Текст книги "Мишень (СИ)"

Автор книги: Анастасия Эльберг

Соавторы: Анна Томенчук
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Незнакомка стояла, держась за порез и улыбаясь. Поцелуй. Пусть, мимолетный и полученный обманом. Но настоящий поцелуй. На мгновение ей показалось, что он отвечает, но вряд ли это было так. Она смотрела на него, на кинжал в его руках. Если бы он хотел – она уже обратилась бы серебристой пылью. Но она жива. А он…

– Довольна?

Он небрежным движением достал из кармана черный же платок и вытер лезвие. Почему он не попробовал ее кровь?

– Я не пью кровь, – ответил Киллиан на ее мысли. – Мне достаточно твоих эмоций.

– Тогда ты должен быть очень сыт.

– Весьма. Так довольна?

– Нет. – Она прищурилась. Пересекла образовавшееся меж ними пространство, и положила ладони ему на грудь. – Может, продолжим?

На миг на его лице отразилось изумление. Он спрятал кинжал и замер, глядя на нее сверху вниз.

– Кто знает…

Винсент

1 января

Треверберг

– … непогода не помешала жителям Треверберга встретить наступление нового года с традиционным для нашего города размахом. Как отметили праздник в Праге, Париже, Милане и Риме? Как он прошел в Токио, Пекине, Киеве и Москве? Сразу после рекламы – репортаж, в котором мы совершим кругосветное путешествие. Оставайтесь с нами.

Я нажал кнопку отключения звука, допил остатки глинтвейна, поставил стакан на ковер и открыл портсигар. В другой ситуации мне бы показалось, что пятая сигарета за час – это чересчур, но кто бы мог подумать, что лежать на диване и смотреть телевизор так утомительно? Я трижды прослушал прогноз погоды, полюбовался на зимние пейзажи в Альпах, посмотрел на дорогие автомобили и узнал десять вариантов гороскопов на будущий год, после чего решил, что хватит с меня этой чепухи, и теперь следил за происходящим на экране, не особо концентрируясь на сути. Дополнительный раздражитель помогал упорядочить носящиеся по кругу мысли.

В логической цепочке, составлению которой я посвятил последний час, не хватало двух звеньев. Для того, чтобы их отыскать, требовалось ответить на два ключевых вопроса. Вопрос первый: кем был непуганый идиот, заказавший Ролана? Скорее всего, темным существом. Неужели решил, что Морана справится? Где теперь этот непуганый идиот, что собирается предпринять? Связан ли он с Аннет? А с Кэцуми? Знает ли он нас с Киллианом, знаем ли мы его? Зачем ему все это?

Может, он вовсе не хотел убивать Ролана, это было частью сложного, детально проработанного плана? Вряд ли. Больше похоже на импровизацию, если не на каприз или попытку воплотить возникшее в результате странного импульса желание. Такие планов не продумывают, они действуют, а потом разгребают последствия. Морана упоминала имя Дуаты, а эта могла бы так поступить. Но зачем ей убивать Ролана? Она хотела столкнуть их с Мораной лбами и посмотреть, что получится? Умрет кто-то один – хорошо. Умрут оба – еще лучше. Но ведь это бессмыслица.

Заходя в тупик, я переходил к обдумыванию второго вопроса, который волновал меня куда сильнее.

Вывести из себя самого культурного и «очеловеченного» служителя Равновесия и разбудить в нем его темную сторону, жестокого вампира, не так уж и сложно. Достаточно причинить вред тому, кто нам дорог. Реакцией любого обращенного существа будет припадок дикой ярости. Каратели, чью силу ограничивают рамки и правила Ордена, способны в таком состоянии совершать чудовищные вещи. Страшно подумать, что может сделать Незнакомец, не имеющий даже понятия об ограничениях.

На месте Ролана я бы достал того, кто убил мою женщину, из-под земли, даже если бы мне пришлось проделать путь в сотни километров, и собственными руками, без помощи кинжала из храмового серебра, превратил его в пыль. Так поступил бы любой из нас. Но вместо этого Незнакомец пропал на сутки, а при встрече в ресторане выглядел таким спокойным, будто мы – соавторы и обсуждаем план научной статьи, хотя должен был оторвать мне голову у всех на глазах. Что произошло за эти чертовы сутки? Где он пропадал? Решил, что корень всех проблем – Морана и переключился на нее, полностью забыв обо мне? Загадка.

Мохнатый Данте, лежавший у меня в ногах, свернувшись уютным клубком, заворочался, чихнул, спрыгнул на пол и примостился на ковре. Я взял телефон и довольно кивнул, прочитав короткий ответ Киллиана на посланное пару часов назад сообщение: «Скоро буду».

– К нам едут гости, – сказал я коту. – Не все же тебе скучать в моем обществе.

Кот зевнул, широко и от души, и принялся умываться. Я взял пульт и включил звук.

– Тебе интересно, как справляют Новый год в Москве? – поинтересовался я. – Рекомендую посмотреть. В России празднуют на славу. Почти как наше Рождество, только пышнее раз в пять.

Данте навострил уши, и через пару секунд я услышал звонок в дверь. Еще бибггж несколько секунд я размышлял, открывать или нет, но вежливость взяла верх.

Дана сбросила мне на руки белоснежное манто, стряхнула с волос снежинки и деловито огляделась.

– Ни вакханок, ни Незнакомок, ни смертных, – констатировала она. – Должно быть, у тебя очередной приступ рисования. Или стихосложения. Или игры на скрипке.

– Я смотрю телевизор.

– У тебя что, депрессия? Или творческий кризис?

– Ты пришла для того, чтобы меня развлечь?

Она сделала неопределенный жест рукой, прошла к камину и устроилась в одном из кресел, положив ногу на ногу. Разрез черного платья из тонкой шерсти почти полностью открыл бедро, демонстрируя черные же чулки с алой подвязкой.

– Где Эмили? – задала очередной вопрос Дана.

– Отдыхает. У нее болит голова. Никак не привыкнет к здешнему климату.

– Так, значит, мы одни, Винсент? Что ты сказал? У нее болит голова? Уверен, что это из-за климата?

Я занял второе кресло.

– Может, подхватила вирус. С ней такое случается.

– Вирус «украл сердце и не вернул». – Заметив, что я хочу ответить, Дана подняла указательный палец. – Она влюблена по самые уши. Ведь ты вроде не слепой, Винсент?

– Я сам разберусь, что не так с моей дочерью. Зачем ты пришла, Дана?

Она откинулась на спинку кресла и принялась накручивать на палец прядь волос.

– На твоем месте я бы отнеслась к этому посерьезнее, не уверена, что ты одобрил бы ее выбор. – Она посмотрела на носок своего лакированного сапога и повертела им из стороны в сторону. – Это у вас семейное. Вы сначала бросаетесь в чувства с головой, а потом плачете о набитых шишках.

– Еще пара фраз в таком тоне – и я выставлю тебя за дверь. Повторяю в последний раз. Чем обязан?

Она сморщила нос и отвернулась.

– Фу, Винсент. Человеческая жизнь тебя испортила. А ведь помнишь? Нам было…

– … весело. Ты пришла для того, чтобы меня позлить?

– Но почему ты так жесток?! – В ее голосе послышались истерические нотки, и мне захотелось ударить ее по лицу. Я сдержался, хотя Великая Тьма видит – это далось с большим трудом. – Не отвечай. Я знаю. Дана – не дурочка, несмотря на то, что ты ее таковой считаешь. Тебе просто нравится меня унижать. Бегать за женщинами, ухаживать – это не твое. Ты любишь, чтобы они приходили сами. Чтобы приползали на коленях! Чтобы мучились полторы тысячи лет, ждали, пока ты до них снизойдешь!

– А, по-моему, это тебе нравится меня унижать. Этим ты сейчас и занимаешься.

– Неправда! – взвилась Дана. – Я подошла на открытии Недели моды, хотя могла бы и не подходить! Потом я пришла к тебе домой и увидела на кухне сучку-Незнакомку и могла закатить скандал, но не сказала ни слова! И почему-то решила, что ты будешь рад меня видеть после стольких лет, ведь мы не чужие, брат и сестра, охотились вместе чертовы несколько веков, а когда-то ты – помнишь, Винсент? – подарил мне браслет и спросил, согласна ли я разделить с тобой вечную жизнь! И я сказала «да»! Может, ты позвонил, зная, что я в городе? Нет, не нужно было приглашать меня к себе домой, что ты, это слишком большая жертва! Ты мог бы пригласить меня на кофе. Просто кофе в чертовом кафе! Или тебе плевать?!

– Выпьешь что-нибудь, Дана?

Она смахнула со щеки слезу и всхлипнула. Способность красиво и эффектно плакать входила в число ее достоинств. Никакой растекшейся туши и искренняя печаль в глазах.

– Ты должен извиниться. Я не заслужила такого обращения!

– У меня есть глинтвейн, но я могу сварить кофе.

– Ладно! Хочешь правду? Вот тебе правда! Мне уже три тысячи лет, и в двух мирах нет ни одного мужчины, которого я не смогла бы получить, если бы захотела, но я повела себя как смертная потаскушка, наплевала на гордость и приползла к тебе! Должно быть, ты доволен! – Дана в очередной раз всхлипнула. В слезах она была особенно красива. Как-то раз я даже написал с нее такой портрет – мне казалось, что в подобные моменты в ней появляются чистые и искренние чувства. – Неужели ты думаешь, что я хотела свободу? Да, я согласилась и не думала дважды, но ведь ты знаешь меня так, как никто другой. Я вспыхиваю, а потом остываю и понимаю, что случилось. Куда я могла бы пойти на свободе, Винсент? Ты думаешь, что я представляла свою жизнь без тебя? Я ждала твоего предложения…

Я поднял руку, заставляя ее замолчать.

– Хватит, Дана. Тебе пора идти.

– Я ждала твоего предложения целую вечность, – продолжила Дана, будто и не услышав. – А ведь другие предлагали то же самое, и не раз. И я просто хочу… хочу… – Она прижала пальцы к губам и отвернулась. – Я сделала тебе больно, Винсент, я хочу попросить прощения. Ведь ты дашь мне еще один шанс?

Я набрал в легкие воздуха и уже приготовился ответить, но Дана меня опередила. Она сжала мои руки – ее пальцы, вопреки моему ожиданию, не были холодными, кожа пылала огнем. Впервые за этот вечер я подумал о том, что она, вероятно, не играет и не лжет. Да, слезы у нее всегда были близко, но…

– Мне было одиноко. Не проходило и дня без того, чтобы я мысленно не произнесла твое имя. Эти смертные и вампиры – они ведь ничто, ты понимаешь? Просто пыль, вот и все. – Она провела пальцами по моей щеке и заглянула в глаза. – Когда-то ты пытался быть таким холодным и со мной. Но я показала тебе, что бывает иначе. Не твоя вакханка. Не твоя первая вампирша. А я.

Она наклонилась чуть ниже, между нашими лицами оставалось каких-то несколько миллиметров, и я, закрыв глаза, вдохнул запах ее кожи – так, как делал раньше, в прошлой жизни, тогда, когда она мне принадлежала. Может, это и правда. Она всегда была импульсивна, могла вспылить, но через полчаса успокаивалась. Все эти годы я обвинял ее в том, что она ушла, выбрав свободу, а не меня, но даже не задумывался о том, каково было ей.

– Я знаю, зачем ты пришла, Дана, – заговорил я. – Ты пришла для того, чтобы меня помучить, а потом уйти, хлопнув дверью. Так?

– Не так. – Она погладила меня по волосам. – Я люблю тебя, Винсент. Не хочешь давать шанс мне? Хорошо. Дай нам еще один шанс. Мы будем жить здесь. Ведь тебе нравится тишина. Ты будешь рисовать, играть, писать, заниматься темным языком. А потом у нас будут дети, маленькие обращенные дети.

– Ты знаешь, что мне запретили кого-либо обращать. И знаешь, почему.

– Это ничего. Магистр всегда шел тебе навстречу, уверена, так будет и на этот раз. У Эмили появятся братья и сестры, кто-то из них сядет за стол Совета Тринадцати. И все будет иначе, Винсент, вот увидишь, мы будем так счастливы, как первый Великий и его подруга. Ты сам знаешь, иногда нужно время для того, чтобы что-то понять, нужно сделать много ошибок, а потом…

Она осеклась, когда я взял ее за руку и поднес к губам, но так и не поцеловал.

– Послушай меня, Дана, и попробуй понять. Я наелся всего этого вдоволь, понимаешь? Мне плохо, больно, но лучше так, чем начинать с начала и опять падать в эту яму. Не уверен, что в следующий раз я поднимусь со дна.

– Но ведь я люблю тебя, Винсент?

– Черт, Дана!

Я поднялся и присел на подлокотник кресла спиной к ней.

– Сейчас тебе лучше уйти. У меня есть твой номер, я позвоню. Я хочу побыть один.

Она подошла ко мне и обняла за плечи.

– Когда-то ты мог доверить мне все, помнишь, Винсент? Я хочу, чтобы это вернулось. Обещаю, я выслушаю. Что мешает поделиться…

– Мое отношение к тебе слишком часто меняется от ненависти до любви, чтобы я мог ответить. А теперь – прошу тебя.

Дана запустила пальцы мне в волосы и растрепала пряди, до этого лежавшие аккуратно.

– Не надо думать, Винсент. – Она наклонилась к моему уху. – Хочешь, я останусь на ночь?

– Прошу прощения, было открыто.

Увидев нас с Даной, Киллиан поднял руку и картинно постучал в распахнутую им входную дверь.

– Я не вовремя? – поинтересовался он.

– Дана уже уходит.

Дана состроила недовольную гримасу, подождала, пока я принесу ее манто и повернулась ко мне спиной.

– Вечер убежденных холостяков, – высокомерно проронила она. – Все вакханки и светлые эльфийки по вызову ваши. Не буяньте, мальчики.

Я закрыл за гостьей дверь и жестом предложил Киллиану сесть поближе к огню.

– Если настроения варить кофе у тебя нет, подойдет и глинтвейн, – сказал он.

– Как угодно.

Пятнадцать минут, проведенные за приготовлением глинтвейна, спокойствия мне не вернули. Я положил вдвое больше гвоздики, чем следует, в последний момент вспомнил о корице и вдобавок ко всему прочему довел вино до кипения. Разливая напиток по бокалам, я думал о Дане. Больше всего мне хотелось повернуть время вспять, отмотать пленку назад всего лишь на полчаса и сказать ей «оставайся, конечно, оставайся». Оставайся на эту ночь, вернись следующей ночью, а потом – еще и еще. И какое тебе дело до того, что после твоего ухода ты найдешь очередного смертного или вампира, а я снова буду страдать. Я так устал убегать от себя, я хочу просыпаться рядом с женщиной и если не любить ее, то хотя бы убеждать себя в том, что она мне не безразлична. А завтра… завтра наступит потом.

– Вышел грог, – сообщил я, передавая Киллиану стакан.

– Люблю тебя за творческий подход, – кивнул он. – Твое здоровье. Как поживает Дана?

– Все хорошо.

– Хочешь поговорить?

– Не особо.

Киллиан сделал пару глотков и посмотрел на огонь.

– Я нашел машину Клариссы во дворе ее дома и покопался в бардачке, – нарушил молчание я. – Она занималась частным сыском. Агентство в Италии. Они предлагают и дополнительные услуги. Фальшивые визы, паспорта. А еще случилась беда. Морана.

Он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.

– Ролан узнал, что она навела тебя на след его дамы, нашел и убил.

– Она взяла у меня ключи от квартиры Клариссы и ждала его там. – Я принялся сформировывать журналы на столике в стопку. – Одного не пойму. Я убил Клариссу тридцатого декабря. Первого января встретил Ролана в ресторане, где обедал с Эмили. Я думал, что он меня убьет, но он был спокоен как удав.

Киллиан бросил на меня короткий взгляд.

– Тебе помогла Авирона, – сказал он.

Верхний журнал выскользнул из моих рук и спланировал на пол. Я наклонился для того, чтобы его поднять. Если после визита Даны я чувствовал себя так, будто меня засунули в костер, то теперь мне на голову вылили ушат ледяной воды.

– Известная дама. Теодора Барт. Бизнес-леди. Слышал о такой?

– Почему ты не сказал мне?

Киллиан поболтал остатки глинтвейна в стакане и вернул его на столик, но ничего не ответил.

– Поверить не могу, – продолжил я. – Ты знал, что Авирона живет в Треверберге – и молчал?! А ты подумал обо мне?! Мы с ней…

Я осекся, заметив, что Киллиан качает головой.

– Я от тебя такого не ожидал, – закончил я. – И давай закроем тему.

– Я был у Кэцуми. У меня хорошие новости.

– Она спрашивала обо мне?

– Кэцуми?

– Авирона, черт побери! Она обо мне спрашивала?

Губы Киллиана тронула легкая улыбка.

– Она будет на закрытии Недели моды. Вы поговорите.

Я достал из портсигара папиросу и постучал ей по ладони, утрамбовывая табак.

– Извини. Вечер у меня выдался не ахти. Так что Кэцуми?

– Дурной пример заразителен. Она завела себе дикого друга-Незнакомца по имени Ролан. И попросила у него голову Анны.

Я положил папиросу в пепельницу.

– Должно быть, ей стало одиноко. Или захотелось изысканных угощений. Незнакомец – это очень изысканно.

– У всех есть право на слабость.

Предчувствуя приступ головной боли, я потер виски. Мне требовалась еда, да посытнее человеческой. А потом – несколько часов хорошего сна. Хотя я чувствовал себя таким измотанным, что мог проспать трое суток.

– Она ведь вышла замуж, да?

– Да, она замужем за Самуэлем Муном. И, если к нам применим термин «человеческое счастье», то она по-человечески счастлива.

– Это так по-человечески мило. Что же, хорошо, что она тогда уехала от меня в Швейцарии. Иначе она бы не нашла человеческую любовь своей жизни.

Киллиан положил один из журналов на колени и принялся нарочито медленно перелистывать страницы.

– Я рад, что она счастлива, – снова заговорил я.

– Надеюсь, себя ты обманываешь лучше, чем меня.

– Чему мне радоваться, скажи на милость? Тому, что я чертову кучу времени жил в Треверберге, а ты не додумался рассказать мне про Авирону? Или тому, что она вышла замуж за трижды проклятого смертного?!

– Ты можешь порадоваться тому, что у вас есть возможность встретиться.

Я взял оставленную в пепельнице папиросу и чиркнул спичкой.

– Не уверен, что хочу с ней встречаться.

Киллиан перевернул страницу и сделал вид, что его увлекла реклама новомодного гаджета. Я затянулся, выпустил дым, положил голову на спинку кресла и принялся наблюдать за тем, как он поднимается к потолку. Прошло больше века. О чем мы с ней будем говорить? Больше нет ни темного знания, ни Библиотеки, ни темного языка, ни мыслей и идей, которые мы обсуждали ночами, гуляя по Темному лесу. А от свежего, хрупкого, едва зародившегося чувства, мыслями о котором я жил тогда, в Швейцарии, не осталось даже осколков. Она – жена известного художника, успешная деловая женщина. Я – известный ученый. Мы будем улыбаться, делать вид, что нам нравится наша человеческая жизнь и смотреть друг на друга так, словно нас никогда и ничто не связывало. Стоит ли ворошить прошлое?

– Поговорим об Анне, – предложил Киллиан, отрываясь от журнала.

Я повернул голову и посмотрел на него.

– Ты был у нее в гостях. Несмотря на голод, обоняние мне не отказало.

– Она подарила мне мой портрет.

– Вот как. Не знал, что она рисует портреты. Можно взглянуть?

– Он в машине. Так уж и быть, я свожу тебя в город и угощу сытной эмоциональной трапезой.

Киллиан вернул журнал в стопку и допил уже остывший глинтвейн. Он по-прежнему казался мне изменившимся и чужим, но под этой маской я различал знакомые черты. Когда-то он учил меня всему, что знал. Если бы не он, не было бы моего увлечения темной медициной и темным языком. Иногда ему приходилось меня терпеть, мне доводилось злиться на его закрытость и холодность, мы оба менялись, менялся мир, а нас до сих пор связывала крепкая нить. Дружба – самая странная форма общения обращенных существ, особенно один – вампир, а другой – почти что человек.

– Мы с тобой нарушаем все темные законы, – улыбнулся я.

Киллиан удивленно поднял бровь.

– Мы? А я-то думал, что это твоя прерогатива. Моя функция – это предпринимать тщетные попытки отговорить тебя от очередной авантюры, а потом ввязаться в нее и сделать вид, что все так и задумано.

– У меня есть идея. Но она тебе не понравится.

– Не сомневаюсь.

– Мы поймаем Ролана на живца.

Он положил ногу на ногу, сцепил пальцы на колене и наклонился ко мне.

– Кто будет живцом?

– Анна. Кэцуми хочет ее голову, так? Ролан хочет принести эту голову и получить от Кэцуми то, что ему нужно, так? Им обоим нужна Анна, так? Остается привести ее в «Токио» – и дело с концом. Пусть она позвонит Ролану и назначит встречу. А дальше как по нотам.

Киллиан кивнул.

– А если Ролан нас опередит?

– Этого не случится, – убежденно возразил я. – Ты защитишь Анну. Можешь поселиться у нее. Или пусть она поживет у тебя.

– Да, ты прав, Винсент. Это мне не нравится.

Я заметил, что он снова тянется за журналом, и подвинул стопку ближе к себе.

– Все пройдет без сучка и задоринки.

– Условный сигнал к тому, чтобы начать беспокоиться всерьез.

– У нас нет других вариантов. Разве что снести половину Треверберга.

– Тут ты прав. Лучше снести только «Токио». Клубов тут много, с них не убудет.

Киллиан отнес стаканы на кухню, вернулся в гостиную и присел на подлокотник кресла. Я надел куртку и порылся в карманах в поисках перчаток.

– Ты, должно быть, не бывал нигде, кроме «Токио»? Я тебя кое-куда отведу. Там есть эльфийки.

Он поднял глаза к потолку, делая вид, что глубоко задумался.

– Не вздумай отказываться, Киллиан. Когда мы в последний раз проводили время подобным образом? Полторы тысячи лет назад, когда работали в Отделе Науки?

– Может, после сытной эмоциональной пищи ты будешь рассуждать более здраво, – высказал предположение он. – А если нет – заглянем на часок.

– Расскажи про Анну. У тебя были веские причины для того, чтобы не отвечать на телефон. Погода с этим не связана, это я понимаю.

– Да, Киллиан. Расскажи и мне.

Эмили стояла у подножия лестницы, сложив руки на груди, и смотрела на нас так, будто намеревалась растерзать на мелкие клочки.

– Детка, – начал я. – Что случилось?

Киллиан поднялся, посмотрел сначала на Эмили, потом – на меня, потом – снова на Эмили, но не произнес ни звука.

– Не делай вид, будто ничего не произошло! – взорвалась она. – Что ты молчишь?! Мне тоже интересно, как там у вас с Анной! Теперь я поняла! Дурочка Эмили тебя не устраивает! Со мной ты должен был прятаться по углам, тебе нужна настоящая вампирша, с которой не стыдно показаться на глаза и выйти в свет! Высшая – хорошо, Незнакомка – еще лучше! Вот кем я должна была быть для того, чтобы ты выбрал меня, да? Незнакомкой?!

– Эмилия, я понятия не имею, что все это значит, но я требую, чтобы ты прекратила истерику. – Заметив, что она собирается продолжать, я поднял руку, останавливая ее. – Ты меня поняла? Немедленно. Сейчас ты извинишься, а потом отправишься в свою комнату.

– Черта с два! – Она вытерла слезы рукавом байковой рубашки. – Я сама буду решать, что мне делать и куда идти! Пусть он расскажет про Анну, мы оба послушаем! А потом пусть расскажет, как я приезжала к нему, надевала платье и каблуки, как полная дура, в надежде не то, что он обратит на меня внимание – но какое там! Ведь я не вампирша, да, Киллиан?! Я не Незнакомка! Нужно, чтобы тупая курица Аннет процокала перед тобой на каблучках! А я – кто я такая?! Просто дочь твоего друга, да?! Я не женщина?!

Пауза длилась несколько бесконечно долгих секунд. Эмили и Киллиан неотрывно смотрели друг на друга, не двигаясь с места, а я пытался понять, какая муха укусила мою дочь. Хотя что там, ответ я знал. И сейчас мне больше всего хотелось, чтобы все это оказалось слуховой галлюцинацией – от голода случается и не такое.

– Молчишь?! – наконец крикнула Эмили, упирая руки в бока. – Проглотил язык?! Будь мужчиной, отвечай за свои слова! Давай, расскажи папе, какая у него талантливая дочь, какой многогранный у нее внутренний мир, и целой вечности не хватит для того, чтобы постичь хотя бы частичку, а поэтому ты выбрал…

Я снял куртку и бросил ее в кресло, где недавно сидел Киллиан.

– Замолчи, Эмилия. Если вы меня разыгрываете, то это не смешно. Я хочу, чтобы вы объяснили мне, что здесь происходит. Сейчас же.

Холода во взгляде Киллиана с успехом хватило бы для того, чтобы вернуть в прежнее состояние все растаявшие ледники на полюсах. На один короткий миг в его глазах промелькнуло что-то, похожее на злость, но эта искра исчезла прежде чем я успел удивиться – давно я не замечал за ним проявления эмоций.

– До связи, Винсент, – сказал он.

– Осторожнее за рулем.

Эмили ждала, пока Киллиан прикроет за собой дверь. Все это время она стояла, обхватив себя руками и глядя в пол, но стоило мне подойти к ней – и она тут же вскинула голову, приготовившись возражать.

– Что это за мерзкие спектакли? – спросил я. – Как ты смеешь вести себя подобным образом, когда в доме гости? Что с тобой происходит, Эмилия? Ты репетируешь монолог из пьесы? Если так, я оценил, а Киллиан – тем более.

– Я могу кричать тебе в ухо о том, что что-то не так, а ты все равно ничего не поймешь! – Она махнула на меня рукой и побежала вверх по лестнице. – В двух мирах нет ни одного существа, которое захотело бы просто выслушать меня – не то чтобы понять или попытаться понять! Ненавижу тебя!

– Не поворачивайся ко мне спиной, Эмилия. Мы не закончили разговор.

– Мне не о чем с тобой разговаривать! – Она остановилась на верхней площадке лестницы и в сердцах топнула ногой. – Охота, Дана, Киллиан, вакханки, темная медицина, темный язык, рисование, стихи, дурацкие путевые заметки – но только не твоя дочь! Знаешь, что? Ты – самый отвратительный отец на свете! Понял?!

Я стоял посреди гостиной, слушая удаляющиеся шаги Эмили. Через некоторое время хлопнула дверь ее комнаты, щелкнул замок. И, если дверью она хлопала частенько, то запиралась впервые. Сказать «я чувствую себя полным идиотом» было бы все равно что не сказать ничего. За минуту мои эмоции описали полный круг, да не по одному разу – от гнева до разочарования, от желания убить первого, кто попадется под руку, до утомительного состояния опустошенности. Наконец я тряхнул головой и решил, что глубокомысленным молчанием и бездействием делу не поможешь.

– Никого нет дома, – отозвалась Эмили на мой стук. – Все ушли на войну и умерли.

– Открой, Эмилия. Ты ведешь себя как ребенок. С каких это пор ты запираешь двери?

– Думай, что я – пятнадцатилетняя смертная, и в моей жизни больше нет смысла, так что я перережу вены. Или выпью сто двадцать пять пригоршней снотворных таблеток.

– Прекрати упрямиться, детка. Нам нужно поговорить.

– Я буду лежать и усну, а потом никогда не проснусь.

– Не зли меня, Эмилия. Открой сейчас же.

– Уже уснула и храплю.

Я сел на пол возле двери.

– Ладно. Я голоден, но буду сидеть здесь, пока ты не откроешь. Это будет завтра? Хорошо. Но я, в отличие от тебя, действительно могу уснуть и не проснуться, потому что мне нужна эмоциональная пища. Ты хочешь, чтобы я умер?

– Эмоциональный шантаж, – заявила Эмили, открывая дверь и выглядывая в коридор. – Манипуляции – это низко!

Я прошел в комнату и сел на кровать, убрав ноутбук.

– Ты права. А теперь я слушаю.

Эмили села в кресло, обитое нежно-салатовым плюшем, понурила голову и всхлипнула. Несобранные пряди упали ей на лицо.

– Я его люблю, а он меня нет! – начала она. – Чем я хуже вампирши? Я приехала к нему тайком, давала первый черновик, надевала дурацкое девчоночье платье, а он… а он… а я ему не нужна!

Она спрятала лицо в ладонях и разрыдалась. Я терпеливо ждал, изучая спальню. Эмили вынесла отсюда половину мебели, после чего тут стало светлее и свободнее, и отделила стоявший у большого окна письменный стол ширмой из рисовой бумаги. Кочевая жизнь, которую мы вели не один век, приучила и ее, и меня довольствоваться малым и возводить практичность в культ.

– А еще я тебе врала, – продолжила Эмили, утирая слезы. – Думала, что наберусь храбрости – и все расскажу, хотя знала, что не расскажу. Мне так хотелось, чтобы он… а он меня только поцеловал пару раз – и все! Попользовался и выбросил, как…

– Не говори так, детка. Тот Киллиан, которого я знаю – а он остался собой, пусть и изменился – никогда бы так не поступил ни с одной женщиной. Тем более, с тобой. Он решил, что так будет лучше – и он прав. Он не хотел сделать тебе больно.

– Ты говоришь так не потому, что он – чертовски древний вампир и твой друг, а я – твоя дочь?

– Конечно же, нет. Думаю, это все, что ты хотела мне рассказать. Верно?

Эмили кивнула со вздохом, поднялась из кресла и села на кровать. Я обнял ее, прижал к себе и поцеловал в макушку.

– Что бы ни происходило, я люблю тебя, детка. Знай это.

– Даже когда я вру?

– Даже когда ты врешь.

– Прости, пап. Я не думаю, что ты самый отвратительный отец на свете. Ты самый лучший в двух мирах. Кто-то умеет только подбирать туфли к платьям да покупать сумочки, а ты научил меня куче классных вещей. Скакать на лошади без седла, и ориентироваться в лесу, и стрелять из лука, и рисовать мрачняк.

– И бросать через бедро тех, кто слишком настойчиво выпрашивает твой номер телефона.

– А еще мы побывали в куче разных мест, и иногда даже спали на голой земле в лесу. А еще ты рассказывал мне много сказок, и ни разу не повторялся. Больше всего я любила про амазонок, ведь они сильные и никогда не плачут. А теперь сижу и реву…

Эмили подняла голову и посмотрела мне в глаза. Я вытер слезы с ее щек.

– Идем на кухню, детка. Выпьем чаю.

– Залить горе и закусить печенькой? Ладно, пап. Только умоюсь.

Я спустился в гостиную, взял оставленный на журнальном столике сотовый телефон и набрал номер Киллиана. Он ответил после пятого звонка.

– Слушаю, Винсент.

Что я собирался ему сказать? Великая Тьма знает. Что я мог ему сказать?..

– Хотел узнать, как ты доехал. Снова поднялась метель.

– Все хорошо. – Он выдержал паузу. – Как там Эмили?

– В порядке. Хочешь поговорить?

– Не особо.

– Созвонимся.

Киллиан

1 января

Треверберг

Я отключил телефон и теперь смотрел прямо перед собой, держа аппарат в правой руке, левой едва касаясь руля. Какого черта я делал рядом с особняком Виктора Кеппела, понятия не имею. Но сейчас моя машина стояла как раз у резных ворот, нагнавших столько страху на всю округу. Уже давно стемнело, хотя в текущем состоянии я видел даже лучше, чем в прошлой жизни, когда был вампиром, и тьма помехой не стала. Мир раскладывался на уровни, я видел тепло, я видел звук, видел жизнь и ощущал силовые нити, пронизывающие пространство. Новое мироощущение было настолько точным, что в разы превосходило все системы слежения, доступные людям. Я с точностью до миллиметра мог определить место нахождения мелкого животного или птицы в радиусе несколько десятков километров (если не мешал городской ландшафт). Я слышал эмоции людей и темных существ. Порой они меня даже оглушали. Особенно, в первые дни после переобращения.

Тихо и пустынно. Особняк и прилегающие территории безлюдны и залиты неровным лунным светом. А я все так же ловлю себя на мысли, как так вышло, что приехал именно сюда. Еще и поговорил с Винсентом.

Конечно, я ждал какого-нибудь фокуса от Эмили, но до последнего надеялся, что она проявит благоразумие. Жаль, влияние Даны оказалось настолько сильным, что девочка пошла по стопам мачехи, слепо переняв ее модель поведения. Закатить истерику при Винсенте! Не подумав о том, что может почувствовать он. Стоило ли мне ей отвечать? Нет. Я редко когда вот так уходил, но возможности говорить в этой ситуации не видел. Эмили ничего не услышала бы, а любая лишняя фраза, сказанная мной, была бы принята Винсентом слишком болезненно. Теперь он знает. И если захочет, когда-нибудь придет с вопросом «зачем» или «почему». Он позвонил. Как настоящий отец, решил устроить разнос, но в последний момент остановился. Радует.