Текст книги "Легионы идут за Дунай"

Автор книги: Амур Бакиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 35 страниц)

9

Зал был полон. Легаты, префекты лагерей, трибуны, препозиты отдельных когорт, командиры вексиллатионов, просто центурионы теснились вдоль деревянной колоннады главного приемного покоя в бывшем дворце дакийского царя. Преторианцы в позолоченных доспехах стояли возле стен по всему периметру помещения. Император ничем не отличался от своих солдат. Высокого роста, атлетически сложенный военачальник в пластинчатом панцире с серебряными накладками. На правом боку, рукоятью под самой грудью, массивный испанский меч – полуспафа. Только шнурованные сапоги до колен из красной сафьяновой кожи блистали расшивкой драгоценных камней. Коротко подрезанные волосы надо лбом чуть подвиты искусным парикмахером.

Приглушенный гул голосов. Полученная новость никого не оставила равнодушным. Захвачен и убит Децебал. Это казалось невероятным. Неслыханным. Человек, более двадцати лет противостоящий мощи Рима, – мертв. Особенно оживленно было в том углу, где собрались дакийские вожди и старейшины, перешедшие на сторону Траяна. Турвид и Дакиск сияли набором дорогих украшений. Главы котензийских и кепакизских родов в национальных расшитых рубахах и кожаных безрукавках не скрывали радостных облегченных улыбок. Из всех, пожалуй, только Регебал оставался мрачным. Красивые глаза шурина-изменника по временам подергивались пленкой такой откровенной злобы, что даже римские командиры, стоящие неподалеку, начинали переглядываться.

Внизу, во дворе, затрубили сигнальные букцины. Донесся топот копыт. Разговоры разом смолкли. И римляне, и даки, затаив дыхание, смотрели на входные двери. Траян, сидя на высоком резном кресле из сандалового дерева и слоновой кости, нервно поигрывал навершием меча.

– Смирно!!! – скомандовал дежурный центурион в дальнем проходе.

– Смирно!!!

– Смирно!!!

Команду повторили все центурионы охраны. Лязг железных подковок на военных сандалиях все ближе и ближе. Створы распахнулись. Преторианцы стукнули древками копий об пол, вздыбили плюмажи шлемов.

Чеканя шаг, посверкивая до блеска начищенными поножами, вошли десять центурионов и трибунов X легиона Близнец. За их спинами шуршали мягкими скифскими сапогами несколько варваров-даков. Закованные в пластинчатые пехотные панцири, в налокотниках, по всем параграфам боевых легионных уставов, пропыленные, усталые, легионеры несли большую ивовую корзину. На середине залы группа остановилась. Носильщики вышли вперед и поставили корзину у самого подножия императорского кресла. Рослый красивый трибун с шейным и нагрудным знаками отличия приблизился и положил на крышку изогнутый дакийский меч в дорогих черепаховых с золотом ножнах.

– Величайший император! Перед тобой голова и правая рука бывшего царя варваров – Децебала. Сверху его оружие.

Траян стиснул полированные подлокотники. На мгновение все замерло. Того, чье имя всего несколько дней назад вызывало трепет, ярость, ненависть, восхищение и уважение, – не было в живых. Остались лишь теперь уже бессильная правая рука и голова, отсеченная от туловища.

– Извлечь! Пусть видят все! – громкий голос императора заполнил дворец.

Легионеры как-то торжественно, немного с суеверным страхом положили на мраморные плиты фалькату, разрезали запечатанные воском веревки и сняли крышку. Заскрежетали стукнувшиеся в корзине налокотники и неестественно бледная, с запекшимися сгустками крови на шее голова дакийского царя и исцарапанная мускулистая рука легли у нижних ступеней возвышения, под ноги принцепса. Да, это был Децебал. Дакиск и остальные вожди переглядывались. Им казалось, что полузакрытые затуманенные глаза преданного владыки пристально смотрят на них.

Два повелителя Дакии встретились вновь. Живой и мертвый. Траян откинулся на спинку кресла и, казалось, весь погрузился в созерцание поверженного врага. Адриан, стоявший по левую сторону от цезаря, разжал кулак. На ладони лежала маленькая сердоликовая гемма с изображением понтийского царя Митридата VI Евпатора. Львиная шкура покрывала темя, пышные волосы разметались по плечам. Давно почивший царь Понта смотрел из небытия искусно вырезанными глазами. Враг Рима. Память достойных врагов требует уважения.

Траян искоса взглянул на Авидия Нигрина, потом обратился к трибуну, доставившему желанный трофей:

– Как вы захватили варвара? Он сдался сам?

Казалось, слышно дыхание стен. Трибун повернулся и жестом вызвал из своего отряда Пиепора. Костобок прятался за спинами римлян.

– Вот этот вождь варваров из тех, что боролись с нами до последнего, указал твоим воинам, Божественный, укрытие ненавистного тирана! Мы оцепили гору тремя полными когортами.

– И он сдался?!! – Траян почти крикнул свой полувопрос-полуутверждение.

– Нет! – четко ответил, не дрогнув ни одним мускулом лица, трибун. – Царь варваров сражался до конца. Когда у него кончились стрелы и не осталось в живых ни одного товарища, Децебал бросился на меч.

– Иного я и не ждал от него, – император вскинул подбородок и оглядел ряды соратников. Мужественные, бритые лица римских центурионов и трибунов были задумчивы.

– Враг повержен, – возвысил в наступившей тишине свой голос Траян, – вывесите останки Децебала на главной площади Сармизагетузы. Они должны находиться там в течение полных семи дней! Затем отправьте руку и голову в Рим. Сенат и народ римский тоже должны видеть мертвого противника. Варвару, раскрывшему пристанище Децебала, выдайте положенную награду! Легату X Близнец легиона наградить отличившихся командиров и солдат!

Адриан перевел взгляд с геммы в ладони на отрубленную голову дакийского царя.

– Величайший принцепс, – шепнул легат I Минервиного легиона, склонившись к уху дяди, – позволь грекам-ваятелям, что следуют за мной, изготовить в мраморе бюст мертвого варвара.

Император вопросительно уставил синие глаза на племянника:

– ?!

Адриан разжал кисть. Сердоликовый Митридат лохматил пышные кудри на гемме.

– Имя Децебала уже вошло в анналы истории наряду с именем Траяна Августа. Пусть и через тысячу лет потомки, созерцая портреты, говорят: «Вот Децебал – царь Дакии. Какое лицо! Но и он побежден императором Марком Траяном!»

Принцепс задумался. Авидий Нигрин тронул локоть друга.

– Легат прав, Марк. Отдай голову скульпторам на сутки.

– Хорошо.

Легионеры уложили останки дакийского царя в корзину, закрыли крышкой и взялись за витые лозовые ручки. И произошло непредвиденное. Едва солдаты сделали первые шаги, преторианцы по знаку центуриона застучали копьями о щиты. Доблесть не знает границ и национальной принадлежности. Армия Рима отдавала последние воинские почести достойному врагу. Децебалу. Сраженному, но не покоренному.

Дакиск тронул за локоть Регебала.

– Вот и все. Теперь впереди у нас жизнь, Регебал! Жизнь. Спокойная и бесхлопотная. Друг императора Авидий Нигрин сказал, что все мы, кто помогал римлянам, отправимся вскорости в Рим вместе с Траяном и примем участие в празднествах по случаю победы. Нас ждут новые почести, Регебал!

Бывший шурин бросил взор в сторону Траяна, потом повернулся к старейшине альбокензиев. Седина густо серебрилась в начесанной шевелюре недавно еще полного сил вождя.

– Да, новые почести. А Децебал умер.

– Умер... – подтвердил немного озадаченный Дакиск.

– И Траян сидит на троне дакийских царей.

– Да! – альбокензия начинали злить эти мудрствования. Несколько даков придвинулись к ним, ожидая развязки странного разговора.

– И меч Децебала тоже попал к римлянам, – нельзя было понять, спрашивает Регебал собеседников или утверждает истины самому себе. Для него словно не существовало окружающих.

– Это меч Децебала, и никого другого! – вмешался Турвид. – Вспомните, на всех выездах в Сармизагетузе проклятый Дадесид появлялся с ним. Уж я не спутаю Священные символы Замолксиса на ножнах ни с какими другими!

– Да, – сальдензий пронзил взглядом собравшихся. – Вот только я хотел бы знать, кому Децебал перед смертью отдал Пояс Буребисты?!

Стоявшие кепакизы, альбокензии, котензии, сальдензий и прочие вожди дакийских племен разом отшатнулись. Вот куда клонил Регебал. Значит, где-то есть законный преемник. Наследник дела Децебала Ледяной холод отчаяния и страха охватил изменников. Вокруг горели огни светильников. Громко болтали римляне. Из необъятных далей будущего медленно текло время, и там впереди, в грядущих столетиях, уже занимался день, когда неспособные более сдерживать натиск карпатских племен на восточные границы правители империи отдадут приказ покинуть провинцию Дакию.

10

Толстый с лоснящейся шкурой гиппопотам беспомощно поворачивал грузное тело на слабых, непропорционально тонких ногах. Каждый раз, когда новый дротик вонзался в бугристую кожу, животное раскрывало широкую пасть с двумя тупыми клыками и жалобно кричало. Колоссеум сотрясали взрывы хохота. Одуревшая от трехмесячного пьянства и обжорства, толпа пресыщенной римской черни свистела, улюлюкала и швыряла на арену огрызки яблок и подгнившие апельсины. Гладиаторы-бестиарии развлекали публику как могли. Отпускали бегемоту пинки, прыгали через медлительного африканского гиганта. Особенно усердствовал маленький юркий нубиец в красной набедренной повязке. Он умудрялся ширнуть копьем прямо в детородный орган животного. Весталки на первых рядах взвизгивали от восторга. Верхние скамьи разражались бешеными овациями.

– Браво! Так его! Будет знать, как посещать наши лупанары!

– Ха-ха-ха-ха!!!

Неожиданно из ноздрей гиппопотама хлынула кровь. Он, болезненно всхрюкивая, подломил передние ноги и, рухнув на мраморную крошку арены, испустил дух.

– Браво!!! – взорвался амфитеатр. Неизвестно, какой по счету зверь из одиннадцати тысяч, доставленных Траяном для травли в римских цирках, покончил счеты с жизнью. Глашатаи объявили перерыв.

Рим праздновал победу над Дакией. Роскошью второго дакийского триумфа Нерва Траян Август – принцепс сената и римского народа – затмил все виденное камнями города доселе. Семь дней только возили по улицам награбленное за Данувием золото и серебро. Потом шествовали выделенные когорты участвовавших в кампании легионов-победителей. Сенаторы, всадники, ликторы, преторианцы. И наконец, император в блеске парадного вооружения и сонме полученных эпитетов: Германский, Дакийский, Наилучший, Величайший. Плебс получил крезовы подарки. По пятьдесят сестерциев серебром на человека. Оливковое масло, вино, печеный хлеб выдавались без счета. Столы для угощений ломились от яств. Ошалевшие от чудовищных доз выпитого вина и выкуренной конопли проститутки отдавались мимам и акробатам прямо на столешницах посреди гор недоеденных булок и жареных кур. Эдилы и преторы, поставленные следить за порядком, регоча, отпихивали актеров и пристраивались на их место сами. Воры и сутенеры ночевали в караульнях городской стражи вперемешку с легионерами преторских центурий.

Ежедневно устраивались гладиаторские бои. Десять тысяч гладиаторов со всех концов империи заполнили школы и казармы римских амфитеатров. Три тысячи пленных даков в национальном вооружении разыгрывали миниатюрные сражения: битвы под Тапэ, Адамклисси и Сармизагетузе. Нет. Такого еще не знала империя. Даже при Нероне.

– Ave imperator! Ave! Ave! Caesar Trayan August, Optimus, Maximus[203]203
  Optimus, Maximus – Лучший, Величайший (лат.).


[Закрыть]!

Казалось, этот хвалебный крик застыл в небе над городом.

Прокопченные и набальзамированные лучшими египетскими мастерами голова и рука Децебала висели на колонне Бычьего форума. Любители часами простаивали внизу, любуясь царем варваров.

– Луций, спроси у дака, скоро ли очередь Парфии?

– О-го-го-го!!!

– У Пакора, пожалуй, борода погуще будет!

– Анция! Раздевайся! Мы должны это сделать здесь же, в знак презрения к дрянному царьку!

– Пошел ты!..

– Ха-ха-ха-ха!!!!

Даки-всадники, из числа приведенных Траяном в качестве союзников, успевшие изъездить весь Рим, старательно избегали места с останками своего бывшего царя. Регебал, обритый по последней римской моде, смертельно пьяный, не вылезал из гостевых покоев палатинских дворцов. Дакиск и Турвид, одетые в непривычные тоги, насильно запихивали приятеля в носилки и волокли с собой на бои и представления. Пиепор и Сабитуй в дакийской одежде с драгоценными кинжалами и римскими наградами на руках и шеях носились на колесницах по мостовым, возбуждая любопытство.

...Траян ополоснул лицо в поднесенной серебряной лохани с розовой водой и вытерся чистым полотенцем. Рабы-эфиопы сзади ритмично покачивали большими опахалами из страусовых перьев. Плотина, прикрыв глаза, сидела рядом в кресле из слоновой кости. Ложу сплошь устилали толстые сирийские и мидийские ковры. Справа Адриан вел с Сабиной неторопливый разговор. Племянница Траяна лениво помахивала ручным веером. Два дня назад Адриан официально объявил об их помолвке. Позади в императорском же партере размещались зарубежные послы. Ближе всех посол кушанского царя Канишки Самудранас. Завернутый в красочные шелка индус покачивал сапфировым пером на высоком белоснежном тюрбане и щурил черные проницательные глаза.

Посол парфянского правителя Пакора, тоже разодетый в тончайшие хлопковые одежды, чему-то смеясь, похлопывал по плечу Критона. Личный врач императора льстиво улыбался и время от времени бросал зовущие взгляды на принцепса. Преторианцы на внутреннем и даки-стражники на внешнем обводе галереи облизывали запекшиеся губы. Трибун решился и на свой страх и риск приказал поднести охране воды, смешанной с вином. Зазвучали трубы. Двадцать пар гладиаторов в форме легионеров вспомогательных когорт и рубахах костобоков заполнили арену. Траян стремительно, словно только этого и ждал, повернулся и пригласил к себе кушанского и парфянского послов. Самудранас, исполненный достоинства, пересел на низкую скамью справа от победоносного императора. Парфянин опустился на принесенный его рабом мягкий, обитый сафьяном табурет.

– Прошу уважаемых гостей заключить со мной ставки, – приветливо говорил цезарь.

– О! – шутливо воздел унизанные кольцами руки индус. – Все мои предыдущие попытки выиграть у Величайшего из царей обитаемого мира кончились позорной неудачей!

Мягкий индийский акцент в греческой речи кушанца придавал ей особую вкрадчивость. Посол Парфии не преминул польстить:

– Ставьте на «римлян», дорогой Самудранас, и никогда не ошибетесь. Они побеждают всегда!

Траян особенно приветливо оглядел парфянина.

– Боги! В таком случае мне остается только ставить на варваров, которых разбил!

– Они послужат вашему величеству столь же ревностно, как если бы были римлянами, – поклонился слуга Пакора. На арене мечи исправно делали привычную работу. Гладиаторы валились под ноги друг другу. Рев болельщиков на скамьях напоминал громовые раскаты. Сабина утомленно опустила на лоб покрывало: – Элий! Мне до смерти надоели хрипы и кровь.

Адриан, увлеченный, не слушал невесту. Легат напряженно следил за намеченным бойцом. Привстал. «Ну же! Ну!» Гладиатор не оправдал надежд. Пропустил самый никудышный удар. Прямой и колющий справа.

– А-а! Варвар! Болван!

– Адриан! Будь посдержаннее, – Сабина с тоской разглядывала стены и орущие рты. Траян крутил на безымянном пальце левой руки перстень Децебала. Волкоголовый дракон из золота на бирюзовом фоне грустно скалил зубы.

– Завтра нам предстоит увидеть впечатляющую охоту на слона.

– В моей стране слоны охотятся на людей! – с намеком на боевую мощь Кушанского царства вставил Самудранас.

Критон прикусил губу и мельком взглянул на парфянского посла. Тот сделал вид, что сказанное его совсем не интересует. Император тронул представителя Пакора.

– Надеюсь, в Парфии не встретишь подобных ужасов?

Усы азиата ощерились в усмешке, но глаза остались холодными.

– Парфянские лошади порой бывают страшнее кушанских слонов.

Установилось многозначительное молчание. Первым его нарушил Траян:

– Я хочу, уважаемые послы, чтобы вы по возвращении домой передали своим властителям, что единственное, о чем мечтает и чего страстно желает император Рима, – это мир. Мир во всей Ойкумене. Децебал нес угрозу нашему спокойствию. Теперь же порядок и равновесие на границах империи восстановлены. Только мир позволит Риму, Парфии и Кушанскому царству наладить взаимовыгодные торговые связи. – Победоносный император широким жестом обвел скамьи, забитые зрителями. – Не знаю, что делали бы наши красавицы и щеголи без индийского шелка, драгоценных камней и благовоний. А болотная парфянская пшеница[204]204
  Болотная парфянская пшеница – рис.


[Закрыть] сочностью затмевает любое блюдо!

Цезарь говорил, и блики с наконечников преторианских копий отражались в его зрачках. Самудранас щурился и покачивал сапфировым пером. Парфянский посол благожелательно кивал. Черные глаза азиата сделались совсем томными.

Шел 107 год новой эры. Первые легионы из разгромленной Дакии перебрасывались в Африку и Сирию. Почерневший под знойным солнцем Аравии Авл Корнелий Пальма готовил на землях Набатейского царства плацдарм для войны с Парфянской державой. Император Траян обходительно беседовал с парфянином о дружбе и любви. В кузнице Бытия молот Истории продолжал приглушенно постукивать по наковальне Времени.

ЭПИЛОГ

«Сенат и народ римский императору Цезарю Нерве Траяну Августу, сыну божественного Нервы, Германскому, Дакийскому, великому понтифику, наделенному властью народного трибуна в 17-й раз, императору в 6-й раз, консулу в 6-й раз, отцу отечества, для того, чтобы было видно, какой высоты холм был срыт, чтобы освободить место для возведения этих столь значительных сооружений».

Дарабал не умел читать. Он попросту приходил сюда, на форум Траяна, рассматривать красочные барельефы на победной колонне покойного императора. Картины сражений с даками, разворачивавшиеся по спирали на всю высоту сорокаметрового монумента, бередили память. Заставляли мучительно вспоминать детство.

Преторианцы почетного караула, несшие стражу у цоколя с прахом Божественного Траяна Августа, привыкли к странному молодому гладиатору. Иногда он совал в руку декуриону денарий серебром и подымался по внутренней лестнице. Разглядывал плохо различимые снизу изображения среднего и верхнего яруса.

Вот легионеры строят полевое укрепление. Вот сам Траян в простом солдатском панцире с неприкрытой шлемом головой. Вот бородатые люди в длинных до колен рубахах с круглыми щитами и кривыми мечами осаждают укрывшихся за частоколом римлян. Где-то в мозгу неясно возникал образ высокого чернобородого человека с тонкой серебряной гривной на шее. Отец. Он помнил ласковое прикосновение сильных рук к своему телу и несказанное ощущение полета, когда тот подбрасывал его в воздух. Скориб. Да, Скориб. Так, кажется, звали отца. О, Митра и Геракл! Как трудно удерживать в памяти былое. А вот кричащие растрепанные женщины жгут факелами тела привязанных к столбам пленных легионеров. Значит, было и такое. Мать. Ведь была же и мать. Когда ее не стало? Наверное, в тот день, когда все вокруг заволакивало дымом и он бросал камни из самодельной веревочной пращи в незнакомых людей, закованных в железо. Мама. Она спрятала его в сарае, а сама с топором выбежала за ворота. Но он не послушал ее. Винуц тогда свалил с ног одного из тех, железных. Винуц грел его потом своей длинной шерстью во всех бараках, куда запихивали Дарабала и других детей. Дарабал помнил более отчетливо деревянный помост в зимней Сармизагетузе и стакан горячего вина с медом, что купил ему Гемин. Гемин стал ему вместо отца.

Он вырастил дакийского мальчишку и научил держать в руках сеть, трезубец и меч. И в тот первый для Дарабала поединок наставник отправился с ним. И не вернулся. Три татуировки сделал себе начинающий гладиатор. Мохнатого козла, языки пламени и изображение сети с трезубцем и именем учителя. Третий год выходит Дарабал на мраморное крошево арены. Игра со смертью под хохот и вопли толпы. Гладиатор. Раб.

После темноты внутренних переходов солнечный свет ударил в глаза. Дарабал невольно зажмурился. Часовые у колонны переговаривались громкими голосами. Внезапно они замолчали. К монументу через знойные плиты площади приближались двое. Впереди рослый иссеченный шрамами старик со скрюченной рукой в доспехах декуриона преторианской гвардии. За ним угрюмо вышагивал ничуть не уступающий в стати раб-варвар. Слуга нес небольшую сплетенную из виноградных прутьев корзину. Подошли. Ветеран-преторианец застыл перед посвятительной плитой в немом молитвенном молчании. Гладиатор отступил в сторону и остановился невдалеке. Караульные вытянулись. Само появление ветерана на форуме Траяна уже внушало уважение. Декурион обернулся и щелкнул пальцами. Раб достал из корзинки стеклянный финикийский сосуд с египетским розовым маслом и подал хозяину. Старик окунул пальцы в горлышко и, шепча молитву Гению императора, помазал все четыре угла мраморной плиты. Еще щелчок пальцами, и слуга извлек кувшинчик вина. Легионер возвратил благовония и, приняв вино, плеснул немного на брусчатку у подножия памятника.

Часовые громыхнули копьями о щиты. Ветеран-преторианец признательно поклонился сотоварищам по корпусу и вошел внутрь монумента. Вот его голова мелькнула в первом световом отверстии. Втором. Третьем. Старик поднимался к статуе Божественного императора.

Дарабал немного сочувственно посмотрел на раба, оставшегося дожидаться господина на солнцепеке. Слуга-варвар, не отрываясь, смотрел на него. Гладиатор отвел взгляд. Потом украдкой вновь посмотрел. Раб что-то шептал и сверлил зрачками. Дарабал немного оробел. Но столичная гордость взяла свое. Какой-то сельский раб с виллы смеет шарить глазами по римскому гладиатору. Пусть подневольному, но все-таки бойцу! Дак упрямо мотнул подбородком и с независимым видом зашагал прямо по направлению к храму Траяна. Он удалился на пять-шесть шагов, когда свистящий шепот невольника догнал его слух.

– Дарабал...

Непонятная истома охватила все тело. «Что это? Откуда сельский серв знает мое имя?» Гладиатор, как завороженный, повернулся.

– Это ты, Дарабал?

Только сейчас до сознания дошло, что спрашивали его на дакском языке. И не просто на дакском. На наречии горных патакензиев. Там, в гладиаторском эргастуле, науке убивать друг друга, кроме Дарабала, обучалось немало соплеменников из патакензийских родов. Они помогли мальчишке освоить и не забыть язык родины.

– Я... – растерянно ответил боец.

– Брат... Ты не узнаешь меня?.. – по щекам варвара бежали слезы.

Дарабал молчал. Глаза человека, стоящего напротив, кричали, умоляли, требовали: «Узнай!» И тогда он напрягся, с усилием разгоняя мрак последних двенадцати лет. Да! Он где-то видел подобное лицо. Где-то очень давно. Совсем в другой жизни.

– Дарабал! Это же я – твой брат Сирм! Помнишь, мы с тобой золотили рога нашему Винуцу к празднику плодородия Матери-Земли!

Он вспомнил. Дом под камышовой кровлей. Ветви яблонь в огороженном каменной стенкой дворе и себя, маленького, среди двух старших братьев.

– Сирм...

Они стояли друг против друга и... Нет, они не плакали. Мужи-патакензии не плачут. Просто слишком ярко светило над Римом солнце Италии. Они не обнимались, как полагалось бы по такому случаю. Они говорили. Раб и гладиатор. О чем? Ответить могли только преторианцы почетного караула у колонны Траяна. Но легионеры не понимали чужого варварского говора. Надменные лица римлян выражали полнейшее презрение к происходящему.

...Лодочник из Диногенции подозрительно отнесся к просьбе двух молодых вольноотпущенников переправить их на правый берег Данувия. Одежда молодцов настолько изорвалась, что в прорехи виднелось худое загорелое тело. «Тоже мне, вольноотпущенники! Как же. Небось беглые рабы или гладиаторы. Уж больно много шрамов на том, что помладше. А то, не дай боги, и дезертиры из вексиллатионов».

– А сколько вы мне заплатите? – ворчливо спрашивал нудный старик, почесывая плешь на макушке. – Сами понимаете, кто же просто так решится вечером грести через весь Данувий? Опять же, речная стража может остановить!

Старший из мужчин вытащил из-за щеки полновесный золотой статер. Посушил в ладонях и отдал рыбаку.

– Больше у нас нет, старик! Но мы должны попасть на дакийский берег! А грести? Грести мы будем сами. Соглашайся, дед!

Лодочник до боли зажал монету в пальцах. Целый статер! Какое ему дело до того, кто они такие? Заявить эдилам или префекту порта – себе дороже. Да и что выиграешь? Пару пинков и присловье: «Держи язык за зубами, если хочешь жить! И никому не заикайся о пойманных бандитах». В лучшем случае дадут десяток сестерциев.

– Поехали! – совсем иным, деловым тоном распорядился хозяин лемба.

Варвары спрыгнули в лодку. Молодой выразительно посмотрел на рыбака и достал запрятанный в рукав узкий киликийский нож.

– Ложитесь на дно и укройтесь сетями! – приказал дед. – Нас могут остановить досмотрщики.

Мерно поскрипывали уключины. За бортом струил свои воды Данувий. Издали донесся усиленный жестяным рупором голос:

– Эй! На лодке! Кто плывет? Отзовись!

– Это я, Прокопий! – заорал в ответ рыбак, раздирая легкие.

– Чего вдруг ты потащился ночью на реку, старый рак?! – весело захохотал зычный баритон.

– Ого, почтенный Амплиат! С моей старухой отправишься за рыбой, когда ей заблагорассудится. Ей нужен осетр к утреннему рынку!

– Ну пусть нереиды подарят тебе удачу! Но и мы не против маленького осетренка на своем столе!

– Не сомневайтесь, почтенный Амплиат! – последний раз крикнул старик и про себя добавил: – Чтоб ты скорей отправился в плавание по Стиксу в компании Харона, подлый вымогатель.

На середине Данувия пассажиры сели на весла. Рыбак установил вторую пару и, подгоняемый четырьмя сильными руками, лемб, оставляя за собой пенные пузыри, ходко пошел во мрак сырой ночи.

Утро застало всех троих спящими. Проснулись, когда солнце поднялось на высоту копья. Умылись. Вольноотпущенники выстирали с песком туники и надели влажную одежду.

– Прощай, старик! – сказал старший беглец. Теперь это был совсем иной человек. Он весь светился непонятной бурной радостью. И перевозчик внутренним чутьем понимал, с чем она связана. Он лукаво крякнул, извлек припрятанные на носу лемба припасы: несколько вяленых рыб, ячменный хлеб и тыквенную флягу с вином. Варвары потупились. Блеск их глаз выдавал смущение и сильный голод.

– Возьмите с собой на дорогу. В вашем положении продукты – самая необходимая вещь. Я так понимаю: вы не очень желаете повстречать на своем пути римские патрули или поселенцев. Стадиях в двухстах отсюда лежит озеро. От него повернете на восход солнца. Там Пирет[205]205
  Пирет – река Прут.


[Закрыть]. Идите вдоль реки и, если благополучно минуете дозорные башни «Траянова вала», то можете дальше считать себя в безопасности. Дороги открыты на север к росомонам или на восток к сарматам. Прощайте!

Варвары молча низко поклонились греку и, войдя в воду по пояс, помогли оттолкнуть лодку от берега.

– Видят бессмертные боги, мы никогда не забудем, что ты для нас сделал, Прокопий! Да хранит тебя Юпитер, Исида и Замолксис.

Рыбак отгребал все дальше и дальше, потом, вспомнив что-то, опустил весла и крикнул напоследок:

– Эй! Сынки! Чуть не забыл! С вашим ножом далеко не уйдешь! К западу от озера лежит много побитых даков и римлян. В войну с Децебалом они погибли в сражении. Не ленитесь, сделайте крюк. Повезет – раздобудете топоры, а может, и мечи! Прощайте!

Солнце припекало уже вовсю. На реке шумно плескала рыба. На лицах братьев было написано ликование.

– Дарабал, мы в Дакии.

– Да, Сирм!

– Мы свободные даки, Дарабал!

– Да, Сирм!

– Бвау-у-у-у!!! – завыли они по-волчьи, не сговариваясь. Древний боевой клич гетов понесся по округе. Они дошли. Преодолели тысячи препятствий, душные трюмы судов, лисьи уши соглядатаев, холод и лишения. Поросшие лесом холмы источали неповторимый аромат родины. О, Дакия! Густая листва буков и орешников приняла братьев. Суровые и решительные Дарабал и Сирм шагали по самым глухим уголкам леса. Они уходили на север, во владения карпов и росомонов. Туда, куда не дошла еще кованая каллига римских легионов. Где жили гордые, свободолюбивые племена. Уходили, чтобы в потомках своих вернуться на эту землю, политую кровью предков.