Текст книги "Русская Япония"

Автор книги: Амир Хисамутдинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

…Все лето 1888 г. до глубокой осени шхуна «Крейсерок» под командованием лейтенанта А. Я. Соболева провела в охранном дежурстве, занимаясь в редкие погожие дни гидрографическими работами, в ходе которых было уточнено положение некоторых мысов на острове Тюленьем и восточном береге Сахалина. Ближе к осени около Тюленьего стали появляться иностранные промысловые шхуны, которые облюбовали Хакодате как базу. Они, казалось, между делом дрейфовали в этом районе, однако было ясно, что браконьеры только и ждали, когда русские удалятся на зиму подальше от Тюленьего.

Как-то в начале октября «Крейсерок» зашел в одну из маленьких бухт Тюленьего острова за мысом Терпения. Стемнело, и команда уже готовилась к отбою, когда совсем рядом со шхуной тихо стало на якорь незнакомое судно без ходовых огней. На него тут же отправили ялик с призовой командой во главе с лейтенантом Александром Павловичем Дружининым. В тот вечер в судовом журнале появилась следующая запись: «Лейтенант Дружинин вернулся с осмотра шхуны, оказавшейся английской «Розой». Бумаги в порядке, имеет разрешение на охоту и рыбную ловлю в Охотском море в продолжение настоящего года от Японского правительства. Вахтенного чистового журнала не было. По черновому и курсам, проложенным по широте, все лето пробыла у Курильских островов. Команда по реестру 25 человек, в наличии 18. Шхуне предложено утром уйти, капитан предупрежден, что при встрече у этих берегов она будет конфискована».

Через несколько дней «Крейсерок» устроил гонки еще с одной двухмачтовой шхуной без флага, вооруженной косыми парусами, топселем и бом-кливером. Завидев ее, охранное судно сделало последовательно три выстрела, что по международному своду сигналов означало требование поднять флаг. В ответ шхуна обратилась в бегство, но скорость у «Крейсерка» была выше, и он быстро догнал незнакомцев. Когда по носу иностранной шхуны был пущен снаряд, ей ничего не оставалось, кроме как лечь в дрейф. После этого предупреждения капитан поднял американский флаг и объяснил, что подходил к острову Тюленьему за водой. Призовая команда произвела осмотр трюмов, но ничего там не обнаружила, и американцы были отпущены.

Следующей весной, в конце мая, «Крейсерок» вновь вышел из Владивостока на охранное дежурство. 31-летний лейтенант Дружинин уже был на нем командиром. Подойдя к Тюленьему острову, моряки увидели страшную картину браконьерства. На прибрежных камнях валялось около трехсот тушек котиков, из которых большая часть была не успевшими принести потомство самками. Сарай и баня были доверху завалены протухшими тушами. Чуть в стороне обнаружили и скелеты котиков, убитых в прошлом году, – более четырехсот. Подозрения моряков, что не только вкусная вода манила иностранцев на Тюлений остров, оказались не напрасными.

Командир шхуны сразу же выставил на острове береговой караул: старшего квартирмейстера Василия Корсунцева, матросов Тихона Зеленина, Ивана Крыжева, Дмитрия Судакова. Они должны были все лето провести на Тюленьем. Старшим из них и по возрасту и званию был Василий Николаевич Корсунцев. Грамотный 28-летний моряк имел семью, которая жила в Симбирской губернии. Это был сильный и крепкий человек, отличавшийся добрым нравом. Корсунцев распределил дежурства: двое часовых на мысах постоянно в дневное время наблюдали за морем, пока двое других отдыхали.

Все лето провел «Крейсерок» у острова, но браконьеры почувствовали опасность и не появлялись. Моряки тем временем занимались гидрографическими работами, не теряя надежды отплатить иностранцам за причиненный ущерб. В начале октября на «Крейсерке» заметили первую иностранную шхуну, но она поторопилась уйти. Вскоре появилась еще одна, уже с другой стороны острова. Она была обнаружена Корсунцевым, который тут же подал сигнал «Крейсерку». Двое суток продолжалась погоня, но туман позволил иностранцам скрыться, и «Крейсерок» вернулся ни с чем.

Незваных гостей между тем становилось все больше. Как-то раз рядом с островом встали на якорь две шхуны.

Флагов они, как и следовало ожидать, не несли. Квартирмейстер приказал быстро убрать вельбот и все другие предметы, указывающие на присутствие русских на острове. В окошко избушки Корсунцев увидел, как на шхунах выставлены наблюдатели за берегом, и сделал вывод, что там готовятся высадить к вечеру десант. Были готовы встретить непрошеных гостей и русские матросы.

Быстро стемнело. Лишь негромкий рокот прибоя нарушал тишину. Ждать пришлось недолго. За дверью послышались шаги, голоса, и вот уже первые, вошедшие в избу, стали зажигать спички, пытаясь присмотреться. Корсунцев вышел из-за печи с карабином. «Руки вверх!» – приказал он растерявшимся браконьерам и, видя, что они не понимают русских слов, указал жестом, как им следует себя вести. Руки их были тут же связаны крепкими узлами, и вскоре незваные гости лежали рядком на земляном полу. Осмотрев берег, русские моряки обнаружили в укромном месте на песке следы от трех шлюпок, тут же валялись и палки, которыми американцы забивали котиков. Видимо, почуяв неладное, оставшиеся браконьеры вернулись на шхуны. Пытаясь разглядеть их, Василий Корсунцев зажег красный фальшфейер, осветивший шхуны, которые после этого быстро снялись с якоря, предоставив право своим соотечественникам самим выпутываться из затруднительного положения.

Вскоре подошел конец охранному дежурству 1889 г. Пока на вельботах снимали команду, арестованных браконьеров и конфискованное имущество, к противоположной стороне острова приблизилась еще одна шхуна. «Крейсерок» подоспел туда как раз вовремя: браконьеры уже спустили шлюпки и готовились к забою котиков. Шхуна их покачивалась на рейде, но, увидев «Крейсерок», она на полных парусах бросилась прочь. Только предупредительный выстрел заставил ее лечь в дрейф. Приблизившись, командир «Крейсерка» Дружинин с удивлением увидел уже знакомую шхуну «Роза», на которой в прошлом году слушал клятвенные заверения капитана в том, что на остров Тюлений они попали совершенно случайно. На этот раз доказательства вины американцев были налицо. Капитан «Розы» и пять американцев были взяты под конвой и доставлены на «Крейсерок», а на арестованной «Розе» остались лейтенант А. П. Налимов, мичман Филиппов, четыре русских матроса и восемь американцев.

Вечером, около 20 часов, обе шхуны – сначала русская, затем легшая ей в фарватер американская – снялись в море. Почти до полуночи на «Розе» видели кормовой огонь охранной шхуны и старались не отставать от нее, но вскоре быстро засвежевший зюйд-вест заставил взять на шхуне рифы. Приходилось часто менять курсы, теряя время, и «Крейсерок» растворился в темноте. В течение ночи «Роза» часто ложилась в дрейф. Тогда-то Налимов и заметил, что с компасом творится что-то неладное. Позднее Корсунцев в своих показаниях отметил: «Командир все время сам стоял у компаса, который плохо показывал, верно, американцы его испортили!»

Ветер не утихал. Шли крутой бейд-винт. На руле стоял Павел Савинов, но что пользы от руля, если в темноте не было видно ни зги, а ориентироваться по карте моряки не могли из-за неисправного компаса. В три часа утра шхуна с полного хода села на камни. Неоднократные попытки сняться с помощью всех парусов ничего не дали. Громадные волны захлестывали судно, помогал своей разрушительной силой и ветер. Первую спущенную за борт шлюпку вода захлестнула мгновенно. Вторую спускали уже осторожно, а потому результат получился удачнее. По приказанию Налимова первым в нее спустился матрос Кряжев. Следующий матрос не успел еще подойти к борту, как его оттолкнул американец, бросившийся в шлюпку. Следом за ним бросились и другие обезумевшие от страха иностранцы. Трапезников попытался навести порядок, но вдруг он пошатнулся и схватился за горло: один из американцев нанес ему удар ножом. Позднее Василий Корсунцев написал в объяснительной записке: «Лейтенант Налимов мог сесть первым в шлюпку и тем спастись, но предпочел остаться на шхуне с русскими матросами».

К рассвету корму «Розы» совсем разбило, единственную оставшуюся шлюпку смыло огромной волной. Налимов приказал связать вместе два гика, но когда моряки начали спускаться на этот самодельный плот, очередная волна подняла всех и вернула на палубу. Офицер не удержался: руки его разжались раньше, чем волна донесла его до судна, и он упал за борт. В. Н. Корсунцев вспоминал: «После этого один только раз показалась голова командира над волнами, и он утонул. Мы не могли подать ему никакой помощи, даже не могли бросить конец, спасательных буев на шхуне не было: все было смыто волной».

Около полудня 16 октября шхуна «Роза» была уже почти совсем разбита. Умер Трапезников, и его привязали к плоту, чтобы волны не унесли труп. Вскоре от «Розы» ничего не осталось, и моряки пытались спастись на остатках палубы. Уцепившихся за доски и куски обшивки, их медленно сносило к берегу. В первые минуты они еще видели друг друга, но вскоре волны раскидали их в разные стороны. Среди больших водяных валов они увидели вдалеке «Крейсерок», появившийся неожиданно, словно призрак. Видимо, на шхуне заметили, что «Роза» отстала, и вернулись на поиски, но было уже поздно. Ледяная вода довершила то, что не смогли сделать волны. То у одного, то у другого моряка разжимались заледеневшие руки, и они выпускали спасательные обломки шхуны.

Утром 17 октября Корсунцев очнулся на берегу моря. Он лежал на прибрежных камнях среди разбитых досок, весь опутанный водорослями. Был сильный туман. Шторм уже стих, и лишь небольшие волны накатывались на берег. Дрожа от холода, моряк кое-как поднялся, побрел вдоль берега и вышел на мыс Терпения. Людей на нем не оказалось, но, обойдя мыс, Василий Николаевич нашел шалаш, в котором устроился отдохнуть, а потом вновь продолжил путь, потеряв вскоре всякое чувство времени и реальности. На второй день его повстречали двое охотников, которые не сразу поняли, что перед ними человек: настолько ужасен был вид моряка с разбитым лицом, ободранными руками и ногами, завернутого в какие-то лохмотья, с лихорадочным блеском воспаленных глаз.

До жилья было далеко. Неожиданно началась пурга, которая длилась пять суток. Охотники с трудом тащили на себе русского, который совсем лишился сил. Ноги его окончательно почернели, и орочи, глядя на них, только качали головами. Корсунцев почти не приходил в сознание и в те немногие минуты, когда разум возвращался к нему, обреченно думал, что смерть близка. 26 октября путники пришли в небольшое стойбище, откуда надзиратель Воронов сразу же повез Корсунцева в Корсаков показать лекарю. Там ему ампутировали пальцы на ногах и оставили долечиваться.

Тем временем во Владивостоке уже стали беспокоиться о задержавшемся «Крейсерке». Контр-адмирал П. И. Ермолаев отправил телеграмму в Морское министерство: «Шхуна «Крейсерок» не возвратилась начинаю беспокоиться зпт прошу исходатайствовать разрешение послать пароход Добровольного флота «Владивосток» который обошел бы берегом до Тюленьего острова тчк «Владивосток» фрахтом не занят и агент согласен тчк». Управляющий министерством сначала не соглашался, ссылаясь на то, что шхуна исчезла у обитаемых берегов: если с «Крейсерком» что-нибудь случилось у берегов, то местные жители окажут экипажу помощь.

Ермолаев не мог смириться с отказом и продолжал настаивать на отправке парохода на поиски шхуны, поясняя, что агент Добровольного флота сделает это бесплатно, возместить придется только стоимость израсходованного угля. Под натиском контр-адмирала чиновники Морского министерства уступили. 10 ноября 1889 г. разрешение было получено, но из-за всяческих формальностей «Владивосток» снялся с якоря только через пять дней. Он пошел вдоль приморского берега в полуторадвух милях от него. Время от времени он освещался красными огнями фальшфейеров и оглашался свистками, но шхуна не давала о себе знать. Не было видно и никаких следов крушения.

18 ноября около 17 часов, пройдя мыс Крильон, «Владивосток» зашел в залив Анива. Как только судно бросило якорь, на борт поднялся начальник местной каторжной тюрьмы майор Шелькинг, который смог пролить некоторый свет на исчезновение «Крейсерка». Он сообщил, что шхуна заходила в последний раз на Крильон 25 октября и простояла там целый день. Лейтенант Дружинин сообщил сахалинцам о гибели «Розы» и о том, что снял с берега Крыжева и американцев, добравшихся туда на шлюпке. К вечеру того же дня «Крейсерок», по словам Шелькинга, снова снялся в море, взяв курс на Владивосток. В то время на его борту находились два офицера, 15 русских моряков и такое же число арестованных американцев. Командир «Владивостока» лейтенант А. А. Остолопов, не теряя времени, снова вышел в море на поиски шхуны.

Пока строились планы, где и как лучше разворачивать поиски, через русскую миссию в Японии дошел слух, что в маленьком местечке Васякунаи, что на северо-западном берегу острова Хоккайдо, погибло какое-то русское судно. Командир русской эскадры, плававшей в водах Тихого океана, контр-адмирал В. П. Шмидт выделил для проверки этих сведений специальную экспедицию в составе лейтенанта Бухарина, доктора Бунге и матроса Ощепкова, но «Владивосток» до нужного места не добрался. В Японском море он случайно столкнулся с японским пароходом «Низами», получил некоторые повреждения и был вынужден встать на ремонт в Нагасаки, а членам экспедиции ничего не оставалось, как отправиться на попутном судне в Хакодате, а оттуда в Отару. Удивительно, что новости о погибшей шхуне и ее поисках в Японии быстро дошли до центральных российских газет, и они публиковали самые противоречивые материалы. Напряжение нарастало, новых сообщений ждали и семьи членов экипажа, и сослуживцы. Управляющий Морским министерством, до которого новости дошли гораздо позднее, чем до прессы, был вынужден в специальной телеграмме выразить «сожаление по этому поводу».

Зима в тот год не баловала жителей Хоккайдо хорошей погодой. Сильные снегопады с ураганным ветром отрезали многие населенные пункты севера Японии. С большим трудом члены экспедиции добрались до места гибели шхуны. В груде обломков, валявшихся на берегу, Бухарин увидел доску с надписью «Крейсерок». Форштевень и ахтерштевень были целы, но руль отсутствовал. Обе мачты оказались выворочены из степсов, и только кормовая удерживалась на оттяжках. Бушприт и полубак уцелели, отчетливо на фоне голубого неба вырисовывался штурвал. В поисках очевидцев кораблекрушения моряки добрели до маленькой японской деревни. Там они познакомились со сторожем Унотаке, который последним видел «Крейсерок» на чистой воде. Он-то и рассказал, что еще 15 ноября утром увидел на горизонте перевернутый корпус шхуны, который вначале принял за плывущего кита. Только на следующий день его прибило к берегу. Не считая разломанного левого борта, шхуна была почти цела. Унотаке снял со шхуны Андреевский флаг и кое-какое судовое снаряжение.

В том же месте, чуть в стороне от маяка Соя, около устья речки Онетомари обнаружили труп одного моряка. По татуировке на руке определили, что это матрос Ф. Е. Иванов. Его похоронили около маяка. Рядом с ним валялись и два разбитых вельбота. Позднее нашлись и свидетели. Местные жители рассказали, что видели какую-то шхуну 26–27 октября. Эти дни стояли на редкость ураганными, таких не помнили даже старожилы. Скорее всего, «Крейсерок» погиб из-за обледенения – к такому выводу, высказанному японцами, склонялись и русские. Правда, они, зная предысторию шхуны, не исключали возможность заговора браконьеров, находившихся в то время на ее борту.

12 февраля 1890 г. Бунге и Бухарин приехали в Саппоро и выразили признательность губернатору за помощь в поисках «Крейсерка». Бухарин писал: «Вице-губернатор Хакодате дал нам переводчика, маленького, очень подвижного, долгое время бывшего на Сахалине и очень недурно изъяснявшегося по-русски. Господин Козима Кураторо нам оказывал неоценимые услуги в дальнейшем пути и нес несносную службу переводчика с замечательным терпением, и вообще он меня всегда поражал своим философическим отношением к жизни и ее невзгодам: никогда он не выходил из себя, не сердился, не печалился, и все трудные положения разрешались у него искренним смехом». По ходатайству членов экспедиции японский переводчик получил российский орден.

Ровно через год командир Владивостокского порта издал приказ о сооружении в саду Морского собрания памятника русским морякам: адмиралтейский якорь, «обнимающий» своими лапами огромный валун, бронзовый приспущенный Андреевский флаг и четыре орудия, соединенные цепями. Его торжественно открыли 28 октября 1897 г. В беспамятные советские времена якорь, флаг и орудия были отправлены на переплавку, а на валун поставили маленький бюстик Ленина. Во время перестройки Ильича заменили на якорек Холла, на котором ясно виднеется «Знак качества». Матрос Иванов был похоронен у фундамента маяка Соя, связав навеки Хоккайдо с Владивостоком.

Приезд цесаревича Николая

Кругосветное плавание цесаревича Николая Александровича приурочили к завершению наследником образования (восемь гимназических классов, четыре университетских и один дополнительный год). Александр III хотел, чтобы сын увидел свет и проехал всю Россию с востока на запад. Николай Александрович должен был присутствовать и на церемонии начала строительства Великой Сибирской железной дороги. Фрегат «Память Азова», на борту которого находился цесаревич, в этом плавании постоянно сопровождала эскадра. В ее состав входил фрегат «Владимир Мономах», а в эскорте в разное время участвовали крейсеры «Адмирал Корнилов» и «Адмирал Нахимов», клипер «Джигит» и канонерские лодки «Запорожец», «Кореец», «Манджур», «Бобр».

Путешествие началось 23 октября 1890 г. после молебна в Гатчине и завершилось 4 августа 1891 г. с возвращением цесаревича в Царское Село. Историографом наследника стал тридцатитрехлетний Э. Э. Ухтомский, включенный в свиту Николая Александровича за несколько дней до отъезда. Интерес к Востоку возник у Ухтомского под влиянием семейных традиций: по матери он был потомком адмирала С. К. Грейга, героя Чесменского сражения. Его прадед, адмирал флота А. С. Грейг, был героем Русско-турецкой войны 1806–1812 гг., а отец, Э. А. Ухтомский, служил старшим офицером на фрегате «Аскольд». Еще во время учебы на историко-филологическом факультете С.-Петербургского университета Эдуард Эдуардович серьезно заинтересовался Востоком и стал изучать культуру этих стран, в частности, буддизм.

Николай Александрович прибыл в Японию 15 апреля 1891 г. в сопровождении шести кораблей русского флота. Столько же японских кораблей приветствовали наследника русского престола артиллерийским салютом из 21 орудия. Была организована радушная встреча высокого гостя, на которую прибыл принц Арисугава-но-мия Тарухитэ. Находясь в России в 1882 г., он присутствовал на торжествах по случаю восшествия на престол Александра III, а в 1889 г. при новом посещении Петербурга познакомился с наследником.

Внешне визит Николая Александровича в Страну восходящего солнца проходил в очень дружественной обстановке, но это была только фасадная сторона. Япония уже не была той беззащитной страной, в которую в свое время пришел Е. В. Путятин. Она активно наращивала военную мощь, и многим японцам были свойственны имперские настроения. 1890 г. стал рубежом, когда японцы перестали смотреть на иностранные державы снизу вверх; напротив, они считали, что имеют в Азии приоритет перед другими государствами. Япония с тревогой наблюдала за экспансией России на Дальнем Востоке, и некоторые японские газеты связывали поездку наследника престола с желанием России подчинить Японию своему влиянию.

В течение семи дней, которые Николай Александрович находился в Нагасаки, он со спутниками неоднократно совершал инкогнито прогулки по городу. Э. Э. Ухтомский писал: «Днем нами посещаются кумирни архаического типа (мия), не представляющие, по правде сказать, никакого интереса: храмы в память предков и героев отличаются лишь обширностью ограды, отсутствием всякой вычурности, наконец, внешностью жрецов «каннуши» (в их просторном одеянии и черном головном уборе с белой полосой). Идолов нет. В недоступном взору простых смертных небольшом по размерам «святом святых» хранятся эмблемы солнца и войны. Поблизости – высокие бронзовые фонари и белые фарфоровые башенки. Отношение мирян к религии самое примитивное: в жертву духам приносятся бескровные приношения. Ни торжественных обрядов, ни общественных молитвословий нет. Около маленького капищного здания помещается чайный домик (у небольшого пруда) с разряженными служанками».

Из достопримечательностей Нагасаки цесаревича больше всего интересовали русская деревня Инаса и буддистский храм Госиндзи с Русским кладбищем. Еще до приезда высоких гостей кладбище привели в порядок. «Сам губернатор был, нашел его в запустении и велел вычистить, обязав в то время бонзу подпиской, что он и вперед будет хранить его в порядке, иначе три иены в месяц, которые он получает за хранение русского кладбища, будут переданы кому-нибудь другому. Наследник Цесаревич посетил кладбище инкогнито, причем, не дождавшись, пока принесут ключ от ограды, перелез чрез нее на кладбище». Побродив вокруг могил, Николай Александрович зашел в храм и поговорил с настоятелем Окамурой. В то время при Госиндзи проживали четверо монахов, старший из которых хорошо помнил командира «Аскольда» Унковского и старшего офицера Ухтомского, чьи сыновья совершали кругосветное плавание вместе с наследником. Российский посланник в Японии Д. Е. Шевич, сопровождавший цесаревича, пожертвовал 50 иен на русское кладбище. Правда, настоятель забрал их в пользу кумирни. После ухода наследника монахи окутали специальным покрывалом сиденье, которым тот пользовался.

Во время прогулок цесаревич и его спутники убедились, что нагасакцы сдружились с русскими. В городе работало множество русских забегаловок, особенно популярным среди матросов был «Кабак Кронштадт». «Ничего нет легче, по-видимому, для русских, как ладить с азиатами, – писал один из сопровождавших наследника. – Между ними такое сочетание единомыслия по существеннейшим жизненным вопросам, что некоторого рода родство душ всегда определяется быстро и самым тесным образом. При глубоком, почти коренном различии национального психофизического облика, японец и простого звания русский все же как-то братски ближе друг другу, чем к европейцам. Житель Страны восходящего солнца инстинктивно чувствует в нас часть того громадного духовного мира, который мистики наравне с педантичными учеными именуют туманным словом «Восток», т. е. лоно зиждительного покоя, откуда на историческую арену искони выходят святить и озарять нашу юдоль великие миротворцы и монархи-подвижники».

В Нагасаки гости отпраздновали Пасху. С балкона гостиницы цесаревичу был виден и фрегат «Память Азова» и «забавный японский фейерверк (с распускающимися по ветру из клочков черного дыма от маленьких бомб и ракет – разнообразными флагами и шарами, причудливыми человеческими фигурами, драконами и птицами из цветной бумаги». Матросы поставили спектакль на темы крестьянского быта из трех картинок: «На свою же голову», «Домовой» и шутка в одном действии «С легкой руки».

На борту русского корабля побывал с официальным визитом принц Арисутава Такехито. На пристань Охато его сопровождали генерал-лейтенант Каваками, известный своими прогрессивными стремлениями контрадмирал Ито, секретарь его величества Санномия, церемониймейстеры барон Маденкози, говоривший по-русски и православный, и Яманоучи.

21 апреля русской эскадре предстояло уйти из Нагасаки в Кагосиму, а затем в Кобе. Перед отходом наследник со свитой завтракал в доме консула Григория Александровича де Воллана. Он прожил в Японии шесть лет и был большим знатоком Востока. В этнографической коллекции, которую консул все эти годы собирал, были в большом количестве представлены образцы дерева, резные черенки кинжалов, различные виды бумаги и обоев, используемые японцами для раздвижных стен жилища, а также традиционная обувь, музыкальные инструменты и модели земледельческих орудий, шелковая и цветная бумага для изготовления вееров и пр. В 1910 г. дипломат передаст около 340 предметов своей коллекции этнографическому отделу Кунсткамеры.

Предполагалось, что цесаревич проведет в Японии месяц, но поездка в Оцу сократила сроки визита. Обставленный с помпой визит цесаревича в Японию продолжался, приближаясь к своему горькому концу. По пути в Киото цесаревич Николай со своими спутниками заехали в Кагосиму (Конгусима), оплот противодействия Западу. Не в этом ли кроется причина нападения? В Кагосиме гостей особенно поразил японский сад.

После Кагосимы русские прибыли в Кобе. Здесь жили около 600 европейцев и американцев. Европейцы построили «гладкие точно паркет, широкие улицы-аллеи», которые тянулись от моря до близлежащих холмов. Всюду было много зелени. Комфортабельные виллы иностранцев окутывал густой плющ. Английская колония устроила площадку для крикета, яхт-клуб и пляж для купанья. Русское консульство в Кобе начало свою работу в 1891 г., перед самым визитом в Японию наследника российского престола цесаревича. Первым консулом стал Георгий Августович фон Вендрих.

Увлекательное путешествие по Японии продолжалось. Киото, древняя столица Японии, поразила своей экзотикой: «Крыши японских пагод низки и неуклюжи, менее изящны, чем индокитайские и китайские, оригинальны скорее по обстановке, чем по замыслу. У входа к каждому значительному святилищу по бокам грандиозного и безыскусного портика изображены стражи кумирни с ужасными темными лицами и угрозой в движениях. Идешь по коридорам – преддверьям любого старинного храма, который весь построен из дерева (без малейшей металлической скрепы), – и половицы не то стонут под нашими тяжелыми шагами, не то пищат как цыплята. Внутри обширные храмины с массивными столбами из одного куска, алтарь с золоченными фигурами, приношения из лотосов, курильницы, бронзовые журавли… Так и смотрят в душу посетителей капища застывшие в иератической позе великолепные Будды. Над этими кумирами особенным обрядом совершается «открытие очей», перенесение в них, так сказать, силы и жизни, иными словами, освящение важнейших предметов культа», – писал Ухтомский.

В своем путешествии цесаревич Николай и его спутники совершенно не замечали другой Японии, которая всячески сопротивлялась иностранному влиянию. Именно Киото, где под буддистским влиянием нормой поведения стали суровое воздержание и аскетические взгляды, был одним из очагом противодействия чужеземцам. Все началось после прогулки на маленьком пароходике по озеру Бива, когда гости отправились к губернатору завтракать. Николай Александрович был очень доволен оказанной ему встречей и благодарил губернатора. При возвращении в Киото впереди шел местный полицмейстер, затем церемониймейстер, а уже за ними на джинерикше ехал цесаревич. Тележку тащил один возница, а двое сзади подталкивали. Внезапно из толпы, собравшейся вдоль дороги, выскочил японец и, обнажив саблю, нанес удар по голове цесаревича, но промахнулся. Тот же, обернувшись и увидев, что японец замахивается второй раз, выскочил из коляски. В то же мгновение принц Георгий, сопровождавший наследника, соскочил со своей коляски и ударил нападавшего сзади бамбуковой тросточкой. Подскочивший возница принца Георгия, увидев, что злодей выронил саблю при падении, поднял ее и ударил по шее и спине.

Первыми словами цесаревича Николая были: «Это ничего, только бы японцы не подумали, что это происшествие может чем-либо изменить мои чувства к ним и признательность мою за их радушие». Наследник престола, похоже, нисколько не пострадал и отказался от какой-либо помощи.

30 апреля (12 мая) в 11 часов вечера его навестил император Японии, которого встретил посланник Д. Е. Шевич. Император был крайне взволнован, его голос дрожал. Он заявил, что не оставит Николая, пока тот не выздоровеет. На следующий день они встретились в гостинице и говорили 20 минут. Микадо сам отвез Николая на «Память Азова». 4 (16) мая пришла телеграмма из России: царь приказал Николаю следовать во Владивосток. Отход назначили на 7 (19) мая. Император прибыл на корабль проводить гостей. Все были в японских орденах, включая Николая. Распрощались очень дружно.

Японцы выяснили, что нападавшим был Цудо Санцо, но долго обсуждали, что же могло послужить причиной инцидента, отзвуки которого ощущались много лет спустя. Современники отмечали: «С одной стороны, допустить, чтобы мотивом преступления явилась ненависть к русским, – положительно невозможно уже потому, что подобной ненависти в Японии не существует. Россия никогда не делала вреда Японии, не пользовалась ее некоторой финансовой расточительностью для своих выгод, а, напротив, всегда бескорыстно поддерживает ее законные требования. Русские, можно смело сказать, менее всех вызывают недовольство японцев, во-первых, по своей малочисленности, а также и по особенным качествам, отличающим их от других наций. Например, моряки наши в высшей степени популярны в японских портах, потому что они щедры и обходительны с туземцами. Надо прибавить, что за исключением некоторых весьма редких газетных статей, ни одна местная газета, в общем, не отнеслась к ожидаемому событию приезда Его императорского высочества Наследника цесаревича иначе, как вполне сочувственно».

Тем не менее непонимание русских и даже ненависть к ним внушалось японцам задолго до события в Оцу. В свое время японцы отказались пожать Николаю Резанову руку не только в силу разных обычаев, но из-за неприятия самих идей соседства. Изоляция была естественной реакцией на чуждый мир христианства, который, по мнению японцев, мог нести опасность. Цудо Санцо глубоко ненавидел чужеземцев, хотя ему и пришлось восемь лет служить в полиции и охранять иностранцев. Скорей всего, преступника привели в негодование восторженная встреча заморского гостя.

Таким образом, Япония оказалась перед лицом скандального дипломатического провала. Возникла угроза и для безопасности страны, бывшей тогда практически беспомощной. Ведь семи российским военным кораблям, сопровождавшим престолонаследника, ничего не стоило уничтожить весь японский флот. О гневе русских говорило, например, то, что они отказались от услуг японских врачей, направленных императором для оказания помощи цесаревичу, хотя рана была пустяковой.

Для Востока же характерно подчеркнутое уважение к гостю. Поэтому и не удивительно, что многие в Японии негодовали. Министерство двора Японии отметило, что пришло около 24 тысяч писем с соболезнованиями, а из Осаки вышли три парохода с подарками. Сам император поспешил в Киото, посетил наследника в гостинице, а затем проводил его до Кобе и даже поднялся на борт русского корабля. Это был совершенно беспрецедентный поступок. По сведениям некоторых японских исследователей, император намеревался ехать в Санкт-Петербург, чтобы лично принести извинения российскому императору, но его отговорили: это было бы нарушением традиции, согласно которой японский император никогда не покидает своей страны.