355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Амур Бакиев » Легионы идут за Дунай » Текст книги (страница 8)
Легионы идут за Дунай
  • Текст добавлен: 7 сентября 2016, 18:22

Текст книги "Легионы идут за Дунай"


Автор книги: Амур Бакиев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц)

4

Миапарона осторожно, крадучись приближалась к берегу. Загорелые мускулистые зихи мерно взмахивали веслами. Сиесиперис и Мамутцис, стоя у борта, напряженно вглядывались в плавни. Обидно было бы, пройдя, проехав и проплыв десятки тысяч стадий, попасться боспорянам или римлянам в нескольких десятках шагов от родной земли. Беспокойство росло с каждым гребком. Казалось, вот сейчас раздвинутся тростники, вынырнут оттуда черные иллирийские лембы, взовьются кованые крючья кошек, и после, когда закончится неизбежная в таких случаях схватка, гладко выбритый римский центурион будет задавать им, избитым и связанным, вопросы. Но заросли были безмолвны. Ветер шелестел веночками метелок, где-то крякали и хлопали крыльями утки. Немилосердно палило солнце, Предводитель пиратов Белял, обритый, с длинным чубом, не обращал никакого внимания на землю. Его больше занимала глубина Понта под килем корабля. Свинцовый слиток с подвязанной бечевой то и дело булькал о воду.

– Табань! – зычно крикнул он наконец.

Зихи разом опустили широколопастные весла. Ослепительными алмазами вспыхивали на солнце сбегающие по дереву капли морской воды.

Мамутцис приказал слуге вынести на палубу кувшин вина и бронзовый кубок. Даки до краев наполнили сосуд и, прошептав слова благодарности владыке морей Посейдону и Амфитрите, вылили вино в море. Следом полетел кубок.

По приказу капитана моряки втащили обсушенные весла внутрь и сложили под скамьи. С носа и кормы в светло-зеленую воду полетели каменные якоря. Отдав соответствующие распоряжения, зих подошел к пассажирам.

– Я доставил вас куда вы просили, уважаемые мужи, – греческий язык пирата был безобразен до невозможности.

– И твой корабль и плаванье достойны всяческой похвалы, – польстил Сиесиперис хозяину миапароны. – Как мы и обещали, сразу после нашей высадки на берег ты получишь дополнительно к тем деньгам, что уже имеешь, тысячу золотых статеров.

Глаза атамана блеснули насмешливыми огоньками, но тут же погасли.

– Я очень рад! – только и ответил он. – Тогда будем высаживаться.

Часть матросов начала таскать из трюма завернутые в несколько слоев грубого холста тюки даков. Другие спустили на воду юркий челнок. Сиесиперис, измученный за долгий путь качкой, с явным облегчением уселся в него. Слуги приняли с борта поклажу, и маленькая лодка ходко пошла к берегу. Мамутцис, оставшись один, с завистью смотрел вслед товарищу. Пираты занимались своими делами. Крепили линями парус, мыли палубу и скамейки гребцов. Авторитет главаря был необычайно велик. Указания его – отрывистые резкие фразы – выполнялись беспрекословно.

За долгую дорогу Мамутцис присмотрелся к порядкам на миапароне. Они отличались от обычаев других, киликийских или греческих морских разбойников. Старейшина слышал рассказы о нравах латрункулов Эгейского и Средиземного морей от даков-кепакизов, служивших под его началом, в войске Децебала. Состоявшие из отпетых головорезов сбродные команды парон и гемиолий с неохотой подчинялись капитанам, пьянствовали, часто учиняли бунты, выбрасывая за борт неугодных атаманов.

Здесь иное. Молодые зихи относились к предводителю с уважением и достоинством. Дак заметил, что боцман и командир гребцов были люди в возрасте. Вооружены все, как на любом бандитском судне, до зубов. Только вместо широких киликийских ножей на поясах членов экипажа висели длинные кинжалы с деревянными или серебряными рукоятками. На зихском языке они назывались – кама. На левом боку, в отличие от прочих скифов, носящих акинаки справа, к поясам крепились широкие длинные мечи. Железные, бронзовые шишаки, топоры, тисовые луки, колчаны, полные стрел, дополняли арсенал. Волосы у всех обриты. Оставлены лишь узкие длинные чубы и усы. Белял объяснил Мамутцису назначение необычайных причесок.

– Мы, адыги, – так мы называем себя сами, зихами нас нарекли греки, – по обычаю предков отрубаем у убитых врагов головы. И потому каждый, кто идет на войну, должен оставить надо лбом прядь волос, чтобы победивший противник без трудностей отделил и наши. Это значит, что мы готовы к смерти и не должны бояться ничего.

«Совсем, как наши фракийцы», – подумали даки.

Челнок возвратился к кораблю. Мамутцис перелез через перила и спустился в суденышко. На весла сели сам главарь и три его молодца. Остающиеся прощально подняли руки. Прошло немного времени, и борта лодки зашуршали о стебли камышей лимана.

Сиесиперис терпеливо ждал на суше. Кладь спрятали подальше в заросли, тщательно укрыв нарезанным тростником. Старший от даков протянул чубатому Белялу увесистый кожаный мешок.

– В нем тысяча статеров! Ты честно заслужил их. Бери!

Зих взял кошель, прикинул на весу. Потом сказал:

– Ты очень мудрый человек, Сиесиперис, но совсем не знаешь адыге! Я вез вас через весь Понт не за золото. Оно давно было бы моим вместе с вашими пожитками. Дело в другом. Еще в начале плавания мы обыскали вас спящих. Ни один купец не прячет на теле золотой перстень с изображением дракона с волчьей головой. Это знак царя даков. Вы боретесь с римлянами. Зихи тоже ненавидят их. Они наложили оковы рабства на вольные волны Меотиды и Понта. Потому я отпускаю тебя и твоего друга живыми. Может быть, вам еще понадобятся морские дороги. Возьми мою шейную гривну, Сиесиперис: когда тебе потребуется Белял и его зихи, покажешь ее трактирщику Дамосиклу в порту Одесса. Добавишь при этом: «Скумбрия хороша свежекопченая», и мы придем к тебе. Хайре!

На миапароне выбрали якоря. Тридцать весел, по пятнадцать с каждой стороны, дружно вспенили воду. Разбойничий корабль повернул в открытое море. Пробираясь на нос, капитан отдавал последние распоряжения:

– Астемир! Задул Борей[132]132
  Борей – северный ветер, божество греков.


[Закрыть]
! Пскоашь и Тха[133]133
  Пскоашь и Тха – морская богиня и верховное божество адыгского пантеона.


[Закрыть]
благоволят к нам! Как отойдем подальше, ставь оба паруса! Идем к Каллатису! Всем смотреть «купца»!

Гребцы-зихи энергичней навалились на рукояти. Старший, отбивавший ладонями такт на барабане, затянул старинную меотскую песню. Остальные подхватили. Стая дельфинов нагнала судно. Они носились взад-вперед, высоко выпрыгивали, ныряли. А адыги гребли и пели. О меотской царице Тыргатао, о бескрайних просторах Понта, свободных альбатросах и коралловых ожерельях, что привозят любимым из далеких теплых морей.

5

Надсмотрщики усердствовали вовсю. То и дело раздавался свист длинных, обшитых кусочками свинца плетей. Худые, как скелеты, дети, появляясь из провалов шахт, высыпали породу в огромные деревянные ящики и также молча исчезали. Другие рабы оттаскивали короба к мельницам. Базальтовые жернова размалывали рыжеватые кварцевые куски в порошок. Крутильщики мельничных рукояток, прикованные к деревянным брусьям железными цепями, исходили жутким астматическим кашлем. Вольнонаемные рабочие, чьи рты были замотаны мокрыми тряпками, насыпали измельченную крошку в ведра. На невысоких козлах были закреплены шероховатые, выстланные дерюгой желоба. Вода подавалась на них прямо из речки. Оно было тяжелым, это золото. Сначала загруженная для промывки порода превращалась в густую пенистую жижу, потом мощная струя уносила вниз по наклону легкие примеси, и на мокрой темной ткани начинали маслянично поблескивать крупинки драгоценного металла Те, что покрупнее, выбирали руками. Мелочь стряхивали в отдельный железный котел и собирали непостоянным, живым куском ртути.

– За месяц, если попадается хороший пласт, берем около полутора-двух римских фунтов с одной проходки, – докладывал Децебалу начальник шахт в Ампеле.

Царь внимательно смотрел вокруг. Перебирал пальцами частицы золота, ссыпанные в маленькие огнеупорные тигельки для переплавки. На лице его явственно виднелось недовольство.

– На копях Алутуса добывают больше, чем вы. Почему?

Управитель склонился в подобострастном поклоне.

– Соблаговолит ли царь выслушать своего ничтожного раба? Способ, которым добывают золото на берегах Алутуса, и наш совершенно различны. Они не роют шахты под землей. Тамошние добытчики или копают длинные шурфы вдоль береговой полосы, или вообще берут песок для промывки прямо из реки. Мы же выносим золотоносную породу из недр земли, затем, как великий царь уже изволил видеть, мелем ее на горных мельницах и только после всего этого бросаем на промывочный лоток. Соответственно на весь процесс получения нашего золота уходит больше времени и труда рабов.

Котизон брезгливо поджал губы.

– Я еще никогда не видел таких заморенных, таких грязных рабов, как у тебя, свинячий выпороток! А мне доводилось бывать и на литейных печах Пятра-Рошие, и в кузнечных мастерских, и на полях и виноградниках отца! Или ты думаешь, что работников добывают, как эту дрянь, из-под земли, в каком угодно количестве?

– Прежде чем хоть один из этих скотов успевает сдохнуть, он окупает свою жизнь и жалкие гроши за еду в триста-четыреста раз.

Юный наследник дакийского царства весь вскипел от бешенства.

– Они приносили бы и в тысячу раз больше дохода, если бы ты, вонючий крот, получше их кормил и выдавал хорошую одежду. В следующий раз, когда Сусаг отправится в поход, я прикажу поставить тебя в первых рядах воинов и посмотрю, как ты одолеешь врага и приведешь его на веревке с собой.

Начальник царской золотодобычи ничком упал на рыхлую кучу промытого кварцевого песка под ноги требовательного престолонаследника и не смел поднять головы. Децебал жестом остановил не в меру разошедшегося сына и толкнул ногой валявшегося слугу.

– Я даю тебе три дня. Ты пересмотришь пайки рабов и осадишь самых распоясавшихся надсмотрщиков. Ты также дашь им новые рубахи и веревочные сандалии. Заболевших и надорвавшихся детей освобождай от работ и отдавай родителям, если тех не перевели в другое место или не продали. Преступников из даков ставь на не очень обременительную работу. Помни – они даки! Мне нужно золото! Много золота! И если кто-нибудь принесет нам весть, что ты воруешь драгоценный песок больше того, что тебе причитается по должности, или ты и твои подручные опять запустили вороватые руки в питание и одежду моего двуногого достояния, берегись! Я прикажу сбросить тебя в одну из этих нор и замуровать заживо!

Царю подвели коня. Молоденький стремянный встал с левой стороны животного на колени. Децебал наступил ему на спину и легко влез на лошадь. Котизон птицей взлетел на своего вороного жеребца. Даки-телохранители окружили отца и сына плотным кольцом, и вся группа неторопливо поехала с территории прииска по укатанной горной дороге.

Перед ними лежала прекрасная в своей первозданной красоте земля патакензиев. Где-то внизу шумела маленькая речка. Один из безымянных притоков Муреша. В густых буковых лесах, покрывающих горы, щебетали птицы.

– Смотрите, олень! – воин охраны указывал копьем куда-то вверх.

Децебал перевел взгляд в направлении наконечника.

Великолепный с ветвистыми рогами самец, остановившись на прогалине, следил за людьми влажными печальными глазами. Он горделиво повернулся, сделал большой скачок и исчез среди яркой зелени. Отчетливо мелькнул сероватый вздернутый хвост.

«Чудесна наша земля, – думал про себя владыка Дакии, – много в ее лесах зверя, в недрах металла. Недаром жадные римляне тянут к ней загребущие руки. А безмозглые старшины племен грызутся между собой, не хотят понять, что наша сила только в единстве. Каких трудов стоит мне уговаривать этих баранов создать из разрозненных племенных ополчений и дружин постоянное дакийское войско. Они боятся отдать соплеменников под начальство Децебалу, усилить мощь и без того забравшего небывалую власть царя. Знали бы скупердяи, чего ему стоит поддержание власти. Ничего, подождите! Если Замолксис дарует мне еще хотя бы пятнадцать лет жизни, я оставлю Котизону страну, где слово царя будет высшим законом. Котизону или Диегу? Неважно!»

Вождь бросил незаметный взгляд на сына Котизон беспечно смеялся сальным анекдотам, которые по очереди рассказывали дружинники. «Боги! Как ты еще юн, мой дорогой сын. Ты даже не представляешь себе, сколь тяжел пояс Буребисты, когда наденешь его».

Шустрые серые с полоской вдоль спинки белки то и дело перебегали дорогу. Лес с правой стороны начал редеть. Кое-где вместо деревьев торчали потемневшие пни. Река здесь текла спокойно. На противоположном склоне паслись овцы. Показалось селение патакензиев. Чуть выше и левее – маленький, сложенный из камней храм Замолксиса.

Нептомар встретил царя в воротах. Все жители поселка Серебряная Скала вышли посмотреть и почтить своего соплеменника, ставшего верховным вождем дакийских племен. Престарелый Пиепор – жрец Владыки Неба и Подземного мира – опираясь на длинный изогнутый посох стоял рядом со старейшиной. Он еще застал в живых самого Дадеса, родоначальника всего клана Децебала Помнил и отца и мать нынешнего царя. Белый как лунь служитель богов, словно тень ушедших времен, жил в своем домике у храма, появляясь на людях лишь в редкие дни праздников или чрезвычайных событий.

Децебал спешился. Белокурые улыбчивые девушки без тени смущения поднесли правителю выдержанного вина в серебряной чаше. Он принял ее осторожно, посмотрел по сторонам и выпил все до капли. То же самое сделал и Котизон. Правда, его больше занимало не вино, а те, кто подавал его. План, стоявший сзади и заметивший это, негодующе хмыкнул. Наследник состроил постную физиономию и отступил на шаг назад.

За трапезой Нептомар вспоминал совместно проведенные детские годы.

– Ты, Децебал, за делами, наверное, забыл старую Дрильгису.

Суровый, подчас жестокий с другими царь позволял Нептомару обращаться к себе по имени. Такого удостаивались не более трех человек из его окружения, не считая сына и брата.

– Да как-то не приходилось вспоминать, а что?

– Знаешь, странно, но когда я думаю о Децебале – владыке Дакии, я почему-то вижу другого Децебала. Маленького мальчика с обожженной перевязанной рукой, примостившегося на коленях у доброй няни. Я тогда сидел на полу и уплетал медовый пряник. Дрильгиса укачивала тебя и пела:

 
Богиня Утренней Зари вставала,
Децебала-птенчика миловала.
Будет день над землей светлым,
Подрастет Децебал смелым...
 

Я тогда вмешался: «А я разве не буду смелым?» И она спела еще раз, только уже про Нептомара.

Глаза царя увлажнились. Долго еще друзья детства сидели, обнявшись, и грубыми мужскими голосами напевали бесхитростную колыбельную песню. Вспоминали поселок Гранитный Лебедь в Бихорских горах. Праздник пробуждения Земли. Ряженых в причудливых масках. И первые поцелуи на полянах вокруг священных костров.

Когда домашние убрали со стола, высокий гость приказал удалиться всем, кроме Котизона и Плана. Они остались вчетвером.

– Как ты понимаешь, Нептомар, я приехал сюда из Сармизагетузы не затем, чтобы вспоминать нашу юность. Мы сражались с римлянами одиннадцать лет назад, и ты должен помнить, чего нам стоила война Ты знаешь мою мечту: обучить даков воевать римским строем. Теперь, когда прошло десять лет, у меня есть отряды, умеющие воевать по-римски. Но их очень мало. Мне нужны воины, Нептомар. И непросто мужчины с оружием. Дакии нужны солдаты. Такие же, как у Домициана и Траяна. Я хочу, чтобы на Совете патакензиев вожди и старейшины приняли решение выделить часть ополчения родов в постоянную армию царя. И первым предложить это должен ты!

Хозяин Серебряной Скалы огладил бороду и усы. Задумался.

– Ты знаешь и без меня, Децебал, что говорят многие знатные даки. Такое заявление сейчас способно раздуть пламя тлеющего недовольства. Действительно ли положение столь серьезно, чтобы даки содержали за свой счет несколько тысяч воинов? Заропщут не только «расшитые колпаки», но и простонародье.

План согласно кивнул головой. Котизон не мигая уставился на дрожащее пламя светильника. Царь заговорил опять:

– Когда патакензии, анарты, костобоки и тевриски пошлют мужчин служить Дакии, остальным ничего не останется, как сделать то же самое. Роды, которые не выставят воинов, дадут серебро и провиант. Моего золота, Нептомар, хватит на то, чтобы улестить не слишком сговорчивых. Пойми: Дакии нужна армия!

Распалившись, Децебал стукнул кулаком по столу. Расстегнул ворот рубахи. Ожесточенно потер ладони. Сын так же безучастно глядел на огонь.

– Ты спросил про наше положение. Когда оно не было серьезным? Все прошедшее после вторжения римлян время я посвятил укреплению страны. Единая и неделимая Дакия – это цель моей жизни. Но вся загвоздка в том, что как только она станет таковой, враги обязательно нападут на нее. Враги у нас одни – римляне. Старый Нерва умер. На смену пришел Траян. Новый император – дельный воин. Послы квадов рассказывали о нем. При Домициане он сражался с хаттами и гермундурами. Они не жаловались на слабость руки Траяна. Но если мы создадим войско, спаянное единой целью и волей, заключим союз с германцами и сарматами, нас не запугать даже Риму!

Дверная занавесь дрогнула. По стенам забегали причудливые тени; Все сидевшие разом повернулись к выходу. Пиепор неспешной старческой походкой шел к столу. Старейшина поднялся со своего места, помог старцу сесть. Свой посох с вырезанным на вершине скачущим Кабиром жрец прислонил к лавке рядом.

– Похож, – патриарх цепкими сильными пальцами потрепал плечо Котизона. – Нептомар! – продолжил он без всякой связи с предыдущим, – я слышал доводы, которые приводил тебе Децебал, и как слуга богов говорю от их имени: выполняй все, о чем просит, нет... приказывает твой царь. Пиепор верит ему. Значит, такова воля Замолксиса. На Совете мой голос раздастся в пользу того, кто поддержит старшего из ныне живущих Дадесидов.

Морщины на лбу царя лаков разгладились. Стащив массивную золотую цепь сложной формы с медальоном, Децебал протянул ее седовласому Пиепору.

– Возьми эту малость на нужды святилища. Как только я достигну Сармизагетузы, я пришлю еще больше даров храму Серебряной Скалы.

Священнослужитель сожалеючи посмотрел на отца сидящего рядом Котизона и начал подниматься.

– Знаешь, Децебал, – обратился он уже у самой двери, – в чем беда властелинов мира? Достигнув вершины, они стараются прочитать мысли своих подданных и не слышат, что говорят их сердца. Племена даков больше нуждаются в защитниках, чем Замолксис в приношениях знатных мужей. Запомни...

* * *

Сидя на постели и готовясь отойти ко сну, он любовно перебирал маслянисто-желтые бляшки на ремне Буребисты. «Полно, – думал он, – а был ли вообще тот маленький мальчик на коленях няни Дрильгисы, о котором говорил Нептомар?» Вздутый бугристый след от ожога на внутренней стороне запястья напоминал о чем-то далеком и невозвратном. И тогда он вспомнил. Ласковые женские руки с бронзовыми ножницами, подрезающие ему челку и скребущие непокорные намыленные вихры. Горницу с низеньким потолком, кроватку с белоснежными простынями. Почудился запах льна и золы. Дрильгиса всегда проваривала с ней белье, чтобы оно было мягче. Где она сейчас? Не знает. Что он делал с тех пор, как стал царем? Убивал, строил, метался из одного конца своей горной страны в другой, убеждал и опять бился с мечом в руках или травил ядом. И в круговерти забот не находилось времени заскочить в Гранитную Лебедь в родных кудрявых Бихорских горах. Комок стоял в горле сидящего на ложе человека. Он отшвырнул пояс дакийских вождей прочь. Это Власть отняла у него прошлое, иссушила ему сердце и омертвила глаза!

Под утро он забылся тяжелым неспокойным сном. По полю бежал черноглазый босоногий мальчик. «Децебал!» – звал удивительно знакомый женский голос. И он плакал во сне горячими, облегчающими душу слезами.

6

Три квадратика, одно кольцо. Пропуск и вновь три квадратика и кольцо. Отшлифованная, адской остроты игла легко проникала сквозь тканевую основу. Тонюсенькие ленточки расплющенного серебра, схваченные прочнейшими льняными нитками намертво, застывали прихотливым узором.

Тзинта расшивала плащ, как делают у нее на родине, на берегах Дуная. Так учили мать и старшие сестры. Отец любил ее, самую младшую из своих дочерей. Дарил ей наряды и драгоценности. Ни Бильта, ни Ляна, а она первая получила от него в подарок столу и палий редкостной работы. Восхищенно рассматривали Тзинту домашние, когда она надела римское платье. «Теперь я знаю, как выглядит богиня Утренней Зари», – только и вымолвил тогда отец и сделал при этом отвращающий знак, чтобы не прогневить всемогущую богиню от сравнения со смертной. Тиат мечтал выдать любимую дочь замуж за молодого Натопора из банатских альбокензиев. Но Великая Матерь Богов распорядилась иначе. Жутким демоном Тьмы пал на растерявшиеся роды приречных даков Децебал Дадесид со своими горными костобоками и патакензиями. Она еще не знала этого человека, но воспылала к нему неприязнью потому, что отец при упоминании о нем сжимал кулаки в лютой слепой злобе. Что же было потом? Память хранила события тех лет. Ей было восемнадцать, когда во двор родного дома пришли римские солдаты. Впервые Тзинта видела их так близко. Закованные в медь и железо мужчины в коротких бурых одеяниях, громыхающие оружием, переговаривались на звучном, изобилующем «р», «л», «с» языке. К ее удивлению, отец также свободно изъяснялся на нем. Гостям зажарили несколько баранов целиком, выкатили бочку старого вина из дальних подвалов. Напившись, легионеры бросали копья в столб для сушки глиняных горшков. На прощание отец подарил им по галльской тунике и по три золотые монеты. Когда они ушли дальше, Тиат показал дочери статуэтку неизвестного человека из слоновой кости. «Тзинта, – сказал он, – это Плавтий Сильван – наш благодетель. Запомни его хорошенько. Тебя еще не было на свете, а он – великий муж Римской империи разбил и кепакизов и роксолан и освободил малолетних заложников альбокензиев и сальдензиев, томившихся в плену. В числе их был и я. Много даков переселилось тогда во Фракию и Мезию за Дунай. А нас с братом твой дед отправил в Рим. Том я обучился латинскому языку и приобщился к итальянской культуре. Да, знаешь ли ты, что такое Рим? Невозможно описать в словах его здания и портики, его термы и библиотеки. А ристания колесниц?! Белые, зеленые, голубые одежды возниц! А гладиаторские бои, а кулачные состязания?! В амфитеатре я видел самого Флавия Веспасина, божественного принцепса! И это был еще старый маленький амфитеатр. Но перед самым отъездом домой мы были на открытии нового. Коллоссеум вмещал почти пятьдесят тысяч зрителей. В тот день бились знаменитый ретиарий Кассио и добровольно продавшийся бывший римский гражданин Грандений по прозвищу Пертинакс-Упрямый. Он выбил рету[134]134
  Рета – сеть. Гладиатор, дравшийся сетью и трезубцем, назывался ретиарий.


[Закрыть]
из рук Кассио и гонял гладиатора по всей арене. И все-таки победил ретиарий. Грандений лежал на спине, из его глаз катились слезы. Он не хотел умирать. До конца контракта оставался месяц. Но ланисте[135]135
  Ланиста – содержатель школы гладиаторов.


[Закрыть]
невыгодно было отпускать римского гражданина на волю. Говорили: он подкупил несколько крикунов на скамьях, и те подняли шум, возмущаясь поведением Упрямого и требуя его смерти. Призыв подхватил весь стадион. Кассио добил противника трезубцем в горло. Первые дни после возвращения домой я тосковал по городу на Тибре. Потом свыкся. Ты обязательно должна увидеть Рим своими глазами».

Под Тапэ, в самый разгар боя, Тиат первый увел сородичей и бросил Децебала и оставшихся верными царю даков на поживу легионам Теттия Юлиана. Он уходил в твердой уверенности, что вскоре к нему придут римляне и по достоинству наградят за помощь в борьбе. К нему действительно пришли. Сусаг с отрядом костобоков и роксолан выжег свыше десяти родовых гнезд приречной и горной альбокензийской знати. Убили и Натопора – жениха Тзинты. Отцу повезло больше других. План казнил старшего брата и его детей. Взял тридцать пять талантов золота и лошадей. Альбокензии склонились перед волею царя, признанного самим Римом. Децебал потребовал брачного союза. Так Тзинта стала царицей. Котизон невзлюбил мачеху с первого дня. За все. За красоту, молодость, за то, что встала между ним и отцом. Муж был ласков с нею. Но незримая пустота окружала ее во дворце Дадесидов в Сармизагетузе. Она утешалась шалостями дочери. Тиссе исполнилось уже десять лет. И она сильно напоминала саму Тзинту в детские годы. Долгими вечерами рассказывала мать девочке о знатности и богатстве ее деда, о Риме, где так и не побывала.

Нынешний день выдался нешумным и приятным. С утра отправила высечь всего одну рабыню. Ратопор донес, что глупая хаттка встречалась с помощником конюшего. После прогулки по саду, где деревья гнулись под тяжестью пушистых, краснобоких персиков, усадила дочь за пяльцы и принялась за вышивание сама.

– Мама! А почему противный дед План и Котизон уехали с папой на север, а дядю Регебала не взяли с собой?

Тзинта разглаживала ткань все более частыми раздраженными движениями. «В самом деле, почему?» Нет, не жалует Децебал своего шурина. Внешне ничего не скажешь. Брат царицы осыпан милостями, ему отдана в управление земля потулатензиев. На пирах он всегда сидит справа от царя. И все-таки он чужой среди всех этих Планов, Сусагов, Нептомаров или даже таких мужланов, как Скориб, – жалкий плотник из простонародья.

– Что ты говоришь, глупенькая? Ведь дядя Регебал устал после далекого похода, и потому папа оставил его с нами. Разве тебе плохо играть с ним? Он же так тебя любит.

Тисса некоторое время раздумывает.

– Нет, это очень хорошо, что он остался, но разве Котизон и дед План не устали? Они же тоже ходили в поход. У него даже шрам на груди не зажил.

– У кого?

– У Котизона... Мне няня говорила.

«Даже рабыни, и те замечают», – подумала мать, а вслух сказала:

– Папа хотел забрать дядю Регебала с собой, но тот сам упросил его поехать в другой раз. И потом он скоро действительно уедет по очень важному делу. Ну, поняла теперь?

– Да.

– А сейчас покажи мне, что ты накуролесила? О-о-о... Очень неплохо, только когда пришиваешь серебряную палочку, то делай стежку незаметней. Умница моя.

Царица отложила в сторону иглу и подошла к окну. Женская половина дома, в отличие от мужской, смотревшей во двор, была обращена в сторону сада. По выложенным камнем дорожкам между деревьями катил тележку раб-садовник с маленьким рабом-подручным. Они не торопясь накладывали в кузов перегнивший навоз из большой укрытой соломой кучи и затем разбрасывали жирные черные комья под стволами яблонь и слив. Лохматый пятнистый песик весело семенил за работниками туда и обратно.

Сзади раздался сухой предупредительный кашель. Тзинта моментально обернулась. На пороге стоял брат, неслышно вошедший в комнату. На нем был новый сарматский кафтан, малиновые галльские брюки и плотный колпак коричневого войлока, отороченный по краю узором из сердоликовых бус. На поясе висел старинный гетский кинжал в усыпанных драгоценными камнями ножнах.

– Регебал, как ты меня напугал. Ты уже вернулся с охоты?

Шурин Децебала приблизился к своей державной сестре.

– Чего тебе бояться, ты же хозяйка. Охота сегодня не удалась. С трудом отыскали одну косулю, но тварь ушла от собак, не подпустив нас и на выстрел из лука. Но не это главное... Тзинта, знаешь, кого мы встретили на пути в город?

– Децебал возвращается?..

Регебал помотал головой. Усмехнулся.

– Соскучилась по дорогому мужу...

Жена Децебала бросила возмущенный взгляд и показала глазами на дочь, с интересом прислушивавшуюся к разговору.

– Тисса, пойди поиграй немного с девочками и помни – ты царская дочь. Не позволяй жалким рабыням помыкать тобой. Бей их сразу по лицу!

Юная вышивальщица капризно надула губки:

– Ну, мама...

– Делай, что я сказала!

– Я совсем забыл, Тиа, – дядя залез в карман куртки и присел перед девочкой на колени, – смотри... это тебе от меня подарок.

На раскрытой ладони лежали серебряные с гранатами дакийские серьги.

– Дядя Регебал! – в восторге закричала племянница. Она схватила украшение и выбежала из комнаты, крича:

– Няня! Няня! Неси мне зеркало, я буду примерять подарок дяди!

Брат с сестрой посмотрели ей вслед, молча переглянулись.

– Так кого же ты встретил у ворот Сармизагетузы?

– Сиесипериса с Мамугцисом и двумя слугами.

– Великая богиня Солнца, а кто они такие?

– Тому два года назад твой муж отправил этих старейшин костобоков послами к парфянскому царю для заключения военного союза. И вот они возвратились. Кстати, Мамутцис был в числе воинов Плана, убивших твоего жениха Натопора.

Тзинта недовольно сощурилась.

– Может, и так, но, Регебал, я почти не знала его, да и какое это имеет значение сегодня?

– Ты не знала, зато я знал и твой отец тоже. Конечно, сейчас он недосягаем, но придет время, и я еще посажу его на кол. И Кабиры отца и Натопора успокоятся на небесных просторах Замолксиса.

– Регебал, а ведь ты забываешь, что я уже не прежняя Тзинта. Я – царица Дакии! – Глаза женщины спесиво сверкнули. – И могу поделиться с мужем твоими речами.

– Не поделишься. Ты не настолько любишь его. Муж... – брат фыркнул. – Да если, не допусти того Замолксис, с Децебалом сейчас что-нибудь случится, то Котизон с Диегом отправят тебя с дочерью за Пирет[136]136
  Пирет – река Прут.


[Закрыть]
в захудалые городища восточной Дакии, и это будет лучшим исходом. А то ведь они могут просто отравить. Или ты забыла, что стало с Диурпанеем?

– Я мать дочери Децебала!

– И прекрасно! Подросшую Тиссу выдадут замуж за какого-нибудь роксоланского или квадского вождя, чтобы укрепить отношения с соседями. Хватит! Вспомни отца, Тзинта! То, что мы получили взамен, неизмеримо больше, но не стоит нашего прошлого. Власть не должна находиться в руках полудикого патакензия и банды костобокских прихлебателей.

– Будьте вы все прокляты! – царица опустилась на стул и закрыла лицо руками...

* * *

Во дворе к всесильному царскому шурину приблизился грек-управитель.

– Из загородного дома могучего Регебала прибыл посыльный, ваш эконом прислал его за вами.

– Что там стряслось?

– Какой-то сарматский торговец Агафирс доставил вашей милости отменных боевых коней на продажу.

– Агафирс! Великие Кабиры! Старый приятель не забыл своего обещания! Где посланец?

– Он отбыл сразу же после того, как передал сообщение.

– Не важно. Эй, кто там, коня мне!

Выехав из городских ворот, Регебал в сопровождении двух молоденьких родичей переехал переброшенный через реку мост из камней и бревен и направился по дороге в сторону Пятра-Рошие. Там, в сотне стадиев, находилось пожалованное ему царем загородное имение.

Скакуны поражали статью. Восемь одинаковых, черных как смоль жеребцов и две рыжие кобылы прядали ушами и высоко вскидывали умные широколобые головы.

Регебал не мог оторвать от животных восхищенного взгляда. Гость тоже был доволен.

– Где ты взял таких божественных коней, Агафирс? Сам владыка морей Посейдон не постеснялся бы запрячь их в свою колесницу.

– Да, действительно хороши! Это аланские лошади, Регебал. Тому лет восемь назад танаисские[137]137
  Танаис – река Дон.


[Закрыть]
сарматы угнали у аланов табун чистых кобылиц с жеребцами и продали несколько штук дунайским роксоланам. Стоящие перед тобой существа – отпрыски тех коней во втором поколении. За каждого из них заплачено чистым золотом и наложницами, клянусь Папаем!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю