Текст книги "Последний из умных любовников"

Автор книги: Амнон Жаконт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Мы покончили с завтраком, мать отправилась в свою комнату читать, а я стал бесцельно слоняться по квартире, заглядывая во все уголки. Потом мне это надоело, и я зашел к ней. Оторвавшись от книги, она посмотрела на меня:

– Тебе не по себе, да?

Я кивнул.

– Понимаю… У самой бывают минуты, когда жизнь вдруг кажется такой сложной… ну просто непереносимой.

Вот в этом она вся. Стоит ей только захотеть, и без малейшего усилия она в состоянии совершенно точно уловить, что у меня на душе. И выразить это в самых подходящих словах.

– Ну хочешь – давай подумаем вместе. – Она приподнялась и взяла меня за руку. – Что, собственно, произошло? Какой-то незнакомый человек влез в твою машину и наговорил кучу глупостей. Но ведь это вполне мог быть какой-нибудь ненормальный. Или даже вполне нормальный, только передать свое сообщение он хотел не мне, а кому-то другому… просто обознался. А тебе могло показаться, что он назвал мое имя. В конце концов, мало ли машин нашей марки есть в Манхэттене?

– Манхэттен здесь ни при чем. Они следили за мной отсюда.

– Ну а в нашем районе разве мало подобных машин?

На секунду я почувствовал облегчение. Действительно, он ведь мог обознаться… И тут мне припомнилось самое непонятное.

– Но он же обращался ко мне на иврите!

Она замолчала. Этот довод трудно было отбросить.

– Даже это еще ничего не значит, – упрямо проговорила она наконец. – Подумай, сколько израильтян живет в Нью-Йорке? Наверно, полмиллиона…

– Я читал, что сто тысяч. Но тут дело не в количестве. Слишком много совпадений. Подумай сама – каков шанс, что человек ошибется в машине, и вдобавок обознается в водителе, и к тому же еще заговорит со мной на иврите?

– Шанс, конечно, невелик, ты прав, – согласилась она. – Но я все равно уверена, что это сообщение относилось к кому-то другому. Ведь я-то знаю, что за мной нет ничего такого, что нужно было бы «прекратить»…

На это я уже не мог ничего ответить.

– Вот видишь, – обрадованно сказала она, – во всем можно найти свои положительные моменты. Нужно только сесть и хорошенько все обдумать.

И она погладила меня по голове.

– Давай забудем эту дурацкую историю и больше не будем к ней возвращаться, ладно?

Возвращаться нам и в самом деле не пришлось, потому что в эту минуту у входной двери послышался какой-то шум. Я глянул на мать – она замолчала, и только нервное подрагивание ресниц выдавало, что она вся напряглась в тревожном ожидании.

Я подошел к двери. Это был всего-навсего почтальон. В дверной щели торчали три конверта. Я их вытащил и положил к ней на кровать. Она тут же надорвала один из них, самый толстый. Там лежала цветная рекламная брошюра с изображением огромного теплохода на обложке. Она развернула брошюру и углубилась в ее изучение. Тихонько выскользнув из комнаты, я прошел к себе.

Я лежал на постели, погруженный в печальные размышления. Снова и снова перебирал в уме события минувшей ночи, но, сколько ни старался, никак не мог поверить, что это был элементарный розыгрыш или случайная ошибка. Нет, я не думал, что мать попросту лжет, отрицая, что сообщение незнакомца было предназначено именно ей. Скорее всего, она пыталась защитить меня от какой-то сложной истории, в которой предпочитала, в соответствии со своим характером, разобраться без посторонней помощи.

Услышав ее голос из спальни, я поднялся и снова направился туда.

– Смотри, – сказала она, протягивая давешнюю рекламную брошюру. – Занятная штука.

Брошюра была выпущена фирмой, которая специализировалась на «правильном питании» и «сохранении внешности». Мать регулярно покупала ее кремы и прочие косметические штучки, и фирма столь же регулярно направляла ей очередные проспекты и каталоги. На сей раз они предлагали ей присоединиться к «избранной группе» постоянных покупателей, которые получат привилегию сообщать коммерческому отделу фирмы свое мнение о продукции. Чтобы попасть в эту группу, нужно было предварительно решить небольшую психологическую задачу, что-то вроде теста. «Тот, кто окажется способным решить эту задачу, – извещала брошюра, – тем самым покажет, что не склонен подгонять действительность под свои представления; стало быть, на его мнение можно положиться». А вдобавок он еще получит шанс выиграть круиз на Карибские острова, который фирма намерена разыграть среди членов «избранной группы».

Ниже шла сама задача. Она показалась и в самом деле интересной. Я даже записал ее условие на листке бумаги – он валяется где-то у меня в комнате. Из девяти приведенных в скобках слов нужно было составить три осмысленные и грамматически правильные фразы, не противоречащие при этом действительности. Слова были такие: «фрукт», «лимон», «мед», «еда», «кислый», «сладкий», «это», «не» и еще раз «это».

– Я уже сделала, – весело объявила мать. И протянула конверт, на котором ее почерком было написано:

«Мед не кислый. Лимон – это еда. Фрукт – это сладкий».

– По-моему, это неправильно, – сказал я.

– Почему? – обиженно спросила она.

– Потому что не все фрукты сладкие.

– Ну и что? Во всех фруктах есть сахар.

– Но из этого вовсе не следует, что все фрукты сладкие. Так и маслину можно назвать сладкой – в ней тоже есть сахар.

– Все фрукты сладкие, – заявила она таким непререкаемым тоном, который исключал всякие дальнейшие споры.

Единственным способом доказать ей, что она неправа, было составить другие фразы, но я был слишком подавлен ее неожиданной резкостью. И даже, честно говоря, немного испуган. За какие-то считанные часы все то, что раньше казалось простым и ясным, вдруг стало двусмысленным, запутанным, ненадежным.

Все послеобеденное время я тоже провел в размышлениях. Мне вдруг пришло в голову, что мои загадочные приключения могли быть каким-то образом связаны с отцовской работой. Может, мать именно поэтому не знала, о чем идет речь. Может, сообщение относилось к чему-то такому, что отец только должен был ей рассказать, а незнакомец, вторгшийся на заднее сиденье моей машины, решил, что она уже это знает? Запутавшись в подобных предположениях, я снова отправился к ней в комнату, но там ее не оказалось – только свет горел, да на постели лежала все та же раскрытая книга. Я пошел в гостиную. Сидя за письменным столом, мать что-то строчила в желтом блокноте. Может, это тоже что-то такое, чем она занимается наедине с собой, когда отец на работе, а я в библиотеке или в школе?

– Думаю, мы должны позвонить отцу, – решительно произнес я.

– Чего вдруг? – спросила она таким тоном, который сразу показал, что она готова говорить о чем угодно, только не о вчерашних событиях.

Моя решительность тотчас испарилась.

– Да нет, просто так… – промямлил я, еще раз посмотрел на нее и вышел. Она по-прежнему продолжала писать.

Лежа на кровати, я услышал, как зазвонит телефон. Мать снял трубку. Сначала я хотел было послушать, кто звонит, но потом передумал. Что-то мне все эти загадки слишком надоели…

…Уже семь утра. Те двое, что меня сторожат, о чем-то спорят за дверью в коридоре. Наверное, устали от бессонной ночи. Я слышу, как они сговариваются, кому первым вздремнуть. А я, кажется, только вошел во вкус – так и чувствую, как нарастает желание выложить тебе все-все, до последней мелочи.

Тетрадь вторая

В ту ночь мне впервые привиделся тот человек, которому было суждено умереть седьмого сентября. Это произошло во сне. У него не оказалось лица, и тело его тоже было скрыто какой-то длинной одеждой. Он сидел возле меня на низкой деревянной скамейке и говорил, не разжимая губ, но я все равно его понимал. Он обвинял меня в своей смерти, потому что я не убедил мать вовремя прекратить загадочную «связь». Я то и дело порывался встать, но он препятствовал моим попыткам своей ледяной рукой и все наклонялся и наклонялся к самому моему уху. Тогда я попытался откинуться назад, насколько это было возможно, но он был то ли длиннее, то ли гибче меня – он снова дотянулся до моего уха и начал шептать что-то странное. Только потом я сообразил, что такое он шепчет. Надо же – из всех возможных вещей он выбрал решение рекламной загадки!

Я проснулся с четким ощущением, что запомнил его слова, но в голове было абсолютно пусто. Минут пять я крутил эти девять слов так и этак – и вдруг вспомнил. «Лимон – это фрукт, мед – еда, кислый – это не сладкий». Я записал фразы на бумажной салфетке и посмотрел на них еще раз. Вроде осмысленно. Я бросился на кухню. Мать уже не спала. Точнее – еще не спала. Видимо, она вообще не ложилась, а всю ночь писала. Когда я вошел, она торопливо прикрыла блокнот рукой.

– Вот, смотри! – Я бросил салфетку на стол. – По-моему, ответ должен быть такой.

Она отломила дольку шоколада от лежавшей перед ней плитки, положила в рот и посмотрела на меня отсутствующим взглядом. Когда она убрала руку, я увидел, что блокнотный листок был сплошь заполнен тесными строчками.

– Что это? – спросил я.

– Кулинарные рецепты, – рассеянно произнесла она. – Хочу приготовить что-нибудь вкусное к приезду отца.

Что-то в ее ответе показалось мне странным, но в эту минуту меня больше занимала разгадка теста. Я подтолкнул к ней салфетку. Она глянула на нее и улыбнулась.

– Вполне осмысленно. Во всяком случае, не хуже, чем у меня.

– Но твоя разгадка вообще не верна! – возмутился я, но она тотчас перебила:

– Уже семь! Ты опаздываешь в библиотеку. Придется тебе иметь дело с мистером Кэем. А свой ответ я все равно уже послала – мне не спалось, и я ночью прогулялась до почтового ящика.

– Подбросишь меня к автобусу? – спросил я и вдруг спохватился, что машину-то я разбил. Я бросился к себе в комнату, быстро оделся, торопливо что-то перекусил и помчался к выходу. Закрывая за собой дверь, я услышал, что мать зовет меня из окна. Подумал было, что она наконец-то решила все объяснить, но оказалось, что это всего лишь традиционный воздушный поцелуй. Я побежал вниз по спуску, при каждом прыжке ощущая, как завернутый в бумагу слайд трется в кармане.

Я не стал его вытаскивать в автобусе, несмотря на сильнейший соблазн. Всю поездку провел в размышлениях – пытался сообразить, откуда мне известно слово «агитатор», и почему я убежден, что мать неверно разгадала загадку. «Фрукт – это сладкий». А может, она права? Может, любой фрукт действительно всегда сладкий? Но тогда она погрешила против логики. Ведь она сама написала, что лимон кислый. А лимон – это тоже фрукт. Нет, выходит, она все-таки неправа!

Еще я думал, что если этот рекламный тест действительно предназначен для проверки того, до какой степени человек способен противостоять обстоятельствам и не подменять реальность воображением, то говорит ли неправильный ответ матери о том, что она как раз склонна к подобной подмене? А если она не умеет видеть реальное таким, как оно есть, то, может, она упустила что-то важное в том сообщении, которое передал ей через меня человек из «шевроле»? А если она не поняла сообщения, не означает ли это, что ей на самом деле грозят какие-то «неприятности», а кого-то, с кем она связана, действительно «прикончат» седьмого сентября?

Автобус свернул к автовокзалу. Мы проезжали то место, где незнакомец разбил окно нашей машины и втиснулся внутрь. Я старался не вспоминать об этом, попросту вычеркнуть из памяти все вчерашние события. Но сознание, что достаточно одного моего слова, чтобы предупредить кого-то, даже просто намекнуть ему перебраться, пока не поздно, в другой город или хотя бы на другую улицу, было сильнее, чем все стихи и мелодии, которые я старательно припоминал, чтобы отвлечься от этих размышлений.

Я встал и протиснулся поближе к выходу. На остановке вышел первым. В узком переходе, ведущем в центральный зал вокзала, я оглянулся. Эскалатор был заполнен людьми. Кто из них замышляет зло другому? Кто станет жертвой злоумышленника? Я уже ни в чем не был уверен. Не переставал оглядываться все время, пока поднимался к пересечению Пятой авеню и 42-й улицы, поблизости от которого расположена наша библиотека.

У входа в здание, как всегда, уже толпились ранние пташки. Кафе поблизости было пока закрыто, а здесь все-таки не так сквозило. Рабочий в комбинезоне протирал мокрой тряпкой медную табличку с выгравированной на ней надписью «Городская библиотека». Само здание было окружено строительными лесами. Когда только их успели поставить? Протиснувшись между досками, я вошел в подъезд.

Не помню, рассказывал ли я тебе, как у нас начинается рабочий день? До открытия оставалось еще три минуты, но заведующая, миз Ярдли (она терпеть не могла, когда ее называли «мисс»), уже возвышалась за стойкой и сурово посматривала на трех подчиненных ей сотрудниц, которые усердно надраивали свои стойки фланелевыми тряпочками. Моя стойка тоже успела покрыться тонким слоем пыли, но я просто смахнул ее рукавом (мою фланель у меня украли в первое же утро). Дерево весело затрещало крохотными статическими искорками. Я открыл ящики, вытащил книжку квитанций, печати и бланки, нащупал лежавший в кармане слайд, вытащил его тоже и зачем-то сунул в щель между стойкой и приклеенной к ней табличкой: «Запись в кружки». Казалось, здесь он будет в большей безопасности. Где же, черт возьми, встречалось мне слово «агитатор»?

Большая стрелка прыгнула к девяти. Миз Ярдли вытянулась в струнку. Привратник в униформе открыл дверь читального зала и уселся в будке, где он теперь будет всю смену проверять дамские сумочки. Другой привратник открыл дверь в коридор, и в ту же минуту в дверях появился мистер Кэй и бегом пересек зал, рассеянно помахав на ходу миз Ярдли и остальным сотрудникам.

Нельзя сказать, чтобы мы были завалены работой. В девять утра, да еще летом, в библиотеку заглядывает не так уж много народу – на улице и без того тепло. А постоянные посетители не нуждались в нашей помощи – они сами подходили к каталожным компьютерам, находили необходимые им материалы, заполняли нужные бланки и направлялись в читальный зал, чтобы получить книги. В 9.30 миз Ярдли позволила себе расслабиться и даже облокотиться на поручень стойки. Трое ее подчиненных тоже немедленно облокотились на поручни своих стоек, а мисс Кон даже сняла одну из туфель и толстыми пальцами стала массировать затекшую щиколотку. В 10 часов миз Ярдли позволила себе сесть. Тут в зале появились два подростка, желавшие записаться в кружок научной фантастики. Им было велено обратиться к мисс Кон для заполнения соответствующих бланков. Вытащив слайд из щели за табличкой, я жестом показал миз Ярдли, что хочу отлучиться на пару минут. Она подняла пять растопыренных пальцев – пять минут, и не секундой больше! Видимо, решила, что я прошусь в туалет.

На самом деле мне нужно было в читальный зал. Увы, ни в Американской, ни в Британской энциклопедии слова «агитатор» я не нашел. Правда, в Вебстеровском словаре оно было, но толковалось совсем неподходяще – как «политический пропагандист». Словарь научных терминов вообще не снисходил до такого слова. Видимо, придется поискать в других библиотеках, подумал я. Странно, почему это слово все-таки кажется таким знакомым? Где-то я его видел, это точно, но где?

Можно было еще попробовать запросить большой компьютер, что стоял в книжном складе. Обойдя копировальную машину, я открыл дверь, которая вела в длинный сумрачный коридор. «Книгохранилище А» – извещала красная табличка. «Посторонним вход воспрещен». В помещении склада резко пахло залежавшейся бумагой, клеем и сыростью. Повсюду – на тележках, в ящиках, в почтовых мешках – грудами лежали книги. На низком столике, рядом с компьютером, безнадежно звонил телефон. Подойдя к экрану, я напечатал запрос. «Агитатор? – переспросил компьютер. – Детализируй подтему». «Нет подтемы», – напечатал я. Он тотчас ответил: «Агитатор – данные отсутствуют».

Меня снова охватило отчаяние. Но тут я услышал какой-то подозрительный звук: будто кто-то постукивает каблуками о бетонный пол – и тотчас напрягся. «Кто тут?» – крикнул я сдавленным голосом. Мне ответило молчание. Я посмотрел меж библиотечных стеллажей. Два или три прохода были освещены, в остальных царила темень. «Детализируй подтему», – снова предложил компьютер. Я стоял, вглядываясь в дальний угол склада. Казалось, что я слышу чье-то осторожное, сдержанное дыхание. Словно кто-то подсматривает из темноты. Я быстро стер запрос с экрана, схватил слайд и выбежал в коридор.

Не успел я завернуть за угол, как вдруг почувствовал, что кто-то рывком схватил меня за руку.

– Вот ты где! – торжествующе воскликнула миз Ярдли и, вцепившись в рукав, поволокла меня за собой. Я, впрочем, и не думал вырываться – ее неожиданное появление слишком напугало меня. – Врунишка этакий! – шипела она. – Говоришь, попал в аварию, а на самом – ни царапины! Я сразу решила, что за тобой нужен глаз да глаз! А это где взял?

И она вырвала слайд из моих рук.

– Это мое! – крикнул я. – И вообще – отпустите меня немедленно!

– Твое? – Она подозрительно глянула на слайд. – Небось вытащил из альбома репродукцию с голой женщиной, знаю я твои фокусы! Откуда это у тебя?

– Я вам не обязан объяснять, – решительно заявил я.

– Не хочешь мне – объяснишь мистеру Кэю! – Она победоносно улыбнулась и потащила меня дальше по коридору. Каблуки ее ортопедических туфель постукивали по бетонному полу точь-в-точь как там, в книжном складе.

Мы подошли к двери кабинета мистера Кэя, она постучала и, не дождавшись ответа, решительно повернула ручку. Мы вошли. Мистер Кэй сидел у стола, на котором лежали две открытые книги в окружении всевозможных тетрадей, конвертов, открыток и записок. Старая лампа в форме глобуса с прожженным посреди Тихого океана пятном освещала весь этот ералаш.

– Слушаю, – проговорил мистер Кэй и надкусил яблоко, которое держал в руке.

– Мистер Кэй! – энергично начала миз Ярдли. – Этот молодой человек, которого мы приняли на работу в рамках муниципальной программы для старшеклассников, поначалу произвел на нас вполне благоприятное впечатление. Настолько хорошее, что мы даже допустили его к работе с читателями в зале каталогов вместо бедного мистера Симпкина…

– Ах да, Симпкин, – произнес мистер Кэй то ли недоуменно, то ли вопрошающе.

– Мистер Симпкин заболел в прошлом месяце, – сурово напомнила миз Ярдли.

– Ах да, конечно, – рассеянно сказал мистер Кэй и посмотрел на меня сквозь очки. Взгляд у него был задумчивый и печальный, но меня он не обманул. Судя по толстым стеклам очков, причиной этой задумчивости была самая обыкновенная близорукость. Я ни минуты не сомневался, что этот мягкий с виду человек вполне способен проявить начальственную решительность и разом вышвырнуть меня с работы. Впрочем, меня это не слишком заботило. Куда больше возмущало обвинение в краже, которое миз Ярдли тут же не преминула изложить.

– У меня с собой его карточка, – закончила она, выхватив из кармана широкой юбки мой рабочий билет. – Вы только подпишите вот здесь, мистер Кэй, а в отдел кадров я уж сама передам…

– Вы не очень-то торопитесь, – сказал я. – Я ведь тоже могу кое-что сказать.

Но мистер Кэй, казалось, меня и не слышал. Положил яблоко на самый край стола, взял удостоверение, поднес к глазам, потом отодвинул на расстояние вытянутой руки и посмотрел на него снова. Его лицо скривилось в непонятной гримасе.

– Вот тут, внизу, – нетерпеливо повторила миз Ярдли. – В графе «дата увольнения».

Мистер Кэй снова посмотрел на меня и спросил:

– Зачем ты это сделал?

По-моему, мы оба открыли рты одновременно: миз Ярдли – потому что не поняла, что он сказал, а я – наоборот, потому что понял. Второй раз на протяжении двух последних суток ко мне обращались на иврите!

– Ничего такого я не сделал, – ответил я, тоже перейдя на иврит.

– Но она говорит, что ты украл этот слайд.

– Будьте добры, говорите, пожалуйста, на таком языке, который я тоже могла бы понять! – сердито запротестовала миз Ярдли.

– Извините, – торопливо сказал мистер Кэй по-английски. И, обратившись ко мне, спросил: – Что ты делал на складе?

– Мне нужно было посмотреть одно слово в компьютере, а в отделе каталога все компьютеры оказались заняты, – объяснил я.

– А это? – Миз Ярдли торжествующе предъявила «вещественное доказательство».

– Это мое!

– Ну-ка, дайте мне. – Мистер Кэй протянул через стол маленькую белую руку, взял слайд, посмотрел на него в свете лампы и спросил:

– Что это за чертеж?

– Именно это я и пытался выяснить.

Открыв ящик стола, он вытащил лупу.

– Вы еще не подписали его увольнение, – снова напомнила миз Ярдли.

Но мысли мистера Кэя были явно далеки от подобных вещей.

– Как ты искал? – спросил он. – Какое слово задал компьютеру?

– «Агитатор».

Он иронически поднял бровь, перевернул слайд и снова посмотрел на него через лупу.

– Подпись, мистер Кэй, – не отставала миз Ярдли.

– Почему именно «агитатор»? – спросил он, по-прежнему обращаясь ко мне, словно ее не было в комнате.

– Я уже где-то видел это слово, только не могу вспомнить где.

Он среагировал быстрой улыбкой, больше всего походившей на судорогу подавленного смеха.

– Каким путем ты ездишь домой?

– Через автовокзал.

– Минуя Таймс-сквер?

– Иногда.

Взяв удостоверение со стола, он протянул его миз Ярдли.

– Все в порядке, – успокоительно сказал он. – Это просто недоразумение. Благодарю вас.

Потом опять повернулся ко мне.

– Когда будешь проезжать кинотеатр «Уорнер», посмотри наверх.

И снова взглянул на слайд.

– Ты интересуешься наукой?

– Да, – ответил я, радуясь, что тут уж не нужно врать. – Особенно электроникой.

По выражению его лица я понял, что ответ пришелся ему по вкусу. Уж в этом ты можешь на меня положиться. Я так стараюсь понравиться людям, что сразу же чувствую, когда это удается. Он снова открыл ящик, вытащил конверт и положил в него слайд.

– Оставь мне его на пару дней, я постараюсь выяснить, что там изображено, – пообещал он, и тут же, словно забыв о нашем присутствии, снова углубился в книги. Когда мы выходили, яблоко все-таки свалилось со стола и, глухо ударившись об пол, откатилось в сторону. Мистер Кэй не стал за ним наклоняться.

Вернувшись в зал каталогов, я занял свое место за стойкой. Миз Ярдли тоже водрузилась на место и, поиграв желваками, схватила телефонную трубку. За обычным шумом, стоявшим в зале, я не мог разобрать, что она там бубнит, но в какой-то момент та повысила голос, и тогда мне как будто послышалось: «Два еврейчика переговорили на своем языке и уладили это дело».

Я знаю, ты бы так разозлился, что наверняка пожаловался в совет директоров, а то и в мэрию, но мне, честно говоря, было не до того. Едва дождавшись обеденного перерыва, я бросился на Таймс-сквер. Над зданием кинотеатра «Уорнер» висел огромный рекламный щит нового фильма. Фильм назывался «Террор на дорогах», и на щите была действительно изображена дорога, уходившая в голубую небесную даль. Что же он имел в виду, этот странный мистер Кэй? На всякий случай я посмотрел на соседние дома. Никакого «агитатора» не было и в помине. Я уже поворачивал, чтобы идти обратно, как вдруг увидел то, что искал. Да, он был и в самом деле очень рассеян, мистер Кэй, потому что упомянутый им кинотеатр находился совсем на другой стороне улицы, на углу Бродвея и 42-й. Это был один из тех театриков, где постоянно крутили порнофильмы и прочую эротику. Над ним тоже висел рекламный щит, только здесь была изображена громадная стиральная машина. А под ней красовалась таких же размеров рекламная приманка: «Единственная в мире модель – с двойным агитатором[1]1
  Здесь и далее разрядка заменена на болд (прим. верстальщика).


[Закрыть]!»

Все послеобеденное время я жутко огорчался, что поднял такой шум из-за стиральной машины. Очень хотелось поговорить с мистером Кэем – ну, во-первых, извиниться, а во-вторых, так уж я устроен: тотчас начинаю липнуть к человеку, который проявил ко мне хоть каплю внимания. На протяжении дня я несколько раз сталкивался с ним – то на лестнице, то в коридоре. Его глаза за стеклами очков смотрели рассеянно и тускло, изгиб рта, издали казавшийся иронической усмешкой, вблизи уже не был столь однозначен – смотря по ситуации, он выражал то смущенное приветствие, то неприязненное «оставьте меня в покое». Так я и не решился с ним заговорить.

Минут за десять до пяти я все-таки поймал его на самом выходе.

– Здрасте, – улыбнулся я как можно доверительней, – я видел ее, ну эту стиральную машину…

– Да, да, я занимаюсь этой историей, – рассеянно откликнулся он, начисто игнорируя мою улыбку. Его взгляд был устремлен куда-то за мою спину, складки на лбу выдавали озабоченность. – Я занимаюсь этим, – снова повторил он и торопливо вышел из зала.

Чем здесь можно было «заниматься»? Какая-то дурацкая стиральная машина, вот и все! Но не успел я об этом подумать, как ощутил на себе чей-то пристальный взгляд.

Я повернулся. В самом дальнем углу зала стояла какая-то незнакомая женщина. Перехватив мой взгляд, она быстро отвернулась и стала сосредоточенно изучать инструкцию по пользованию компьютером, висевшую на стене. На ней были залатанные джинсы, пожалуй слишком уж неопрятные для ее возраста, на ногах – какие-то вздорные туфли фиолетового цвета, плечи закутаны в пончо с изображенными на нем скачущими вверх лошадьми. Длинная шея, тонкое лицо. Кончив изучать инструкцию, она подошла к компьютеру и стала стучать по клавишам. Принтер начал было работать, но тут же замер. Женщина с отчаянием посмотрела вокруг, бросила взгляд на скучавшую за стойкой миз Ярдли и – направилась ко мне.

Миз Ярдли бросилась ей наперерез. Но женщина оказалась проворнее. Она оперлась на мою стойку и сказала:

– Привет! Не можете ли вы мне помочь?

Миз Ярдли была теперь рядом, и не хотелось снова с ней заводиться.

– Вы можете обратиться к миз Ярдли, – уклончиво сказал я. – Она наверняка…

Но женщина тем временем уже высыпала на стойку все содержимое своей сумки: тетради, записки, обгрызенные карандаши, несколько тоненьких брошюр – и стала суматошно рыться во всей этой куче.

– Вот, – она помахала помятым листочком. – Мне нужны эти книги, а компьютер почему-то…

– Разрешите… – сказала сзади миз Ярдли.

Женщина повернулась к ней и снова помахала списком.

– Компьютер, – повторила она. – Я никак не могу найти то, что мне нужно…

Взяв список, миз Ярдли принялась изучать его прищуренными глазами.

– Статьи, – объяснила женщина. – В основном научные. Я переснимаю их для фирмы, которая составляет списки публикаций.

В библиотеке вечно толклись человек двадцать-тридцать таких клиентов, в основном студенты. Они подрабатывали изготовлением фотокопий печатных материалов для разных фирм, плативших по двадцать центов за страницу. Миз Ярдли терпеть их не могла. Библиотека, по ее мнению, была предназначена для жителей города Нью-Йорка, а не для обогащения всяких там «посредников». Но сейчас она сказала приторно-слащавым тоном:

– Не думаю, что мистер Левин откажется потратить на вас десять минут своего драгоценного времени.

И посмотрела на меня, как удав на кролика.

Часы на стене показывали 5.40. Процедура внесения данных и проверки, на месте ли книга, занимала обычно минут пять. В списке было одиннадцать названий – это означало добрый час возни. Но по правилам мы прекращали выдачу в 5.45.

– У вас еще целых пять минут, – все так же слащаво пропела миз Ярдли и многозначительно глянула на меня.

– Спасибо, – сказала женщина низким мягким голосом.

Я подумал: что-то здесь явно не в порядке. Очень не в порядке. Что-то странное было в том, что эта женщина обратилась именно ко мне, и притом с таким огромным заказом, да к тому же всего за пять минут до закрытия выдачи. А кроме того, она никак не походила на человека, который не сумеет справиться с простеньким каталожным компьютером.

– Ваша фамилия? – спросил я.

– Доггарти. – Она потянула пончо назад. – Анни.

– Завтра, – сухо пообещал я. – Ваш заказ будет готов завтра в девять утра.

Я подошел к компьютеру. Тот оказался абсолютно исправен. Принтер был попросту остановлен посреди фразы.

– Если хотите, – предложил я через плечо, – я вас проконсультирую, и вы сможете…

Но рядом никого не оказалось. Я увидел ее в дверях. Почувствовав мой взгляд, она обернулась и помахала рукой.

Миз Ярдли покинула пост ровно в шесть. Мисс Кон ушла. Явился охранник.

– Ты еще долго, парень? – спросил он.

– Часок, не больше.

Этот хотя бы не называл меня «молодым человеком».

– Я оставлю тебе нижнюю подсветку, ладно?

– Да, мне достаточно.

Ее заказ был самым заурядным: электроника, химия, астрофизика. Я управился с ним к 6.40. В зале уже никого не было. Нижний свет тускло освещал пустые столы, компьютеры таращились слепыми глазницами экранов. Снова почудилось, что за мной кто-то следит. Я поежился, торопливо оторвал листы заказа, сунул их на полку над стойкой и направился к двери. В коридоре горели две неяркие лампы. И тут послышался осторожный звук шагов. В полосе света за стеклом мелькнул неясный силуэт. Я распахнул дверь. Это был мистер Кэй. На нем болтался большой мешковатый плащ, и на ходу он читал какую-то книгу. Когда он успел вернуться? Каким путем?

– Здрасте! – воскликнул я, но он меня не услышал. Или не подал виду? Во всяком случае, он прошествовал прямо к выходу.

Я бросился обратно в зал, погасил экран и нижние лампы и торопливо устремился за ним. Увидел, как он огибает кафе, что по соседству с библиотекой, и направляется к бульвару. Я пробежал между столиками кафе, чтобы срезать дорогу. И все равно его потерял. Выбежал на Таймс-сквер и тут снова его увидел. Он отходил от киоска, где продавали газеты, сладости, сигареты. Не успел я к нему приблизиться, как он свернул на 42-ю улицу и – как сквозь землю провалился. Перепрыгнув через низенькую ограду, я выбежал на дорогу и посмотрел вдоль улицы. Ни следа. Только привычные рекламы стриптиз-клубов и массажных кабинок, обычная толчея проституток и сутенеров. Я вернулся на Таймс-сквер. Реклама стиральной машины над порнотеатром пылала неоновым светом. Из магазина сувениров вышла женщина. Кажется, я узнал пончо с бегущими лошадьми. Мисс Доггарти? Нет, наверное, почудилось. К черту! Я решил плюнуть на все, купил себе гамбургер и быстро зашагал к автовокзалу. Хватит с меня этих загадок!

Дома я оказался в начале десятого. Матери не было. Как она уехала без машины? И в такой поздний час? Загадки упорно громоздились одна на другую. Мир, еще недавно столь упорядоченный и прочный, начинал казаться зыбким и страшноватым.

Я включил телевизор. По тринадцатому каналу передавали новости. Парусные гонки на Потомаке. Президент выехал из Вашингтона на недельный отдых. Потом пошли новости из-за рубежа. Израиль. Солдаты в оливковой форме, размахивая дубинками, гнались за кучкой подростков, которые подожгли шину. С низких крыш каменных домов черными птицами голосили арабские женщины. Помню, что я подумал: готовься, через год ты будешь частью всего этого.