Текст книги "Легионы идут за Дунай"
Автор книги: Амур Бакиев
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 35 страниц)
Траян горящими глазами на почерневшем, осунувшемся лице долго смотрел на префекта, потом, не говоря ни слова, скинул с себя обе туники и аккуратно начал рвать на ровные полосы нижнюю, полотняную. Материя была мокрой от пота.
– Вели смачивать такие бинты вином, чтобы очистить от грязи, – наконец разнял губы император. Он встал на колени перед молодым гастатом с рассеченной головой и бережными движениями замотал измазанный кровью лоб юноши.
– Ave, imperator, – прошептал легионер.
Адриан, стоявший позади, в свите цезаря, саркастически усмехнулся. Жутко пахло извлеченными внутренностями и кровью. Везде, куда ни кинь взгляд, чернели кучи трупов. «Никто, никто из стоящих здесь не понимает, что мы не победили, нет! Мы потерпели поражение. Столько воинов пало в одном лишь бою! Траян?! Ты не политик – ты всего-навсего хороший полководец. Кто будет удерживать захваченные тобой земли? Империи не нужны более захваты. Август был мудр, прекратив завоевания. Чтобы удерживать провинции, еле хватает тех сил, которые мы имеем сейчас. А ты, цезарь, не задумываясь, посылаешь на смерть столько сыновей Италии. Сегодня это приносит победу. Завтра обернется бедой. Бедой для самого Рима. Но кто выскажет тебе подобные мысли, Траян? Ужели я? Нет! Я еще не император!»
Адриан поймал взор Светония, полный отвращения. Транквилл разглядывал мертвых солдат Децебала. Почти все даки пали, сраженные в грудь. Похоже, они мыслили одинаково. Авидий Нигрин, переступая через безжизненные руки и ноги, восторженно воскликнул:
– Какая победа! Тысяч двадцать пять, а то и больше перебили!
«И этот тоже...» – подумал Адриан и, повернувшись, зашагал к лагерю, на ходу снимая ставший неожиданно тяжелым резной серебряный шлем. Где-то на том конце поля завыл смертельно раненный пес.
БРИТАНИЯ, ГОД 102-й
«У славного Буана был сын, который своей добротой и благородством снискал любовь всех. Звали его Байле Добрая Слава.
А у Лугайда была дочь по имени Айлин, девушка очень красивая, с душой, чистой, как горные озера в стране скоттов.
Полюбили друг друга Байле и Айлин, и назначили они свидание в местечке Росс-на-Риге.
Об этом прослышал Буллах, коннахтский воин, который долгое время добивался руки прекрасной Айлин.
И стал он думать, как бы помешать свиданию влюбленных.
Наступил день свидания. Байле вышел из Эмайн-Махи и пошел по долине Муртемне в сторону горы Фуат. День был солнечный и теплый. Тихо пела трава под ветром, и ярко зеленели вдалеке дубовые рощи. Вот возле такой рощицы и решил Байле слегка отдохнуть. Только он расположился у ручья в тени старого дуба, как видит, идет странник, притом идет быстро, как будто спешит по важному делу.
Не утерпел Байле и спросил:
– Куда спешишь, прохожий?
– В Эмайн-Маху, юноша, – отвечал тот. – Страшную весть я несу и даже не знаю, как ее передать.
– Что же случилось? – встревожился Байле.
– Дело в том, что дочь Лугайда полюбила Байле, сына Буана, и шла к нему на свидание. И тут на нее напали разбойники и убили. Недаром ведь предсказали друиды, что не быть им вместе при жизни, а только после смерти.
Сказав так, странник, а это был не кто иной, как Буллах, поспешил прочь.
Когда услышал Байле столь ужасную весть, упал бездыханным на землю, и похоронили его друзья здесь же.
Вокруг могилы насыпали вал, на нее водрузили камень, а потом вырос рядом с камнем тис.
Айлин же спешила на свидание к Байле. Навстречу бежит гонец.
– С какой вестью бежишь ты? – спросила Айлин.
– С ужасной, – отвечал гонец, прикрывая лицо плащом. – По дороге из Эмайн-Махи я видел, как улады поминали Байле.
Услышала это Айлин и упала замертво на землю. И похоронили ее подруги здесь же. И скоро рядом с могилой выросла прекрасная яблоня. Прошло семь лет. Друиды и барды срубили тис, сделали из него деревянные дощечки, на которых стали записывать легенды о любви. Так же поступили и лагены с яблоней, что росла возле могилы Айлин. Однажды на праздник собрались поэты и принесли с собой дощечки. И как только соприкоснулись яблоневая и тисовая дощечки, так и остались вместе. Ни в чьих силах их было разъединить.
Раудикка закончила рассказывать сказку и принялась большим деревянным черпаком накладывать из медного котла овсяную кашу. Калгак и Блофут пододвинулись к миске поближе и застучали ложками. Козленок, привязанный в передней части комнаты, пронзительно мемекнул. Распахнулась дверь, и вошел отец. Пятидесятилетний ветеран IX Испанского легиона, расквартированного в Британии под Лондиниумом[182]182
Лондиниум – Лондон.
[Закрыть].
– Рауа, поди сюда!
Мать поднялась с колен и, поправив уложенные на затылке золотистые с проседью волосы, приблизилась к мужу.
– Что такое, Квинт? Ты был на поле?
– Не до поля тут! Фидель с когортой отправляется в Галлию, оттуда за Данувий, воевать с Децебалом.
– Как в Галлию? Почему?
– Не знаю! – раздраженно крикнул муж. – Декурион сам бросил рабов и помчался в город.
Блофут, пользуясь занятостью родителей, подтащил стоявший на скамье горшок с медом и вывалил половину содержимого в чашку с овсянкой. Калгак торопливо задвинул сосуд за спину и, пятясь, водрузил на место. Братья размешали и принялись, сопя, уничтожать медовую кашу. Воистину: «Чужое да ворованное – всего слаще». Родители продолжали о чем-то спорить. Потом мать заплакала. Подобные мелочи подельщиков не интересовали. Товарищески передавая миску друг другу, мальчишки вылизали ее дочиста и, крадучись, прошмыгнули мимо отца во двор. Тройкл – здоровенный черный хряк, пожиравший гороховый силос, осоловело покосился на братьев. За соседней оградой копошились Волумний и его сестренка Файда.
– Волум! Давай к нам! – крикнул Калгак.
– Не могу!
– Почему?
– Патер[183]183
Патер – отец (лат.).
[Закрыть] наказал пойти в рощу и набрать прошлогодних желудей!
Блофут потеребил брата за край застиранной туники.
– Идем с ними, мать довольна будет.
– Подожди, мы с тобой! – Калгак толкнул брата: – Возьми в хлеву мешок, только не кожаный, а рогожный.
Из дома отозвалась Раудикка:
– Калгак! Захвати плед и себе, и Блофуту. В роще еще сыро!
Братья с форсом, по скоттской[184]184
Скотты – предки шотландцев.
[Закрыть] моде, повязали шерстяные пледы вокруг пояса и, забросив мешок за спину, вышли за ворота.
Файда шлепала по молодой траве босыми ногами. Отойдя от дома, дети перешли на кельтский язык. Как и все отпрыски отставных римских легионеров, они при отцах разговаривали на латыни, но стоило выйти из-под надзора или оказаться в компании матерей, начинали тараторить на наречиях британских племен.
В роще они первым долгом набили желудями котомки. Затем бросили их на землю и принялись играть. Волумий и Калгак изображали римский легион, отдавая приказы одновременно и за легата, и за трибуна, и за центурионов. Блофут был отдельной вспомогательной британской когортой. Файда исполняла роль колонны захваченных рабынь-пиктянок. Три дня назад с пограничного лимеса солдаты привели пленных женщин из племени пиктов[185]185
Пикты – британское племя.
[Закрыть], предназначенных для продажи в Лондиниуме.
Калгак, сжимая в пальцах увесистую жердь-копье, рычал подслушанными от конвойных легионеров словами:
– Живее!.. мать! Пошевеливайтесь, пиктские суки!
Файда громко плакала, время от времени падала в изнеможении. Напоследок кинулась бежать.
– Центурия! – орал Блофут. – Догнать стерву! Не убивать! Она стоит сотню денариев!
Войдя в раж, пацаны всерьез таскали девчонку за шиворот.
Наконец, угомонившись, присели на поваленный дуб и завели разговор.
– А у нас Фиделя забирают в Галлию.
Файла, расчесывая волосы, поинтересовалась:
– А где Галлия?
– А где-то за морем!
– Как здорово! Он женится там на красивой девушке и вернется домой.
– Косматая дура! – презрительно процедил Волумний, обрывая сестру. – Стоит тащиться в Галлию из-за одной девки! Он привезет из Галлии трех здоровых рабов, два воза награбленного имущества, три тысячи денариев наградных и получит права италийского гражданства! А потом поселится в Лондиниуме или Комулодуне и станет декурионом, как отец Кривого Ирдуцисса!
Мальчишки напыжились. Кровь завоевателей-отцов заговорила в них со всей силой. Они расправили плечи, выставили подбородки и заговорили рублеными фразами на вульгарной латыни с большой примесью кельтских слов.
Файда только вздохнула: «Дураки».
На обратном пути дети вышли на поляну со священным источником. Обложенный камнями ручей булькал и звенел на разные голоса. Отцы часто поили здесь скотину, но матери, оставшиеся верными учению друидов, приносили священной воде подношения и совершали очистительные моления за святотатства мужей.
– Напьемся! – предложил Блофут и первым устремился к воде.
– Блофут, не надо! – умоляюще просила Файда. – Ты заболеешь и умрешь, как Файф из Брокорнахта. Помнишь, он тоже пил воду из священной ниши!
– Ха-ха-ха!! – смеялись мальчишки.
– Смотрите! – вдруг побледнел Калгак. Дети замерли. К стволу дуба, под которым бил родник, длинным бронзовым гвоздем была прибита отсеченная человеческая голова. Прибита недавно. Капли крови на траве не успели потемнеть. Вмиг ожили все наставления матерей.
Девочка и мальчишки повалились на колени и, касаясь щекой земли, зашептали:
– Владыка подземного мира, Суцелл! Прости неразумные речи своих детей. Тебе, властелину сущего, живого и мертвого, вверяем наши души...
Хрипло каркнул сидевший на ветвях ворон.
– Суцелл ответил нам! Он не гневается! Пойдемте!
Назад они почти побежали.
Почти сто лет назад пришли в Британию римляне. В Лондиниуме, Комулодуне и Эбораке высились Храмы Юпитера, Весты и Меркурия, а затаившиеся коллегии друидов, насмехаясь над пришельцами, продолжали приносить кровавые жертвы древним суровым богам.
* * *
На пристани Лондиниума швартовались военные корабли. Много. Римские магистраты, легионеры и знатные британцы из числа перешедших на сторону завоевателей встречали гостей. Местная знать возвышалась на богато изукрашенных колесницах из орехового и березового дерева, инкрустированного серебром. Кельты так и не смогли отказаться от этого архаичного рода оружия. У дальних складов рабы разгружали с грузовых барок корзины с черным горючим камнем, добывавшимся по всей Британии и употреблявшимся для обогрева домов и в литейных печах.
Бряцающие оружием центурии и турмы фракийцев спускались по сходням на берег. Сводили растерянных, ослабевших от морской качки коней. Почти шесть когорт и две алы прибыли в главный город Британии, резиденцию наместника.
Жители ничего не понимали.
– Наверное, новый император замышляет поход в страну скоттов. Вот и прислал этих чубатых истуканов!
– А кто будет содержать эту компанию? Опять увеличат налоги?
Прибывшие построились в колонны и, звякая коваными сандалиями, по булыжной мостовой направились к казармам британских когорт IX Испанского легиона.
Магистраты окружили прибывшего с войсками легата. Знатные кельты развернули свои колесницы и, громыхая ошиненными березовым деревом колесами, поехали по делам.
Наутро все прояснилось. Вновь прибывшие фракийские подразделения оставались в провинции, а на материк, в Галлию, отправлялись несколько манипулов IX Испанского легиона и пять британских вексиллатионов и ал.
Наместник Британии отвел на сборы два дня. По истечении этого срока воины собрались на той самой набережной Темзы, где трое суток назад ссаживались фракийцы. Солдаты номерных когорт в национальной одежде и со своим традиционным оружием заполнили пристань. Пестрели замотанные вокруг бедер шерстяные с длинной бахромой пледы, кожаные пирожком шапочки на темени. За пояса заткнуты остроклювые железные топоры-кельты. Рядом же расположились британцы вспомогательных когорт в римских доспехах. Плакали женщины и дети. Жены, сыновья и дочери отъезжавших.
Седой, враз сгорбившийся Квинт и Раудикка гладили загрубелые руки Фиделя. Бронзовотелый, рослый, как отец, воин щурил синие материнские глаза. Блофут с Кал-гаком терлись о ноги брата, восхищенно рассматривали его экипировку. Медный панцирь, широкий меч-полуспафу в замшевых ножнах.
– Смотри, слушайся там центуриона, – наказывал сыну ветеран. – От своих не отрывайся, но и вперед не лезь. Словом, сам понимаешь.
Фидель согласно кивал головой, не перебивая. По щекам матери текли слезы.
– На корабли!!! – раздалась команда. Заревели римские букцины. Им вторил мощный хор волынок скоттов. Наместник Британии произнес речь. Говорил о высокой миссии, выпавшей на долю солдат – сражаться с царем диких даков, которые не знают власти римского императора и питаются мясом младенцев. Уповал на то, что воины не посрамят славы Британии, – далеко по империи разнесут весть о своей доблести.
Кто из стоящих в строю знал истинное положение вещей? Напуганный переходом фракийских и мезийских отрядов на сторону Децебала, Траян спешным порядком разбрасывал по провинциям мятежные вексиллатионы, а взамен направлял части вспомогательных войск из Дальней Испании, Британии и Востока. Людей, чуждых языку и культуре племен, сражавшихся с римлянами.
...Тяжелые грузовые барки в окружении эскорта быстроходных либурнов, выйдя из устья Темзы, взяли курс в Океан. Постепенно туманная дымка заволокла высокие меловые скалы Альбиона. Чайки реяли в воздухе, садились на снасти. Британские легионеры печальными взглядами провожали остающиеся родные берега.
Часть шестая «МИРНЫЙ» ДОГОВОР
1
Смоченная в уксусе тряпка легла ему на лоб. Котизон открыл глаза. Первое, что увидел, были белоснежные мягкие руки мачехи.
– Очнулся?! – удивленно и радостно воскликнула Тзинта.
Наследник попытался пошевелить головой и не смог. Пронзила острая боль. Она заметила гримасу на его губах.
– Лежи, не двигайся, Котизон! Дротик разорвал тебе шейные мышцы и задел артерию. Рана может вновь открыться.
– Пить, – слабо выдавил он.
Кисло-сладкая густая жидкость полилась в рот. «Вареное вино», – понял он. Тзинта, радуясь его приходу в сознание, словоохотливо болтала:
– Почтенный Мукапиус сам осматривал тебя. Похвалил тех воинов, которые еще там, в бою, перевязали туго-натуго твое горло. Если бы не это, сказал он, ты истек бы кровью. Мазал рану своими снадобьями и велел больше давать тебе красного вина Вареного и с медом. Так что скоро поправишься! Тисса! Принеси мне новое полотенце! А это хорошенько смочи в уксусе и отожми.
Дочка, со страхом и жалостью глядя на сводного брата, бежала исполнять поручение.
– А где отец? – спросил Котизон, напрягшись.
На лицо мачехи набежала тень.
– На войне. Все с войсками. И Регебал, и План, и царь с братом. Римляне опять перешли Данувий. Почтенный Мукапиус говорит, пока никаких известий не получал. Да и разве привезут что-нибудь утешительное?! Котизон, я начала бояться, что Траян придет к Сармизагетузе. Поправляйся быстрее. Ты так нужен мне и сестре! Может, нам уже сейчас подумать об отъезде? Поехать в Пороллис?
Пасынок устало опустил веки. Брови сошлись в одну черту.
– Тзинта, корми меня чаще. Понемногу, пять-шесть раз в день. И когда придет верховный жрец, проводи его ко мне. Я непременно должен поговорить с ним. И еще. Пока я не забыл. Пошли гонца к отцу и передай, что Фратанч сарматский перед боем под Адамклисси рассказывал о каком-то вожде танаисских сарматов с золотым браслетом на руке. Так вот, тот человек никакой не сирак. Он предатель на римской службе. И скорее всего языг. Пусть остерегутся. Сарматы и даки должны поймать и убить лазутчика... Слышишь меня, Тзинта?
Женщина отерла испарину со лба юноши.
– Котизон, ты бредишь. Фратанч сарматский и сын Ратибора-карпа погибли в сражении на мезийских полях. Да и какой, скажи, сармат не носит браслетов на руках?
– Я не брежу! У изменника особый браслет! Всадники Фратанча, видевшие негодяя в ночь перед битвой, узнали его и его приятеля в бою. Он во главе языгской конницы дрался вместе с маврами римлян против них и роксоланов. На украшении изображен двуликий римский бог Времени. Пошли гонца к отцу, Тзинта...
– Я сделаю все, как ты велишь, Котизон.
На четвертый день, когда раненый мог уже свободно глотать твердую пищу, из-под Тибуска приехал Регебал. Шурин царя похудел и был вымазан грязью с ног до головы. Рабы во дворе со страхом поглядывали на господина. Сестре не сказал ничего. Сразу прошел в комнату Котизона. Увидев зятя, тот приподнялся и сел на постели.
– Какие новости, Регебал?
– Плохие. Очень плохие.
– Отдали Тибуск?
– Нет. Тибуск держится. Защитой его командует Сусаг. От раны скончался Тит. Тяжело ранен Леллий.
– Тит? Когда?
– Несколько дней тому назад в Тибуске. – Регебал налил из стоявшего на столе перед ложем выздоравливающего кувшина вареного вина. – Во время вылазки ему попали в ногу языгской стрелой. Рана начала гноиться. Сделали прижигание, но не помогло. Нога распухла со ствол сосны. Потом красные пятна перешли на живот. Тит сам попросил о смерти. Хотел, чтобы его закололи мечом по римскому обычаю, никто из воинов не смог. Тогда жрецы дали ему напиток смерти.
– Да упокоится его душа на небесных просторах Замолксиса. Он заслужил бессмертие у Кабиров!
Регебал залпом осушил кубок и наполнил вновь.
– Котизон, Гуннерих и Зигфрид германские не пришли к нам на помощь. Мы дважды посылали гонцов. «Римляне воюют с даками, – ответили вожди квадов и маркоманнов, – с нами Траян соблюдает мир». Они или боятся тех легионов, что эта римская собака оставила напротив их границ, или предали нас!
Сын Децебала горестно дернул уголком рта:
– Скорее всего, и струсили, и предали. Глупцы! Но так или иначе мне больше нельзя валяться в постели! Муказен!
Личный постельничий царя, восемнадцатилетний Муказен, влетел в помещение.
– Слушаю.
– Принеси мою одежду и оружие. Стой! Панцирь не надо!
Юноша вытаращил глаза.
– Царственная Тзинта запретила мне...
– Делай и не рассуждай! – рявкнул в бешенстве наследник.
Утром Регебал с Котизоном отправились в дорогу. Путь лежал в Тибуск. Молодой полководец был еще очень слаб, но всей силой воли заставлял себя сидеть в седле прямо и улыбаться. Костобоки личной охраны сына Децебала с уважением поглядывали на командира. Они знали ему цену. И под Тапэ, и при Адамклисси юноша сражался в первых рядах. Шурин обнял на прощание царицу и шепнул ей на ухо:
– Тзинта, будет лучше, если ты потихоньку начнешь собирать вещи. После падения Тибуска римляне обязательно придут к Сармизагетузе. Тиссу заблаговременно отправь в Пороллис. Но только не посвящай в свои планы Мукапиуса. Старику будет спокойнее спать, когда он ни о чем не будет догадываться. В случае чего, младшие жрецы успеют вывезти богатства храмов в крепости под Кумидавой!
Глаза брата бегали по сторонам, и от этого у Тзинты на душе стало совсем плохо. Не желает добра Децебалу его приближенный. «Может, предупредить мужа? Но о чем? Регебал заботится о жене царя и его дочери. Он как будто даже радуется приближению войск Траяна. Или мне кажется? О, великая Богиня Утренней Зари, помоги найти правильный выход!»
Супруга дакийского царя наверняка знала бы, как поступить, если бы кто-нибудь рассказал ей о встрече ее ближайшего родственника в тибусканском лесу с сарматским воином с золотым браслетом на левой руке. Степняк передал вельможе привет от Дакиска и Кората. Они говорили менее получаса, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы дальнейшая судьба войны окончательно предрешилась в пользу римлян. Ни один из тысячи даков не мог себе даже представить, что рядом с царем Дакии во главе армии находится изменник.
2
Подходила к концу третья декада осады Тибуска. Обновленная за счет вспомогательных когорт британцев и испанцев, александрийских греков и пальмирских стрелков-сирийцев, римская армия в середине апреля вновь форсировала Данувий и перешла в наступление. Корпуса Авидия Нигрина и Траяна теперь двигались с двух сторон вокруг Банатского нагорья. Обойдя крутые густо заросшие лиственными и хвойными лесами горы, римляне вышли к Тибуску. Укрепленный перешедшими на сторону Децебала римскими инженерами город являлся ключом к проходам в Южных Карпатах. Отсюда лежал прямой путь на Сармизагетузу. Сердце и мозг дакийского царства.
Тщательно осмотрев оборонительные рубежи Тибуска, Траян взял его в планомерную осаду. Выведенные на тридцать – сорок миль к северо-востоку XVI Флавиев и XII Сдвоенный легионы преградили доступ любой помощи осажденным со стороны Децебала.
Новая кампания приняла еще более ожесточенный характер. Не проходило ни одного дня без известий о нападении даков на посты и укрепления римлян. Солдаты Траяна штурмовали поселения и крепостицы, с беспощадной жестокостью уничтожали целые местечки за каждый дерзкий налет. Эта изощренная война с невидимым дерзким врагом изматывала силы, постоянно держала в напряжении. Заступить в караул и выстоять его всю смену считалось верхом геройства и доблести. Каждый четвертый пост вырезался дакийскими налетчиками. За зверства воины Децебала платили римлянам той же монетой. Легионеры уже не шарахались в стороны от рядами уложенных вблизи лагерных стен голов или висящих на суках кож, заживо содранных со своих попавших в плен товарищей.
Императора не смущало ничто. Он был воин до мозга костей и все неудачи и промахи относил за счет издержек войны. На разорение родины противник отвечал ожесточением борьбы. Это было естественным. Но ожесточение было одновременно и свидетельством слабости. Страх не мог овладеть римской армией, скованной железной дисциплиной и опьяненной жаждой близкой наживы. Десятки тысяч угнанных в рабство даков, разграбленные святилища богов, стада и гурты захваченного скота наглядно давали каждому легионеру, от новобранца до легата, воочию убедиться в размерах военной добычи. Солдаты считали, сколько придется на долю каждого, и неистовый всепожирающий огонь жадности загорался в их глазах. С этим пламенем они уходили в дозор, лезли на плюющиеся смолой стены городов, умирали на полях сражений.
Лагерь осаждающих под Тибуском гудел, как растревоженный улей. Когорты рыли подходы, оборудовали позиции метательных машин, готовили осадные материалы. Южные ворота кардо не запирались ни на мгновение. Сюда пригонялись толпы пленных и свозилась захваченная добыча Квесторы и казначеи осматривали и клеймили людей, считали золотые и серебряные изделия, рулоны материи, кожи, меха, одежду, вещи, и затем в сопровождении отрядов охраны все отправлялось в тыл, в Дробету. Оттуда через Данувий в Виминаций и Рим. Навстречу ехали подводы с оружием, слитками железа и бронзы, амфоры с зерном и маслом. Горшки с нефтью и серой. Двигались свежие манипулы из залеченных раненых, вставших в строй.
Всюду, на высотах и перекрестках путей, дыбились частоколы полевых крепостей, оснащенных катапультами и скорпионами. Рядом с таким укреплением высилась сигнальная башня. По ночам длинные пунктиры факельных огоньков уносились со скоростью ветра к ставке армии, под Тибуск. Римляне не скрывали, что они пришли надолго. Навсегда Под контролем свирепых галлов с собаками и целых центурий легионеров сотни пленных даков рыли землю, срезали склоны гор, валили лес. Там, где еще совсем недавно шумели кронами вековые дубы и сосны, теперь ложились отесанные камни дорог, вкапывались милевые столбы, перебрасывались добротные арочные мостики. Деревья вдоль магистралей и кастр вырубались на расстояние броска копья. Казалось, гигантский паук заплетает в свою паутину все новые и новые территории. Даки, совершавшие рейды по тылам римской армии, с ненавистью наблюдали следы деятельности чудовищной военной машины.
Пируст и Дазий, рыскавшие во главе отряда сензийской конницы в сорока милях от ставки Траяна, слезли с лошадей на полотне одной из магистралей. Вождь сензиев нагнулся, ощупывая руками брусчатку.
– Хорошо уложили, гады. Давай разберем сколько сможем и разбросаем камни! А когда придут чинить, нападем и перебьем десяток-другой «петухов»!
Пируст покачал головой. «Нереально».
– Это ничего не даст, Дазий. Они на таких работах стараются на совесть. Булыжники уложены на жидкий бетон. Чтобы отколоть их, потребуются железные ломы. Мы только иступим все топоры. Да и чинить дорогу придет не одна центурия. Добавь к солдатам несколько десятков рабов. Нет, Дазий! Зачем нам разрушать то, что римляне строят для нас самих? После того, как прогоним Траяна, у Дакии уже будут хорошие пути на юг.
– Римляне!!! Конные! Много! – крикнул с сосны наблюдатель.
Дазий и Пируст вскочили на коней.
– Слазь! Уходим! Дадес! Положи поперек дороги те башки, что мы накосили вчера! Пусть порадуются! Живей!
Даки проворно извлекли из седельных тороков пятнадцать отрубленных голов римских солдат, попавшихся отряду во время заготовки фуража, и ровной линией разложили поперек дороги. Дадес подумал немного и поместил под носом одной из них обглоданную баранью кость. Все захохотали:
– О-го-ха-ха!!! Смысл понятен! Это все, что вы получите на нашей земле!
Густые ветви сомкнулись за последними всадниками. Лес на склоне звучно шумел, словно одобряя действия своих сыновей.
