Текст книги "Сердце ледяного дракона (СИ)"

Автор книги: Аллу Сант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

23 Цена жизни

– Ну, давай рассказывай! – в очередной раз призвала Романова. – В Лэрианоре, значит, был уже? Я так хотела туда поехать.

– Первым делом туда, – подтвердил атаман. – Глелоу домой отвёз. Финризу с Миланейей рассказал, что знал. Ребяток своих повидал.

Кайл между тем прикатил с кухни широкую пустую бочку, послужившую теперь столом.

– А до Кирлии как добрался? – встрял полукровка. – Ты через Соланскую переправу ехал?

– Нет, – мотнул головой Эл, – меня девчата Сатифы проводили своими хитрыми тропами. Вброд сначала, через Лидону…

Настя заметила, как атаман запнулся, помянув Реку Скорби.

– Потом окраинами Кристалливора. Землю Горящих Небес мы как-то обогнули и в стороне от Филофдора к Кирлии вышли. Там, признаться, такие чащобы, болота. Сам бы я не выбрался без красавиц зелёных. Зато не пришлось снова с толстяками треклятыми встречаться.

– А ты бы их уже не повстречал, – сообщил Кайл. – Далард же обещал, что молчать не станет, и их медовой жизни конец настанет. Он королю такого наговорил, что его величество уже через два дня милорда Иридиона снарядил в гости к толстопузам. Провести проверочку, как положено, по всей строгости и справедливости…

– Вот и чудно! – усмехнулся Эливерт. – С Иридионом откупиться не пройдёт.

– Предлог-то был, что он королевну Эриледу на границе должен встретить, – добавила Рыжая.

– Одно другому не мешает, – заверил Кайл.

– Надо было ему про Фархольта сказать! – с досадой заметил Эливерт. – Может, не казнили ещё нашего приятеля, а где-нибудьзакрыли. Глядишь, живой отыскался бы…

– Обижаешь, Эл! – усмехнулась Настя. – Первым делом про сотника сказали. Иридион обещал сразу о нём справиться и уберечь, когда повинные головы полетят. Если он жив, Иридион его в обиду не даст.

– Ладно, – очнулся Кайл. – Что я стою, уши развесил? Я за ужином ведь пошёл…

– А ты дальше рассказывай! – напомнила Рыжая. – Как там в Лэрианоре? Миланейя… Как она тебя встретила?

– Хорошо встретила, – сухо отозвался разбойник. – Как положено. Она была рада.

Настя нахмурила брови.

– Судя по твоему тону, не очень-то… Вы поссорились? Эл, что случилось?

– Нет, нет, ничего, – покачал он головой, улыбнулся безрадостно. – В том-то и дело, Настия – ни-че-го…

Он замолчал на секунду, подбирая слова.

– Вот я пришёл сюда и вижу – мне рады. А там… Знаешь, она как будто подсчёт ведёт – так, этот спасённый мной ещё жив, этот тоже, а этот – уже нет. Я никогда этого не понимал. Не замечал, что ли… Как на Мать Мира на неё смотрел. А ей просто нравится играть во всемогущую и всех спасающую.

У Насти от этих слов сердце с такта сбилось – ничего себе откровение!

– Эл, да брось! Не может быть! Миланейя тебя любит.

Эливерт усмехнулся горько над её попыткой утешения.

– Не надо, Дэини! Мне не больно. Уже нет. Я ей благодарен по-прежнему и буду благодарен до конца моих дней. И сделаю всё, что она попросит. Но это просто… долги и традиции. И признательность с моей стороны. А больше-то ничего нет…

***

– С возвращением, Эливерт! – царственно провозгласил Финриз ар Алар.

Его встречали так, будто он важный гость, а не свой брат из вольницы. Собрались у дома Старшего, встали в полукруг.

Вот он сейчас перед ними будто посол на королевском приёме, даже смешно.

И немного грустно.

Миланейя, сияя белизной платья и золотом волос, застыла рядом с отцом.

Признаться, ведь до последнего надеялся, что хотя бы подойдёт, обнимет. Нет.

Лишь чёрный ворон, верный старый приятель, наплевав на церемонии, слетел с её плеча и тотчас угнездился, растопырив крылья, на протянутую руку атамана. Этот друзей не забывает!

– Отрадно видеть тебя живым и здоровым, – добавила сестра Наира тем же скучным любезным тоном, что и владетель Вольного леса.

«Живым и здоровым…» – мысленно повторил он, пытаясь изо всех сил сдержать невесёлый смех.

– Мы все счастливы снова приветствовать тебя в Лэрианоре, – добавила Миланейя.

– Я тоже очень рад снова оказаться здесь! – искренне заверил он.

Атаман поклонился слегка и улыбнулся тепло, хотя от этого официального приветствия и бесцветного голоса у Ворона сводило скулы, а внутри, будто в трубе, зазвенело ледяное эхо.

– А Наир? – спросил тревожно Финриз.

В голосе его наконец проскользнули хоть какие-то чувства.

– О, нет, не беспокойтесь! – поспешно успокоил атаман. – С ним всё хорошо. Просто он продолжил свой путь, а я нет. Поход на Север ещё не завершён.

– А… так ты вернулся с полдороги? – голос Финриза снова утратил всякие краски.

– Значит, ты всё-таки внял своим предчувствиям и не стал покидать Кирлию? – понимающе кивнула золотая дева Миланейя.

– Вроде того… – потёр нос разбойник.

– Что ж, мудрое решение, – улыбнулась она едва-едва.

– Приходи сегодня к нам, когда отдохнёшь с дороги! – пригласил Старший. – Расскажешь о вашем путешествии.

Эл снова поклонился слегка. Финриз развернулся и пошёл к себе. Другие лэгиарны разбредались неторопливо.

Свои парняши из вольницы переминались под раскидистой сосной – эти уже успели встретить, руки пожать, по плечам похлопать и жаждали теперь услышать подробности приключений за кружкой рину.

Миланейя задержалась на мгновение.

– Как думаешь, они уже в Герсвальде? Надеюсь, с тех пор, как вы расстались, Милосердная не оставила моего брата…

– Не сомневайся, она хранит всех своих детей! И он не исключение. Мать Мира его спасёт и сбережёт.

– Давно ли ты стал так полагаться на её милость? – изумлённо приподняла брови целительница. – Раньше ты не очень-то верил в Благословенную.

– Всё меняется, – пожал плечами Ворон. – Раньше я верил в иные вещи – они казались мне неизменными. А теперь они исчезли. Так, моя миледи?

Она опустила глаза, добавила, помолчав:

– Ты приходи к нам потом! Я… Отец меня ждёт.

– Конечно, – он кивнул. – Я приду.

– Чему ты улыбаешься?

Она подняла подбородок, и голос изменился чуть заметно – вызов, обида, досада?

– Я рад увидеть тебя, – отозвался он. – Рад увидеть тебя сегодня. Такой. Настоящей.

– Я лишь такая, какая есть, – вызов уже не только в голосе, но и в лучистых глазах цвета первой зелени.

Эл улыбнулся снова и развернулся, собираясь присоединиться к своим приятелям. Но всё-таки не смог уйти. Не смог уйти и промолчать.

– Знаешь, я сегодня подумал, что самое страшное для человека – это прозрение. Открыть однажды глаза и понять, что мир совсем не такой, как казалось. Что может быть ужаснее этого?

Миланейя пожала плечами в недоумении, покосившись на него.

– Теперь я знаю ответ, – спокойно продолжил Ворон. – Страшнее, так и не открыть своих глаз. Прожить всю жизнь, оставаясь незрячим, а истину так и не увидеть. Я рад, что сумел прозреть. Я уже никогда не буду тем слепым дураком. А однажды… может быть, я даже отыщу мою радугу…

***

– Пожалуй, я слишком много времени провёл у Первого Древа, – Эливерт улыбнулся погрустневшей Романовой. – Беседы с Матерью Сатифой не прошли даром. Я научился видеть, Дэини. И временами… мне от этого страшно…

– Что? Кому тут страшно? – Кайл вернулся с тарелкой зелени в одной руке и блюдом мяса в другой.

– Жить, говорю, страшно, – знакомая язвительная ухмылка расплылась по лицу атамана. – Такое творится! У меня же, как в той старой шутке: было у гонца три вести, за какую голову отрубили – сам не понял. Ну, с какой начинать?

– Хорошие или плохие? – с опаской уточнила Рыжая.

– Да две, вроде, ничего, а третья – полный мрак!

– Тогда с хороших начинай, – распорядился полукровка, – а плохую – на десерт!

– Как скажите! – покорно кивнул вифриец. – Тогда первая… Завязал я.

– То есть? – не поняла Настя.

– Всё. Хватит. Бросаю свои грабежи-разбои, – пожал плечами Ворон.

– Да ну?! – изумился Кайл, снова исчезая в доме. С порога крикнул: – Без меня всё не рассказывай!

– Ой, так это здорово! – просияла Анастасия, уразумев, наконец, смысл сказанного вифрийцем, потянулась к нему тотчас: – Дай, я тебя обниму! Ты… Я тобой горжусь!

– Да погоди ещё! Рано поздравлять, – вздохнул Эл. – За один день от прошлого не отмоешься, Дэини. Это Мать Мира меня простила, а у людей память долгая. Честное имя ещё заслужить надо. Но я смогу. Я потому и в Лэрианор сразу рванул: надо было делишки передать, братцам своим объявить, что больше не будет у них атамана Эливерта. Не чужие всё-таки, столько лет… Замену себе найти… Не поверишь, кто теперь там за меня!

– Ну? – не выдержала Рыжая.

– Фрейя. Представь только – девку в атаманши выбрали! – захохотал Эл. – Впрочем, она баба с головой. Я за ребят своих буду спокоен. Да и выбрали-то сами. Никто не заставлял. Потом к нашему с тобой старому приятелю Ферлааду заглянуть пришлось. Тоже объяснить, что и как. Ну, он, вроде, списал мой душевный настрой на то, что я теперь хромой да криворукий. Вот так! От вольницы я отвязался. Как говорится, лети Ворон, куда хочешь!

– Ты меня сейчас так порадовал, – Настя всплеснула руками, – не передать!

– Всё-то у вас, девиц, легко и просто! – покачал головой бывший атаман лэрианорской вольницы. – Дэини, мне мои прошлые дела никто не списал. Стражам порядка попадусь – вздёрнут.

– Так надо короля попросить! Да, Кайл? – оживилась Настя.

Полукровка как раз притащил нарезанный сыр и приборы на троих.

– Конечно! – кивнул рыцарь. – Ты тоже у нас герой Кирлии. Тебе награда положена. Слыхал, как он меня пожаловал?

– Да уж! – усмехнулся Ворон. – Меня так не надо. Я как-нибудь сам.

– Да это Лиэлид взъелась, – махнул рукой Северянин, – что мы ей Чашу не отдали.

– А вы её всё-таки нашли? – удивился Эливерт. – А Ушастик мне даже не сказал.

– Наверное, потому что мы все пообещали это в секрете держать, – рассудила Настя. – Нашли. Нашли и спрятали. Она у меня.

Настя видела предостерегающий взгляд Кайла, но это её не остановило.

– Да, мой милый, я помню, что это тайна. Но от Эливерта я ничего скрывать не собираюсь, – Рыжая обратилась снова к вифрийцу: – Она не совсем у меня. Кристайл помог спрятать. С помощью магии. Место только я знаю, но добыть её без его помощи не могу. Так решили. Для безопасности. Хотя она теперь не нужна никому.

– Ошибаешься. Нужна, – Эл серьёзно посмотрел в зелёные глаза Романовой. – Найдутся охотники. Но об этом после поговорим. За доверие – спасибо! Ясно-понятно, я с вами заодно. Но больше, Рыжая, ты об этом никому не говори! Хорошо? Даже тем, кому веришь.

Ворон поднял глаза на Северянина.

– Садись давай уже, Кайл! Хорош бегать.

– Ага, сейчас… Вина ещё принесу. За встречу-то надо! – спохватился хозяин дома. – У меня там, в погребе, «Жемчужная лоза» есть. Я сейчас. А насчёт короля – подумай! Зря отказываешься.

– Нет, это лишнее, – вздохнул атаман. – У меня уже есть один покровитель из великих мира сего. С ним бы рассчитаться. Я про милорда Данкалнау.

– Это… – Настя не успела договорить.

– Отец Иридиона, – кивнул полукровка.

– Ага, Кайл его хорошо знает, – как-то странно усмехнулся недавний разбойник, а ныне практически уже честный человек. – Он мне протекцию свою обещал. За определённые услуги. Всегда так: хочешь свободу и новую жизнь – сначала отработай! Никак не выходит у меня руки в дерьме не пачкать! Но это всё – последний раз!

– А что за дельце? – напряглась Анастасия.

– Опять пытаюсь вперёд забегать, – виновато пожал плечами Эливерт. – Это больше к третьей новости относится. А её без Кайла рассказывать не стану.

– Да, давай по порядку, – кивнула Настя. – Он в погреб полез. Это надолго. Итак, Лэрианор, Ферлаад, потом…

– Потом я был в Сальваре, – взгляд Ворона изменился мгновенно: потеплел, заискрился.

– Ого! – Настя аж подскочила. – У Граю и Вириян? И как тебя там встретили?

– Лучше, чем в Лэрианоре… – многозначительно улыбнулся разбойник.

***

24 Цена жизни

Он заметил её издалека и тотчас узнал средь весёлой ватаги ребятни, игравшей у дома портнихи.

Хотя она сильно изменилась за время их разлуки. Вытянулась и окрепла.

По-прежнему шустрая, гибкая, лёгкая, но переставшая голодать, она теперь держалась совсем иначе. Смело, беспечно.

Другие девчонки, да и двое мальчишек, заглядывали ей в рот, слушались беспрекословно. А она поучала с серьёзным видом, указывала пальчиком – попробуй, ослушайся!

Ишь, пигалица, атаманшу из себя строит!

Ручки и ножки перестали походить на соломинки. Две аккуратные тёмные косички змеились по острым плечикам.

А какой красивый сарафан из голубого жокрета сшила ей Вириян! И эти кукольные туфельки!

Три другие девчонки казались такими обычными, бесцветными, одинаковыми. Мальчишки в дырявых штанах и со сбитыми коленками – и вовсе смешными и нелепыми. А она – совсем другая…

«Моя – самая красивая! – с гордостью отметил Эливерт. И сам внезапно испугался этой мысли. –Моя? А разве нет?»

Он оставил лошадь у коновязи, спрыгнул с седла, но так и не решался окликнуть её. Стоял, смотрел издали и чувствовал, как по лицу расползалась нелепая глупая улыбка. Счастливая улыбка!

Ребятня его не замечала, погруженная в какую-то игру. На земле были начертаны всяческие клетки, линии, крестики. Они прыгали по этим секретным символам, а белобрысый полноватый мальчишка время от времени пытался их поймать. Девчонки с визгом ускользали из его рук, а иногда громко начинали спорить, удалось ли тому их задеть или они успели проскочить на спасительную клетку.

Граю, несомненно, была в авторитете в этой компании, ибо спор замолкал каждый раз, когда она брала слово.

А Эливерт всё смотрел на эти детские забавы, не в силах сделать ни шага. Сердце в груди бешено колотилось.

Мать Земли Милосердная, неужели это правда? Вот он – здесь. И вот она – эта кроха. Разве есть на свете большее счастье, чем смотреть на эту пичугу?

Граю перескочила с клетки на крестик, искоса глянула в его сторону – всё-таки кто-то к их дому подъехал, любопытно… Отвернулась, собираясь сделать новый прыжок, и вдруг замерла.

Прокрутилась на пятке так стремительно, что тёмные косы перескочили разом за спину, и сорвалась с места. Восторженный визг огласил всю улицу.

Атаман позабыл дышать, рухнул на колени как подкошенный, поймал её, летящую навстречу, в свои объятия, прижал к себе.

Маленькая, хрупкая – и впрямь птенец, а не ребёнок. Тонкие ручки обхватили его шею. Уткнулась мокрым от слёз лицом. Он чувствовал, как скатывались по щеке и шее горячие капельки.

– Здравствуй, цыплёнок!

Тихо-тихо, шёпотом. Громче не вышло – сдавило в груди, голос пропал. Поцеловал в макушку, обеими руками прижимая к сердцу, что громыхало под рёбрами.

– Ты вернулся! – она чуть отстранилась, улыбалась счастливо, хоть слезы сияли в огромных серых глазах. – А я знала, что ты вернёшься. Я тебя сильно-сильно ждала!

– Я же тебе обещал, – серьёзно напомнил Ворон, но дурацкая блаженная улыбка всё равно против воли возвращалась.

– Я помню, – кивнула она, обняла ещё крепче, прижалась к плечу. – Мама Вириян научила меня молиться. И я каждое утро просила Великую Мать, чтобы она тебе помогала. Честно-честно, я каждый день тебя вспоминала и просила беречь! Великая Мать – она очень добрая, как ты, и как Вириян. Она обязательно услышит, если её просить!

Эливерт судорожно вздохнул:

– Я знаю, Воробышек. Она тебя слышала. И оберегала меня. Это так. Однажды я даже видел её…

Граю не поверила, поглядела недоверчиво.

– Правда! Видел! Вот как тебя сейчас. Мне тогда грозила большая беда, а она меня защитила. Это ты меня спасла своей молитвой... Воробышек мой маленький!

– Эливерт, мы тебя так ждали! – всхлипнула Граю. – Не уезжай больше никогда! Я опять буду молиться, чтобы ты навсегда остался. Пусть Великая Мать так сделает! А эрра Вириян… Она тоже за тебя молилась, я слышала. Ты зря думал, что она на тебя сердится. Она говорит, что ты ей подарил счастье. Это я – счастье! – гордо доложила девочка.

– Знаю, цыплёнок, знаю. Ты – единственное настоящее счастье на всём белом свете! – рассмеялся Эливерт.

«Милосердная, да разве я заслужил это? Как же мне благодарить тебя за твою милость, Всепрощающая? За то, что не отняла у меня жизнь. За то, что позволила снова лицезреть этот мир и это небо. За то, что снова позволила увидеть эту девочку. За это хрупкое чудо в моих руках. Разве стою я этих чистых слёз? О, Светлые Небеса, неужели мне и впрямь нужно было сдохнуть, чтобы наконец прозреть и понять – все эти годы я и не жил вовсе?!»

– Один раз я знаешь, как напугалась! – насупившись, доложила Граю. – Мне сон приснился. Плохой сон. Я потом плакала, плакала… Мне приснилось, что ты упал.

Она посмотрела на него в упор, а Эливерт даже ответить не смог, поражённый этими словами.

– Там такая была большая яма, страшная! Я не знаю, как назвать… А внизу речка. Камни вот таку-у-ущие, больше дома! А ты на мосту. А потом он сломался. И ты упал прямо вниз, вместе с твоим Вороном! – Девочка посмотрела за спину атамана. – А где твой Ворон?

– А у меня теперь другой конь, – пожал плечами Эливерт, с трудом приходя в себя.

– Там ещё во сне была та красивая эрра – Дэини. И дядьки какие-то… И она так кричала! Страшно. Она испугалась, что ты совсем разбился. А я стояла с ней рядом на краю. И я тоже кричала. Я подумала, что ты умер. Как моя мама. И проснулась, и всё кричала и плакала, а эрра Вириян меня никак не могла успокоить! А потом она сказала, что это только сон. Что ты не мог умереть, потому как обещал мне, обещал вернуться. А ты всегда держишь слово. И я больше не боялась этого сна. Я просто ждала и молила за тебя Великую Мать. И ты приехал!

– Сон, моя девочка, – Эливерт снова прижал к себе Граю. – Конечно, это был просто сон. Вся моя жизнь – это просто плохой сон. Всё так... Обещал – приехал. А теперь вот я, здесь. Больше не будет никаких ночных кошмаров. Идём в дом? А то, гляди, как твоя вольница на нас таращится во все глаза! Головы ломают, кто это я такой… Ты ж у них тут за королеву! А я вот смею обнимать тебя. Этот белокурый, небось, дружок твой?

– Вот ещё! – фыркнула девчонка, стирая слёзы. – Мне такие совсем не нравятся. Я когда вырасту – у меня будет жених как ты! А с Юраном… мы так, играем просто. Он там, на углу, живёт. Пойдём скорее! Мама Вириян в саду. Ой, как она рада будет!

– Пойдём, цыплёнок! Я тоже её видеть хочу, – Эливерт поднялся с колен.

– Я – Воробышек, – степенно поправила малышка, не отпуская его руку ни на миг.

Парочка направилась к воротам. Притихшая детвора провожала их заинтересованными взглядами.

– Играйте без меня! Я сегодня уже не выйду, – распорядилась Граю, махнув им прощально рукой.

– А это кто к вам приехал? – спросил, не сдержав детского любопытства, белобрысый веснушчатый мальчишка.

– Это…

Граю замялась на миг, не отпуская его крепкой ладони, поглядела снизу вверх. Серые глаза восторженно сияли.

– Это мой папка! – заявила она во всеуслышание, гордо задрав нос.

И Эливерт почувствовал, как сердце его сдавило в тисках доселе незнакомого, щемящего чувства.

***

Скрипнула калитка. Пёс не залаял, а взвизгнул радостно.

Вириян, должно быть, решила, что Граю прибежала с улицы. Она спокойно дотянулась до последнего спелого яблока на ветке, бросила его в корзину, лишь потом обернулась и…

Корзина выскользнула из ослабевшей ладони.

– Светлые Небеса! – всплеснула руками Вириян, бросилась к нему, прижалась, тёплые руки обвили шею.

– Жив! – дрогнувшим голосом шепнула Вириян, и столько было в этом коротком слове безграничной радости и облегчения. – Великая Мать, жив!

И тогда из груди его вырвался тяжкий вздох, судорожный, как всхлип ребёнка после долгих слёз – из самой глубины, со дна души, из самых её тёмных лабиринтов, пыльных и угрюмых, как древние гробницы, из мрачных, заколоченных, как казалось, навсегда уголков. И точно сломалось что-то внутри, лопнула ледяная скорлупа, сжимавшая сердце.

В тёплых объятиях Вириян и нежных маленьких ручках Граю, так и льнущих к нему, Эливерту показалось, что он тает, как иней на ярком солнце.

«Ждали! Меня ждали… – кольнуло в груди. – Я дома».

Мир вдруг задрожал, расплылся, потонув в мглистом тумане. Слёзы навернулись на глаза, и их солёная пелена внезапно застлала всегда ясный взор атамана.

Слезы?.. Нет! Это исключено. Он забыл, что значитслёзы.

Когда-то, давным-давно, ещё мальчишкой, он умел плакать, как и все дети. Так давно… тысячи лет назад… Когда уводили мать и сестру, в суровой, устланной ковром вереска пустоши Вифрии, по дороге на невольничий рынок в Левенте. Тогда он видел их последний раз и, понимая это, ревел от собственного бессилия. Надсмотрщики за это жестоко били, но ему было всё равно.

Да, это были последние слёзы Эливерта. Он поклялся тогда, что больше никогда не станет плакать. Он будет сильным. И никто из этих чужих, враждебных ему людей, жестоко насмехавшихся над плачущим мальчишкой, не увидит его слабости.

А после он привык к этому состоянию, к подавлению собственных чувств. Если били – скалился как волчонок, если унижали – терпел до поры до времени. Знал, что придёт его час, час его мести и их расплаты.

И вдруг – слёзы! И что-то живое шевельнулось в душе, проснулось, заворошилось и не пожелало больше молчать.

Не хотелось больше думать о мести, о расплате, о…

«Дома! Я дома…» – единственная мысль, что осталась и принесла с собой чувство сладостной горечи и безмятежного покоя.

И захотелось войти в этот светлый, добрый, гостеприимный дом и не уходить больше никогда.

***