голову погреться в постели! Я взяла земноводное за лапку. Так, всё. Пока не случилось трагедии, нужно несчастную отправить в речку.

Я шагнула к выходу, но коварная выскользнула из моей руки прямо в карман.

– Р-рав!

Полог открылся, и показалось жизнерадостное лицо Эйдана:

– Ну цто, невеста ворона, готова выезжать? Не стал тебя будить, но нам пора. Не замёрзла?

И я как-то сразу вспомнила крепкие и горячие объятья. Уши, щёки и шею залил жар. А… простите, кто это меня согрел ночью? Очень ли будет ужасно, если я спрошу Эйдэна, не он ли это был? Или Кариолан? Да нет, вроде не Кар: грудь была пошире, ну и… Седьмой ворон вряд ли стал бы, и…

А если это не был Эйдэн?

Если я спрошу, что, если вороны посчитают меня опозоренной невестой? Как там, говорите, звучит на дикарском «убей женщину»? Гырд? А если это был Эйдэн, а я ничего не скажу, и он решит, что посторонний мужик в постели для меня – обыкновенное дело и…

Или, например, у них принято такое: присылать в постель замёрзшим невестам горячих мужиков… Может, у них традиция такая?

Вот и как бы это узнать поделикатнее? Чтобы никто не пострадал?

И тут же я осознала ещё одно: ночной мужик был голым. Совсем.

ПРИМЕЧАНИЯ:

бартшмашлэк (со степного наречия) – птенец

цэйх кырдыр – веди женщину, приведи женщину, наставляй женщину и даже спаси женщину, в некоторых контекстах может значить и «имей» женщину в сексуальном значении

Кардраш – можно перевести как «проклятье», но это приблизительное значение, непереводимая игра слов. Вроде «подавиться мне верблюжьей шерстью», или «пусть мой скакун подавится ежом»

цэрдэш – дословно «озеро, в котором можно утонуть» или плакса. Цэ – вода

ойка́н – место в стойбище, где расположены шатры семьи, близких родственников. В узком понимании: мужа и его жён, в более широком – слуг и рабов, чьи шатры окружают шатры хозяев по кругу

цэйх-аха – цэ – вода, цэйх – женщина, аха – общество, социум, племя, дословно «общественная женщина»

гырд – дословно: «убей» но только по отношению к убийству женщины (не девицы, там будет другое слово)

дорт – убей, но только по отношению к убийству мужчины (не мальчика и не подростка)

батард – убей, по отношению к животным, напоминает наше «зарежь». К птицам и прочей живности применяется оно же. К трусам, предателям и вообще жертвам, которые не достойны, с точки зрения убийцы человеческого звания – тоже оно, это вот прям тяжкое оскорбление. Если жертва выжила, то мстит кровью до последнего крикнувшего «батард»

греют его – Эйдэн не знает слова «плавят»

Глава 9

Великое Ницто

Я ехала молча, как мышка, старалась держать спину и не прислоняться к груди Эйдэна, по возможности. Спасибо во́рону: он не стал дожидаться ответа. Тогда, утром. Видимо, его вопрос всё же был риторическим. Но сейчас, когда мы скакали верхом, и мужчина полуобнимал меня правой рукой, я никак не могла избавиться от мыслей, что там, под кольчужной или латной – не знаю как правильно – рубашкой, находится живая человеческая, тёплая грудь. Кожа, может быть такая же приятная наощупь как та, к которой я прижималась ночью. А может и просто такая же. Не то, чтобы я раньше не знала об этом, просто – не задумывалась о таких вещах. И опять же, вот эта полоска тёмных коротких волос ниже пупка и… выше запястий тоже – волосы, и почему-то это волнует, а ещё жилистые руки, перевитые венами. И зачем я вчера смотрела на тренировку, спрашивается? Лучше бы отвернулась.

Со мной никогда раньше не было такого, чтобы я теряла голову от мужского голого тела. Правда, обнажённых тел со мной тоже раньше не было, ведь все мужчина – от мальчиков до стариков – при мне ни разу не снимали рубашки, да и рубашку-то, если разобраться, я видела лишь сквозь прорезь дублета.

Может, ночью никого не было? Может, горячий мужчина мне приснился? Ну, девичья фантазия после любования на полуобнажённого воина? Мало ли что случается во сне?

– Ты цего притихла? – вдруг поинтересовался Эйдэн.

– Сплю, – буркнула я и тут же поняла, что это не было самым разумным ответом. – Что значили слова Второго ворона о том, что грядёт Тьма?

Мужчина помолчал, видимо, размышляя, стоит ли отвечать.

– Можешь не говорить. Понятно, женщина для вас – это ж что-то вроде куклы. Ну или курицы, которая постоянно несёт яйца. Нет, правда, я понимаю: ты же не виноват в том, что варвар, и что так у вас принято считать. Впрочем, не только у вас, честно тебе скажу. Но вам, конечно, сложнее поверить, что женщина – тоже разумное существо, способное…

Гарм на моих коленях фыркнул, а потом зевнул, обнажив молочно-белые клыки. Встряхнулся и снова засопел. Я замолчала, сообразив, что мои слова не имеют смысла.

Мы ехали по горной тропинке, заметённой снегом. Кони осторожно переступали в нём, их ноги утопали по колено, а заледеневшие хвосты стелились по сверкающей поверхности. В лучах солнца горные шапки слепили глаза. Тёплый плащ ворона сейчас был особенно кстати: он защищал мою спину одной полой, а другой прикрывал ноги.

– Я видел гибель мира, – вдруг заговорил Эйдэн, голос его звучал хрипло. – Видел владыку тьмы, видел его войско. Это страшнее смерти, сиропцик. Это ницего.

– В каком смысле?

– Великое Ницто. Владыка идёт, а под ним рушится земля, и неба за ним больше нет. Ни звёзд, ни бескрайнего моря – ницего. И река падает в пустоту, и степь падает в пустоту, и ницего больше нет. Мои люди бежали на запад. Моего края больше нет. Нигде.

Мне стало жутко.

– Это какие-то легенды, да?

– Мои глаза это видели. Мой отец – третий ворон Эрган – бросил вызов владыке и повёл своих людей в битву. И все сгинули. Боя не было, девоцка. Ницего не было. Люди просто исцезли. Перестали быть. За владыкой идут мёртвые, призраки и те, кто раньше жил лишь в сказках. Это было год назад. Я отдал приказ уходить. Мы взяли жён, детей и стада и ушли на запад, на юг. Я рассказал кагану о том, что видел. Каган велел бросить меня в яму смерти. За трусость. Он послал Седьмого ворона с войском на восток, но из тысяци тысяць вернулся лишь Кариолан. Так твой жених, девоцка, стал Седьмым вороном.

– А тебя выпустили из ямы?

– А меня выпустили из ямы, – весело кивнул Эйдэн и засвистел.

Лошади выбрались на каменистую кручу, и жеребец Третьего Ворона, коротко заржав, бросился галопом вперёд.

– А яма смерти…

– Довольно неприятное место, сиропцик, – рассмеялся мужчина, и я поняла, что об этом рассказывать он не хочет.

Голова раскалывалась, глаза болели невыносимо. Я ткнулась ворону в плечо, и тот вдруг набросил полу плаща на мою голову. Перед моими глазами поплыли огненные круги, но стало легче.

– Тебе не больно смотреть на снег? – простонала я.

– Нет. Но ты не смотри.

А я поняла: всё дело, вероятно, в узких глазах.

До самого привала мы больше не разговаривали.

Нянюшка права? Мир гибнет? Просто рушится, как трухлявая доска, изъеденная короедами? А… как же апокалипсис, четыре всадника и… Но если так, то Кариолан прав: какой смысл поспешно жениться? И какой смысл в воронятах?

Я вдруг вспомнила брошенное Эйдэном: «если». «Если мир погибнет, то погибнут и воронята» – справедливо заявил мой жених, а Третий ворон в ответ бросил лишь одно ёмкое слово: «если». То есть, мир можно спасти?

Лошадей стреножили – привязать их было не к чему: на каменистом плато, с которого открывался вид на долину, утопающую в тумане, не росло ни единого деревца. Один из шакалов принялся разводить огонь из дров, которые мы везли с собой в телеге, двое других поставили шатёр. Видимо, только для меня. А затем вместе с Кариоланом шакалы куда-то ушли, и Гарм побежал за ними. Значит, точно на охоту. Такие вещи мой пёсик схватывал налету.

Я сидела и смотрела и на клубы тумана, алмазной крошкой поблёскивающиего в лучах солнца, и на двух во́ронов, занятых тренировкой. У Тэрлака, кроме мускулов, было ещё множество шрамов, и татуировка, проходящая по правой лопатке от шеи и вниз, скрываясь за ремнём штанов. Дракон? Змея? Понять было сложно. В этот раз Эйдэна теснили, и вообще шкаф двигался с неожиданным для шкафов проворством. Третий ворон скалился в ухмылке, извивался, прыгал, уклонялся, стремительный, точно гадюка, но его выпады каждый раз отбивала палка противника. Однако мне было не до бойцов.

Рассказ Эйдэна потряс меня. И не столько той жутью, о которой рассказал мой спутник, сколько… откровенностью. С чего вдруг ворон поделился со мной такими тайнами? Вернее: для чего? Приступ искренности? Ох, что-то я сомневаюсь. Искренними такие люди могут быть либо во хмелю, либо с друзьями. Но если бы Эйдэн увидел во мне друга, то рассказал бы всё до конца, верно? Он же выдал мне какой-то кусочек мозаики, но для чего?

Мне вспомнился разговор в коридоре отеческого дома. Тогда ворон солгал о причинах моего брака, это однозначно. Но это же идиоту понятно: если мир гибнет, и речь идёт о срочном продолжении рода, то берём первую подвернувшуюся под руку девицу и размножаемся. Зачем ехать за ней в другое королевство? Да ещё и не соседнее: Родопсия не граничит с Великой степью. То есть, во́роны пересекли степь, затем обширные земли Монфории, с которой у кагана нечто вроде войны. Не активной, а так, на уровне пограничных стычек.

Да и в целом поведение Эйдэна было… странным. Он скрывал от собственных людей мою вменяемость, откровенно забавлялся, глядя на растущее отвращение моего жениха и… Или это просто человек такой? Ну мало ли? Есть же такие, которым лишь бы посмеяться. С чего я вообще решила, что Третий ворон вот прям умён?

– Хэ, – выдохнул Тэрлак, прыгая на Эйдэна.

Третий ворон рухнул на снег, получил удар в плечо, перекатился, и я не успела заметить, как его палка ударила по шее Второго. Слегка.

– Убит, – вслух произнёс Эйдэн.

Тэрлак поднялся, размял шею.

– Силён, – изрёк одобрительно. – Мужаешь, брат.

– Ты тоже не девоцка, – любезно признал Эйдэн.

И вдруг посмотрел на меня, усмехнулся. Сердце подпрыгнуло, и я почувствовала, как загорелись щёки. Сама того не осознавая, я в этот момент откровенно любовалась мужчиной. И, похоже, во́рону это понравилось.

Встав, я ушла в шатёр, свернулась в комочек на попоне, накрылась второй.

Скажите мне, пожалуйста, зачем он это делает?

– Элис, – прошептала я тихонько, – он же тебя откровенно соблазняет, да? Мне же не кажется?

Да нет, ерунда какая-то! Зачем ему? И потом: что значит «соблазняет»? С чего я так решила? Полуголым ведь дрался не только Третий, но так же и Второй, и Седьмой. Глупости какие, мне всё кажется. Я прижала ладони к щекам и зажмурилась. А потом достала лягушку из кармана и коснулась её холодным брюшком пылающих губ. Стало легче.

Выехали мы после обеда, приготовленного из куропатки на углях. Мясо оказалось полусырым – мы явно торопились. Лошадей погнали безжалостным галопом, и Эйдэн вёл себя как обычно, вот только находиться в его объятьях, чувствовать его дыхание, его тепло, становилось всё мучительнее.

И потом, ночью, в шатре мне снились мучительные сны. Мне кажется, я даже стонала во сне, и было стыдно и жарко. И томительно. Я металась в крепких горячих объятьях, а потом мои губы нашли его губы, коснулись, и мне вдруг ответили. Очень нежно, а мне хотелось чего-то большего. Я обхватила ногами бёдра мужчины, прижалось к нему и внезапно почувствовала что-то твёрдое, упёршееся мне в…

Распахнула глаза и завизжала. Беззвучно, потому что голос пропал. Вскочила на колени и попятилась прочь на четвереньках. Совершенно незнакомый мне мужчина, озарённый тусклым светом догорающих углей, приподнялся и протянул мне руки ладонями вперёд.

– Не кричи, пожалуйста. Я тебя не обижу.

Я выдохнула. Вспомнила, что одета, стиснула пальцы.

– Кто вы?

– Уже, право, не знаю, – признался тот шёпотом. – Тебе точно нужно моё забытое имя?

«Чэ». То есть, он… не варвар.

– Ты меня поцеловал, – ответила я, нервно смеясь. – Любой уважающий себя человек представится после такого.

– Ну… если быть точным, то поцеловала меня ты, пока я невинно спал.

– В моей постели⁈

– Ну, я бы не назвал это постелью…

Звучало логично, но я не искусилась логикой.

– Откуда вы здесь взялись? – потребовала решительно.

И всё же я отчасти успокоилась. Чувствовала, конечно, как горят мои уши от смущения, но вряд ли их полыхание было видно в темноте, и это успокаивало. И вряд ли мужчина, лежавший в моей «постели» представлял для меня какую-то угрозу. Словно услышав мои мысли, незнакомец обречённо вздохнул:

– Лягушка.

– Что?

– Я был заколдован в лягушку, хотя, знаете, не уверен сейчас, что не наоборот.

– А кем вы были до того, как стали лягушкой?

Врёт? Никогда не слышала о том, чтобы кого-то во что-то превращали. Это же сказки? Эдак можно и в Спящую красавицу поверить, мирно почивающую в легендарном Старом городе – столице древних королей.

Мужчина задумался.

– Не помню, – признался честно. – Кажется, кем-то был.

О есть, получается, мой поцелуй его расколдовал? Вот это провал! Элис, ты попала. Как утром я буду объяснять во́ронам наличие в своём шатре голого мужика? А ведь одежды у меня нет… И, кстати…

– А там у вас… Ну… кальсоны, например, имеются?

– Боюсь вас расстроить, но лягушки не носят кальсон.

Последняя надежда не пойми на что вылетала в дырку вместе с последними искрами костра.

– У меня тут в соседнем шатре жених, – сообщила я лягуху (ну не называть же мужчину лягушкой, верно?) – Мне кажется, ему не очень понравится, когда он обнаружит вас поутру в шатре…

– Ясно, – взгрустнул нежданный гость.

Поразмышляла, я не уверенно предложила:

– Может, я вам дам свою одежду? Ну, не эту, конечно, а запасную. Должна же быть где-то запасная одежда для меня. Конечно, мужчина в женской одежде – это не эстетично, но лучше, наверное, чем совсем без одежды.

Даже в темноте я увидела, как мой гость вздрогнул.

– Кажется, это уже со мной однажды происходило.

И тут снаружи завыл Гарм. Лягух вскочил, я быстро отвернулась и зажмурилась.

– Простите, – извинился тот и зашуршал чем-то. – Там, снаружи… это пёс бездны?

– Ну… разве что в каком-то смысле. Это Гарм, мой личный пёс… ик. Но пёсиком его вслух не стоит называть, он не любит такой фамильярности.

– Вы можете оборачиваться, я оделся.

На гостя я посмотрела из чистого любопытства. Потом раздула угли и взглянула ещё раз. Одеждой Лягух назвал шкуру, повязанную на бёдрах. Мужественно, да. У него была очень светлая кожа и довольно светлые волосы, русые или золотистые, вероятнее всего. И сложен незнакомец был превосходно. Это я, как дама уже опытная, могла оценить даже в полумраке. Всё же обнажённых торсов за эту пару дней я насмотрелась изрядно.

– Когда вы ели в последний раз?

Он задумался.

– Помнится, я поймал рыбёшку. Это случилось, когда на моей реке становился лёд. А потом какая-то великанша зачерпнула воду со мной, не заметила и вылила в чан. Я едва не сварился, но смог выпрыгнуть под её оглушительные крики.

Раз великанша, значит, очевидно, Маргарет.

– Блондинка?

– Н-нет, кажется. У неё были каштановые волосы.

Значит, Рози… Эх, Элис, глупая, ведь для лягушки, даже крупной, любой человек будет казаться великаном. Но если в реке только становился лёд… Я ахнула:

– Вы не ели месяц⁈ И не умерли с голоду?

– Я спал.

Аргумент. Я почувствовала зависть к человеку, который может взять и уснуть на месяцок-другой.

– Оставайтесь здесь, я сейчас чего-нибудь принесу, – велела я и вышла из шатра.

Залитые лунным светом горы белели точно взбитое мороженое. Я пошла к повозке где, как я знала, должна была быть какая-то еда. Что-то лохматое и быстрое бросилось мне под ноги, едва не повалив на снег.

– Гарм!

– Р-ряв! – радостно отозвался он, подпрыгнул и умудрился лизнуть меня в лицо, а потом запрыгал вокруг, наскакивая мне на ноги.

– Мне нужна еда, – сообщила я пёсику, – покажи мне, где она…

– Ты проголодалась, девоцка?

Я вздрогнула и зажмурилась. Эйдэн. Откуда? Хотя… должен же кто-то по ночам сторожить лагерь, да?

– Очень, – призналась честно, т. к. от волнения мне тотчас захотелось есть. – Или это воровство и преступление и…

Снег скрипел под его шагами, и на слух я поняла, что мужчина подошёл и встал у меня за спиной. Сердце снова заколотилось безумным щеглом. Гарм сел и глухо, предупреждающе заворчал. Что-то вроде: «это моя женщина, только попробуй тронь!»

– Пойдём в мой шатёр, сиропцик, покормлю, – хрипло прошептал ворон мне на ухо.

Ох, он ещё ближе, чем я думала!

Я закрыла глаза, и мне вдруг отчаянно захотелось, чтобы вот этот чужой мужчина обнял меня, прижал к себе и… сколько, говорите, у него жён? А, неважно…

Гарм зарычал. Яростно и исступлённо. Вздрогнув, я резко шагнула вперёд и обернулась.

– Не думаю, что мой жених обрадуется, если его невеста станет гостить по шатрам других воронов.

Эйдэн приподнял бровь. Было так светло, что я видела и его лицо, и всё ещё не прошедший синяк на глазах, из-за моего удара в нос. Правда синяк начал выцветать и желтеть, и, к сожалению, практически не портил его внешность, даже наоборот придавал Третьему ворону что-то эдакое… Мужественное. А я тотчас вспомнила его слова про то, что Третий ворон главнее Седьмого, и, если Эйдэн пожелает иметь меня в мою первую брачную ночь…

– Ты покраснела, – заметил мужчина.

– Это от голода.

Тот коротко и хрипло рассмеялся.

– Какая целомудренная и скромная невеста!

Прошёл к повозке, откинул кожаный полог, достал хлеб и что-то завёрнутое в холстину. Положил и то и другое мне в руки, а заодно – кожаные меха с какой-то жидкостью, булькнувшей в тишине.

– И к себе не пригласишь? – поинтересовался миролюбиво.

На секунду у меня возникло непреодолимое желание довериться этому человеку. Ведь Эйдэн ничего плохого мне не сделал и был удивительно добр и терпелив со мной. А мне уж точно нужна помощь. Может, ворон даст мне мужскую одежду, а то и коня, ведь у нас есть запасные. И Лягух исчезнет раньше, чем его обнаружат в моём шатре? Я заколебалась. Гарм, внимательно наблюдающий за нами, снова зарычал.

– Уже поздно, Ваше темнейшество, – вздохнула я.

Отвернулась и пошла в свой шатёр.

Могу ли я хоть кому-то доверять здесь? Или вообще где-то? Мой отец предпочёл не видеть, как его жена издевается над его дочерью, моя подруга из лучших побуждений предала меня, почему я думаю, что незнакомые мне мужики помогут, а не наоборот? Гырд?

– Элис, – позвал вдруг ворон.

Я остановилась, не оборачиваясь: чувствовала, что мои мысли заглавными буквами написаны на моём лице.

– Завтра мы едем, потом будет ноць. Потом день, и ты станешь женой Кариолана. Уже скоро Волций перевал.

– Зачем ты мне об этом говоришь?

Он не ответил, и, подождав, я всё же оглянулась. Эйдэн всё так же стоял у телеги, согнув одну ногу в колене, и пристально смотрел на меня с нечитаемым выражением узких глаз.

– Доброй ноци, Элис, – вместо ответа пожелал он и подмигнул.

– Спасибо, – шепнул Лягух, когда я, сама не своя, вернулась в шатёр.

И принялся есть, торопливо и жадно. Завернутой оказалась копчёная нога какого-то животного. То ли поросёнка, то ли козлёнка. Я молча села, поджала ноги. Гарм лёг рядом и внимательно уставился на гостя. Мой пёс не любил мужчин. Может, после того, как один из них хотел бросить щенка в мешке в речку? Тогда малышу повезло – мимо шла я, и, к тому же, у меня оказалось несколько монет. Но собаки – животные умные. Видимо, Гарм запомнил что ничего хорошего от мужчин ждать не стоит.