Текст книги "Русская Япония"

Автор книги: Амир Хисамутдинов

Тем временем в Нагасаки постепенно стали исчезать следы русского присутствия. Участок, на котором размещалось Российское консульство, тоже пошел в дело: там началась стройка. В те времена русские эмигранты не имели никаких документов, что делало их совершенно бесправными. Александра Дмитриевна на всякий случай прятала советский паспорт.

Однажды в 1939 г. в Нагасаки приехал белый генерал, который встречался с русскими по всей Японии. Имеются косвенные сведения, что его заподозрили в сборе сведений в пользу Америки или Советской России, пострадали же те, с кем он успел встретиться. Семена Николаевича арестовали среди первых, но знакомый из местной полиции быстро сообщил об этом семье. В это же время мимо дома, где они жили, японские полицейские повели их знакомого, А. В. Дьякова. Тут же пришли с обыском. У Александры Дмитриевны екнуло сердце: советский паспорт, завернутый в тряпку, хранился между кухонным столом и полкой с игрушками, а среди кукол дочерей лежал фотоаппарат Вани. Это могло послужить основным поводом для обвинения русских эмигрантов в шпионаже. К счастью, обыск не был тщательным, и полиция ничего не обнаружила. Через некоторое время отпустили и мужчин.

В Кобе

В смутное время Гражданской войны в России Николай Петрович Матвеев был вынужден срочно перебраться в Японию: зная о его политических симпатиях, ему угрожали и правые, и левые. Но в Японии он очень скучал по родине, недаром в 1919 г. появилось стихотворение «На чужбине»:

 
А я один, для всех чужой,
Бреду извилистой тропой,
И, как железная доска,
Неутомимая тоска
Волнует грудь, терзает ум,
И под напором мрачных дум
Я вижу край, где вновь и вновь
Несется стон и льется кровь…
И не несут душе утех
Ни эта песнь, ни этот смех.
 

По горячим следам зверств банд Тряпицына Матвеев побывал в Николаевске-на Амуре и постарался описать все, что увидел и услышал там. Возвращаясь домой, он заехал в Хакодате, с которым был связан кровными узами. В Японии Николай Петрович продолжил активно заниматься журналистикой, став представителем журнала «Русский Дальний Восток» в городе Осака, писал статьи для американских изданий, выпускал детские книги. В 1935 г. он участвовал в литературном кружке русских эмигрантов, который выпустил под редакцией М. П. Григорьева сборник «На Востоке». В нем увидела свет работа Матвеева «Старые поэты Японии».

Журналистика и литературная работа не давали больших доходов, зарабатывать на жизнь приходилось другим путем. Каким же? Ответ на этот вопрос содержится в письме Веры Малининой из Кобе: «Я хорошо помню Николая Петровича Матвеева. Он здесь, в Кобе, занимался книжным делом. Он умел доставать русские книги. Насколько я помню, он иногда ездил в Токио, где было много магазинов со старыми книгами, и он их покупал и привозил продавать. Я не помню, как он доставал другие книги, может быть, из Харбина, так как, как Вы знаете, он посылал статьи в журнал «Рубеж». Он часто приходил к нам в дом с книгами, и у нас было куплено много полных собраний сочинений русских писателей».

Н. П. Матвеев беспокоился о судьбе своих детей – их было двенадцать, и многие оставалась во Владивостоке. «Я не знаю положения у вас, – писал Николай Петрович Зотику, своему первенцу,[8]8
  Матвеев, Зотик Николаевич (1889–1938, Владивосток). Доцент по кафедре истории Востока Дальневосточного университета (с апр. 1927). Заведовал библиотеками высших учебных заведений Владивостока (1921–1935). Арестован (1937). Расстрелян. Реабилитирован (1956).


[Закрыть] – и поэтому не могу хорошо советовать, а хотелось бы и Жоржику, и Пете дать совет не искать журавлей в небе, а сосредоточить все внимание на чем-нибудь маленьком, на каком-либо ремесле, на которое есть спрос, и, забывши все на свете, стараться досконально изучить это ремесло… Пусть будут сапожниками, переплетчиками – лишь бы имели ремесло. Надо бросить мечтать о чем-то неизвестном. Философией можно заниматься и за переплетом, конечно, осторожно, чтобы не испортить работы или руки…»

Нетрудно догадаться, что под философией Николай Петрович подразумевал занятия политикой, но, переправляя письма в красную Россию, был вынужден прибегать к иносказанию. Об этом говорят и последние строчки письма: «Извини нас, что в свое время не поздравили тебя с ангелом и с праздником. Теперь не такое время, чтобы считаться в мелочах».

Уехав в Японию, Матвеев избежал гонений советской власти, но расплачиваться пришлось сыну. Востоковеду и библиографу Зотику Николаевичу Матвееву вменили в вину проживание его отца за границей. Вывод делался однозначный: шпионаж в пользу Японии. Надо ли сомневаться в приговоре? Лишь спустя полвека внучка Николая Петровича Матвеева узнала о точной дате смерти отца.

Кобе, где жил Н. П. Матвеев, был одним из городов с многочисленной русской общиной. Он писал: «Я, естественно, лучше знаком с жизнью русских во втором районе Кобе, Осака и Киото. Здесь русских граждан около 400 человек. Больше всего было русских, за ними шли татары, евреи и другие. Главнейшие занятия эмигрантов в Японии – торговля из магазинов и вразнос, ремесла, комиссионная деятельность, служба в иностранных и японских предприятиях и, наконец, артистическая деятельность, музыка, пение, танцы, цирковая работа и пр.».

^{Участок пирса, разрушенного землетрясением в Кобе. Фото автора}

Первым общественным формированием стало Общество русских эмигрантов в Японии. Впоследствии здесь существовало девять русских общественных организаций. Наиболее крупными были Эмигрантское объединение (Общество русских эмигрантов), Благотворительное дамское общество, Хоровая студия, приходской совет Успено-Богородицкой церкви и сестричество. Самым основательным из них было Эмигрантское объединение, насчитывавшее около 30 человек. Общее собрания обычно проводились один раз в год. Объединение оказывало большую помощь бежавшим из Советской России, переправляя их в Маньчжурию. Оно помогало деньгами русским школам, организовывало детские утренники, создавало кружки молодежи, которые, правда, оказались недолговечными. Основной деятельностью Эмигрантского объединения была выдача денежных ссуд своим членам.

Деятельно работало и Дамское благотворительное общество, возникшее в 1932 г. Первыми председателями были К. В. Компанион, А. В. Борисова, затем К. А. Щелкова. Организация существовала на членские взносы и пожертвования. В основном они шли на единовременные пособия инвалидам и их отправку в Харбин. Наиболее молодым объединением русских эмигрантов была хоровая студия, основанная в 1936 г. Инициатором ее создания был приглашенный из Харбина регент Успено-Богородицкой церкви К. А. Андреев. Ему удалось организовать любительский хор, который впервые, и очень удачно, выступил на вечере памяти А. С. Пушкина. В дальнейшем хор постоянно принимал участие в детских утренниках.

Появились первые мусульманские общественные организации, школы и мечети. «В Токио они существуют уже несколько лет, – писал Матвеев. – Там, преимущественно на средства, собранные среди магометян, бывших российских граждан, построен большой деревянный дом, в котором помещаются мечеть и школа. Но еще более солидное здание мечети и школы при ней создано у нас в Кобе».

Мусульманство было очень редким явлением среди японцев: до 1920 г. едва ли по всей стране набрался бы один десяток мусульман. Сильным толчком в росте мусульманского населения в Японии стала революция в России. В основном первыми эмигрантами стали татары.

Поначалу они занимались торговлей вразнос с лотков, но некоторые смогли быстро расширить свое дело, приобрести недвижимость и открыть магазины. К концу 1937 г. в Японии насчитывалось уже около двух тысяч мусульман. Одной из причин было и то, что Япония расширила свое влияние в странах азиатского региона, где ислам был широко распространен. Торговцы из Японии потянулись в эти страны, но и оттуда пошел обратный поток в Страну восходящего солнца.

В 1935 г. в Мукдене собрался съезд дальневосточных мусульман, на котором был избран духовный глава, муфтий тюрко-татар М. Шамгуни. Местом своего жительства он избрал Кобе. Шамгуни много разъезжал по Японии, Маньчжурии, Китаю и Корее. Инициатором постройки мечети в Кобе был А. К. Бохия. В состав строительного комитета вошли мулла Шамгуни, П. Мастер, А. С. Дама, А. Сатур-Ахмед, Г. Агирзиу, Г. Гафар и предприниматель Ферозуддин, выделивший больше всего средств на строительство здания. Мусульмане не только собрали средства, но и приобрели недвижимость, которая давала хороший доход. Н. П. Матвеев подчеркивал, что хотя материальное состояние русских татар было не таким завидным, как выходцев из других стран, но сами они отличались большой активностью. В это время председателем собрания татар-эмигрантов был Азис-Али.

В 1930-е гг. в Японии был очень популярен русский театр. В Кобе несколько лет работала театральная контора Б. Андреева. Она организовывала гастрольные поездки по Японии русских артистов из Китая и Америки. Широкой известностью пользовалась труппа «Metro-Variety», состоявшая из четырех сестер Данилевских, дуэта Дворжек (арфа и скрипка) и итальянских певцов.

Не отставали от заезжих артистов и местные художественные силы. В 1930 г. отпраздновал первую годовщину своей деятельности Кружок русской эмигрантской молодежи в Кобе. Около двух десятков человек поставили несколько просветительских концертов и спектаклей. Большую помощь в этом им оказало Общество русских эмигрантов в Японии. Кружок имел собственный струнный оркестр. Не редкостью были вечера самообразования, на которых эмигранты занимались литературой и живописью. Денег не хватало, и многие эмигрантские общества обращались за помощью к иностранным благотворительным организациям.

10 февраля 1937 г. русские эмигранты в Кобе торжественно отметили столетие со дня смерти А. С. Пушкина. Для литературно-вокального вечера был арендован огромный зал Кайим-канкан, где собрались не только русские, но и почти вся иностранная колония города. Не остались в стороне и японские любители творчества знаменитого поэта. Большой доклад о Пушкине сделал А. Л. Ломаев. Н. П. Матвеев прочитал свое «Слово о Пушкине». После этого звучали стихи Пушкина, пел русский хор и были поставлены две сцены: «Келья в Чудовом монастыре» и «В корчме».

Николай Петрович Матвеев скончался 8 февраля 1941 г. Перед смертью он долго болел и уже не мог зарабатывать на жизнь. На помощь пришли друзья-японцы, которые не только собрали деньги на лечение, но и взяли на себя содержание семьи Матвеева. «Покойный был редкой души человек, – писал харбинский журнал «Рубеж», – который смело мог служить примером для других. Больше полвека он провел в общественной и литературной работе, сотрудничал почти во всех газетах и журналах Дальнего Востока и за границей. Своей скромностью, трудолюбием, честностью и готовностью оказать каждому помощь и услугу, он привлекал сердца знающих его, что и было оценено его многочисленными друзьями ниппонцами, сделавшими для него то, что мы, русские, не могли сделать, и нельзя не отдать должного уважения и глубокой благодарности таким друзьям».

Японцы соорудили на могиле Матвеева гранитный памятник – православный крест с надписью «Мир праху твоему, дорогой друг!», который освятили через полгода после его смерти, 10 августа 1941 г. Они же перечислили крупную сумму денег на имя вдовы.

Весьма близки японцам были философские идеи толстовства. Первым представителем этой семьи, посетившим Японию, стал второй сын великого писателя Илья Львович (1866–1933). В 1917 г. в Японии побывал третий сын Толстого, Лев Львович (1869–1945). Наконец, добралась до Японии и младшая дочь Александра. Формальным поводом ее приезда в октябре 1929 г. было «чтение лекций о Толстом и изучение преподавательского дела в Японии». Разрешение на временный выезд из России ей удалось получить благодаря приглашению японских газет «Токио Нити-Нити» и «Осака Майнити». К приезду дочери писателя японцы издали на японском языке ее книгу «Трагедия отца. Смерть и уединение Толстого», увидевшую свет в переводе Осэ Кэйси в Токио в 1929 г. Вместе с Александрой Львовной в качестве секретаря и помощницы в Японию приехала ее компаньонка О. П. Христиано-вич с дочерью Марией.

Они поселились в местечке Асия возле Кобе, откуда А. Л. Толстая регулярно ездила по стране для чтения лекций и встреч с японской общественностью, на которых рассказывала о своем отце. Кроме лекций Александра Львовна преподавала русский язык. В 1930 г. она издала на японском языке свои воспоминания, которые использовала в своих лекциях «Торусутои но омоидэ: (Воспоминания о Толстом)».

Огромную помощь А. Л. Толстой в Японии оказал Масутаро Кониси (Matsutaro Konishi). Он познакомился с Л. Н. Толстым, находясь с 1887 г. на обучении в Киевской духовной семинарии. По его рекомендации Лев Николаевич перевел в 1895 г. «Дао де Дзин» Лао-цзы путем сопоставления английского, немецкого и французского переводов этой книги.

^{Мечеть в Кобе. Фото автора}

Н. П. Матвеев также был знаком с Кониси Масутаро, которого называл Даниилом Павловичем. «Недавно, будучи в Токио, я посетил Д. П. Кониси, – писал Матвеев. – Он работает над своим капитальным трудом, книгой о Льве Толстом. Жалуется, что труд разросся: написал уже 2200 страничек, а конца все еще не видно. Конисисан кроме произведений Л. Толстого перевел еще на ниппонский язык книгу дочери великого писателя Александры Львовны и был ее спутником и переводчиком в дни ее пребывания в Ниппоне. В России г. Кониси бывал несколько раз и в недавнее время, причем однажды ему пришлось быть переводчиком в беседе между известным ниппонским промышленником г. Кухара и… Сталиным». В 1948 г. Кониси вспоминал о своем знакомстве с писателем в книге «Говоря с Толстым».

Из Японии А. Л. Толстая не вернулась в Россию, а эмигрировала в США.

…Одним из самых замечательных людей в Кобе, если не во всей Японии, был Федор Дмитриевич Морозов, который наглядно воплотил эмигрантскую мечту о достижении полного благополучия в другой стране. 40-летний Морозов ушел из родных волжских краев с каппелевцами через Сибирь в Харбин. В Китае он не задержался и уехал в США. В Сиэтле он мыл вагоны, не гнушался и другой, самой простой работы. Смерть зятя, работавшего лифтером, вновь привела к решению изменить жизнь, и он с семьей уехал в Японию.

В сентябре 1925 г. пароход «Shizuoka-Maru» бросил якорь в порту Кобе. «У меня в кармане была мелочь, – вспоминал Морозов-старший, – а в бумажнике разный хлам. Перевод на 375 долларов, а надо 3000. Спокойно подхожу на допрос. На один стол кладу подлинник, на другой копию документов. Подбегают с услугами бойки-японцы. Один немного болтал по-русски, а я ему – золотой, 5 рублей, на чай. Он начал расхваливать меня – богач, дескать, знатный, все время с американским консулом, значит они друзья. И я немедля на берегу».

Уже утром следующего дня Морозов-старший, выучив несколько японских фраз, отправился в путь с пудом тканей и 14-летним сыном Валентином. Как он объяснялся с покупателями, неизвестно, но в первый же день заработал 13,50 иен, что считалось уже неплохо. На второй день выручка оказалась поменьше, всего 9 иен, но торговец не унывал. И правда, третий день принес 21 иену, и все ахнули: и это не зная языка! «Что продано, помню до сегодня – вспоминал Морозов. – И, о радость, сын не торопясь выкладывает деньги, чистый заработок – 5 иен! Совсем подбодрило. И на четвертый день с Володей купили ему билет до Кобе предупредить маму, чтобы его в школу в Йокогаму, а Нину – в канадскую».

Морозовы воспрянули духом, нашли небольшую квартиру за восемь иен в месяц, которая больше напоминала кладовку. Правда, ее окно выходило в сторону храма Икута, что торговцу показалось добрым знаком. Дарья Николаевна все вычистила, прикрыла старые татами, на ящиках устроили кровать, поставили две тумбочки и стол, на стенах развесили незатейливые картинки.

Федору Д митриевичу торговля отрезами сразу далась легко, наверное, благодаря его легкому и общительному характеру. Он придумал для себя «немецкую легенду»: выдавал себя за немца, а товары – за немецкие. «Ударил по разным школам и особо по докторам и больницам, где много докторов и всегда деньги. Особо любил женские гимназии. Входя, начинал:

– Гутен морген, гуд морнинг. Зи шпрехен дейч?

И тут же о национальности.

– Ай эм джерман. Дую спик инглиш? Нес? Ай эм альсо литл…

Что это, по вашему: вранье, обман? Нет, – это были приемы безвредные и забавные. Кто у «немца» покупал – гордились. А мне в те времена намного было выгоднее и веселее, чем в Сеатле. Да иначе как бы я смог? Без капитала, не зная языка. А детей надо поднимать. И к тому же везде было уже испорчено землячками. Даже отказывали пускать ночевать в дешевые «ядоя» (дешевые гостиницы, ночлежки. – А. Х.). По незнанию языка мне помогали во многом руки, ноги, они всякое выражали, доводя япошей до смеха. А это во всяких делах и обстоятельствах – самое главное. Не только с японцами, но и в торговых и банковских делах».

Почти не зная японского языка, он держал во всех карманах карандаши. Предлагая товар, пишет свою цену, а японцы в ответ – свою. Торг шел не на шутку, пока кто-то не решался уступить. Но в любом случае, даже если и не получалась ожидаемая прибыль, Морозов не терял присутствия духа и оптимизма. Знал – в другой раз повезет больше. Если продажа шла туго, менял отрезы на шелк и шелковую вату. Долго у него в сундучке хранился настоящий японский шелк – на память о матери.

Запомнился ему один случай. В маленьком городке Морозов увидел огромную нарядную толпу. Пошел за ними до какого-то большого дома, в котором было накрыто множество столиков с разной едой. Купец быстро развязал узел и давай на японок, которые ему какими-то скучными показались, навешивать модные цветные материи. Сам любуется, приговаривает: «Вери гуд!» Разобрали у него почти весь товар, а потом еще и к столу пригласили. Купец был голоден и не стал отказываться. Потом уже сын Володя пояснил: шли те японцы с похорон на обед. Но что сделано – то сделано, не бежать же с извинениями. Но в дальнейшем Морозов разузнал японские обычаи и постарался не повторять ошибки.

В основном Морозов торговал в центральной части Японии, доходя до Хиросимы. Пройдя путь торговца тканями вразнос, в марте 1926 г. он открыл лавку кондитерских изделий собственного производства. К этому же времени относится его знакомство с коллегой и будущим конкурентом Макаром Гончаровым, в прошлом работником владивостокской кондитерской фирмы, принадлежавшей известной на Дальнем Востоке купеческой семье Ткаченко. Эмигрировав из России, Гончаров начал в Сеуле в 1923 г. производство и продажу шоколадных изделий, а в 1925 г. переехал в Японию. Некоторое время они поработали вместе, но потом их пути разошлись.

Вначале Морозов создал акционерное общество, но и оно в результате едва не привело к банкротству. Он вспоминал: «Компанион и с ним хитрец-Факумото, возгоревшись нашей деловитостью и добротой, чтобы еще больше приблизить нас, наметили план сватовства, продемонстрировав кулинарные способности дочки. Хотя дочь и разница от брата (так в письме. – Ред.), который вскоре появился в деле, но этот толчок ускорил мое решение женить сына на харбинке, чтобы избавиться от зависимости. А на кого пал жребий? Внукам теперь понятно! А компаньоны тогда иные нажимы наметили, всякими способами подобрать к рукам магазин. А мы хотели во что бы то ни стало удержать магазин, как отдушину на будущее».

Увы, предприниматель тогда не удержал не только компанию, но и торговую марку «Морозов». Федор Дмитриевич начал все заново и восстановил кондитерское производство под названием «Валентайн компани», взяв в качестве торговой марки имя своего сына Валентина. Фирма Морозовых под названием «Космополитан» до сих пор остается чисто семейным предприятием.

Еще до начала Второй мировой войны Морозовы заработали деньги на домик в Ойке, деревушке в 12 верстах от Кобе. «Казалось бы, иностранец в Японии во время войны никак не может завести новое дело, но только не мой друг Морозов. Он закрыл свой магазин и уехал жить в горы, где построил для себя небольшой дом. После этого стал уговаривать друзей покупать землю рядом с собой, уверяя, что земля здесь имеет огромную будущность. Он был так красноречив, что никто не мог ему противостоять, и он стал агентом по недвижимости».[9]9
  Абрикосов Д. И. Судьба русского дипломата / Пер. с англ. Н. Ю. Абрикосовой, Е. Ю. Дорман; Предисл., науч. ред. и коммент. М. Ю. Сорокиной. Вступ. ст. Д. Макдональда. – М.: Рус. путь, 2008. – С. 439–440.


[Закрыть] Так Морозовы не только сами спаслись от воздушных налетов на Кобе, но и помогли другим русским. В это время в городе, разрушенном на 80 %, погибли более 20 тысяч человек.

Своим потомкам основатель династии оставил завет: «Все это позади и воспоминания об этом, как о прошлом сне, без всякой обиды на кого-либо. И завещаю вам, и вы в жизни скорее забывайте всякие злобы, потери и обиды, а вспоминайте доброе. Бедность – не порок. Каждый обедневший должен быть обласкан и поддержан, кто бы он ни был. Знайте также, что когда человек потерял капитал – не все потеряно, если он сохранил честное имя и веру в Бога! Постепенно может все поправиться. Но при богатстве, кто был гордец – это гибель. При зле, при всяких делах и в хворях – лекарства не на пользу! Приветствовал, чтобы определять эти расходы туда, где есть насущная нужда, в память усопших отсылать. Но в день похорон хлопочущие, а также духовенство, должны вознаграждаться. А если после меня будет возможность в этом направлении что сделать – нуждающимся уделите, но, как и в жизни моей – никаких излишеств. Для достижения дружбы и знатности необходимо от себя всегда проявлять теплоту, прямоту (в меру) и всегда почтительность в отношениях. Эластичность, нюх – не переборщить бы. И надо помнить, что у каждого друга есть жены с разными капризами, с этим надо считаться. Нужна и осторожность всегда при оценках мужа или жены и их характерах и поведении.

…Только от высокомерия происходит раздор. Мудрые принимают совет! Не спешите в духе своем раздражаться, и во время счастья – пользуйтесь счастьем. А когда не везет, спокойно выжидайте. Не будь слишком правдив, чтобы не вводить в заблуждение других. Гордость – предшествует гибели. Где нет согласия и нет понимания, где гордость и тщеславие превышают все добрые устои, невозможно избежать неприятностей. Все это нужно брать во внимание».[10]10
  Морозов Ф. Д. На память потомству = Morozoff F.D. A legacy to my heirs. – Б.м. Б.г. – 141 с. – Рус., англ.


[Закрыть] Девизом компании Морозовых был лозунг «Качество, труд, упорство». Его стали печатать на многих коробках со сладостями в Японии. Известно, что морозовский шоколад нравился и японскому императору.