Текст книги "Воскрешенные (СИ)"

Автор книги: Анастасия Коробкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

IV

После обеда, в который Валя, без преувеличения, вложила душу, за дружеским мытьем посуды она пожаловалась:

– Народу будет много. Честное слово, не знаю, как мы раньше обходились, но сейчас без твоих генномодификантов туго.

– У меня еще и одежда растет, – похвасталась я.

– Думаю, это тоже будет кстати, – одобрила она.

– А что у тебя там? – живо заинтересовалась Юля.

– Скоро созреет – увидишь. Думаю, все это можно будет перекраивать и комбинировать.

– Здорово! А можешь вырастить цветную пряжу? Я бы такие топики вязала!

– Легче легкого!

И как это раньше мне в голову не пришло? Да столько всего вырастить можно, если подключить фантазию… Ой, а что Белый Старший говорил про выращивание деталей космического корабля? Он выращивает космические корабли?! Я подозревала, что образ мыслей у нас схожий.

Юля отложила полотенце и стала рисовать на салфетке модель топика. Аля, вытирая вилки, заглядывала ей через плечо. Оля составляла в шкафу башни из тарелок. Эля тихо улизнула искать Германа.

– Где Галя?

Все девочки посмотрели на Валю. Та сосредоточилась на собственных ногтях, но, неудачно оборвав заусенец, в сердцах выпалила:

– В мирке каком-нибудь! Дурной пример заразителен.

Я пропустила шпильку.

– И ведь давно уже, – тихо сказала Оля.

– Она и раньше надолго пропадала, – пожала плечами Аля. – Как только Тима не боится?

– Боится, – усмехнулась Юля, – но ничего поделать не может. Как наркоманка. Вот Тим поймет…

Похоже, я случайно всколыхнула давно назревшую, всех здесь беспокоившую тему.

– Угу, – в тон ей вдруг призналась Валя. – Тим все давно понял. У них с Королевой договоренность: за Галей наблюдают духи, и пока с ней все нормально, ей не мешают, но как только она попадет в критическую ситуацию, Королева вызовет парней, а там… Тим сам будет решать, оставлять ее на Острове или вернуть на материк.

– Что-то мне подсказывает, – пропела Оля, – что не вернет!

– Да ну, – махнула рукой Валя. – Не надейся. У них к нам чисто утилитарный интерес.

– Но видишь ведь – уважает! – возразила Юля.

– Наверняка по требованию Королевы. Она рада еще одному бойцу.

– О! – вдруг обрадовалась Аля. – Может быть, и нам позволят бывать в мирках? В тренировочных целях? Ведь и Галя, пока не попробовала, не знала, что она – боец.

– Тебе это надо? – фыркнула Валя.

– Надо! – с неожиданной решимостью ответили Аля с Юлей вместе и удивленно уставились друг на друга.

– Ну чего я здесь не видела? – объяснила Юля. – Мне интересно посмотреть, как другие люди живут. Парни столько рассказывают… А если Королеве не нужны такие любопытные, – явно обращаясь к бесплотным, повысила голос она, – надо было ограничиться начальным образованием! Иначе возвращаюсь домой!

– Эй-эй! – запротестовала Оля. – Сейчас народу на Острове прибавиться, каждая пара рук будет на счету.

Валя оставила ногти в покое и резко выпрямилась.

– Кстати, нет. Я так поняла, что парни большую часть времени будут патрулировать мирки, наблюдать за «компасами». Ась, знаешь, что будет нужно… Консервированная еда! Можешь изобрести такую?

Я еще не успела собраться с мыслями после такого внезапного перехода, как Аля предложила:

– Легко! На основе кокосов, к примеру.

Богатая идея!

– Да-а… – удивленно поддержала Валя. – Только начинить их надо чем-то очень питательным: один кокос – один обед для хотя бы одного человека. Чтобы припасы много места не занимали.

– И витаминным, – добавила Юля. – Им тяжело придется.

– И вкусным, – тихо закончила Оля. – Невкусно поевший мужик – вредный мужик. У нас замечательно уходит все грибное, сырное и помидорное, как сегодня. Но для разнообразия не помешают вкусы мяса – копченого, допустим, и рыбы – жареной.

– Сладкоежки среди парней тоже есть, – вспомнила Юля. – Некоторым сладкое необходимо хотя бы через день.

Она говорила про Сережку – это его особенность. По его словам, от нехватки шоколада в организме у него бледнеют глаза и трясутся руки.

– И как они будут разбираться, какой кокос с какой начинкой?

– Сделай их цветными! – у Али сегодня точно приступ конгениальности.

– Может, лучше светящимися буквами подписать? – не удержалась я. – Вдруг они будут в темноте обедать? В засаде?

Девочки посмотрели на меня так, что я пожалела об этих словах.

– Н-нет, – подумав, спасла ситуацию Валя. – Светящиеся враг заметит.

– Солнышки… – чтобы не позволить им заказать еще что-нибудь, прочувствованно заявила я: – С вами так хорошо работать!

И быстро пошла на берег, а потом домой – модифицировать кокосы.

V

Раньше я ничего не выращивала «на скорость», но сейчас от меня ждали именно этого. На Острове было необычно тихо, но абсолютно все чем-то занимались: парни гарнизона большей частью разошлись по дружественным миркам, где по чертежам Германа умели делать оружие, команды «Мистификатора» и «Каравеллы» модернизировали подводную лодку. При том, что наблюдение за порталами усилили, ни одного свободного человека не осталось.

Тим считал, что людей не хватает, и, кажется, спорил по этому поводу с Королевой, а на одном из вечерних собраний сказал:

– Срочно умнеем! Оружие, радиационная защита, усовершенствование «компасов», закономерности аномалий – Германа скоро порвет, ему нужны помощники.

– Зови Капитана-Командора, – посоветовал кто-то.

Командирских амбиций у Тима на самом деле не было, и никто не считал, что он дорожит своей властью, поэтому совет не прозвучал оскорбительно.

– Это на усмотрение Королевы, – кисло отозвался он. – Сам Командор на связь пока не выходил.

– Сами справимся! – бодро решил другой голос.

Тим так не считал – я поняла это в короткий миг, пока он выжимал из себя самоуверенную ухмылку. Тогда же стало ясно, что нет смысла предлагать помощь. Они не видят никого из нас, девочек, в своих делах.

Ну и ладно. Мы занимались своими.

Для «модификаций» я решила использовать взрослые пальмы, посчитав, что так будет быстрее, чем заряжать побеги, ведь деревья растут долго, а до момента плодоношения вообще проходят годы. Слишком сильно изменять и без того полезные плоды не хотелось, и я добавила лишь питательность, вкус и легкое цветовое разнообразие. Зато пришлось заниматься с каждой пальмой в отдельности, передавая стволам нужные качественные характеристики, и я провела на заросшем кокосами берегу не меньше недели с перерывами на проверку огорода.

Едва я успела покончить с пальмами (в их естественном состоянии), как явилась вторая жертва боевых действий – Алёшка, когда-то любимый из братьев, с перевязанной кровавой тряпкой кистью левой руки.

– Отправили к Валерке, – весело сообщил он, – но, раз ты здесь…

Размотав повязку, я увидела нормальную рану, ничего общего с давешним результатом нападения на Артема не имеющую, просто длинный глубокий порез.

– Враги? – скрывая беспокойство за иронией, спросила я.

– Нет, я сам, случайно. Мы тут, недалеко, оружие всякое делаем.

«Тут, недалеко» следует понимать как «в другом мирке».

Я приготовила для него чашку холодного чая и, пока он пил, залечила руку.

– Даже допить не успел, – пожаловался он. – Снова порезаться, что ли?

Алёшке не хотелось уходить.

– Отдыхай, – предложила я. – Заслужил, наверное.

Насколько ему хорошо здесь, в моем прохладном, ажурно затененном доме, пронизанном тонкими лучиками радостного солнечного света, было видно. Заразительно хорошо. Мне самой захотелось посидеть с ним рядом – вот и пригодился наскоро сплетенный диванчик. Я взяла вторую чашку.

В этом безмятежном покое меня вдруг накрыло насквозь яркое ощущение повторения – так уже было. В нашем детстве: его, малоподвижном из-за сложного порока сердца, и моем, богатом из-за того же самого беспечным легким состраданием. Мы вместе, сидя так же рядышком на распахнутой ради свежего воздуха веранде, учились читать – из чистого любопытства, ведь мне в четыре года было рановато, а его никто не заставлял, потому что незачем. Его жизнь висела на самом кончике тонюсенького волоска и в любой момент могла оборваться. Я стащила азбуку, и мы дурачились, подбирая к картинкам названия и буквы. Он был тогда таким близким… Я чувствовала, насколько важно для него это наше легкое общение, ведь больше никто не мог уделить ему столько времени, не боясь прикоснуться, расстроить или, наоборот, слишком сильно обрадовать, провоцируя тем самым перегрузку неполноценного сердца. У нас с ним долго было это общее сокровище – такая нежная, такая легкая, такая счастливая привязанность. Наверное, он был моей первой любовью… Сейчас, когда стыдиться подобных мыслей не нужно, мне было приятно так думать.

У Алёшки всегда был лучший в нашей семье характер – несмотря на бесконечные запреты и напряжение, внушаемое его бабушкой всем, находящимся рядом, и ее навязчивое преждевременное оплакивание, которое могло не расстроить только ребенка. Он всегда просыпался веселым, ему нравилось все, рядом происходящее, легко отходил от всяких огорчений, и даже злой язык Толи, почему-то считавшего красивое фальшивым, не мог испортить его светлое настроение младенца, готового стать ангелом. Возможно, этот свет и позволил ему прожить гораздо дольше, чем отмерили врачи. До десяти лет.

А потом он выздоровел и стал избегать меня.

И я поняла, что любовь проходит. Безвозвратно, рассеянно, никак не отзываясь на тоскливые вопли брошенной души. И что желать общения со мной может только больной, не нужный другим, а здоровым не нужна я.

Я обиделась так, что перестала с ним разговаривать и вообще его замечать. Продолжая любить…

– Ась, я… – хрипло начал Алёшка, словно увидел все мои мысли, – боялся любить тебя. Я боялся сделать свою любовь заметной, ведь это… неправильно.

И еще неизвестно, что именно, под агрессивным влиянием Толи, было неправильным: любить сестру или любить вообще.

В доме, как медузы в воде, плавали духи, не меньше двух. Различать их я еще не умела. Можно ли хотя бы дом сделать духонепроницаемым? Дарху не следует знать, что Алёшка мне тоже дорог.

– Мне было больно, – изображая равнодушие, пожала я плечами. – Но теперь это уже неважно.

– Прости, – сказал Алёшка. – Я был очень глупым, и чувствовал только свою боль.

Семь лет назад эти слова спасли бы меня. От чего?.. Не знаю, но от чего-то спасли бы.

А если бы он поступил иначе? Если бы не испугался? По-прежнему проводил больше времени со мной, чем с братьями, и так же легко и радостно со мной общался… Если бы нас продолжала связывать эта любовь – изменилось бы что-нибудь с появлением Германа? Мне бы пришлось выбирать между ними, и выбор этот был бы мучительным… Меня бы мучила необходимость расстаться с Алёшкой, потому что, в конечном счете, я бы выбрала Германа. Надо же, общепринятая мораль оградила нас от беды, и вовсе не той, от которой призвана была ограждать.

– А что Лена?

Алёшка спрятал улыбку за глотком чая.

– Сказала, что между нами все кончено. Чем избавила меня от необходимости говорить это самому.

Очень хотелось торжествующе воскликнуть: «Я так и знала!» Но это пошло.

– И совсем-совсем ничего не осталось?

Сохраняя улыбку, он задумался. Я поняла, что Лена, получив его спокойное согласие, испытала явственное потрясение.

– Я подожду, – ответил Алёшка. – Мне кажется, она еще может измениться.

VI

В дверном проеме замерли гости, Кирилл и Слава.

– Привет, – сказал Кирилл нам обоим, а потом спросил у Алёшки: – Вы там чего?

– Все по плану, – сдержанно отозвался тот. Висящая на подлокотнике тряпка, вся в пятнах крови, за него рассказала о причине визита.

– Ась, – Кирилл протянул мне стопку бумажных листов. – С английского мы еще рубим, но это португальский. Переведешь?

Просьба была такой же неожиданной, как бумага стандартного формата с отпечатанным на принтере текстом. На Острове это редкость.

Кирилл уселся в кресло, а Слава, странным смурным взглядом прицепившийся к Алёшке, остался стоять.

На листках был отпечатан текст статьи по физике элементарных частиц. Честно переводимые, термины мало что мне говорили, но Кирилл и Слава понимали, о чем речь. Они выслушивали характеристики очередной частицы до половины, разочарованно перебивали и просили читать дальше. Когда мы добрались до конца, лица обоих имели двусмысленное выражение: разочарование уступало место восторгу.

– Ась, спасибо, – так и не объяснив, в чем дело, попрощались они и ушли.

Следом за ними ушел Алёшка.

Так-так-так. В статье описывались все известные на прошлое воскресенье субатомные частицы, а также обстоятельства, при которых они были обнаружены. «Наших» среди них нет – это вывод из поведения Кирилла и Славы. Значит…

Значит, они не с Земли и не из космических лучей, пойманных на Земле. Значит…

Пора познакомиться с сэром Оуэном Брюсом.

И тут, впервые за весь сознательный период своей жизни, когда я чего-то хотела и добивалась, передо мной выросла толстая непробиваемая стена. КАК?

Допустим, добраться до уважаемого консула Земли поможет Королева. Допустили.

Но что я ему скажу? «Не вы ли пробиваете дырки в пространство-временах? Нет-нет, я не против, но есть же более цивилизованные способы это делать, не губя людей и белок – попросить духов, например. Какие такие дырки? Ну, не станете же вы отрицать, что знаете о мультивариативности Земли…» На этом месте мне воочию вообразились выпученные от удивления и интереса глаза пятидесятилетнего сэра, и продолжать конструирование будущей беседы расхотелось. Если это его рук дело – признается ли он? Убийство, все-таки…

Последить бы за ним.

Конечно, не «во плоти»… Не «вплотную»… Запуталась. Ясно одно – это в состоянии делать только духи. Срочно требуется консультация Королевы!

Ой, стоп.

Если будет то же самое, что в прошлый раз, то лучше не надо – с ее представлениями о времени я запутаюсь окончательно. С ее представлениями о времени вполне может оказаться, что она уже мне помогла.

…А ведь и помогла.

Познакомила с Салдахом. С полярной башни открываются потрясающие виды…

Кажется, я покинула его башню хоть и поспешно, но в полной уверенности, что всегда смогу вернуться. Что ж, попробую.

VII

Салдах обрадовался мне и не удивился просьбе показать не событие, а определенного человека.

– Ты можешь, глядя из окна, найти его по отпечатку, который хранит твоя память.

Удачное совпадение: единственный раз, когда Оуэну Брюсу выпал шанс запечатлеться в моей памяти, я рассмотрела его из окна. А окно было в казарме комплекса резиденции Великих Магистров на планете Великий Магистрат.

– А вы когда-нибудь бывали на других планетах? – тут же забыв о консуле, спросила я Салдаха.

Он помедлил с ответом:

– «Во плоти» – нет. Иначе – да.

– Это как?

Я осеклась. Дарх показал мне произошедшее в главном зале Великого Магистрата, и это была образная информация из чьей-то памяти. Причем этот «кто-то» видел все сверху, однако в главном зале ни на одной из высоченных стен не было балконов. Там неоткуда так смотреть! Тот, в чьей памяти сохранилась мгновенная расправа с правительством Конфедерации, словно видел ее из окна.

– Мы переносим туда свое внимание, – сказал Салдах.

– Но для этого надо быть там!

– А мы там и есть. Я имею в виду, что некая часть нас есть везде. Почти везде.

– И сейчас? – не поверила я.

Но Салдах был серьезен.

– Видишь ли, мы не трехмерны. Наше «я здесь» и твое «я здесь» очень сильно различаются. Этого не вообразить без подготовки, но, если хочешь, можешь потренироваться. Представь себе, например, квадрат из тонкого картона, лежащий на столе. Забудь о том, что, каким бы он ни был тонким, высота у него все же есть – допустим, нет. Только два измерения: длина и ширина. И самое главное – он живой. Он думает, перемещается по столу, беседует с другими двумерными…

– Как? – вырвалось у меня. – Как двумерный может перемещаться и разговаривать? Для это требуется сложный аппарат, который в двухмерность не втиснется!

Салдах рассмеялся.

– Вовсе нет. Твоя трехмерность вовсе не залог способности к движению, и движение не обеспечивается «трехмерным аппаратом». Ты ведь какое-то время была трехмерной с полным необходимым аппаратом, но не могла двигаться, потому что была мертва. Ключ к движению – жизнь, а не приспособления для этого.

– Продолжай, пожалуйста, – растерянно попросила я. – Про плоскариков.

– Про плоскариков… Пойми, что наш квадрат видит все вокруг себя, кроме верха и низа.

Я кивнула, поняв, что Салдах ждет.

– А теперь представь, что этот квадрат – ты.

Ой.

– Что ты видишь?

Почти ничего. От собратьев-плоскариков – только полоски, и те должны занимать весь обзор, кроме боков.

– …Я ведь даже не понимаю, кто передо мной: квадрат или треугольник, овал и все прочее… Хотя нет. Если обойду кругом, то пойму – по разнице длин сторон.

– Это у плоских с трехмерными общее, – подтвердил Салдах. – Про человека ты тоже не сразу разберешься, кто он, пока не понаблюдаешь за ним. Главное не это. Представь себя двумерным, смотрящим на трехмерного.

А. Я не пойму, что смотрю на трехмерного… Буду видеть на своем горизонте ту же полоску. И обойдя вокруг, не пойму.

Вот это шок…

– Ясно. Я просто не вижу тебя целиком.

Ужас. Для богов мы – плоскарики. Примитивные квадратики и кружочки.

– Точно.

Это открытие еще нужно пережить.

Но смириться с этим ох как трудно…

– А люди могут стать четырехмерными? – спросила я и вновь осеклась, поняв, что знаю ответ.

Могут. Пройдя трансформацию.

Или, как называют это Дарх и Королева, трансмутацию.

Ох, как неуютно чувствовать себя квадратом, знающим о трехмерности! Знать, что виден, как на ладони, и никуда не скрыться! И если нас вот эти, огромные, прижмут ногтем, мы даже не поймем, откуда прилетело, почему вдруг стало больно или вдруг вообще ничего не стало! Поневоле начинает разбирать зло на таких «наблюдателей» и возникает желание уколоть их хоть как-то! Хоть плоско…

– Допустим, ты четырехмерный…

Салдах деликатно промолчал.

– …за тобой наблюдают пятимерные!

Салдах, вернее, его доступная убогому восприятию часть, испустила некую созвучную моему состоянию эмоцию, чем полностью меня удовлетворила.

– Именно так.

Зароились мысли: плоскарики невозможны! Невозможно жить только вдоль и поперек! Если смириться с двумерными, почему не допустить существование одномерных? Точек? Но не может быть такого: если что-то занимает хоть сколько-то пространства, оно занимает его объем! Объемом! Или у меня просто слишком бедное воображение. А может быть, все дело в зрении? Все на самом деле только трехмерны, но кто-то способен видеть больше, а кто-то – меньше?

Это очень уютное мнение, но зрение тут ни при чем, и от этого никуда не деться. Салдах утверждает, что он гораздо больше, чем я. А доказать сможет?

– А двухмерность вообще существует? – вместо этого спросила я. – Я никогда не разглядывала разумные квадраты, а ты меня разглядываешь!

– Пойми, – голос Салдаха стал ласковым – он жалел меня, – неважно, существует ли одно– или двухмерность. Важно, что существует больше трех измерений. Ты хочешь бороться с тем, кто вышел за пределы трехмерности, поэтому должна хотя бы понимать это!

Неужели я успела поведать ему про Дарха? Не помню.

Нет. Он доказывает.

– Ты и раньше на меня смотрел?

– Да. Такие, как ты, притягивают к себе внимание. Знаешь ли, трехмерные не примитивны. Считать вас примитивными могут лишь недалекие боги. Действительность такова, что вы можете кое-что такое, на что мы не способны. Ваш интеллектуальный потенциал ничуть не меньше нашего. Вы необходимы нам, а мы вам – нет.

О. Впрочем, чему ж тут удивляться? В свете откровений потомков землян, сбежавших отсюда, и всяческого избегания ими визитов на Землю удивительно другое – что бог это признает.

– Почему вы не живете на других планетах?

Салдах вздохнул.

– Какой-то частью себя я нахожусь и на других планетах, но мое сознание или, если так понятнее, внимание, обычно находится на Земле. В каком-либо пункте Земли. Причина банальна – там скучно.

Я почувствовала усталость. Не в ногах или руках – после воскрешения этого со мной уже не случалось – а в голове. Слушать поучения Салдаха дальше мешала запутанность, ощущение, словно то, что он говорит сейчас, не увязывается с тем, что он сказал в прошлый раз. И хотя я была уверена, что он не лгал и не лжет – это мешало.

Боги получаются из людей с большими душами, но могут деградировать, не опускаясь разве что до примитивизма «добрый – злой». Людям с большой душой нужны лишь некоторые структурные изменения, чтобы стать четырехмерными, но нам, «детям звезд», какие бы души у нас ни были, богами не стать, четырехмерный мир не увидеть… Есть ли у нас души? То есть, души в понимании людей? После смерти со мной не произошло и части тех жутких изменений, которые постигли личность Дениса – человека, и, по его мнению, дело именно в душе.

– Дарх, по словам Королевы, не прошел этот путь до конца. Так четырехмерный он или нет?

– Да. Но он инвалид. Он более плотный, чем нужно, и его остаточная человеческая физиология мешает ему пользоваться возможностями четырехмерности.

– Но он может перевоплощаться…

– Нет. Ты видела его летящей птицей, но ты просто не видела всего его.

Так. Тут, наверное, надо опять обратиться к аналогии с плоскариками, смотрящими на трехмерного. Ладно, потом разберемся.

– Он научился распределять свою массу в пространстве, чтобы быть более или менее видимым людям.

О, нет. Четырехмерной физикой я не буду заниматься никогда.

– Ну и бог с ним. Ой, плоская опять шуточка получилась, это случайно. Скажи, если людей покидает душа в момент смерти – боги бездушны?

– Душу можно вернуть. Воскрешающий бог не дает ей потеряться и соединяет с мутировавшим телом во время или чуть позже воскрешения.

– И всё? Так просто?

Если бы я это знала! Если бы мы это знали, «запуская» восстановленное тело Дениса!

…До чего ж я глупа. «Просто»! Удержать душу, соединить ее с телом – как это, вообще?!

Но Салдах не посмеялся над наивностью.

– Нет. Еще надо все это ЗАЖЕЧЬ.