Текст книги "Я не Ким Тэхен (СИ)"

Автор книги: Анастасия Леннон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

– Если ее не выпишут раньше, то да, – Уильям пожал плечами. – Ты все правильно делаешь, Тэхен, ты молодец.

– Я смогу попрощаться с ней? Знаю, месяц – это не так уж и много, но для меня это будет целой вечностью.

– Конечно. Я пока подготовлю лекарства, которые тебе нужно будет принять перед слиянием с Чонгуком, а ты можешь попрощаться с Джейн.

Тэхен спокойно вышел из кабинета Уильяма Харпера, но едва оказался в коридоре, как рванул к любимой девушке. Он бежал, сломя голову, сбивая на пути санитаров и других пациентов. Ему было плевать на все, что творилось вокруг него, – сейчас он думал только о Джейн. Он рвался к ней всем своим телом: душой, сердцем, мыслями, руками и ногами… Ему хотелось обнять ее, прижать к себе, расцеловать с головы до пят и никогда не отпускать, но им придется расстаться на месяц. Целый месяц невыносимого одиночества. Но он выдержит – ради нее, ради себя. Ради них.

Джейн находилась в палате и аккуратно складывала свои вещи, чтобы убрать их в шкаф. Когда к ней ворвался Тэхен, она обернулась, выронила пижаму и пару футболок и посмотрела на него. Впервые за все время она посмотрела ему прямо в глаза. Тэхен замер в дверном проеме, тяжело дыша, и почему-то боялся сделать шаг. Он видел, что Джейн вот-вот заплачет. Она была какой-то другой… Перед ним стояла совершенно друга девушка. Что же изменилось?

– Тэхен… – прошептала она и медленно пошла навстречу парню. Джейн продолжала смотреть ему в глаза, пока прозрачные капли слез скатывались по ее горячим и румяным щекам. Девушка ступала осторожно, словно боялась упасть, и боролась с желанием кинуться возлюбленному на шею. – Тэхен…

Юноша все еще стоял на месте и никак не мог понять, что произошло. Всем нутром он чувствовал, что случилось что-то очень-очень важное. Его сердце колотилось в режиме отбойного молотка, а тело снаружи и внутри обжигали языки пламени. Атмосфера накалилась до предельной температуры, воздух внезапно стал тяжелым и удушающим. Хотелось лечь на пол, закрыть глаза и расплавиться, воском растекаясь по холодной плитке, но он держался на ногах и ждал. Когда руки Джейн легли на плечи Тэхена, он смог увидеть, как ее глаза бегают по его лицу. Ее глаза, живые, яркие, искрящиеся от слез, изучали его будто впервые.

– Джейн? – голос Тэхена дрогнул от волнения. Он взял лицо девушки в руки и притянул к себе.

– Тэхен, я… – Джейн пальцами обхватила запястья парня, улыбнулась, и из ее глаз быстро и синхронно брызнули две слезинки. – Я вижу тебя.

Тэхен пошатнулся, едва не упав, ведь шок, который ударил его по щекам, проник в самые глубины его сознания. То, что он только что услышал, заставило его сердце трепетать пуще прежнего. Джейн снова видит, она стала здоровой. В голове не укладывалось… Она видит его, видит! Парень не сдержался и крепко обнял девушку, позволив и себе пустить скупую слезу. Почему это случилось именно сейчас, когда ему нужно уходить, нужно прощаться и говорить о том, что они не увидятся целый месяц?

– Ты такой красивый, – шептала девушка, вжимаясь лицом в мужскую шею. – Самый красивый на свете. И я люблю тебя, слышишь? Люблю!

– Я тебя тоже люблю, детка, – Тэхен сжал Джейн в своих руках, боясь отпускать ее.

– Не отпускай меня, ты обещал. Помнишь? Ты мне обещал!

– Я помню, – парень кивнул головой и отстранился назад. Он посмотрел на девушку, что стояла напротив него, погладил ее по волосам и опустился перед ней на колени. Взяв ее за руки, он нежно поцеловал каждый пальчик и поднял взгляд вверх. – Прости меня, но я должен оставить тебя на месяц. Так положено… Мое лечение требует одиночества и спокойствия, поэтому меня переселяют в другой корпус, и мы не сможем видеть друг друга. Мне чертовски обидно говорить это сейчас, в такой важный для тебя миг, но я должен.

– Все хорошо, перестань, – смахнув слезы, Джейн улыбнулась сквозь них и попросила Тэхена встать. – Ты слишком драматизируешь ситуацию. Месяц, подумаешь…

– Но вдруг тебя выпишут? Как я смогу увидеть тебя?

– А кто нам запретит встречаться дальше после клиники? – девушка прильнула к груди парня, нежась в его заботливых руках. – Переедешь ко мне, все равно дом, в котором я живу, слишком большой для меня одной. Тетушка позаботилась.

– Д-да, действительно… Кто нам запретит? – Тэхен неуверенно улыбнулся, нервно блуждая взглядом по комнате. – Я буду скучать по тебе.

– Я не люблю долгие прощания. Они делают нам больно, – Джейн поцеловала Тэхена в губы и отпустила его. – Иди, тебе пора. Помни, что я люблю тебя. Я часть тебя.

– Да, ты часть меня, – парень поцеловал девушку в ответ, обнял ее еще раз и нехотя вышел в коридор. – Думай обо мне каждый день, идет?

– Идет. А ты пообещай, что не будешь больше так драматизировать.

– И правда. Я что-то совсем расклеился, – Тэхен засмеялся и провел руками по лицу. – Мы не прощаемся.

– Мы не прощаемся.

Тэхен посмотрел на Джейн, встретившись с ней взглядом, улыбнулся и покинул ее с тяжелым, ноющим сердцем. Ему показалось странным их прощание, как будто он не на месяц уходил, а всего на пару часов. Девушка отпустила его с такой легкостью, что становилось обидно, но, может, так было правильнее?

В кабинете его уже ждал доктор Харпер. Мужчина протянул своему пациенту пару таблеток, стакан воды, чтобы он запил их, и попросил лечь на диван. Тэхен сделал все, что от него требовалось, закрыл глаза и полностью погрузился в себя. Он вернулся в темноту, в которой давно не был, погрузился в полнейшую тишину и позвал Чонгука. Поначалу он не отзывался, а потом показался маленький мальчик, смущенно перебирающий пальцами и кусающий губы. Чонгук увидел белое пятно света, на котором стояли все остальные и на котором он слишком давно не был, нерешительно потоптался на месте и присоединился к другим личностям. Он занял реальность, погружаясь в успокаивающие и родные объятия старших. Тэхен дернулся, зажмурившись, сжал пальцы в кулаки и стал учащенно дышать. На его лбу появилась испарина, а по виску скатилась капелька пота. Он слышал, как с ним говорил доктор Харпер, но ему было страшно посмотреть на него. Сильное, давящее изнутри ощущение наполненности заставило Тэхена простонать и стиснуть лежащую рядом подушку. На него словно легла бетонная плита, а внутри разрастался гигантский воздушный шар, смещая внутренности. Этот шар готов был в любой момент лопнуть, и Тэхен боялся, что ему будет очень больно, и он сойдет с ума. Уильям взял его за руку, сел рядом и громко сказал, что все будет хорошо. Тэхен хотел ему верить, но колючие страхи острыми иглами впивались в него, не позволяя расслабиться, как и внезапная боль в висках и области затылка. Тэхен готов был закричать, сжимая мужскую ладонь взмокшими пальцами, стиснув зубы, но в один момент в голове что-то щелкнуло, а по телу растеклось приятное тепло. Его резко отпустило. Парень обмяк, медленно выдохнул и пролежал с закрытыми глазами еще несколько секунд, пока его не позвал доктор Харпер. Тэхен поднял веки, посмотрел на мужчину в белом халате и мягко улыбнулся.

– Кто ты? – спросил тихо Уильям, боясь пошевелиться.

– Я Ким Тэхен.

========== Право на последнее желание ==========

Тишина и покой. Казалось бы, об этом мечтает каждый живущий на нашей планете, но Тэхену было слишком приторно сидеть в пустой комнатушке, где царил идеальный порядок. В корпусе, куда его перевели, люди походили на неживые тени: бесшумно передвигаясь по коридорам, они растворялись в утробе безмятежности, молча созерцая умиротворенное течение пародии на жизнь. Не с кем поговорить, не с кем сыграть в шахматы и посмотреть очередное бессмысленное шоу. Верными друзьями Тэхена оставались лишь книги и мысли, которые копошились в его голове подобно жужжащей стае надоедливых мух. Он совершал безуспешные попытки завести диалог с пациентами, но те не отличались особым желанием вступить в беседу. Тэхену казалось, что его поместили в капсулу, где он чахнет и задыхается. Утро плавно перетекало в вечер, превращающийся в ночь, которая резко сбрасывала черную маску и показывала туманный лик нового дня. У каждого настроения есть свой цвет, и цветом настроения Тэхена был бледно-серый. Уныло и скучно – именно так он мог охарактеризовать свое состояние. К чему было перемещать его из занимательных будней в обществе врачей, болтающих пациентов и Джейн в место, где душу можно вывернуть наизнанку, вытряхнуть и повесить на крючок за ненадобностью. Доктор Харпер хотел уберечь его от лишних стрессов? Уж лучше периодически встряхивать себя, нежели сидеть прикованным к будке и не иметь возможности сделать глоток свежего воздуха. Прогулки были запрещены, свидания – тоже. Тэхен был предоставлен сам себе. Даже санитары и медсестры отказывались проявлять должное внимание. Врачи проявляли наигранную заботу, которую, как искусственную улыбку, натянули за уголки губ острыми крюками.

Бесконечный день сурка. Из белого в черный, из черного в белый. Тэхен наблюдал, как за окном проходит жизнь, а он лежит на кровати в компании Гамлета, листает страницы и вдыхает запах моющего средства для полов – только что ушла уборщица, тихо прикрыв за собой дверь. Такая же тень, только со шваброй. Тэхен даже был бы рад, если бы ему предложили помыть свою комнату – настолько ему было скучно. Он с радостью схватился бы за тряпки, пахнущую химию и принялся драить полы, стены, окна, мебель, но, к сожалению, доступ к труду для него был строго-настрого закрыт.

Тэхен пытался справиться о Джейн, даже предлагал одному из санитаров взятку, чтобы тот передал его возлюбленной письмо, но тщетно. Тебя помещают в золотую клетку, за тобой подчищают, тебе подают на блюдечке с золотой каемочкой вкусную и свежую еду, но только это совсем не радует. Птицы всегда мечутся в клетках, жадно просясь на волю, и даже если их осыпать бриллиантами, им все равно будет не хватать голубого неба над головой и потока прохладного воздуха – ветра свободы, ветра перемен, на котором можно расправить крылья и лететь навстречу потоку яркой жизни, чтобы захлебнуться, утонуть в сочных красках живой природы, потеряться в круговороте событий и навсегда забыть о том, что такое удушающие тиски тотального контроля.

Когда человеку скучно, он пытается всячески уйти от этого пожирающего состояния и свернуть на тропинку, ведущую в противоположную сторону. Тэхен снова взялся за написание стихов, вернулся к рисованию, даже смог отыскать в кладовке на нулевом этаже старенькую трубу. На похожей он пытался играть еще в своем корпусе, чтобы развеселить Джейн, но быстро забросил сие неудачное занятие. Теперь появился хороший повод научиться играть снова. У Тэхена был музыкальный слух, он также знал кое-что из теории, поэтому, засев в своей комнате, он почистил инструмент и, прислушиваясь, принялся играть. Он старался делать это как можно тише, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, но по мере улучшения своих навыков Тэхен забывался и мог заставить санитара или медсестру заглянуть к себе в палату. Гневные лица, грозный взгляд и колкие замечания только веселили парня – хоть какое-то развлечение и живое общение среди молчаливого и тоскливого царства медицины.

Чтобы придать своему нежному и бархатному существованию в стенах тишайшего корпуса важности и значимости, Тэхен решил вести дневник: похожие отчеты, которые он носил доктору Харперу, когда происходило слияние личностей, он записывал в тетрадь. Мысли, переживания, ежедневные занятия… Все оставляло след синими чернилами на белой бумаге. Словно море, льющееся на белоснежный песок, Тэхен выплескивал свой внутренний мир аккуратным и ровным почерком на ровные листы.

POV Тэхен

Невыносимо грустно осознавать, что последние дни своей свободы я вынужден проводить в стенах мертвого корпуса. Люди, как зомби, преследуют одну единственную цель – сохранить свой разум свежим и нетронутым внешними раздражителями. Дабы закрепить результат, нас помещают в эти воздушные облака, с которых мы можем с уверенным видом плевать на тех, кто только начинает путь к здоровой и счастливой жизни. Но разве я могу назвать это жизнью? Банальное существование, влекущее за собой скуку и желание биться о стену… Разве это может принести счастье? Разве таким путем можно сохранить разум чистым и свежим? Я чувствую, как моя голова нещадно заполняется хламом из навязчивых мыслей, от которых я не в силах избавиться. Врачи считают себя самыми умными, возвышаясь над нами, простыми пациентами, но они такие же люди, которые могут ошибаться, и я считаю, помещать нас в такие условия – большая ошибка. Уж лучше я буду вдыхать свежий запах жизни, подвергаться стрессу и переживаниям, чем ползать по сверкающим от чистоты полам, спать в идеально заправленных кроватях и есть свежайшие продукты. Идеальная жизнь может оказаться ох какой неидеальной.

Я скучаю по Джейн. Совсем скоро меня схватят руки правосудия и засадят за решетку с публичным позором, а я так и не успел вкусить все прелести любви. Она снится мне каждую ночь, и только во снах мы можем быть вместе. Я превращаюсь в жалкого романтика, который готов наплевать на все, лишь бы быть с девушкой, столь дорогой трепещущему сердцу. Чувства играют с нами, злостно шутят и обнажают страдающие души. Если бы я мог достать свое сердце и вытащить из него тот нерв, что заставляет его сгорать от любви, то сразу бы это сделал, но оно продолжает по-прежнему биться под защитой кожи, мяса и костей. Я прикладываю руку к груди и ощущаю, как бешено колотится этот красный комочек, стоит мне подумать о Джейн. Ее светлый образ ускользает от меня, и я безропотно тянусь к нему дрожащей рукой.

Воспоминания режут голову изнутри. Я пытаюсь занимать себя искусством, но все напоминает мне о Джейн. В каждой строчке, каждом мазке красок, каждой взятой ноте я вижу и слышу ее. Нас связывает нечто невидимое, но очень прочное – что-то, что невозможно разрезать ножницами событий. Хоть руками, хоть зубами – рви, но ничего не выйдет. Джейн стала частью меня, она забралась ко мне под кожу и слилась воедино с моей кровью, пуская в нее свой сладкий яд, но этот яд не убивал – он лишь медленно мучил.

Интересно, придет ли на суд моя мама с сестрой? Захотят ли они увидеть, как их сына с позором осуждают, как на него сыплются одно за другим страшные обвинения, как ему выносят приговор, как на него надевают наручники и в сопровождении охраны выводят из зала, чтобы перевести в тюрьму, где его посадят за решетку? На ветвях моего разума разместились, как большие вороны, противоречия: я мог бы притвориться больным, показать, что лечение бесполезно, что я все такой же распавшийся Тэхен, но жизнь, разломанная на кусочки, ничем не лучше тюремной жизни. Намджун, Сокджин, Юнги, Хосок, Чимин, Чонгук… Я помню каждого. Их воспоминания, чувства, таланты и взгляды на мир уместились во мне, заполняя меня изнутри до краев. Я полноценный, я живой, и я хочу оставаться таким даже в стенах тюрьмы. Быть может, то, что я перенял от опасного Юнги, поможет мне выжить среди заключенных? Но я ведь не Юнги – я всего лишь его малая часть. Во мне также живет маленький Чонгук и мягкий Намджун, не переносящий физических расправ. От этого становится страшно, но я обязательно справлюсь. Если я прошел через все ужасы детства и юности, то и через это найду силы пройти.

Доктор Харпер изредка навещает меня, но на вопросы о Джейн ничего не отвечает. Он профессионально переводит темы, витиевато разбрасываясь словами, как самый настоящий политик, и упорно делает вид, что не слышит меня. Однажды я не выдержал и схватил его за халат, требуя объяснений, и тогда Уильям с понурым лицом сказал, что Джейн выписали. «Это ничего», – произнес я дрогнувшим голосом. – «Мы ведь сможем встретиться потом, после выписки, и жить вместе… Только вряд ли она дождется меня, она даже не знает о том, что мне грозит». Я начал нести полную чепуху, когда доктор отцепил мои окаменевшие руки от себя, сел на пол и, схватившись за голову, наконец осознал, что это конец. Уильям ушел, с ним ушла и надежда, которая все это время придавала мне сил. Я так и не рассказал Джейн о тюрьме, а она, не знающая всей ситуации, уехала, оставив меня одного погибать от одиночества и провальных попыток все наладить. Я больше никогда ее не увижу, не прикоснусь к ней, не вдохну запаха ее шелковых волос, не возьму за руку, не поцелую и не спрячу в своих горячих объятиях. Я остался совсем один в этом мире, который снова и снова ломает меня пополам. От нахлынувшего отчаяния, смешанного с кипящей злостью, я стал метаться по комнате и крушить все, что попадалось мне на глаза. Удушающая несправедливость схватила меня за горло и крепко его стиснула, заставляя меня задыхаться и терять сознание, но я смог выстоять. Когда на шум примчались санитары, я уже спокойно сидел на полу, глядя в одну точку, обнимал себя руками и не позволял чертовым слезам скатиться по моим щекам. Я не заплачу, нет, я стойко перенесу этот удар, как всегда переносил предыдущие. Все равно эти отношения не принесли бы нам счастья. Они изначально были обречены, как и мы с Джейн, у них не было будущего. Я лишь жалко тер в руках черный уголек в попытке превратить его в согревающий огонь, и сейчас этот уголек рассыпался на маленькие крошки, теряясь у меня под ногами. Я стал слишком сентиментальным. Любовь расплавила меня, превратила в мягкий кусочек пластилина, и я понял, что лучше быть непробиваемой глыбой, булыжником, валяющимся где-то на пустынной дороге. Тебя будут пинать, по тебе будут колотить капли дождя, тебя будет обжигать палящее солнце, но тебе будет все равно, ведь ты ничего не будешь чувствовать. Как же мне хотелось погрузиться в мир без чувств, где отсутствовала боль…

Все произошло слишком быстро и слишком неожиданно. Так и бывает в реальной жизни: она не дает тебе вспыхивающих намеков, не подводит плавно за руку к алеющему финалу, чтобы ты успел подготовиться и настроить себя на плачевный исход, – она просто бьет тебя в лицо суровой правдой, ставя перед фактом, и ты, обнаженный, безоружный и сконфуженный, смотришь ей в глаза и смиренно глотаешь острые усмешки. Мелодрамы и романы учат нас совершенно не тому, превращая людей в жалких мечтателей, псевдогероев выдуманных историй. Жизнь – вот лучший учитель, вот у кого надо набираться опыта. Берет дорого, зато толково объясняет.

Я поймал себя на страшной мысли, когда принимал ванну: из кармана банного халата, висящего на крючке, торчал махровый длинный пояс. Взяв его в руки, я сел на закрытый унитаз, огляделся, ища подходящее место, чтобы свершить то, о чем регулярно думал, когда был ребенком. Я пытался обмануть самого себя, делая вид, что просто оцениваю ванную комнату без задних мыслей, но когда в дверь постучали и попросили поторопиться, я с ужасом в глазах отбросил потенциальную удавку, вскочил на ноги и, схватив вещи, выбежал прочь. Очень просто покончить с собой – гораздо труднее выстоять, найти в себе силы жить дальше, поднимаясь вновь и вновь, чтобы не дать прогнившим червям смерти сожрать тебя без остатка. Самоубийцы всегда казались мне эгоистами. Они не думали о своей семье, о друзьях и любимых. Ты ушел, а они остались, остались жить без тебя, поглощаемые болью и страданиями. Вряд ли бы по мне кто-то тосковал. Я даже не надеялся на то, что родная мать стала бы меня оплакивать. Она стыдилась, она злилась и не хотела меня видеть. Думаю, она почувствовала бы неправильное для матери облегчение, примени я тот пояс от халата, но я не предоставлю ей такого удовольствия. Я буду жить, падать и снова подниматься всем назло. Я докажу самому себе, что во мне еще остались силы, которые я обязательно приумножу.

От осознания, что Джейн навсегда ушла из моей жизни, я едва не лишился последней капли светлого рассудка в своей голове. Все мои картины превратились в непонятные черные кляксы, напоминавшие то ли паутину, то ли комок спутанных веревок, стихи больше напоминали записки сумасшедшего, мечтающего о суициде, а игра на трубе отдавала тоскливой какофонией. К хорошему быстро привыкаешь, а когда у тебя отбирают это хорошее, душа вянет, как чахлое растение, опускает голову и стыдливо уползает в темный уголок, чтобы скрыться от посторонних глаз. Лучше всего страдать в одиночестве, поэтому я впервые за все это время обрадовался тому, что нахожусь именно в этом корпусе, где меня никто не будет донимать лишними вопросами и где мне позволят спокойно съесть свою порцию боли без навязчивого внимания.

Впереди меня ждали долгие годы тюремного заключения. Говорят, что легче выносить разлуку, когда тебя кто-то ждет. Джейн могла бы ждать меня, но вряд ли… Тем более я был почти уверен, что мне дадут пожизненное. Убийство собственного отца – это не ограбление ларька или украденный кошелек. Это вполне себе серьезный повод для того, чтобы засадить человека до конца его бренных дней. Что я мог унести с собой за решетку, кроме воспоминаний? Хотелось бы заставить свой мозг работать так, чтобы он воспроизводил исключительно приятные моменты прожитого прошлого, но память устроена иначе: ты помнишь все, особенно то, что отчаянно пытаешься забыть.

Доктор Харпер долго не навещал меня после нашей последней встречи, когда он сообщил мне, что Джейн выписали. Интересно, почему она не передала мне никакой записки? О таких новостях надо предупреждать, особенно тем людям, которые тебя любят и хотят построить с тобой будущее, даже если оно и фантомное. Я стоял на краю высокой горы, с которой меня вот-вот сбросят в бурлящий океан неизвестности. Меня ждали острые подводные камни, хищные рыбы, ядовитые растения и бесконечные штормы. Волны будут швырять мое тело о скалы, точить его, пока я не стану безвольным и равнодушным к происходящему. Я помнил те дни, когда мы сидели в изоляторе, затем в тюрьме. Это было всего лишь несколько дней, а мы уже настрадались, так что же будет, когда мне вынесут окончательный приговор, наденут форму и посадят к паре заключенных, которые наверняка отыграются на мне, как на новичке, по полной программе? От подобных мыслей на моей коже выступали мурашки, а по спине туда-сюда бегал волнующий холодок. Оставалось совсем немного, и паника выпускала острые когти, чтобы вонзиться ими в мою плоть.

Все же мне удалось найти нормального собеседника среди молчаливого театра теней. Им оказался пожилой мужчина по имени Кристоф Гюнтер. Он был немцем, давно иммигрировавшим в штаты. В обед мы разговаривали о литературе, политике и истории, а по вечерам играли в шахматы. У него было раздвоение личности: второй личностью был некий Джонни – неунывающий весельчак и проныра. Из-за него Кристоф регулярно попадал в неприятности, и именно в этой клинике ему помогли избавиться от сего недуга. Я, в свою очередь, тоже открылся Кристофу и рассказал о своей болезни. Рассказал о каждой личности, о том, как меня лечили. Рассказал о Джейн. «Я понимаю, каково осознавать, что больше никогда не увидишь свою любовь», – сказал Кристоф. – «Я вдовец. Моя жена погибла по вине пьяного полицейского, который сбил ее на машине. Поэтому во мне и родился этот Джонни, чтобы я окончательно не сошел с ума от боли и грусти». Я в очередной раз убедился, что мозг человека та еще неизученная загадка… Наш организм заботится о нас с поразительным рвением, желая защитить нас всевозможными путями, даже если эти пути приводят нас совсем не туда, где бы мы хотели оказаться. Я, как и многие другие пациенты, оказались здесь, в стенах лечебницы для душевнобольных. Временами забота может навредить, поэтому стоит сто раз подумать, прежде чем оказывать услуги, о которых вас не просили.

С уходом Джейн из моей жизни и надвигающейся волне опасности в виде правоохранительных органов с решеткой в руках мне стали регулярно сниться кошмары. Я просыпался в холодном поту, кричал во сне, возился на кровати и иногда даже падал на пол, зарабатывая очередной синяк или шишку. Пришлось прибегнуть к помощи местных врачей, попросив у них успокоительное и снотворное. Каждую ночь перед сном я разглядывал бело-желтые пилюли и красные капсулы, вертя их в ладонях, и боролся с искушением «случайно» заглотить лишнюю порцию, но страх брал надо мной власть, заставляя выпить столько, сколько нужно, и смиренно лечь в кровать.

Наши посиделки с Кристофом разбавляли мои серые будни, привнося в них пусть и тусклые, но все же разноцветные мазки. Я с интересом слушал рассказы о его молодости, как он работал на заводе, как познакомился с женой, как они ходили на танцы и какая романтика витала между ними. Моя душа рыдала навзрыд, ведь я никогда не испытаю всей сладости конфетно-букетного периода, да и вообще любые отношения теперь были для меня перечеркнуты тюремной решеткой. Я мог только лишь фантазировать, но эти фантазии делали мне невыносимо больно. Порой хотелось плюнуть на все, дождаться удобного момента и под покровом ночи сбежать из клиники, разыскать Джейн и жить вместе с ней до глубокой старости, чтобы я расчесывал ее седые волосы, а она укрывала мои ноги шерстяным пледом. Нам приходилось бы скрываться, но я был готов ради нашей любви жить ограничениями. Джейн, видимо, была не готова, поэтому молча выписалась и покинула меня навсегда. Ни адреса, ни телефона, ни простого сообщения… Она не оставила после себя ничего – только глубокий нарыв, где корежились от боли чувства, надежда и истоптанные мечты. Все сгорало, превращаясь в пепел, который оставалось только пустить по ветру, а свежую рану щедро облить спиртом и заклеить пластырем, чтобы не болела.

Месяц тянулся долго, выматывая меня каждый день, но все же плавно подходил к своему завершению. Каждый цикл имеет начало и конец, каким долгим они ни был бы. Все, что когда-то началось, когда-нибудь обязательно закончится. Ничто не вечно под луной, а мне осточертело каждую ночь, полную загробного одиночества, выть на нее, подобно одичавшему зверю, который бросается на людей, лезет на стену и тихо, жалобно скулит. Доктор Харпер сообщил, что послезавтра меня переведут обратно, а через неделю ко мне на встречу приедут Кортни Джексон и Гвен Ли. Услышав до боли в груди знакомые имена, я прочистил внезапно пересохшее горло, почувствовал, как вспотели мои ладони, а сердце забилось настолько быстро, что я инстинктивно положил руку туда, где оно находилось под многочисленными слоями защиты.

– Это значит, что меня скоро заберут отсюда? – спросил я у доктора, который смотрел на меня грустными глазами.

– Да… – Уильям поджал губы, спрятал руки в карманах халата и переступил с ноги на ногу, как нашкодивший школьник. – Но надо искать и хорошие стороны. Ты вылечился, Тэхен, ты полностью здоров. Наш курс лечения принес свои плоды. Теперь ты полноценная личность, и пребывание в корпусе особой тишины закрепило результат.

– Закрепило результат… – я усмехнулся и сел на кровать, взволнованно кусая нижнюю губу. Мне хотелось броситься на Харпера и умолять его не отдавать меня на съедение волкам в форме, но разве я мог? – Док, буду откровенен. Мне чертовски страшно отправляться в тюрьму… Я остался совсем один. Мать не хочет меня видеть, Джейн убежала в свободную и счастливую жизнь. Кто меня будет ждать, защищать? Кто встанет на мою сторону? Я думал, что смогу посмотреть в лицо своим страхам, но я боюсь. Я… я не хочу гнить за решеткой.

– У тебя есть хорошие адвокаты, которые будут биться за тебя до последнего. Может, все образуется, и тебя оправдают, – доктор Харпер положил руку на мое плечо и постарался улыбнуться. – Главное, что ты здоров.

– Главное, что я здоров, – поднимая взгляд на доктора, я выдавил из себя жалкое подобие улыбки и кивнул головой. – Спасибо Вам. Если бы не Вы, я не смог бы стать Ким Тэхеном.

– Я всего лишь делал то, что должен был. Это моя работа, это мой долг. Поверь, я на твоей стороне, и если будет нужно, обязательно дам показания в твою защиту.

– И за это я Вам очень благодарен.

– Отдыхай, Тэхен, и пока ни о чем не думай. Надо верить в лучшее, – с этим словами Уильям похлопал меня по спине, вышел из комнаты и тихо прикрыл за собой дверь.

Верить в лучшее… Всю жизнь я только этим и занимался и в итоге оказался в клинике для душевнобольных, откуда меня скоро переведут в тюрьму. Ну и куда меня эта вера привела?

В одиночестве, которое разрослось до масштабов вселенной, я зарылся под одеяло, закрыл глаза и постарался убедить себя в том, что пока что я в полной безопасности, что меня никто не тронет, что я все еще в своей палате, где мне ничего не грозит. Самообман штука хорошая и временами даже полезная. Мне удалось представить, что я нахожусь в бесконечном космическом пространстве: вокруг раскидывались бескрайние полотна бархатной ночи, политые искрящимся серебром звезд, я плыл среди них и ни о чем не беспокоился. Знакомый женский голос тихо пел мне песню:

Я знаю, это правда, что все благодаря тебе.

И если я все преодолею, то только благодаря тебе,

Но сейчас и даже тогда, если бы нам нужно было начать все сначала,

Мы бы не были уверены в нашей любви…

Это был голос Джейн, и он звучал у меня над самым ухом. Клянусь, это была она! Голос становился все громче и громче, пока оглушающим ударом не лопнул в моем сознании. Отбросив одеяло на пол, я вскочил с кровати и огляделся: на секунду мне показалось, что Джейн была здесь, в моей комнате, я даже слышал нежное звучание гитары, но все оказалось насмешливой выдумкой. Фантазия сыграла со мной злую шутку, и от бессилия я схватил подушку, нещадно раздирая ее на куски. Перья летели во все стороны, превращая палату в невесомое облако, лежа в котором можно раствориться, стать его частью и навсегда забыть о насущных проблемах. Так я и сделал. Когда перья легли мягким ковром на пол, а их малая часть все еще парила в воздухе, я упал на спину, раскинул руки и стал смотреть, как на меня летели белые, нежные комочки. Снежинки… Рождество… Санта, у которого можно попросить все, что угодно, если ты был хорошим мальчиком.

– Дорогой Санта, я не просил у тебя ничего, потому что боялся, что отец отругает меня за письма тебе. Всю жизнь я был хорошим мальчиком и думаю, что могу загадать одно желание, – я понимал, какой бред нес, но мне было, откровенно говоря, плевать. – Пожалуйста, сделай так, чтобы меня оправдали. Это мое право на последнее желание. Я не хочу в тюрьму, а отец был плохим человеком. Если ты меня слышишь… прошу… спаси меня.

В эту ночь, когда благодаря выпитому снотворному мне удалось уснуть, мне снился дивный сон: я стоял в пустом аэропорту посреди длинной взлетной полосы, щурился от ослепляющих лучей дневного солнца, вдыхал свежий воздух и смотрел вверх, на чистое голубое небо; я слышал, как сзади гудел мотор, я чувствовал, как дрожит земля под моими ногами; звук становился все громче, а вибрации все сильнее, но я продолжал стоять на месте, наслаждаясь свободой; ко мне приближался самолет, который странным образом, не доехав до нужного места, оторвался от земли и взлетел прямо надо мной. Я махал ему обеими руками и что-то радостно кричал, даже начал прыгать. Меня переполняла эйфория, насыщенная неподдельным счастьем. Мне было так хорошо, что я стал смеяться, вертеться по сторонам, пока в итоге не проснулся. Нутро подсказывало мне, что этот сон был хорошим знаком. Сознание шептало, что я должен верить интуиции. Как говорил доктор Харпер? Надо верить в лучшее? Что ж, я буду стараться делать это, даже если на меня наденут наручники и с позором посадят в машину, которая увезет меня в то место, где мне будет суждено провести остаток своих дней. У человека, потерявшего все, остается одна лишь вера – именно она спасает его в минуты страшного отчаяния и безнадежности. Именно за нее надо хвататься. Именно она является тем лучиком света, который может согреть. Сидя на кровати, я потянулся к солнцу, которое сегодня грело особенно сильно. Я даже смог почувствовать кончиками пальцев обжигающее тепло. Захотелось искренне улыбнуться за долгое время, проведенное в этом месте, и я улыбнулся.