Текст книги "Танковые рейды"
Автор книги: Амазасп Бабаджанян
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)
Когда не соблюдены эти условия, как это было 8 июля при контрударе 40-й нашей армии и трех танковых корпусов, должного успеха не жди, недаром же противник на этом участке не отказался от намерения продолжать свое наступление…
Но, конечно, не эти просчеты определяют место, занимаемое оборонительными сражениями на Курской дуге в советском полководческом искусстве. Многие принципы действия войск и командования в обороне, выработанные здесь, не потеряли своего значения для современных представлений о ведении боевых действий.
Наша 1-я танковая армия успешно выполнила свою задачу в оборонительных боях под Курском – совместно с 6-й гвардейской армией И. М. Чистякова и другими соединениями обескровила танковые дивизии «Адольф Гитлер» и «Рейх», моторизованную дивизию «Великая Германия», 3-ю и 11-ю танковые и 332-ю пехотную дивизии, уничтожила огромное количество техники и живой силы противника. За героизм и мужество, проявленные в боях, тысячи воинов 1-й танковой армии были удостоены высоких правительственных наград… Многие – посмертно. Неподалеку от памятника павшим, что воздвигнут на кургане, о котором я писал выше, стоит нынче горделивая фигура танкиста. Это памятник Герою Советского Союза В. С. Шаландину. И есть нечто, крепко связывающее оба эти памятника. Ибо первый – это взнесенная на постамент, израненная вражескими снарядами тридцатьчетверка. Славно послужила она танкисту, что сложил здесь свою голову, геройски принял смерть, защищая нашу жизнь.
«Жизнь, ты помнишь солдат, что погибли, тебя защищая?» Для меня, солдата, эти строчки исполнены особого смысла. И я хочу, чтобы молодежь, преклоняя колени перед святой памятью павших, всегда имела перед собой этот самый достойный пример, «с кого делать жизнь»…
Провал операции «Цитадель», непрерывные удары наших войск вынудили фашистские войска отступить на рубеж, который они занимали в ночь на 5-е, к началу Курской битвы.
Приведу, однако, две цитаты из сочинений послевоенных:
«Хотя немецкие войска и отошли, они показали, что ни в чем не уступают русским. Выявилось их бесспорное превосходство в тактике, короткая операция по отходу была проведена очень быстро и организованно».
«Войска, а также их командование не виноваты в этой неудаче. Они вновь показали себя с самой хорошей стороны…»
Авторы? Уже знакомые нам К. Типпельскирх[19]19
Типпельскирх К. История Второй мировой войны. С. 255–256.
[Закрыть] и Э. Манштейн[20]20
Manstein Е. Verlorene Siege. Bonn, 1955.
[Закрыть].
Не могу обойти молчанием еще одно заявление этих гитлеровских генералов:
«Немецкая армия приобрела такой боевой опыт, чувствовала себя, несмотря на все понесенные до сих пор потери, так хорошо подготовленной и настолько сознавала свое превосходство над противником, что вполне была на высоте задач, вытекающих из стратегии борьбы на истощение противника путем оперативного маневрирования»[21]21
Типпельскирх К. История Второй мировой войны. С. 311.
[Закрыть].
Выходит, что немецкие войска после каждого понесенного ими поражения становились все сильнее, только вот победы почему-то не одержали…
На сем, пожалуй, можно и кончить полемику, вернуться к рассказу о том, как, закрепляя успех, одержанный в обороне, советские войска перешли в мощное контрнаступление.
12 июля 11-я гвардейская армия И. X. Баграмяна (а с 13 июля и 50-я армия И. В. Болдина) на левом крыле Западного фронта и войска Брянского фронта (61-я армия П. А. Белова, 3-я – А. В. Горбатова и 63-я – В. Я. Колпакчи) нанесли жестокий удар войскам противника, удерживающим, как они его хвастливо называли, «кинжал в сердце России» – орловский выступ. 15 июля начал теснить врага Центральный фронт. 5 августа советские войска освободили Орел. Была выполнена операция под условным названием «Кутузов».
На юге Курской дуги нашим командованием была проведена Белгородско-Харьковская наступательная операция (условное наименование «Полководец Румянцев»).
Противостоящая группировка врага была еще довольно сильной – в ней оставалось 18 дивизий (в том числе 4 танковые), свыше 3000 орудий и минометов, около 600 танков и штурмовых орудий, до 300 тысяч солдат. Войска группировки заняли прочную оборону на заранее хорошо подготовленном в инженерном отношении рубеже.
Воронежский и Степной фронты получили задачу Ставки разгромить белгородско-харьковскую вражескую группировку и создать условия для освобождения Левобережной Украины. Для этого предусматривалось нанести по врагу глубокий рассекающий удар смежными флангами фронтов в направлении Богодухов, Валки, Новая Водолага. Здесь действовали четыре общевойсковые, две танковые армии, танковый и механизированный корпуса. Танковые армии предполагалось ввести в сражение после прорыва главной полосы обороны противника. Одновременно Воронежским фронтом наносился второй удар силами двух общевойсковых армий и трех танковых корпусов на Ахтырку.
Нашей 1-й танковой армии предстояло действовать в полосе 5-й гвардейской общевойсковой армии, развить ее успех и к исходу первого дня операции овладеть рубежом Борисовка, Дырдан, а на третий день выйти к Богодухову. Нашим соседом слева была 5-я гвардейская танковая армия П. А. Ротмистрова.
Войска готовились к наступлению в сжатые сроки, штабы занимались планированием, организацией взаимодействия войск, в войсках ремонтировали технику, получали новую, прибывало пополнение. В назначенное время наши танки начали сосредоточиваться в исходных районах.
Днем меня вызвал командир нашего 3-го мехкорпуса генерал С. М. Кривошеин. Генерал стоял у входа в свою землянку. Подъехав, я постарался незаметно оставить в кузове «виллиса» костыль, на который опирался вот уже три недели. Дело в том, что еще 9 июля, сбитый взрывной волной от упавшей неподалеку бомбы-фугаски, я сильно повредил ногу.
Подхожу к С. М. Кривошеинн, стараясь не хромать, но это мне, видно, не очень удается, потому что генерал берет меня под руку и этак бережно, как даму, ведет в землянку. Там сидят три офицера. Генерал, как только мы вошли, мягко так обращается ко мне:
– Ну-ка разувайся!
Тут только я замечаю на погонах офицеров эмблему – змею над чашей. Вот оно что!
– Я здоров, товарищ генерал.
– Ладно, ладно. Разувайся.
– Товарищ генерал…
– Заладил. Разувайся, Армо, и не сопротивляйся, нас, как видишь, четверо.
С меня сняли не только сапоги, но и брюки. И это меня «демаскировало»: лодыжка уже почти зажила, но огромная красная опухоль все еще держалась на коленке.
– Так… – протянул С. М. Кривошеин голосом, не предвещавшим ничего доброго, и вопросительно взглянул на медиков. Те согласно кивнули. – Все! – непререкаемо резюмировал Кривошеин. – Вопрос ясен. В госпиталь.
– Как в госпиталь? Перед самым наступлением?
– Да. И прямо отсюда. Берите его. Ишь, каков – с такой ногой наступать собирается. Гангрены захотел?
Эскулапы опять согласно кивнули.
И сколько я ни сопротивлялся, комкор был неумолим. Единственное, что я смог выпросить, – разрешение на несколько минут вернуться в бригаду, чтоб оставить за себя заместителя.
На пороге штаба бригады меня встречал наш начальник политотдела подполковник А. И. Кортелев. Он умел как-то по-особенному располагающе улыбаться, но сейчас я почувствовал в его открытой улыбке что-то виноватое. Недоуменно поглядел на него.
– Да, командир… Лучше признаюсь: это я Кривошеину про вашу ногу сказал.
– Значит, доносить на меня решил – и еще улыбаешься?!
– А иначе на вас управы нет. С такой ногой и до гангрены недалеко.
– Гангрены, говоришь?! – вскипел я, вспомнив, что это буквально слова Кривошеина, и теперь уж окончательно поверив, что мой политотделец действительно «донес» на меня. – В бой без меня, значит, да?
– Командир! Сначала вылечитесь, а потом «на бой кровавый, святой и правый», – напел он, стараясь свести все к шутке.
Кортелев вообще, наверное, дня без шутки не мог прожить. Я решил сыграть на этой его струне.
– Слушай, Кортелев, давай шутку сыграем, а? Я буду лечиться, слово даю, только не в госпитале, а в тылах бригады, а?
– Как это – в тылах бригады? – не понял Кортелев.
– А так: в щели какой-нибудь примощусь, никто меня не заметит, и с обозом вслед за вами. Понимаешь? Ну а вы ко мне с донесениями и от меня…
– Ага, – улыбнулся Кортелев.
«Клюет», – обрадовался я.
– А ты доложишь по тому же адресу, куда уже докладывал, что комбриг, дескать, в госпитале. Славная шутка получится, а?
Кортелев опять широко улыбнулся:
– Отличная шутка. Кавказская шутка. Всем понравится, кроме гангрены.
– Тьфу, чтоб тебя! – в сердцах махнул я рукой на непреклонность своего комиссара. – Скажи Богомолову, пусть людей построит – попрощаюсь.
И ушел, назло ему не опираясь на костыль, а неся его в руке.
Перед отъездом в госпиталь я решил – хоть сам проверю готовность людей к завтрашнему наступлению.
За меня оставался начальник штаба бригады Н. В. Богомолов. Доверял я ему как себе, но момент был такой, что Богомолов на меня не обиделся.
И вот ковыляю вдоль строя, не столько оружие осматриваю, сколько в лица вглядываюсь: вот они, мои ребята – танкисты, мотострелки, артиллеристы, саперы, – загорели под летним солнцем, вид бравый. Таким сам черт не брат. Еще бы, средний возраст солдат и офицеров – двадцать лет, большинство комсомольцы, немало коммунистов.
Вот Г. К. Карпинос, командир танковой роты, со своим экипажем в оборонительных боях шесть вражеских танков подбил. Вот И. А. Никитин – пять танков на счету. А это П. И. Поспеловский, бронебойщик, тоже пять танков поджег. Из ружья! Останавливаемся около него с Богомоловым и Кортелевым. Солдат четко представляется:
– Рядовой Поспеловский! – а сам улыбается, мы с ним старые знакомые, сколько дорог прошли – от самого Ржева, не меньше.
– Ну как дела, Поспеловский?
– Везде поспеваю, товарищ полковник! – под общий смех отвечает солдат. С таким не соскучишься.
Вечером опять позвонил комкор, возмутился, что я еще не уехал в госпиталь.
Уехал наконец. В полевом госпитале ногу загипсовали, уложили меня в какой-то беленькой хате – до Украины-то каких-нибудь сорок километров.
Лежу. Тепло, оконце приоткрыто, видно звездное небо. Дожди прекратились, дороги просохли. Завтра наступление. Уснуть не могу, куда уж там…
Время как остановилось, не шелохнется. Танки сейчас все росой покрыты, стоят замаскированные в оврагах, в рощах. Почему птицы не поют? Нету птиц – война распугала…
И вдруг среди этой ночи и тишины далекий голос. Пусть не Козловский, но как поет!
Толкаю костылем окошко, чтоб пошире открылось, и еще лучше слышу песню, доносящуюся издалека:
Повій, вітре, на Вкраїну,
Де покинув я дівчину,
Де покинув карі очі..
Где же ты, танкист, покинул свою дивчину? Где она теперь – ушла на фронт, успела пробраться к партизанам? Или томится в бараках Майданека? Или, угнанная в неволю, гнет спину на опостылевший рейх?
Сколько же тоски может вместить в себя непритязательная мелодия… И когда получит солдат ответ на мучительный свой вопрос? Только когда на своем танке войдет в родное село. Дойдет ли, улыбнется ли ему военное счастье – не подорвется ли на противотанковой мине, не сгорит ли в своем танке…
Сейчас он сам и не думает об этом. В войну к каждому приходил страх, приходил не раз и не два. В эту ночь, в предчувствии встречи с родной землей, какой уж у этого парня может быть страх. Дай ему бог дойти до родного дома…
Встает заря. Клубится дымка над лощинами и оврагами. Это вот-вот начнется. Знаю, что вчера командиры бригад и корпусов, командующие армиями с оперативными группами заняли свои наблюдательные пункты, на КП фронта прибыл представитель Ставки маршал Г. К. Жуков.
Смотрю на часы. 5.00. Вот оно!
Землю потряс страшный грохот. Началась мощная артиллерийская и авиационная подготовка. По врагу били тысячи орудий и минометов, его позиции бомбили сотни самолетов. Представляю сплошную пелену дыма над вражескими укреплениями. Там, наверное, уже все перемешано. А бомбы все падают, падают. Прошло уже полтора часа, а артподготовка все продолжается.
Дрожит земля на десятки километров. В грохоте тонут все звуки. Кажется, это предел возможного. Но вот грохот еще мощнее, к нему теперь примешивается вой эрэсов гвардейских минометов. А в небе волна за волной идут наши бомбардировщики. Гула моторов не слышно, его заглушают артиллерийские раскаты, но зрелище это настолько величественно, что, как потом рассказывали, бойцы вставали в окопах во весь рост, восторженными криками приветствуя наших соколов.
Штурм переднего края обороны противника начался в 7 часов 55 минут. К 12 часам 5-я гвардейская армия прорвала две позиции главной полосы вражеской обороны и углубилась в нее километров на четыре-пять, однако дальнейшее наступление замедлилось.
Тогда командующий Воронежским фронтом генерал Н. Ф. Ватутин ввел в бой передовые отряды 1-й и 5-й гвардейской танковых армий. Сила удара общевойсковых армий была наращена, прорыв главной полосы вражеской обороны завершен, главные силы танковых армий вошли в прорыв для развития успеха в оперативную глубину. В первый же день наступления советские войска вклинились в расположение противника до двадцати пяти километров.
5 августа Степной фронт возвратил Родине Белгород. В этот вечер прозвучал в Москве первый артиллерийский салют в честь победителей – в честь освободителей Орла и Белгорода.
Еще в зимнюю кампанию 1942/43 года советское командование впервые применило прием последовательного наращивания усилий войск при развитии оперативно-стратегического наступления. Но наиболее ярко и эффективно этот метод был использован в наступательной фазе Курской битвы.
7 августа начал наступление Западный фронт – на Смоленск, вместе с ним Калининский и Юго-Западный, 18-го – Южный фронт. Это стало характерной особенностью наступления лета и осени сорок третьего – последовательность ударов советских фронтов. Как пулеметная очередь, по всей линии советско-германского фронта.
Сейчас бывшие генералы вермахта, пытаясь в своих мемуарах оправдать поражения фашистской армии, твердят, что советские успехи – за счет переброски войск с других фронтов. Однако если восстановить ход операций, то окажется, что, скажем, от первой до седьмой операции – всего месяц. Разве за столь короткий отрезок времени мы могли перебросить с одного фронта на другой такое количество войск, какое необходимо для серьезного усиления наступления?
Умелые перегруппировки внутри фронта, с одного направления на другое – иное дело. Вот это действительно удавалось советскому командованию.
Ломая сопротивление врага, наши части рвались к Украине. 49-я танковая бригада А. Ф. Бурды овладела крупным населенным пунктом Домнин, 200-я танковая Н. В. Моргунова завязала бой на северной окраине Томаровки, главные силы танковых корпусов вынуждены форсировать реку Ворсклу, там разрушены мосты… Это затруднило переправу, корпуса армии не смогли нарастить ударов своих передовых отрядов, а противник тем временем силами своей 19-й танковой дивизии организовал на этом рубеже прочную оборону.
Ввод в прорыв крупных подвижных объединений в наступательной операции в период Великой Отечественной войны впервые был применен здесь, на Воронежском фронте, на белгородско-харьковском направлении. Этот первый урок поучителен, ибо ни в штабах танковых армий, ни в штабах корпусов не было необходимого опыта, инженерное обеспечение было недостаточным, в войсках не хватало табельного инженерного имущества, войска не умели как следует использовать местные материалы для форсирования небольших рек.
И вот результат – даже такая маленькая речушка, как Ворскла, чуть не поставила под угрозу срыва всю операцию.
Только на следующий день, 6 августа, 1-я танковая переправилась через Ворсклу и завязала затяжные бои у второй полосы обороны противника. 5-я гвардейская танковая П. А. Ротмистрова, однако, уже в первый день сумела с ходу прорвать эту полосу на своем участке, но, не будучи поддержанной другими войсками фронта, тоже вынуждена была вместо дальнейшего продвижения вперед перейти к отражению ударов подошедших резервов противника.
Почему я говорю, что эти бои были поучительны для дальнейших операций Советских Вооруженных Сил? Потому что они снова с достаточной ясностью продемонстрировали главное назначение танковых армий – глубокое вторжение в оперативную оборону противника с целью ее дезорганизации. Поставленные же совместно с общевойсковыми соединениями на длительное прогрызание отдельных узлов и рубежей сопротивления, они не могут использовать до конца свою ударную и маневренную силу.
В первый же день наступления, когда добилась успеха 5-я гвардейская танковая армия, следовало, как теперь понятно, на этом же направлении сосредоточить главные силы 1-й танковой и, стремительно развивая успех, выйти навстречу подходящим резервам противника, которые он спешно подтягивал с Донбасса, не дать возможность этим резервам изготовиться для нанесения контрудара, разгромить их поодиночке. И продолжать решительное проникновение в глубь оперативной зоны обороны противника.
Даже Э. Манштейн признает, что между немецкими армиями в районе северо-западнее Харькова была брешь, достигавшая пяти километров, и «путь на Полтаву и далее к Днепру для противника, видимо, был открыт».
Был бы действительно, по-моему, открыт, если бы наши танковые армии и отдельные танковые корпуса, не задерживаясь у каждого узла сопротивления, совершили смелый маневр, вышли бы в тыл противника, и тогда не только Полтава, но и другие важные объекты оказались бы в наших руках еще в начале августа.
Конечно, все это так ясно и понятно только теперь, спустя многие годы. Но тем не менее Белгородско-Харьковская операция стала серьезной школой для командиров всех степеней.
Генерал армии С. М. Штеменко в своих воспоминаниях об А. И. Антонове, бывшем в то время заместителем начальника Генштаба, рассказывает, что 7 августа А. И. Антонов, предварительно согласовав с Верховным Главнокомандующим И. В. Сталиным, послал командующему Воронежским фронтом следующее указание:
«Из положения войск Пятой гвардейской армии Жадова видно, что ударная группировка армии распылилась и дивизии армии действуют в расходящихся направлениях. Товарищ Иванов (так тогда условно именовался И. В. Сталин) приказал вести ударную группировку армии Жадова компактно, не распыляя ее усилий в нескольких направлениях. В равной степени это относится и к Первой танковой армии Катукова»[22]22
Штеменко С. Генерал армии Алексей Антонов. – В кн.: Полководцы и военачальники Великой Отечественной. М., 1970. С. 27.
[Закрыть].
Шли кровопролитные бои, а я томился в чистенькой горнице беленькой хатки. Моя хозяйка, симпатичная украинка лет тридцати, старательно ухаживала за мной, а еще больше за Лешей Карпенко, моим ординарцем.
Однажды ночью сквозь открытое оконце слышу, громко шепчутся на завалинке:
– Ой, Леша, як я тебе кохаю. Нічь не можу спаты.
Леша басит в ответ:
– Чого ты мне кохаэшь… В мене жинка е…
Тяжелый вздох – и быстро удаляющиеся шаги, сначала легкие, женские, вслед за ними тяжелые, Лешины.
Уж и не знаю, ругать его наутро за бессердечие или хвалить за целомудрие.
Через два дня меня будет смотреть хирург, решит мою дальнейшую судьбу. А пока ко мне каждый день приезжает от Богомолова офицер связи, информирует об обстановке, я аккуратно наношу на свою карту движение бригады. Но на сердце у меня неспокойно.
И потому, когда приезжает наконец хирург, мой друг военврач Л. А. Эльдаров, заявляю ему ультимативно:
– Снимай гипс, эскулап. Не снимешь – сам срежу.
– Я тебе срежу! Лежи и не дури. Не маленький – комбриг! Если комбриги самовольничать начнут, что я с рядовыми буду делать? Охрану к госпиталям приставлять? А кто воевать будет?
– Как раз те, кто из вашей лекарской тюрьмы сбежит, – пытаюсь отшутиться я.
– Тоже воинство костыльное! – парирует Л. А. Эльдаров. – Лежи, а то хуже будет. И не подумай удрать, я тебя знаю.
«Спасибо за идею», – произнес я, разумеется про себя, и, как только Л. А. Эльдаров удалился, вылез из-под одеяла, попрыгал по комнате с костылем, потом без него. Больно, но уже не так, как вначале. Значит, нечего тянуть, хватит.
– Карпенко! – заорал я во весь голос. Вбежал встревоженный ординарец.
– Алексей, добудь у хозяйки ножик побольше и поострее.
– Это зачем? – недоверчиво медлил Леша.
– Выполняй приказ и не рассуждай, – проворчал я. – Побыстрей!
Через несколько минут Леша явился, неся обеими руками нож, который по размерам походил на кинжал моего деда.
Я расхохотался.
– Ты решил: быка резать будем?
– Другого у хозяйки острого нема. – Растерянный Леша не знал, куда положить такой нож.
– Это она от любви к тебе, от всего сердца самый большой дала… Ты, кстати, не очень с ней мил, как я посмотрю…
– Та у них же, товарищ полковник, что постоялец, то коханый.
– А муж где?
– Погиб.
– Так ты тогда дурень, Леша. А еще обобщаешь…
– Может, и так… – согласился Леша после небольшого раздумья.
– Похоже, что самокритика тебе на пользу. Однако уже поздно, друг…
Алексей непонимающе хлопал глазами.
– Сейчас догадаешься. Держи крепко свой кинжал и режь гипс. Только ногу заодно не откромсай.
– Товарищ полковник, но ведь доктора…
– Режь, тебе говорят!
На рассвете мы уже мчались вдогонку бригаде.
Чем ближе к линии фронта, тем больше вокруг покореженных танков, самоходок, автомашин, врезавшихся в землю самолетов. По обеим сторонам дороги обгоревшие мертвые деревья. Снуют машины с горючим и боеприпасами. И все нарастает гул артиллерийской канонады, превращаясь постепенно в грохот.
Спешим добраться до бригады, пока еще свободен «воздух». У меня на карте нарисован треугольник – это КП бригады. Если за ночь ничего не случилось, легко найдем его. Но вдруг нагоняю колонну тридцатьчетверок. Гляжу на номера машин – батюшки, да это же наши, из танкового полка нашей мехбригады. Останавливаю головную машину. На ходу оттуда выпрыгивает майор А. П. Петров, заместитель командира полка. Узнал, несмотря на то что мы с Лешей черные от пыли, как негры. Доложил обстановку, задачу полка и бригады. И пока докладывал, смотрю – в небе восемнадцать Ю-87.
Перестраиваются, ага, значит, сейчас начнут пикировать.
– Воздух! – кричит А. П. Петров. – Товарищ полковник, отгоните вашу машину в сторону. Дать зеленую ракету! – командует майор. – Еще одну зеленую!
Гляжу, «юнкерсы», сделав круг над колонной, уходят. Молодец Петров, значит, знает опознавательный сигнал врага, наблюдателен. И разведка, видно, у нас не промах.
На КП бригады застал троих – Н. В. Богомолова, А. И. Кортелева и начальника оперативного отделения майора А. П. Коваленко.
На переправе
Досрочное возвращение мое было воспринято без большого удивления. «А чего еще от тебя ждать», – сказал Богомолов, а Кортелев почему-то не улыбался. Коваленко подробно информировал о делах в бригаде и об общей обстановке: о том, что противнику удалось подтянуть резервы, контратаками затормозить наше наступление, что он массированно применяет авиацию – пикирующие бомбардировщики.
– Нет моготы, замучили проклятые «юнкерсы», – закончил А. П. Коваленко.
– И в такое время, – продолжил разговор начальник политотдела А. И. Кортелев, – у вашего любимчика, комбата Кунина, развлекаются: напоили гусей водочкой, гуси гогочут, падают…
– Ровно алкоголики в день получки! – рассмеялся Богомолов.
– Ничего тут смешного нет, – серьезно, куда только девалась всегдашняя улыбка, возразил Кортелев. – За это стружку снимать надо. Как малые дети…
Капитан А. М. Кунин – храбрый офицер, весьма толковый комбат, не раз был ранен и не раз представлен к наградам, даже к самым высоким. Не отставал от него по храбрости и его замполит.
– Погоди стружку снимать, – сказал я Кортелеву. – Пожури Кунина немного, и хватит.
– Ну, хорошо… – согласился тот и перешел к рассказу о том, какую значительную партполитработу провели в частях перед наступлением. В ротах, батальонах, дивизионах прошли партийные собрания, новые члены партии получили партийные документы. Партдокументы выдавались даже в ходе боев. Решено поставить коммунистов и комсомольцев на самые трудные участки предстоящего наступления.
Замечательные люди – и Богомолов, и Кортелев, и Коваленко, и Кунин. Все геройски завершили войну. Афанасий Иванович Кортелев скончался в 1967 году в родном Брянске, где жил и работал еще до войны. С Коваленко я встретился в 1960-м в Одессе, он там был председателем горисполкома. Мы с ним вспоминали весь его боевой путь в нашей армии – начал младшим лейтенантом, офицером связи, кончил майором, начальником оперативного отдела корпуса.
Богомолов и Кунин – москвичи, позванивают мне время от времени, приезжают. Старых однополчан всегда волнуют минувшие дни и битвы…
Приступив к своим обязанностям, позвонил комкору. С. М. Кривошеин хмыкнул в трубку:
– Ну, приступил, так приступил. После боя покажись, каков ты сейчас есть добрый молодец. А пока желаю успеха.
В 1-й танковой благодаря большой работе Военного совета, командиров и политработников была создана исключительно дружеская атмосфера, нисколько не мешавшая соблюдению субординации, но стимулирующая проявление разумной инициативы и творчества, взаимовыручки и товарищества.
Тон этот задавали прежде всего сам командующий Михаил Ефимович Катуков и член Военного совета Николай Кириллович Попель – личным примером, личной заботой о каждом своем подчиненном. Можно полагать, что эти качества не только украшают военачальника, но немало способствуют укреплению его авторитета и душевного к нему отношения подчиненных.
1-й танковой предстояло выйти на рубеж Максимовка, Сковординовка, овладеть Богодуховом, населенным пунктом Купьеваха. Во второй половине дня 7 августа 6-й танковый корпус нашей армии сломил сопротивление противника и стремительно начал развивать успех. Его передовой отряд – 22-я бригада под командованием полковника Н. Г. Веденичева – ворвался в Богодухов, 200-я бригада этого же корпуса, которой командовал полковник Н. В. Моргунов, захватила железнодорожную станцию города.
Эффект получился ошеломляющий – богодуховекий гарнизон сдался без серьезного сопротивления, было захвачено много железнодорожных эшелонов, складов боеприпасов, бензина, продовольствия.
Пулеметчики ведут огонь по врагу
Одним из первых ворвался в город на своем танке младший лейтенант И. М. Ивченко, коренной житель Богодухова. Здесь, в городе, в оккупации оставались его мать, сестра, жена с маленьким сынишкой. Из распахнутого люка танка он пристально вглядывался в улицы родного города, торопил водителя: «Скорей!», а тот и так гнал машину на полной скорости. Вот и дом, вот они, родные, – жена, мальчуган…
Население Богодухова встречает освободителей цветами, хлебом-солью. У многих на лицах слезы. В центре города жительница Мария Бачинская у своих ворот накрыла большой стол, уставила его нехитрым угощением: квасом, молоком, фруктами – всем, что имела.
Какие-то люди, изможденные, в рваной одежде, просят танкистов проводить их к самому главному начальнику. Они окружают нас, обнимают, целуют. Оказывается, танкисты подоспели очень вовремя – немцы собирались расстрелять их, подозревая, что они поддерживали связь с партизанами.
Наш 3-й мехкорпус продолжал отражать удары подошедших резервов противника, 5-я гвардейская танковая армия билась за Золочев.
Отражая непрерывные контратаки подошедших вражеских танковых дивизий СС «Рейх», «Мертвая голова», «Викинг» и других частей, наши войска понемногу теснили противника, в буквальном смысле слова выталкивали его с занимаемых рубежей. Очевидно, целесообразнее было прикрыться на правом фланге частью сил фронта, а главными танковыми корпусами нанести сосредоточенный удар на ахтырско-полтавском направлении и выйти в глубокий тыл харьковской группировки врага, которую войска Степного фронта уже успешно громили с востока и юго-востока.
«В тот момент, – пишет С. М. Штеменко, – сосредоточение усилий наших наступавших войск приобрело исключительную важность, поскольку сражение под Харьковом вступало в решающую фазу. Поэтому в ночь на 10 августа А. И. Антонов от имени Ставки Верховного Главнокомандования направил еще одну телеграмму, на этот раз адресованную представителю Ставки Г. К. Жукову. Речь шла опять-таки о сосредоточении усилий танковых армий на определенных направлениях, что ставило врага в крайне тяжелое положение»[23]23
Штеменко С. Генерал армии Алексей Антонов. – В кн.: Полководцы и военачальники Великой Отечественной. С. 27.
[Закрыть].
Наша 1-я танковая армия имела в своем составе к этому времени после ряда тяжелых боев всего около 200 танков и самоходок, а действовать ей приходилось более чем на 40-километровом фронте. Равномерное распределение войск по всему фронту для постепенного «выталкивания» противника вместо сконцентрирования главных сил на избранном для прорыва участке могло привести к ослаблению темпа наступательной операции.
11 августа дивизии «Викинг», «Рейх» и «Мертвая голова» нанесли по нашей танковой армии сильный контрудар из района южнее Богодухова. Совместно с переброшенными сюда частями 5-й гвардейской танковой армии и 32-го стрелкового корпуса удалось к 17 августа остановить врага.
Тогда он силами 7, 11, 19-й танковых дивизий, моторизованных дивизий 10-й и «Великая Германия» 18 августа ударил из района Ахтырки на Богодухов, в первый же день продвинулся, потеснив 27-ю армию, на 24 километра.
Колонна пленных немцев
Чтобы остановить его, снова была брошена 1-я танковая. Вместе с 4-й гвардейской общевойсковой, переброшенной сюда из резерва Ставки, она остановила врага, но далее наступать уже не смогла, натолкнувшись на хорошо организованную оборону противника.
Танковая армия исчерпала свои возможности в оборонительных и наступательных сражениях под Курском, в ней осталось столь незначительное количество танков, что далее оставлять ее в боях не имело смысла. В сентябре она была выведена в резерв Ставки. В составе общевойсковой армии продолжали действовать механизированные бригады 1-й танковой.
Этой 4-й гвардейской армией командовал генерал Г. И. Кулик. Однажды сюда прибыл заместитель Верховного Главнокомандующего маршал Г. К. Жуков.
3-я механизированная бригада должна была наступать совместно со стрелковым корпусом армии Г. И. Кулика, поэтому я находился на КП этого корпуса, уточняя с офицерами штаба вопросы взаимодействия. Закончив работу, направился к своей машине и тут столкнулся нос к носу с приехавшим Г. К. Жуковым.
– А где генерал Кулик? – спросил Георгий Константинович.
– Уехал, товарищ маршал.
– Как уехал?! Он же был предупрежден о моем приезде. И комкора с собой увез?
Я молчал.
– А вы чем занимаетесь?
– Уточнял у начальника штаба корпуса боевую задачу.
– Так… Слушайте, а нельзя ли тут у вас чего-нибудь перекусить? С утра ничего не ел, – как бы извиняясь, спросил маршал.
«Жуков принимает меня за офицера этого корпуса, надо объяснить ему», – подумал я.
– Очевидно, можно, товарищ маршал, – отвечал я и шепнул кому-то из рядом стоящих офицеров, чтоб распорядился насчет обеда и заодно срочно вызвал сюда хотя бы их начальника штаба.
