Текст книги "Серебряные Листья (СИ)"
Автор книги: Алла Кучук
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)
– Все очень порадовались твоему таланту художника, Аннис. Арвайд от злости там чуть весь Зал Ритуалов не разнёс. Хорошо, хоть Атрейон успел прикрыть воинов от его гнева.
– Я старалась, – ухмыльнулась я. Похоже, Чучелко всех знакомых известил о моих рисунках. Аж самой приятно.
– Наши называют тебя Чефф, – хмыкнул он.
– И что это? – моргнула я. Точно, я уже пару раз слышала это непонятное слово от проходящих фоморов, только не подозревала, что это обо мне.
– Там, где мы родились, есть такой маленький зверек, – ехидно сказал Куколка. – Всего по колено ростом, пушистый, с огромными светящимися глазами. Даже лучшие охотники предпочитают встретиться с огромным монстром, чем с чеффом. О его свирепости ходят легенды, он не поддаётся приручению и может победить существо гораздо больше себя.
– У него такие зубы или когти? – засмеялась я польщенно.
– Нет. Он плюётся ядовитой слюной, – ответил Куколка.
Я захохотала. Ну, точно. Хорошо, у них верблюдов не водится, а то бы и так обозвали.
Глава 21
Отмщение
Прошла еще неделя, еще один Ритуал. Атрейон снова заходил меня лечить. Разговаривать со мной он не стал, поторопился поскорее закончить лечение, и вышел, не обращая внимания на мои вопросы, которыми я его засыпала. Я на него аж обиделась.
Я познакомилась с некоторыми своими охранниками. Они действительно называли меня Чефф, твою ж дивизию… Чучело, оказывается, звали Роирриа, а Куколку Ллейган. Фамилии я их тут же забыла, а имена переделала в Рорика и Лёлика. Эти трое – Рорик, Лёлик и Эдик, вроде как совсем по-дружески ко мне относились. Жаль только бежать не помогут. Дружба дружбой, а табачок врозь, тот же случай. Они были слишком практичны для этого. Насколько я понимаю, главной чертой всех фоморов была именно практичность, даже не гордость, как у сидов. Четыре тысячи лет в лишениях вытравили из них всякие глупости, вроде безответственности и ложных иллюзий. Может, они и сочувствовали мне где-то в глубине души, но бежать не позволят.
Жалела меня только Лина. Искренне, по-женски, со слезами и причитаниями. Честно говоря, это больше раздражало, чем холодная практичность фоморов.
Частенько проходящие по своим делам быстро бросали мне между прутьев решетки подарочки. Всякие мелочи, вроде расчески, пирожка в тряпочке, яблока или груши, кто-то порадовал свистулькой, я ею достала всех охранников, скучно же сидеть без дела. Я даже понятия не имею кто всё это делал, то ли сами фоморы, то ли люди-рабы, которые, как сказала Лина, все знали о несчастной сиротке, дочери Прекрасной Рианнон, которую злой дядя держит в темнице. Мда, всем сплетни разнесла. Наверное, если бы дядюшка знал об этом, велел бы табличку повесить «Не кормить», как в зоопарке.
А Лёлик где-то раздобыл мешочек цветных мелков и тайком сунул их мне. Я возликовала и принялась разрисовывать стены своей комнаты. Ну, вспомнила прочитанных когда-то в детстве «Мушкетеров» с продолжениями. Из продолжения еще тогда поразила мое воображение месть герцога Бофора кардиналу Мазарини. И я, естественно, взяла ее на вооружение, надо же куда-то энергию девать.
Стены были тщательно расписаны картинами из жизни гнусного дядюшки. Рисую я, конечно, не ахти… это даже мягко сказано, но зато сколько экспрессии, сколько души вложено! «Фебал на виселице с живописно высунутым языком», «Фебала топят в реке на фоне заката», «Фебал на колу в позе ласточки», «Фебал, придавленный Портальными Вратами»… На этом моя скудная на сцены казней фантазия иссякла, и я перешла к серии, названной «Аня и жалкий колдунишка». «Великая Аня дает пинка жалкому колдуну», «Великая Аня лупит палкой жалкого колдуна» и нетленка, которая не могла не родиться – «Великая Аня оплевывает жалкого колдуна».
Похабщину я решила не изображать, ведь мне же тут еще почти четыре недели жить, нафиг мне такие красоты.
Галерея пользовалась успехом. Народ – что фоморы, что люди, – заглядывал в окошечко и тихо хихикал, а я гордо проводила экскурсии, поясняя малейшие детали своего творчества. Атрейон, обнаруживший этот ажиотаж, оглядел комнату и вылетел из нее, давясь приступами хохота.
Потом кто-то осмелился доложить дядюшке, не знаю, кто, но, наверное, ему не поздоровилось, дядюшка-то псих, и лавочку прикрыли. Ворон пришел, поглазел с минуту, покраснел от гнева, оттрепал меня за ухо, как дошколенка, и конфисковал мелки. Прислал нескольких служанок с наказом всё отмыть со стен. Совсем ничего в искусстве некоторые люди не понимают.
На следующий день мне подкинули три мешочка мела. История повторилась. Спрятанные под подушкой мелки были обнаружены и жестоко уничтожены. Я получила зуботычину. Шедевры смыты.
Еще через день я обнаружила другой мешочек. И начав рисовать, выяснила, что этот мел зачарован, нарисованное не стиралось вообще. Ясно же, что никто, кроме Атрейона, не мог такое сделать. Я радостно принялась за работу. Весь свой талант вложила в новые нетленки. Верхом моего творчества стало эпическое полотно «Сожжение Фебала на костре в окружении весело пляшушего хоровода из людей и фоморов, держащихся за ручки».
Эпический персонаж примчался, когда я заканчивала эту картину. Вырвал у меня из рук мелок, выкинул его в окно, заорал на меня, оплеуху отвесил, мол, стирай давай.
Я ехидно потерла тряпкой стену и сказала, что не получается. Фебал размахался руками, выкрикивая какие-то заклинания, а фигушки! Его магия здесь не работала, сам же велел тюрьму для мага оборудовать, теперь тёмно-серый металл гасит любую магическую энергию. Хм… если бы у меня было оружие… Он сам тут ничего наколдовать не может, пырнуть гада ножиком и вся проблема… Жаль, ножиков пленным не выдают.
Ворон, тяжело дыша, снова съездил мне по морде, плюнул на пол и ушел. Я, зажав ладонью подбитый глаз, довольно хихикнула и громким гнусным голосом заорала:
– Ай-яй-яй-яй, убили негра… – осёклась, перешла на кельтский язык:– Ой, не то… Ай-яй-яй-яй, убили Ворона, убили, суки, замочили! Задницу оторвали, в футбол ей сыграли! – слова-то я точно не помню, так, несла, что в голову приходило.
Из-за двери донёсся разъярённый рык. К счастью, очередной стражник, наученный опытом, вовремя сныкался за угол, чтоб на глаза не попадаться.
Я ни разу не спала по ночам. Чтобы не заснуть, сидела на неудобном стуле без спинки, старалась разговорить охранников, пела песни, какие могла вспомнить. Когда песни пела, на русском, само собой, других не знаю, а перевести не умею, чтоб слова из мелодии не вылезали, не говоря уже о рифме, стражники молчали, прислушивались. Чучелко Рорик спрашивал, о чем я пою, я ему рассказывала. А он сказал:
– Голос у тебя, конечно, не для песен. Слышала бы ты, как у нас поют! А с твоим голосом только в бою резаться.
– Не нравится – не слушай, – обиделась я, сообразив, что это аналогия с нашим «орать из сортира занято».
– Даже не знаю, странный у тебя голос. Неправильный какой-то, непоставленный… Но когда ты поёшь, я словно солнце вижу… такое горячее, яростное… – он вздохнул. – Мы веками мечтали увидеть солнце… А теперь страшновато и так восхитительно…
– Ты уже привык к солнцу?
– Почти. Я уже редко забрало опускаю, только когда очень ярко, – похвастался он.
– Рорик, а сколько тебе лет? – спросила я.
– Нетактичный вопрос, Чефф! Мы не любим говорить о возрасте, – буркнул он.
– Почему? Мне вот семнадцать как раз в Самхейн будет, – фыркнула я. – Помру в собственный день рождения…
– Мне восемьдесят. Хорошо, если до сотни доживу… – хмуро ответил он. – У нас не спрашивают о возрасте, это упоминание о смерти. Я в любой момент могу начать умирать…
– Ох… А выглядишь на двадцать… – ну да, Куколка же говорил, юные и прекрасные, а затем за несколько дней старость и смерть. – Ой, Рорик, у тебя, наверное, и куча детей уже есть! – торопливо попробовала я сменить тему.
Он, если бы мог еще больше побледнеть, прозрачным бы стал. Глаза расширились, лицо приняло такое выражение, будто его ударили в самое болючее место, причем пинком в чугунном башмаке.
– Никогда… слышишь, Чефф, никогда не спрашивай фомора о детях… – прошипел он, и упреждая новый вопрос: – И не спрашивай это свое «почему»! И вообще, проваливай отсюда, не мешай на посту стоять! Иди спать! Убирайся!
Я испуганно отошла от двери. Села на стул, закутавшись в одеяло. Чего он так взвился? Ничего не понимаю…
* * *
Прошла третья неделя и третий ритуал. Я чувствовала себя такой слабой, такой несчастной. Лина мне тайком сообщала, что слышала от фоморов. Король Лаоклан воюет с их армией в долине реки Лианнан, но терпит поражение за поражением, и отступает. Старается не губить свою армию, цепляется за каждую кочку. Фоморы между собой болтают, что они из-за договора с Арвайдом все погибнут в этой войне, но даже ради своих жизней не отступят. Они должны победить, чтобы выжил их народ, чтобы хоть малая часть осталась.
Твою ж дивизию. Козлина дядюшка. Такую гадость сделал и фоморам, и всему Арданнону, и всё ради того, чтобы свою задницу на трон пристроить.
Дни тянулись медленно. Ночи еще медленнее. Днём я хоть спать могла. Правда, сквозь сон я всё равно слышала вкрадчивый шепот «Ни Гриэн…», но приглушенно, словно из-под толстого ватного одеяла, так что это было более-менее приемлимо.
Я как-то притихла, меня даже рисунки на стенах больше не радовали. Чем ближе к Самхейну, я на стене палочками дни отмечала, ну как все заключенные, тем больше с каждым днем наваливались апатия и безнадёжность. Я стала отказываться от еды, чего раньше со мной никогда не случалось. Не лезла в меня еда. Лина сидела надо мной с ложкой, уговаривала потерпеть, мол, всегда надо надеяться. И силы надо беречь, мало ли что случится. Вдруг Арвайда удар какой от злости хватит. Или король Лаоклан разобьёт врага и придёт на штурм Каэр Глас. Должны же элийцы и рануяне помощь военную прислать, как всегда бывало. Арданы вон только два года назад ходили Элийе помогать в войне с Дарканом.
Я понимала, но легче мне не становилось. Я часами молчала, пытаясь впасть в утешительные грезы, по примеру сидов. Вспоминала любимого Киаранчика, его ласковую, такую тёплую улыбку, его красивые синие глаза. Увы, я не сида. Мечты только еще больше боли причиняли.
Меня тошнило от страха. Идя на четвертый ритуал, я потеряла сознание. Еще меньше двух недель, я и умру. Я уже сама поверила в это.
Мне часто снились мои милые друзья. Мой возлюбленный бестолковый Киаран. Ласковая липучка Лианель. Маленькая храбрая Илланто. Ехидный завиральщик Даник. Гордячка Яра. Практичный Бренн, пытающийся казаться крутым, но такой трогательный. Я по ним скучала. По всем нашим глупым сварам, по незатейливым детским развлечениям, по песням у костра, по их голосам и родным мордашкам, по этим наивным глазам по пять копеек. Я их даже разочек не увижу больше никогда.
И хорошо, что не увижу. Потому что, если увижу, значит, они будут так же в плену, как и я. Кровь у нас одна, похожая, Атрейон сам говорил, значит и они сойдут для кровавых опытов дядюшки Фебала, а уж он такой шанс не упустит. Пусть они подальше от него будут, пусть они останутся живы.
Когда мне приснилась Илланто, какая-то странная, полупрозрачная, я только вздохнула.
А она кинулась ко мне. Обняла, расцеловала меня.
– Аннис, Аннис! – кричит. – Наконец-то я тебя нашла!
– Ила? – спросила я, думая: «Вот же гадство, от этих снов еще тоскливее становится просыпаться».
– Кто же еще, Аннис! Мы совсем рядом, мы идём!
– Куда? – непонимающе уставилась я на нее.
– Спасать тебя, как куда! Да ты чего, Аннис! Ты думаешь, это просто сон? Нет, я тебя нашла, нашла твои сны!
– Ила! – закричала я. – Ты настоящая?
– Ну… частично. Я так старалась, я так тебя искала, так тянулась! Ох, Аннис…
Она разревелась, обнимая меня. Я растерянно прижала ее к себе, погладила ее по волосам. И тоже заплакала.
– Ой, Аннис, не плачь, – мигом очнулась Ила, часто моргая, чтобы отогнать слёзы. – У меня совсем мало времени, я не могу долго тут быть на большом расстоянии. Как ты тут? Что они с тобой делают? Они мучали тебя? Ох… я вижу… у тебя все руки в шрамах… сволочи…
– Ила, это не фоморы. Ворон использует меня, как прибавку в силе, вытягивает из меня кровь… – сказала я, плача. – Я умру в ночь Самхейна. Последний ритуал кровавой магии…
– Нет, мы спасём тебя! Мы вытащим! За две недели мы… мы обязательно доберемся до его крепости! Мы что-нибудь придумаем! Мы уже совсем рядом…
– Ила, вы сюда не пробьетесь. Уходите к Лаоклану, там бои идут, помогите ему с оружием сидов, больше пользы будет… Ох, Ила… Если бы только убить Ворона, всё бы изменилось… Фоморы, они совсем не такие плохие, как мы о них думали…
– Как это не плохие! Раз налезли, значит гады! – возмутилась Ила, вытирая мне слёзы своими пальчиками.
– Нет, ты не понимаешь, им пришлось… Ила, как вы там все? Всё ли у вас в порядке, все ли здоровы?
– Не переживай, все живы-здоровы, и очень по тебе скучают, особенно бедный Киаран. Он совсем извёлся… Мы получили от тебя весточку через селки. Здорово, что ты о нем вспомнила. Мы ринулись за тобой через горы, столько опасностей там пережили… Алард ледяных великанов посчитал и тролля… – хихикнула она. – Мы всего в пяти-шести днях пути от Каэр Глас. Держись, солнышко наше бестолковое. Мы обязательно успеем, мы спасём тебя…
– Ила, пожалуйста… – я схватила ее за обе ладошки. – Уходите. Не надо сюда соваться. Вы не справитесь. Уходите к королевскому войску, я не хочу, чтобы вы погибли в бесплодных попытках моего спасения. Я рада, что повидала тебя… и умирая, буду радоваться, что вы не достались Ворону, что вы живы. Может, вам и удастся победить его, если вас армия будет поддерживать и мудрые друиды…
Я увидела, как Ила стала на глазах таять.
– Ой… время…
– Ила! Скажи ребятам, что я люблю их всех! – крикнула я, тщетно пытаясь удержать ее ускользающие, истаивающие маленькие ручки. – Скажи Киарану, что моя душа будет любить его вечно! Райлинн и Тарион еще встретятся!
– Сама скажешь!.. – отозвалось эхо ее голоса.
Я проснулась вся в слезах и долго еще рыдала. Пришла Лина с ужином, пыталась меня успокоить. За дверью горестно вздыхал Лёлик, я не слышала, это Лина сказала.
Ничего меня больше не радовало.
Я прорыдала до самой ночи. А когда крепость затихла, моего плеча, содрогавшегося от рыданий, коснулась чья-то ласковая рука. Я подняла голову, ну, думала, это Лина вернулась, но это была не она.
– Аннис, – мягко сказала Лилле, жена Амрисса, – не надо плакать, доченька.
Я ее сразу узнала, хотя видела только раз да и то в виде извания. Девушка с длинными светлыми волосами, огромные глаза чуть светятся, бирюзовые, как морская волна. Обычная девушка, только во взгляде такая печаль и доброта, что словно ножом по сердцу.
– Ты – Лилле? – спросила я на всякий случай.
– Да. Только я могла прийти сюда.
– Почему? Почему Арилинн не приходит?..
– Из нас всех только я могу попасть в это место. Остальные маги, им невозможно пройти сквозь защиту айлинита, этого металла. который гасит любую магию. А я… я могу только утешить тебя, – она раскрыла обьятия, и я, всхлипывая, полезла к ней жаловаться и плакать с новыми силами. Я ей всё рассказала, как страшно и как больно, как одиноко и тоскливо, мое сердце так рвалось к ней, словно мгновенно приняло ее, такую милую и добрую, всепонимающую и прощающую любую глупость, что я могла ляпнуть.
Она меня обнимала и укачивала, как маленькую, гладила по голове и целовала в макушку. Она уговаривала меня быть сильной и отважной, что бы не случилось, не надо отчаиваться, что всегда есть надежда.
Слова ее были просты и не содержали особой мудрости. Да и не нужна была мудрость. Нужно было тепло, которым она щедро делилась, сочувствие, эта материнская ласка, слёзы, бегущие по ее щекам.
Она просидела со мной всю ночь и исчезла только на рассвете. Я чувствовала себя выжатой тряпкой. Тряпкой, из которой выжали все слёзы и апатию. Когда Лина принесла завтрак, я слопала всё и попросила добавки.
Самое сильное на свете – это любовь. Я люблю Киарана и своих друзей, люблю Арилинн и Кайриса, и Амрисса с Лилле. И других тоже, но мне как-то чувствовалось, что эти четверо мне ближе и роднее. У меня глаза Амрисса и нос Арилинн. А еще в моем сердце хватит места для Лины и трех фоморов. И даже для противного гнусного Атрейона с его трогательной затаённой заботой.
У меня так много любви. А что есть у Фебала? Ничего. Даже фоморы его ненавидят. Ох, чувствую, что сам он недолго просидит на троне, даже если получит королевство. Обязательно кто-нибудь его пристукнет, может, и сами фоморы. Вот их Балор вылезет и наваляет дядюшке по самое не хочу, чтоб не рыпался.
* * *
– Аннис Арвайд, – начал Ворон, усевшись передо мной на стул, – я пришел поговорить с тобой.
Я гордо вздернула нос, забившись с ногами в угол кровати. Княжна Тараканова да и только. Жанна Д'Арк перед судом инквизиции.
– У тебя сильная воля, – сказал дорогой дядюшка. – Ты не сломалась в плену, не хнычешь, не умоляешь пощадить…
– А есть смысл? – спросила я. – Можно подумать, если я попрошу не резать меня, как поросёнка, ты прекратишь это делать. Зачем же тогда стараться?
– Ты не так глупа, как кажешься.
– О-о… И на том спасибо…
– Слишком дерзка… Что ж, в тебе течет великая кровь, – кивнул Фебал.
– По-моему, у кого-то нездоровый интерес к крови, – съехидничала я. – Давно у психолога был?
– Аннис, – нахмурился дядюшка Фебал, и его странные бледные глаза чуть потемнели. – Я пришел предложить тебе сделку. Ты ведь не хочешь умереть?
– Хм… – я задумчиво посмотрела на него, – неужели у меня есть что-то более ценное, чем моя кровь? Удивительно… Сейчас я узнаю, что у меня волшебные штаны… А! Я знаю! У меня волшебные волосы! Тебе же они так нравятся! Такие рыжие-рыжие, как у моего папы Брайса!..
– Заткнись, дура! – рявкнул Фебал, едва сдержавшись от того, чтоб ударить меня. – Я хочу предложить тебе другой ритуал! Его ты сможешь пережить!
– Это какой-такой другой? – удивилась я.
– Ритуал передачи силы, – ответил Фебал. – Если ты добровольно откроешь себя мне, я смогу взять твою магическую сущность. Ты перестанешь быть магом, а я стану сильнее вдвойне…
– Что? – недоверчиво спросила я.
– Аннис… Я обещаю, что отпущу тебя на свободу, – сказал Фебал очень-очень мягко. – Ты больше не будешь угрожать мне, я не причиню тебе зла, живи себе своей жизнью… А мне очень нужна твоя сила. Ведь ты же не захочешь, чтобы миром правили фоморы? Только я смогу сдержать их…
Ой, врёт, не краснеет… За шкуру свою испугался, нутром чую, задумывается, что будет дальше, когда фоморы исполнят свой договор. А он им ой как насолил кашку-то…
– Если ты заберёшь у меня мою сущность, разве я не умру? – скромненько спросила я.
– Не сущность тебя! Сущность твоей магии! – терпеливо пояснил Фебал.
Ну спасибо тебе, маленький Шатсур, такое мудрое драконье дитя. Как-то твоим словам я доверяю больше, чем дорогому дядюшке. Говорил же он об этих передачах, у меня нет еще склероза, чтобы такое забыть. Прям бегу и падаю отдавать ему силу. И так нахватался, еще и мою хочет.
– Нет, Ворон, – сказала я спокойно. – Ничего я тебе не отдам. Я вообще ни в одно твое слово не верю. С чего ты вообще взял, что я могу согласиться? Да и что в моей силе такого неповторимого, сам же всё то же самое имеешь…
Фебал помолчал. Достал откуда-то из-под плаща небольшой медальон, золотой, из тех, что открываются.
– Посмотри.
Я удивлённо взяла этот медальон и раскрыла его. Внутри было две эмалевые миниатюры. Одну я сразу узнала. Это был портрет Рианнон, моей мамы. Совсем юная, ослепительно прекрасная с этими ее солнечными волосами и яркими фиолетовыми глазами. А вторая женщина была на нее немного похожа, чуть старше, но тоже очень молодая. Черные волосы окутывали ее грозовым облаком. Золотисто-оливковая кожа, смуглая, как у рануян. Полные, чудесной формы губы чуть улыбались. А глаза – огромные, миндалевидные, экзотичные, были такие же как у мамы, у меня и у Амрисса – ярко-фиолетовые, словно сияющие аметисты. Самая красивая женщина, что я видела в жизни.
– Это единственное, что от них осталось, от Рианнон и Аспазии, – проговорил Фебал. – От твоей матери и нашей прабабушки. Все остальные портреты Аспазии были уничтожены. Это от нее наша магическая кровь. А Рианнон посмела разбавить ее кровью безродного ублюдка.
– Мама тоже была чародейкой? – спросила я.
– Нет. Она должна была сберечь наш дар и передать своим детям. Дар Аспазии сохранил ее сын Фаламуа вместе с медальоном, потом его дочь Лилиана, потом я… Если бы Рианнон стала моей, мы бы удвоили силу, наш сын стал бы величайшим магом Хай Брасила… А она родила никчемную дочь с затаённой искрой, от простолюдина, не знающего, кто его отец… Даже несмотря на пророчество единой крови…
– Какое еще пророчество? – обомлела я.
– Единая кровь Света и Тьмы, – сказал Фебал. – Ребёнок Света и Тьмы изменит мир, расколет и переплавит его.
Я одуревше посмотрела на него и расхохоталась. Я так смеялась, что слёзы потекли. Фебал растерялся, сжал кулаки.
– Дядюшка, ты что, идиот, что ли? Ты решил изнасиловать собственную сестру из-за глупого пророчества, с чего ты взял, что оно о тебе? Ты всего лишь никчемный выродок, побочный эффект, дополнительная кривая ветка в древнем роду! – кричала я сквозь смех и слёзы. – Какая ты тьма, ты даже близко не видел ее! Ты годами вынашивал планы, возился в грязи черной магии, уничтожил всю нашу семью… И даже мысли не словил, что вся твоя сомнительная тьма – всего лишь твои собственные бредни! Ты слышал Хаоса? Ты клялся ему в верности? А Рианнон разве была дочерью Света? Она даже магом-то не была… Господи… – простонала я. – Как же ей было, бедной, страшно… когда родной брат… с которым она выросла… Сука! Тварь! – заорала я бешено. – Ты еще смел что-то о любви говорить? Псих чертов!
– Замолчи! – заорал и Фебал, аж затрясся весь. – Закрой свой грязный рот! Не смей говорить, что я не любил ее!
– Да ты помешался на этой силе! Поверил в тупые бредни! Свихнулся! Чего тебе не хватало, князем же был, живи в своё удовольствие, нет, мало всё! Ублюдок сумасшедший! Аспазию уже не достать, умерла сотню лет назад, так на Рианнон полез!
– Заткнись! – взвыл Фебал и одним прыжком добрался до меня, принялся вбивать мне мои крики обратно. Я вцепилась ему ногтями в морду, визжала, а он всё бил меня, кулак его всё поднимался и опускался, он же намного сильнее меня, но я всё равно не сдавалась. Уже ничего не видела от залившей лицо крови, выла и визжала, дрыгала ногами, попала, видимо, в чувствительное место, потому что он еще больше разьярился, хотя куда уж дальше. Его кулак в перстнях, словно в кастете, выбивал из меня воздух, бил куда ни попадя, ребро мне, кажется, сломал, нос сломал… Я поняла, что убьют меня сейчас, куда там до Самхейна, просто кулаком убьёт, просто забьёт насмерть.
Не знаю, сколько он меня так бил. Даже в детстве меня так не лупили, чтоб убить.
И вдруг это кончилось. Кто-то оторвал его от меня, отшвырнул в сторону, закрыл меня собой. Я толком ничего не видела, во рту полно крови, я ею захлебывалась, несколько зубов заметно шатались. Ой, стоматологи, где вы тут…
– Убью! – орал дядюшка. – Убью паскудину рыжую!
– Если ты ее убьёшь сейчас, тебе не видать трона, – ответил знакомый голос. – Ни один фомор не станет выполнять наше обещание. Ты разорвёшь Договор, и тогда тебя убью я. Без нее ты не сможешь противостоять мне.
– Ненавижу! – взвыл Фебал. – Я еще отплачу тебе, Атрейон!
– Попробуй без Аньи, – спокойно ответил тот.
Фебал вылетел из комнаты, хлопнув дверью. Я хрипло кашляла, протирая глаза от крови. Нифига не видно, всё заплыло. Атрейон присел рядом и вдруг притянул меня к себе, обнимая.
– Не бойся, Анья, – сказал он. – Я не позволю причинить тебе вред.
– Ты привел меня на смерть. Ради ваших ритуалов… – прошептала я с трудом, пытаясь не разреветься. – Зачем пришел, пусть бы он меня сейчас убил. Я бы вам хоть так пакость сделала…
– Эх ты, чефф, – усмехнулся он. – Хоть чем-то досадить… Чеффа не приручишь. Пойдем, маленький чефф.
– Куда? – выдохнула я с трудом, чувствуя, как неприятно шевелится в груди сломанное ребро. Больно-то как…
– В коридор. Здесь я не могу колдовать.
– Э-э… что это ты задумал? – испугалась я. – Укушу! Плюну!
– Ох, Мать-Тьма… Полечу тебя, – вздохнул он. – Ты ужасно выглядишь.
Он поднял меня на руки и пинком распахнул дверь. Вынес и передал меня подбежавшему перепуганному Эдвейну.
– Аннис, Аннис, – зашептал он, бережно прижимая меня к себе. – Я не посмел вмешаться… Я только принца позвал…
– Спасибо, Эдик, – прохрипела я. – Это лучшее, что ты мог сделать…
А Атрейон что-то бормотал, осторожно прикасаясь ко мне засветившимися пальцами. Тонкие пальцы, хрупкие, косточки, словно птичьи. И раны мои затягивались, сходили синяки и ссадины, унималась кровь. Холод бежал по моей коже, холод от его магии. Ничего общего с леденящим холодом с привкусом гнили, как от магии Фебала. Даже приятно остужает горящие раны. Я отчетливо услышала щелчок от сломанного носа. Твою ж…
– Умоешься, будешь посимпатичнее, – улыбнулся Атрейон. – Хотя ты всё равно некрасивая.
– Сам ты дурак зубастый! – привычно отозвалась я, чувствуя, что больше ничего не болит, и силы будто новые влились. Ура, ура, зубы на месте, приросли вроде!
Он покачал головой.
– Чеффы не сдаются, – сказал он. – Даже умирая, плюнут.
– Чеффы не сдаются, – повторил Эдик, улыбнувшись.
Меня снова загнали в комнату. Я пошла умываться, вода в тазике совсем покраснела от крови. Атрейон молчал, усевшись на стул, как совсем недавно Фебал.
– Анья, – сказал он наконец, – ты странный человек.
– Чем это я странный? – буркнула я.
– Ты так отчаянно сопротивляешься… и ни разу не попыталась бежать… ты могла хоть попытаться вырваться отсюда…
– Когда Лина здесь? Или Эдик, или Роирриа… Или Куколка? Чтоб их убили? Да и остальные стражники, они не плохие…
– Их жизни важнее твоей?
Я не ответила. Сама думала бежать, но не ценой же чужих жизней.
– Я наблюдал за тобой всё это время, – сказал Атрейон. – В тебе странная сила… Я не о магии говорю, с браслетами ты ничего не можешь сделать. Ты умеешь привязать к себе. Твои стражи, все, как один, заботятся о тебе, рискуют собственными жизнями, нарушая запреты, чтобы помочь тебе. Ты знаешь, что Эдвейна за то, что он сегодня оставил свой пост, должны бы казнить?
– Что? – вскрикнула я. – Не смей! Я… я тебя укушу!
– Кусай, – он поморщился, протянув мне руку. – Если тебе станет от этого легче, кусай. Я ничего не скажу его командиру. Просто сделаю вид, что ничего не было. Не впервой.
Я растерянно смотрела на него. Оттолкнула его протянутую руку, такую тонкую, такую изящную.
– Я часто прихожу по ночам к твоей двери, слушаю твои песни… – сказал он, и такая боль звучала в его голосе, что мне как-то совсем неуютно стало. – Мы не понимаем, о чем ты поёшь, но в твоём голосе мы чувствуем тепло солнца и синеву неба. Ты не представляешь, что это такое – жить здесь, на земле… ты никогда не видела другого, для тебя это нормально и привычно… Этот неповторимый воздух, это тепло, эта пронзительная чистота… Так больно и так сладко…
– Атрейон, – смущенно сказала я, – расскажи о своём мире. Почему вы уходите оттуда?
– Наш мир… он чужд нам, враждебен… Это огромная каверна, запечатанная магией, так глубоко под землей, что и за тысячу лет не пробиться наверх. Там вечная тьма… там вечный холод… бесплодная земля, которая родит только скудные мхи и лишайники, большинство из них ядовиты. Тамошние звери страшны и свирепы… Мы живучий народ, приспособились, выжили… Но холод впивается в наши кости, голод убивает медленно, но верно. Анья, мы только здесь увидели, что такое настоящая еда! Это благословение – земные плоды, согретые солнцем! Эти фрукты и овощи, что выращивают люди, ты не видела, как мы сперва боялись прикоснуться к яблокам, которые люди на ерунду вроде хмельных напитков переводят! Как страшно мы жили, я только сейчас понимаю, когда увидел разницу… У нас появился шанс выжить, понимаешь, Анья? Этот проклятый Фебал Арвайд сумел найти единственный работающий портал, связанный с нашим миром… Потому мы пообещали ему всё, лишь бы вырваться оттуда и выжить…
– Ты же говоришь, приспособились, – прошептала я.
– Приспособились поначалу. Мы многое можем перенести… Даже эту болезнь, от которой мы живем так мало, и так страшно и быстро умираем… Даже это мы выдержали… Но… Анья… больше половины мужчин бесплодны… Больше двух третей всех женщин не могут даже зачать. А из каждого десятка с таким трудом рождённых детей выживает лишь один… Мы вымираем как народ, понимаешь? Вымираем, как вид! Нас всего несколько тысяч осталось… Мы даже не можем позволить себе привязанность, всё направлено на выживание…
– Роирриа… не может иметь детей? – спросила я.
– Нет. Никогда. Таким, как он, даже не позволено… ничего. Ни семьи, ни утешения…
– Зачем сиды это сделали с вами? Легче было бы просто убить… – прошептала я, давясь подступившим к горлу комком.
– Я не знаю. Я тогда еще не родился, как и никто из моих братьев. Только отец Балор знает, из-за чего началась та война. Он настолько древен, что сложно понять его мудрость…
– Сколько же тебе лет, Атрейон?
– Тебе не говорили, что неприлично такое спрашивать? – усмехнулся Атрейон своими бледными, почти белыми губами. – Мне чуть больше сотни лет. Я самый младший сын Балора.
– Сотня? Это значит, ты… – обмерла я.
– Нет. Я был рожден при помощи магии. Я один из тех немногих, кого не коснется эта болезнь. Мои братья живут долго, старшему две тысячи лет.
– Так… надо всех так! Если у вас такая магия!
– Анья… ты не знаешь, какой ценой родились я и мои братья.
Он резко отвернулся и, хмурясь, вышел за дверь.
Я растерянно долго смотрела в пустоту перед собой. Ничего я с ними не понимаю. Дурацкие фоморы, дурацкие сиды, дурацкий Атрейон… Скотина Фебал!
