Текст книги "Русский Сан-Франциско"

Автор книги: Амир Хисамутдинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

Андреевский флаг около калифорнийского берега, или воспоминания Константина Станюковича

Русские моряки одними из первых проложили курс в Сан-Франциско. На всех кораблях Российского военно-морского флота имелись подробные карты Сан-франциского залива. Гражданская война в Соединенных Штатах Америки сыграла положительную роль как в российско-американских отношениях в целом, так и в истории русской Калифорнии. После подавления польского освободительного движения в 1863 г. обострились отношения между Россией и Великобританией. Англия, Франция и Австрия, поддерживаемые Швецией, Италией и Испанией, направили протесты правительству России. В этом конфликте США не поддержали европейские страны. Оценив это, во время Гражданской войны в Америке Россия встала на сторону Вашингтона. В Санкт-Петербурге хорошо помнили уроки Крымской войны и считали, что единые Соединенные штаты будут хорошим противодействием Великобритании и Франции.

В период Гражданской войны в Америке у ее берегов находились две русские эскадры. Одна – в Атлантическом океане, другая – в Тихом. Корабли Тихоокеанской эскадры, которую возглавлял контр-адмирал Андрей Александрович Попов, должны были противодействовать иностранному вторжению в американские дела. Об этой истории рассказано немало, в частности, в деталях описана политическая подоплека событий. Вот что писал очевидец Константин Станюкович, бывший кадет, плававший на корвете «Калевала»: «Все – и офицеры, и матросы, и даже отец Спиридоний, редко покидавший каюту, – были наверху и жадно всматривались в глубину залива, чтобы поскорей увидать "жемчужину Тихого океана", как не без основания называют калифорнийцы Сан-Франциско, или "Фриски", по их фамильярно-ласковому сокращению, пока старший штурман не объяснил, что напрасно "пялят" глаза – все равно города не увидать: он в глубине бухты, скрытый горами.

Офицерам после долгой и скучной стоянки в Печелийском заливе и после длинного, только что совершенного перехода, во время которого опять пришлось несколько дней посидеть на консервах, хотелось поскорее побывать в интересном городе, о котором много рассказывали в кают-компании и Андрей Николаевич и Степан Ильич, бывавшие в нем во время прежних плаваний, познакомиться с новой страной, оригинальной, совсем не похожей на Европу, с американскими нравами, побывать в театре, послушать музыку, узнать, наконец, что делается на свете, получить весточки из России.

…Матросам тоже очень хочется "берега". Положим, их требования от него скромнее, их развлечения грубее: помотаться по городу и провести время в каком-нибудь кабачке за стаканом водки, но и это отвлечение от однообразной судовой жизни громадное удовольствие, не говоря уже о том, что даже и беглое мимолетное знакомство с чужой стороной, с другими порядками и нравами, конечно, интересует матросов и невольно производит впечатление, действуя развивающим образом. Вот отчего матрос, побывавший в кругосветном плавании, совсем не похож на товарища, плававшего только в наших морях: он кое-что видел, кое-что понял и далеко уже не столь невежествен, как был прежде.

И на баке большая толпа слушает Бастрюкова. Он был во "Францисках", когда ходил в дальнюю на "Ласточке", и теперь делится с товарищами вынесенными им впечатлениями, рассказывая, что город большой и содержится в аккурате, что кабаков в нем много, но, надо правду сказать, пьяных, которые чтобы валялись, совсем не видать.

– Они, эти самые мериканцы, пьют, братцы вы мои, по-благородному, – продолжал Бастрюков своим мягким приятным голосом, – до затмения рассудка не напиваются, понимают плепорцию. Разве которые матросы разных нациев с кораблей, ну те, случается, шибко натрескамшись, а чтобы коренные мериканцы – ни боже ни!.. И живут, сказывали про их, вольно: делай, что знаешь, запрету нет, коли ты худого не делаешь… И все там, братцы, ровны между собой, и нет ни господ, ни простых… Какой ты ни на есть человек, богатый ли, бедный, а все мистер да мистер – господин, значит. Всем одни права дадены… И ходят чисто: в пинджаках и при штиблетках; что хозяин, что мастеровщина – все одинаково одеты… А женского сословия народ так и вовсе, можно сказать, не отличишь, какая из них барыня, а какая, примерно, служанка. Все сквозь мамзели и гордого обращения, и ежели ты сидишь в конке и вошла женщина, а места нет, ты встань и уступи место… Учтивый к бабам народ! А харч у их, братцы, первый сорт, и народ хорошо живет…

Матросы жадно внимают Бастрюкову и удивляются, почему это в этой стороне такое хорошее житье народу, и Бастрюков старается объяснить, почему.

Тем временем к "Коршуну" несется маленький пароходик с большим, бросающимся в глаза ярким лоцманским флагом. На минуту "Коршун" замедляет ход, и, быстро поднявшись по веревочному трапу, на палубу выскакивает высокий худой калифорниец с нервным, загорелым лицом, опушенным густой черной бородой. Он в длиннополом сюртуке, в высоких сапогах и в цилиндре. Самоуверенною, спешною походкой поднялся он на мостик, протянул руку капитану, старшему штурману и вахтенному офицеру, сунул несколько новых газет и стал у компаса.

Между двумя вдавшимися мысами – небольшой пролив, называемый "Золотыми воротами" (Golden Gate). Корвет вошел в него и очутился в большом, глубоко вдавшемся заливе, с несколькими на нем островами, среди зелени которых белели постройки. У входа в залив форты, защищающие вход, и из амбразур выглядывают орудия. Эти воинственные атрибуты обыкновенно мирного города объяснялись бывшей в то время междоусобной войной между северными и южными штатами за освобождение негров от невольничества. Калифорнийцы были на стороне северян и зорко охраняли свой "Фриски" от набега какого-нибудь крейсера южан.

Отсалютовав американскому флагу и получив ответный салют, корвет, руководимый лоцманом, шел в глубину залива. Темное, большое серое облако, видневшееся вдали, указывало на близость города.

Володя не отрывал глаз. Крутой поворот корвета вправо – и громадный город засверкал на солнце среди зелени садов и парков, в глубине бухты, с лесом мачт. Чем ближе подходил корвет, тем яснее вырисовывались красивые здания, раскинувшиеся по холмам, над которыми вдали возвышались пики гор.

На рейде и в гавани С.-Франциско была масса судов всевозможных форм и конструкций, начиная с пузатого, неуклюжего "китобоя" и кончая длинными, стройнымй американскими быстроходными клиперами, которые, несмотря на то что они парусные, на срок возят грузы из Калифорнии в Китай и обратно. Несколько военных судов различных наций выделялись своим более изящным видом и выправленным рангоутом.

И что за оживление на рейде! Каждую минуту раздавались то пронзительные, то гудящие свистки с пароходов, пересекавших бухту в различных направлениях. Маленькие буксирные пароходики с сидящими в будках рулевыми, словно бешеные, снуют по рейду, предлагая свои услуги большим парусным кораблям, которые, несмотря на все поставленные паруса, еле подвигаются к выходу из залива, благодаря совсем тихому, еле дующему ветерку. Клубы дыма стелются над рейдом. Вот один пароход так называемой американской конструкции, трехэтажный, весь белый, как снег, пролетел мимо корвета, полный пассажиров и пассажирок. С палубы несутся звуки музыки. Вот еще другой такой пароход, третий… и опять музыка. Красивые яхты и шлюпки с парусами, окрашенными в разнообразные яркие цвета, то и дело проходят под носом или скользят сбоку корвета с катающимися мужчинами и дамами. Встречаются яхточки с одними дамами.

И над всей этой веселой оживленной картиной рейда – высокое, прозрачное голубое небо, откуда ласково светит солнце, заливая блеском и город, и бухту, и островки, и окружающие бухту возвышенности.

– Прелесть! – невольно шептал Володя.

Глядя на большой город, на лес мачт в гавани, на оживление рейда, на всю эту кипучую деятельность, он не верил своим глазам, не верил, что вся эта жизнь создалась со сказочной быстротой. И он невольно вспомнил рассказы капитана-шведа, припоминал то, что читал о Калифорнии, и ему казалось невероятным, что всего лишь пятнадцать лет тому назад места эти были пустынны и безлюдны; тишина их нарушалась только криком белоснежных чаек, носившихся, как и теперь, над заливом, да разве выстрелами каких-нибудь смелых охотников-мексиканцев, забредших в эти места.

– Из бухты вон, отдай якорь! – раздалась команда.

Корвет стоял недалеко от города. Не прошло и пяти минут, как уже на корвет явились разные комиссионеры, поставщики, портные, китайцы-прачки, и весь стол кают-компании был завален объявлениями всевозможных магазинов. Не замедлили явиться и репортеры калифорнийских газет за сведениями. Они осматривали корвет во всех подробностях, расспрашивали о России, записали все фамилии офицеров и, выпив по бокалу шампанского, уехали.

На другое утро любезные американцы прислали всем именные билеты на право свободного входа во все клубы, библиотеки, музеи и т. д., а репортеры прислали номера газет, в которых были напечатаны подробные отчеты о корвете с более или менее правдоподобными сведениями о России и с перевранными фамилиями офицеров. Вообще, по случаю сочувственного отношения России к северянам, калифорнийцы встретили русских моряков очень тепло. Приглашения так и сыпались со всех сторон, и русские моряки были везде желанными гостями.

Это, однако же, не помешало появиться дня через два забавной карикатуре на русских моряков. Они представлялись входящими в магазин готового платья (конечно, адрес магазина и его владельца были пропечатаны самым крупным шрифтом) оборванными, в помятых шляпах и выходили оттуда щегольски одетыми с иголочки франтами, в цилиндрах набекрень и с тросточками в руках. А внизу подпись: "Вот что значит побывать в знаменитом магазине готового платья Джефри Уильстока и Ко, Монгомерри Стрит, 14".

Когда кто-то из офицеров купил на улице за 5 центов карикатуру и привез в кают-компанию, все весело смеялись над рекламой, ловко придуманной по случаю прихода русского корвета Джефри Уильстоком и Кº, о магазине которого никто не имел ни малейшего понятия. Тем не менее по этому поводу приезжали представители двух влиятельных в С.-Франциско газет и просили не сердиться на эту глупую карикатуру-рекламу.

– Мы, американцы, любим рекламу и широко пользуемся ею, но, конечно, тогда, когда она не обидна ни для кого.

Разумеется, в кают-компании поспешили успокоить журналистов уверением, что никто не обиделся» [17]17
  Станюкович К. М. Морские рассказы. Гл. 13: Сан-Франциско…


[Закрыть].

Через несколько дней после прихода русских кораблей в Сан-Франциско, 23 октября 1863 г. начался пожар в центре города. Альберт Вилан написал: «Пожарные жалуются, что у них мало шансов выиграть битву с пожаром. Если они этого не сделают, то город будет уничтожен. Пожарные делают все, что в их силах, но непосильная работа, высокая температура, а главное, ручные приводы, которые буквально выматывают пожарных, – послужили тому, что они стали покидать место работы. К тому же несколько ручных приводов вышли из строя. Неожиданно раздались радостные крики, которые все усиливались и усиливались. Тысячи людей, включая пожарников, приветствовали шлюпки с русскими моряками, которые все подплывали и с ведрами и другими огнетушительными приспособлениями. Они заменили в конец вымотавшихся пожарников и долго работая насосами сумели потушить пожар».

Демонстрация русского флага на Тихом и Атлантическом океанах и поддержка Санкт-Петербургом Вашингтона в его борьбе с мятежным Югом закончилась успешно. Хотя Россия и сохраняла нейтралитет, не участвуя в боевых действиях, англичане и французы не рискнули попытать удачу в Гражданской войне. Сыграв свою роль, Тихоокеанская эскадра вернулась в Кронштадт. [18]18
  Станюкович К. М. Морские рассказы. Гл. 13: Сан-Франциско…


[Закрыть]

Русские корабли продолжали заходить в Сан-Франциско и позднее. 26 августа 1881 г. здесь по пути из Японии в Россию скончался флаг-капитан начальника Морских сил на Тихом океане капитан 1 – го ранга Андрей Павлович Новосильский, чья могила до сих пор находится на городском кладбище. На похороны были приглашены французский адмирал, капитаны и офицеры иностранных судов, стоявших на рейде, американский дивизионный генерал Макдоул и коммодор Филлипс как старые и искренние друзья русских. Для участия в церемонии привезли десантную роту в полном составе. Траурная процессия под музыку прошла по улицам города, где конные полицейские перекрывали движение экипажей.

Вдали от родного берега, Или первая любовь

Я давно знал, что на Мэр-Айленд (Маге Island), что в 40 километрах от Сан-Франциско, похоронены восемь русских моряков, умерших в 1863 и 1905 гг. Об этом рассказал знаменитый владивостокский яхтсмен, кандидат технических наук Геннадий Лысенко. Сохраняются здесь и некоторые русские могилы времен исторического похода в Сан-Франциско. Со временем многое обросло легендами. В частности, говорят, что шесть русских моряков погибли в результате борьбы с пожаром 23 октября. Об этом написали еще русские эмигранты, издавшие через В. П. Камкина небольшую книжку «Столетняя годовщина прибытия эскадр в Америку, 1863–1963». На кладбище имеются три захоронения с надписью «Неизвестный русский моряк». Время безжалостно к деревянным крестам, и американцы заменили их со временем каменными памятниками, но не смогли прочитать имена русских матросов.

Известно, что здесь находятся могилы моряков корвета «Богатырь»: музыкант Карл Корт умер от последствий драки на берегу 25 октября 1863 г., а матрос первой статьи Артемий Трапезников скончался от «тифозной горячки» через два дня, 27 октября (8 ноября). В полдень 24 октября (2 ноября) 1863 г. в лазарете скончался матрос Салюкс, а 27-летний матрос Яков Буторин умер от туберкулеза 27 декабря того же года. В городском госпитале 24 октября 1863 г. умер матрос клипера «Абрек» Симаков, а его сослуживец матрос Добрынин умер от туберкулеза 4 декабря. У русских могил регулярно проводится панихида по морякам. Мой знакомый Андрей Забегалин писал: «В этом году (2009 г.) панихида прошла особенно торжественно. Здесь присутствовали: генеральный консул РФ В. Н. Винокуров, духовенство Русской и Антиохийской Православной Церкви, Организация Российских скаутов-разведчиков, представители Конгресса русских американцев, Кадетского объединения и Имперского Союза-ордена. Юные разведчики, впервые принявшие участие в таком мероприятии, торжественно стояли в почетном карауле, держа в руках государственные флаги России и Соединенных Штатов. Из разговора с одним человеком в форме офицера русского морского флота я узнал, что зовут его Андрей и родом он из Санкт-Петербурга. Десять лет назад он оставил службу на флоте, освоил новую специальность программиста и через некоторое время был приглашен на работу в Силиконовую долину. Андрей рассказал, что очень скучает по России и родному флоту. Поэтому, узнав о готовящемся событии, посчитал своим долгом присутствовать на панихиде по морякам».

Из той давней истории меня интересовала более оптимистичная, любовная линия. Несколько месяцев – с октября 1863 г. по май 1864 г. – в Сан-Франциско провел вместе с клипером «Богатырь», который ремонтировался в доке на Маге Island, будущий знаменитый адмирал Степан Осипович Макаров. Неожиданно для себя 14-летний кадет влюбился здесь в 20-летнюю мисс Клэр Селфридж и по этому поводу оставил в дневнике следующую запись: «Познакомившись в Сан-Франциско с семейством Selfridge, я нашел все, что искал. Семейство – самое милое, с прекраснейшими правилами, с детской скромностью. И в этом семействе все меня полюбили как родного, радовались, когда я приезжал к ним, и скучали, когда я уезжал. Само собой разумеется, что попавши 14 лет в такое прекрасное общество, которое я жаждал, я полюбил его как родное, и оно никогда не изгладится у меня из памяти».

На клипере увлечение кадета не осталось незамеченным, и офицеры стали подшучивать над ним, но Степан предпочитал отмалчиваться. Не по годам взрослый, он не обращал никакого внимания на насмешников и все свободное время проводил в знакомом доме. Формальной причиной этих визитов было увлечение Макарова английским языком. Клэр усаживалась шить или вязать, а рядом пристраивался Степан с какой-нибудь книжкой, выбранной девушкой, и читал вслух.

Вот как описал эту историю в своих «Морских рассказах» Константин Станюкович, служивший тогда же на «Калевале»: «Но зато каким ангелом показалась ему две недели спустя мисс Клэр, с которой он встретился на балу и, представленный ей русским консулом, танцевал с нею все вальсы согласно обычаю американцев танцевать с одной и той же дамой все танцы, на которые она приглашена: с одной – все кадрили, с другой – все польки и т. д. Он решительно обомлел, пораженный ее красотой, и долгое время не находил слов в ответ на бойкие вопросы молодой американки, а после бала сочинял на корвете стихи, на другой день поехал с визитом к родителям мисс Клэр и затем зачастил, зачастил…

Его в доме обласкали, как родного, сама мисс Клэр что-то очень подробно стала расспрашивать о России, о том, как там живут, о родных Володи. И родители мисс Клэр испугались, что она может уехать в Россию… И Ашанин что-то часто говорил, что он скоро будет мичманом, и уж собирался сделать предложение, как, вовремя предупрежденный, хороший знакомый этой семьи, русский консул в свою очередь предупредил капитана, как бы молодой человек не свершил серьезной глупости.

И вот однажды, когда Володя, отстояв вахту, собирался было ехать на берег, его потребовали к капитану.

– Садитесь, Ашанин, – по обыкновению приветливо проговорил капитан. – Извините, что я вас потревожил… Вы, кажется, собирались на берег?

– Да, Василий Федорович…

– И… простите за нескромность… вероятно, к Макдональдам?

– Да, Василий Федорович, – отвечал Ашанин, краснея до корней волос.

– Вот по этому-то поводу я и хотел с вами поговорить – не как капитан, конечно, а как искренний ваш друг, желающий вам добра… Надеюсь, вы позволите коснуться щекотливой темы и дать вам маленький совет?

Еще бы не позволить ему, Василию Федоровичу! И Ашанин порывисто ответил:

– Я с благодарностью постараюсь исполнить всякий ваш совет, Василий Федорович.

– Ну, спасибо за доверенность… Так я вот какой вам дам дружеский совет: не бывайте слишком часто у Макдональдов.

Володя зарделся, как маков цвет. Он никак не ожидал, что его "тайна" известна кому-нибудь – недаром же он тщательно скрывал от всех свои частые посещения.

А капитан между тем продолжал, отводя взгляд от смущенного лица Ашанина:

– Я, конечно, не сомневаюсь, что вы ни на минуту не думали о женитьбе на хорошенькой мисс Клэр… Думать об этом в ваши годы, было бы безумием… согласитесь. Впереди у вас еще целая жизнь… Перед вами служба… плавание… Вы имеете все данные быть дельным, образованным моряком… и вдруг все это променять на пару хорошеньких глаз?.. Не правда ли, смешно?.. А слишком частые посещения ваши могут, пожалуй, внушить молодой девушке, что вы совсем потеряли голову и имеете серьезные намерения жениться на ней, когда будете мичманом. А вы не имеете, да и не можете иметь таких намерений.

Володя совсем растерялся. Именно он их имел, но после слов капитана ему совестно было в этом признаться.

– Совсем перестану бывать у Макдональдов! – с отвагой отчаяния произнес он.

– Отчего же? Изредка навещайте… За что быть невежливым с людьми, которые вас обласкали… Непременно побывайте, но только… Ну, да вы понимаете…

И, пожав руку Ашанину, капитан прибавил:

– Вероятно, скоро придет приказ о вашем производстве, и вы будете стоять офицерскую вахту…

Тем не менее в первые дни после этого разговора С.-Франциско потерял в глазах Володи всю свою прелесть, и он целую неделю не съезжал на берег.

Наконец не выдержал, и первый визит его был к Макдональдам.

Толстая негритянка, отворившая ему двери, ласково улыбаясь своими большими глазами, объявила, что мистрис и мистера нет дома.

– А мисс Клэр?

– Мисс вчера уехала из города.

– Уехала? Куда?

– О, далеко, мистер, на север, к тетке – погостить на месяц… А вы что же долго не были?»

Весьма вероятно, что под Ашаниным Станюкович описал своего сослуживца С. О. Макарова. Более счастливым претендентом руки американской красавицы оказался лейтенант А. А. Этолин, родившийся в 1841 г. в Финляндии в семье бывшего главного правителя Российско-Американской компании. В 1857 г. его определили юнкером в 8-й флотский экипаж. В 1861 г. в должности мичмана, а затем лейтенанта корвета «Богатырь» Александр Адольфович совершил кругосветное плавание на Дальний Восток. Вместе с кадетом Макаровым он часто бывал в семье Селфридж. Вскоре он предложил руку Клэр, которая ответила согласием. Служба не позволяла Этолину остаться в Сан-Франциско, и он продолжал плавать на Дальнем Востоке. 16 июля 1866 г. его назначили командиром шхуны «Алеут», базировавшейся во Владивостоке, а еще через два года (5 августа 1868) – заведующим морской и гражданской частями в этом городе, то есть, говоря сегодняшним языком, он стал главой администрации, или мэром Владивостока. В этой должности Этолину довелось участвовать в «Манзовской войне», которая произошла в Южно-Уссурийском крае. Любовь к американке не давала покоя, и Этолин уехал в Америку, где 22 февраля 1872 г. в Джорджтауне сыграли свадьбу. После этого молодая чета вернулась в Россию, где Этолин продолжил службу. Моряк умер в 1901 г. Кейт пережила его на 24 года, умерев 2 марта 1925 г. в Гельсингфорсе, где находилось имение Этолиных. Вот такая история…