Текст книги "Полукровка"

Автор книги: Алла Гореликова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

– Материал уж больно подходящий, – Алик скривил губы в странной, горькой и виноватой будто, улыбке. – Ну что, кошка драная, не надорвешься прогуляться пару километров? Давай, разворот на сто градусов влево и шевели лапами.

А и ладно, подумала я чужими словами.

Ходьба помогает. Постепенно сходит смертное оцепенение, размеренное движение успокаивает, утешает… убаюкивает. Шаг, шаг, еще шаг, серое сверху, бурое снизу, пустота до горизонта, и в голове пустота, сзади Степаныч, шаги неровные, тяжелые, справа размашисто шагает Алик, взбивает рыжую пыль тяжелыми ботинками с магнитной оковкой. В ритме шагов возникают смутные, пыльные мысли, обрывочные, мне самой непонятные, да я и не пытаюсь понять, я только чувствую: оживаю Возвращаюсь. Я возвращаюсь к себе, Зико Альо Мралла, капитан Три Звездочки, я, Альо Паленые Усы, не прах из праха и не орудие Повелителя, я, я, я… я здесь! Я – снова я! Но почему, как, как могло случиться, почему чужая воля навязала мне действия, которых я и не помню толком?!

Я остановилась, обернулась к Степанычу, чуть в меня с разгону не врезавшемуся, и заорала:

– Почему?! Как я могла, скажи, как?! Я не помню ничего, почему?

– Я скажу… все, что сам знаю. Там, куда мы идем. Помолчи пока, пожалуйста.

Алик сжал сильными пальцами мое плечо, развернул и сказал, не зло совсем и даже не язвительно, а грустно как-то:

– Иди уж, кошка драная. Опомнилась…

И я развернулась послушно – и пошла.

Метров через четыреста Алик остановился и кивнул:

– Вот. Спускайся.

Я съехала в глубокий овраг, рассекающий ровную поверхность степи уродливой трещиной. Запрокинув голову, поглядела вверх – на крутые, корявые склоны. На небо над ними – далеко-далеко вверху. Представилось, как в дожди буйствует здесь вода, промывает глубокие борозды в склонах, вгрызается в рыхлое дно и несется мутным потоком под уклон – туда, куда свернули мы, спустившись. Овраг глубок, в три, а то и четыре моих роста, временами в него впадают, как притоки в реку, овраги поуже и помельче, и с каждым таким притоком тусклое серое небо отдаляется, уходит выше и выше. Я думаю о вырывших овраг яростных летних ливнях – я видела здесь такие ливни, даже мокла под ними, и мерзкое буйство атмосферы вызывает во мне смутные ассоциации с чем-то, чего я не могу вспомнить.

Идти под уклон легко, полоска неба над головой темнела, хотя до вечера остается вроде бы часа четыре, а то и пять. Может, дождь наползает, думаю я, так ведь люди умеют предвидеть непогоду, а оба они спокойны, куда спокойнее, чем в начале нашего пути (чем в поселке, отчетливо прозвучала мысль, сопроводившись столь же отчетливым воспоминанием… за что?! – ну вот, пришло и для меня время эмоций). Под ноги все чаще стали подвертываться камни, обкатанные до гладкости мелкие, и покрупнее, но тоже со сглаженными углами; впрочем, попадаются и острые, так что смотреть приходится внимательно, и я отодвигаю эмоции на потом.

Неподвижный, застоявшийся воздух пахнет пылью… пылью и… и… так вот почему я подумала о запахах! Воздух пахнет драконом! Дракон – это из прошлого. Забытый напрочь кусочек, всплывший на поверхность памяти благодаря особому, терпкому до жесткости запаху. Драконы, раса великих пилотов, интеллектуалов, эгоистов, раса, сделавшая своим домом космос и в этом близкая нам, сделавшим космос не просто местом работы, но образом жизни… драконы, раса, представители которой глубоко равнодушны к другим, но никогда не отвергнут просьбу о помощи. Драконы, почему я вас забыла?

Я чуть не рванула бегом, и Степаныч осадил меня быстро и резко, будто ждал от меня чего-то такого – и готов был пресечь. Почему? Разве мне нельзя встретиться с драконом? Зачем же мы тогда шли сюда?

Я рвалась к дракону, как к случайно найденному кусочку прошлого. Что-то оживало во мне. Не воспоминания, нет. Даже не тени воспоминаний. Но – уверенность в том, что воспоминания должны быть. Что-то было со мной там, давно, в забытой ныне жизни. Я знаю о драконах. Кажется, я даже знаю, как надо говорить с ними…

Степаныч свернул в расщелину, и Алик взял меня за плечо:

– Подождем здесь.

Правильно, подумала я. Драконы не любят незваных гостей.

Степаныч поприветствовал дракона длинно и витиевато; я не разобрала слов, но интонации оживили еще один кусочек из разбитой и смешанной с пылью мозаики, в которую превратили Повелители мою память. Драконы любят поболтать. И традиции драконьей вежливости таковы, что ждать Степаныча мы будем долго.

Я села на каменистую землю, привалилась спиной к откосу. Кусочки прежних встреч с драконами всплывали в памяти рваными обрывками – изящные продолговатые морды, неторопливая, неизменно вежливая речь, зеленые блики на свернутых крыльях… огромный, неестественно жуткий в отсветах Коктейля драконий склеп, в который чуть не врезался мой новехонький кораблик… как же он назывался? И сколько мне было тогда – десять, одиннадцать?

– Идите, – Степаныч высунулся из расщелины и махнул нам рукой.

Дракон оказался именно таким, как я ожидала: красивейших очертаний крупная голова, зеленоватая чешуя на длинном, огромном, гибком и мощном теле. Витиеватое приветствие, за которым – глубокая безучастность.

Алик сразу пристроился у крутого драконьего бока, словно на привычном и любимом месте. И теперь глядел на меня… странно как-то глядел. В другое время я бы испугалась такого взгляда. Но сейчас… сейчас мне все равно.

– Садись, – предложил Степаныч. – Здесь можно говорить свободно. Обо всем. И разговор у нас будет долгий.

Я пристроилась у стены расщелины, так, чтобы видеть дракона.

– Ты ведь понимаешь, как много забыла?

– Понимаю, – вяло согласилась я. Слова не нужны сейчас, как Степаныч не понимает, зачем слова и разговоры, когда можно смотреть на дракона? Вдыхать его запах? Но Степаныч въедливый… ладно, отвечу. – Сначала я боялась думать об этом, потом как-то привыкла. Только последние дни…

Я запнулась. Последние дни мы много говорили о моих воспоминаниях. С Ясей говорили.

– Последние дни ты забыла о том, что надо бояться, – кивнул Степаныч. – Ты захотела вспомнить. Захотела так сильно, что Повелители сочли нужным обезопаситься. Яся классный специалист, но ей не хватает осторожности.

Слова Степаныча странно путаются в моей голове. Путаются, смешиваются… вроде ясно все, а чего-то не хватает. Какой-то важной для понимания мелочи.

– Начни сначала, – чуть усмехнувшись, предложил Степанычу Алик. – Она же ничего не знает. И не понимает.

– И то, – согласился Степаныч. – Значит, так… Этот мир принадлежит Светлой Империи. Иллам. Высшей расе, говоря их словами. Естественно, раз они – высшие, все остальные – скот и быдло. Ты понимаешь, о чем я?

Нет, я не понимаю. Понимание где-то здесь, близко… словно за стеклянной стеной… вот, рядом – а не достать.

– Мне кажется, я встречалась с… с ними. – Слово «иллы» не идет на язык. Запрет, вопит что-то внутри, запрет! Забудь, или… или? – Я не помню, – прошептала я. – Только страх.

– Страх? – Алик смешно поднял брови. – Ты все-таки чувствуешь страх, кошка?

– Сейчас уже нет, – растерянно ответила я. – Но когда я услышала… это слово… меня скрутило. Сильно.

– Все правильно. Вполне в их вкусе, я хотел сказать. – Алик выплевывает слова, словно жгучую отраву, с исказившимся лицом и ощутимой ненавистью в светлых глазах. – Конечно, ты встречалась с ними, иначе тебя бы здесь не было.

– Это их мир, – повторил Степаныч. – Полигон. Экспериментальная площадка. Ты понимаешь?

– Да, – шепотом призналась я. – Не то, что вы говорите, мне будто мешает что-то. Но смысл – да, понимаю. Мы – лишь прах под ногами, это я помню.

– Ты попала сюда после промывки мозгов как объект для тренировки. Там, в поселке, тебя взяли под контроль. Твой мозг, понимаешь? Он подчинился им помимо твоей воли.

– Они убили мою волю, – согласилась я. – Мне кажется, я могла бы вспомнить, как это было. Если бы не страх.

– Есть одно средство… очень простое. Твой мозг будет закрыт. К тебе вернется все, что ты забыла. Ты сможешь и помнить, и контролировать себя. Хочешь?

Хочу ли я?

– Не знаю. Я сейчас как не я, голова чужая будто… и страшно, так страшно!

– Не бойся, кошка! – Алик привстал и пересел ближе ко мне, почти рядом. – Ты – не ты сейчас, да, но ты станешь собой. Настоящей. Будь ты тряпкой, они не стали бы вышибать из тебя память.

Ох и жутко мне стало! Прах под ногами, надсадно выл во мне темный ужас, сдохнешь в муках и сгниешь в отбросах, без смысла и без… ПУСТЬ! Пусть, оборвала я пакостный вой, плевать, лучше так, чем жить тем, во что я превратилась.

– Ваше право, – сказала я.

– Нет, кошка, не в праве дело. Наше право было – шлепнуть тебя или отпустить. И оно уже кончилось. Здесь – зона свободного выбора. Как говорится, колхоз дело добровольное. Может, кому-то больше нравится быть прахом в пыли, чем отвечающим за себя человеком.

– Что такое «колхоз»? – невпопад спросила я.

– А фиг его знает, – отмахнулся Алик. – Важно то, что сейчас твой выбор станет и твоим приговором. Любой выбор, понимаешь? Или – или, без отступного.

– Эта ваша защита – она навсегда, так?

– С гарантией, – Алик зло усмехнулся. – Засекут – всё. Хана. Потому что снять не смогут ни лаской, ни таской. Разве что вместе со шкурой. Вот так, кошка. Хочешь?

– Хочу! – вскинулась я. – Давай!

– Погоди, – снова вступил Степаныч. – Видишь ли, Альо, эта защита тоже… так скажем, чужеродна. Я считаю, ты должна знать это и решать, представляя себе последствия. Хотя, если честно, я и сам их толком не представляю.

– Но ведь вы с Аликом защищены?

– Мы с Аликом, Алан, Яся, Марик. Из нашего поселка больше никто. Хотя я предлагал еще кое-кому.

– Они отказались? – удивилась я. – Тогда как случилось, что вы еще живы?

– Сдается мне, нас уже записали в покойники, – спокойно сказал Алик. – Как раз этой ночью. Ты дальше слушай, кошка.

– Я постараюсь коротко и по существу, – продолжил Степаныч. – В организм вводится порция чужеродных генов от невосприимчивого к ментальному воздействию донора. Мы предполагаем, что в организме реципиента они начинают вести себя подобно вирусу, внедряясь в клетки нервной системы. Не знаю, насколько это предположение соответствует… никто из нас не специалист в таких вопросах. Но факт, что после пересадки реципиент приобретает ментальную устойчивость донора. Проверено на людях и ханнах, так что с тобой должно пройти нормально.

– Я ничего не поняла, – призналась я. – Кроме результата. Но результат меня устраивает, так что можете начинать.

– Я объясню понятнее, – вдруг подал голос дракон. – Люди почему-то любят сложные термины, тогда как жизнь по сути своей проста. Уважаемая Альо, моя раса не воспринимает телепатию. Я подарю вам свою чешуйку. Когда она рассосется в вашем теле, вы тоже перестанете воспринимать телепатию. Людям очень хочется объяснить себе, почему так происходит. Но не все ли равно, как именно действует защита, если она действует безотказно? Моя чешуйка станет неотъемлемой частью вашего тела. Вы согласны породниться с драконом, уважаемая Альо?

Я встала. Не знаю, откуда это всплыло, но я поблагодарила его по всем правилам драконьего этикета. И я видела, ему это приятно.

Алик тем временем рылся в аптечке и с каждой секундой мрачнел.

– Что ты там? – спросил Степаныч.

– Обезболивающего нет, – растерянно сообщил Алик. – Дурак, не подумал проверить аптечку! Что же делать, кошка, это ж боль адская, нельзя же так…

Я не сразу нашла ответ. Просто потому, что мне и мысли не пришло ни о каких обезболивающих. Я забыла, оказывается, о нормальной для людей щадящей медицине, забыла о корабельных медкомплексах и ваннах с биогелем, накрепко забыла, а сейчас вот – от одного слова! – вспомнила. Вспомнила, и осознала, сколь чудовищно велики провалы в моей растоптанной Повелителями памяти, и испугалась – что же еще я забыла? Что сделали со мной? А потом до меня дошло, о чем речь, я как-то сразу вернулась в настоящий момент, к себе нынешней, к себе, потерявшей право если не на жизнь, то на уважение уж точно. И возмутилась:

– Прогуляйся до вашего поселка и освежи память! Анке правильно сказала, после таких дел не лечить надо, а живьем в землю закапывать.

– Анке никогда так не сказала бы. И никогда не стала бы подстрекать людей к расправе. Очередная забава высшей расы. Такая же, как и с тобой.

– Алик, я не знаю, может, это и была их забава, но мне от этого не смешно. Честное слово. По всем известным мне законам за то, что я там у вас натворила, возмездием может признаться только смерть. А если это не моя вина, а… их забавы… это же еще хуже! Получается, что я в любой момент могу натворить таких дел, что мало не покажется! Алик, что угодно, только не это! Пожалуйста!!!

– Успокойся! – Степаныч сгреб в кулак мою шкуру и тряхнул так, что я чуть не прикусила язык. – Истерику развела. Сделаем на живую, раз уж так вышло. Потерпишь. А ты тоже… паникер, тьфу!

Степаныч достал плоскогубцы и переглянулся с драконом:

– Ну, с богом, что ли?

Тяжелые драконьи лапы опрокинули меня и прижали к земле. Не то что дернуться, пошевелиться, и то – никак.

– А тебе не будет больно? – спросила я дракона. Степаныч напрягся, выдергивая из драконьей лапы чешуйку.

– Для меня это не боль, – сообщил мне дракон. – Боль – совсем другое. Ты не смотри на них. Смотри мне в глаза.

Глаза дракона – ярко-зеленые и блестящие, как броня новехонького катера. Такие же непроницаемые. Невыразительные. Не выражающие ничего – ни интереса, ни сочувствия, ни любопытства. Орган зрения, и ничего более. Хорошо. Я чувствовала, как чьи-то руки оттягивают мне кожу па плече, надрезают… как медленно и тяжко вползает в надрез драконья чешуйка… вползает, разрывая ткани, снимая кожу с напрягшихся мышц… а зеленая пелена драконьего взгляда плывет перед глазами и колышется, как тягучие волны океана на Ссс, родной планете ящеров. Я вспомнила пиршество илла. Нет, не вспомнила – слишком резкий рывок боли словно бросил меня снова в тот ужас. Что боль, ерунда. Дело привычки. Но вынести еще раз их наслаждение моей болью… нет! Я закричала. Прошлое возвращалось ожившим кошмаром. Что боль… дракон прав, боль – не это. Не то, что чувствую я сейчас. А то, что вспоминается, то, что оживает во мне через вой и слезы, прорастает сквозь тихую ругань Алика и зеленые колодцы драконьих глаз. Отец. Чак. Блонди. Телла. Pax. Пещерники и ханны, падающий охладитель, след камнегрыза в чистом пространстве. Мама. «Зико Альо Мралла, капитан Три Звездочки, соблаговолите сделать хотя бы формальный выбор». Изумрудные сумерки ящерьего мегаполиса, полосатый серп Коктейля в загроможденном небе Нейтрала, слепящая белизна одиночки на ханнском курьере.

Сэйко. Мягкий кожаный сапожок над моими глазами. «Ты ведь знаешь, как казнят ящеры? Я попрошу для себя твою шкурку».

Будь ты проклят, илл!

Как это больно, как больно – вспоминать!

Даже больнее, чем забыть…

Два зеленых огня горят в темноте надо мной. Почти как люминоспейс. Дракон, вспомнила я. Дракон смотрит на меня. Значит, уже ночь. Я шевельнулась. Села. Ни боли, ни слабости. Только какая-то странная неуверенность, словно мое тело – не совсем мое. И мучительное осознание бессилия.

– Ну что вам стоило привести меня сюда раньше?!

– Привели бы, – хмуро отвечает Степаныч. – Как раз в тот день… вчера… как раз вчера наш друг дракон перебрался сюда. Он нигде не задерживается подолгу. Если б я знал, где искать его… это – наше место встречи. И время встречи… да. Плохо. Еще бы день, только день… они как чуяли.

Будь прокляты игры Повелителей… как же я хочу вцепиться в глотку иллу – тому, которого помню по Ссс, или любому другому. Я с трудом сдерживаю тоскливый вой. Выговариваю кое-как:

– Надо выбираться отсюда.

Недолгая тишина – одобрительная и насмешливая одновременно.

– Легко сказать, – хмыкнул из-за драконьего бока Алик. – Сидели б мы здесь, если бы можно было выбраться!

– Пусть уважаемая Альо сходит к кораблю, – с церемонной вежливостью предложил дракон.

– Толку, – фыркнул Алик. – Он же никого не подпускает.

– Не так, – возразил дракон. – Он не подпустил никого из приходивших к нему. Но разве туда ходил хоть один свободный капитан? А ведь это корабль свободного капитана, ты сам назвал мне знак Нейтрала на нем. Пусть уважаемая Альо сходит.

– Да что ж, пускай сходит, – подал голос Степаныч. – Даже если он ее и не пропустит, мы можем узнать что-нибудь новое. Сходи, Альо.

– Что за корабль? – спросила я.

– Посмотришь, – пожав плечами, ответил Степаныч. – Кто лучше тебя разберется?

Корабль свободного капитана…

– Кто бы это мог быть? – пробормотала я. – Давно он здесь?

– Мы набрели на него незадолго до твоего появления. А уж сколько он там… не похоже, что очень давно.

Может, Телла, подумала я, ведь Ран-то здесь. Впрочем, это мог быть кто угодно – мало ли свободных капитанов пропадает бесследно. Глупо надеяться…

– А ты не полетишь с нами? – спросила я дракона.

– Я не могу летать, – ответил он. Так спокойно ответил, словно не о его жизни речь шла, а о пустяках каких-нибудь. Я охнула. Драконы не могут жить без полета. На самом деле не могут. Вернувший мне память дракон умирает. Медленно умирает, и единственное, что он еще может – и делает! – делиться своими чешуйками. Дарить частички себя таким, какой была я всего несколько часов назад.

– Прости, – сказала я.

– Не огорчайтесь за меня, уважаемая Альо. Будь иначе, я не смог бы помочь никому из вас. А ведь это самое малое, чем могу я искупить свою великую глупость.

– Если выберемся… могу я чем-то помочь?

– Что мне поможет? А с иллами вы посчитаетесь и без моей просьбы. За всех, кто оказался здесь.

– Ты так говоришь, друг, будто выбраться отсюда – раз плюнуть. – В словах Алика была бы насмешка, если бы не горькая тоска, пропитавшая голос.

– У капитана Альо есть шансы с этим кораблем, – серьезно ответил дракон.

Шансы…

– Почему ты так говоришь? – предвосхитил мой вопрос Степаныч. – Ты что-то знаешь?

– Я бывал на Нейтрале, – сердито сказал дракон, – и встречался кое с кем из капитанов. Если бы я видел тот корабль сам, я мог бы сказать, что знаю что-то – или не знаю ничего. Но с ваших слов я не могу уверенно обозначить свои предположения. Поэтому я и сказал только то, что сказал.

– Ладно, извини, – вздохнул Степаныч. – Сходим, посмотрим…

– Мы вдвоем сходим, – тихо сказал Алик. – Ты, Илья Степаныч, в поселке нужнее. А послезавтра вечером здесь же встретимся.

– Махинатор, – снова вздохнул Степаныч. – Всегда-то ты все учтешь…

– Какой есть. А ты, Альо, поспи пока.

Не думаю, что смогу сейчас заснуть, хотела сказать я. Но дракон наклонил голову, и сверкающие его глаза поймали мой взгляд.

– Он прав, уважаемая Альо. Он опирается на собственный опыт, и он прав.

– Хорошо, я попробую, – пробормотала я. И, кажется, тут же и уснула.

Алик разбудил меня в почти непроглядных сумерках. Для него, конечно, непроглядных. Я-то видела и дракона, казавшегося сейчас, с закрытыми глазами, мертвым холмом, и притулившегося у его бока Степаныча, и сверток в руках Алика, аппетитно пахнущий жареным кроликом. Я видела, но я прожила жизнь среди людей и знала, что Алик мог найти меня разве что на ощупь. Сильно же ему не терпится, подумала я.

– Ешь, – прошептал Алик.

Я кивнула, оторвала половину кролика и отдала ему. Сейчас я остро чувствовала, как тяжело дался мне вчерашний день, но Аликово нетерпение оказалось заразным. Я проглотила свою порцию, почти не жуя, и Алик не намного от меня отстал. Не скажу, что за это время так уж развиднелось. Ну, я-то разгляжу дорогу, а Алик, наверное, знает, что делает.

– Ну что, капитан Альо, двинули?

Дракон приоткрыл один глаз и прошелестел чуть слышно:

– Удачи…

– Спасибо, – прошептала я. – Веди, Алик.

Да, он знает, что делает. Или помнит дорогу наизусть, или видит почти так же, как я. И еще он умеет собраться и держать дыхание: я не думала, что человек может задать такой хороший темп. К рассвету мы прошли изрядное расстояние, а посветлу Алик еще прибавил шаг. К полудню мы глотнули воды на ходу. И он сказал первые слова за весь наш путь:

– Твоего дружка ханна этот корабль чуть не убил. Он ведь настырный, мяукнул чего-то в ответ на предупреждение и попер напролом. Но реакция у него, я тебе скажу! От лазера увернуться!

– Элементарно, – фыркнула я. – Это ведь вы видите только сам выстрел. А ханн воспринимает импульс команды и знает, что выстрел будет. А что за предупреждение?

– Обычное, – пожал плечами Алик. – Знаешь, как на любом охраняемом объекте. Типа: «Остановитесь, у вас нет допуска».

– И что Ран?

– А ничего! – В голове Алика досада. Можно подумать, он хотел, чтобы Рана корабль пристрелил. – Откатился назад, воняя припаленной шкурой.

– А остальные?

– Перепробовали известные допуски. Без толку, естественно. Не знаю, что ты сможешь там сделать.

– Скорее всего, ничего не смогу, – согласилась я. – Свободные капитаны защищают свои корабли достаточно надежно, чтобы не бояться незваных посетителей.

– Но дракон почему-то считает, что у тебя есть шанс…

– И это не дает тебе покоя, – пробормотала я. – И мне тоже. Далеко еще?

– Не очень. Прибавим?

– Запросто!

И мы еще прибавили шаг, я даже зауважала Алика: человеку нелегко соревноваться с ханной в быстроте и выносливости, а я в этом истинная ханна. Степь незаметно переходила в холмы, горизонт приблизился, ветер усилился и стал посвистывать, жухлая трава под ногами становилась все выше, и каждый наш шаг сопровождался тихим треском сминаемых жестких стеблей.

И в какой-то момент в этот треск и в посвист ветра вплелся скрежет. Далекий, почти на краю слышимости, металлический скрежет. Я схватила Алика за руку:

– Слышишь?

– Еще нет, – тихо ответил Алик. – Я услышу минуты через три.

Минуты через три скрежет стал резок и отчетлив – рваный, скребущий по нервам, до жути неправильный здесь звук. А еще через пару минут мы вышли на вершину холма – и я увидела.

Скрежетал полуоторванный кусок обшивки, – мятая, искореженная тускло-серая полоса, свисавшая со стабилизатора. Ветер тер ее о выступ антенны. И еще здесь, в каких-то пятидесяти метрах, слышалось тонкое дребезжание: вибрировали на ветру искореженные, изломанные вдрызг ракетные стойки.

Да, кораблик выдержал нелегкий бой…

И в этот миг узнавание пронзило меня. Сначала радостное… но я тут же поняла, что может значить этот корабль на этой планете.

Словно во сне, я шагнула к нему.

– Стой, – Алик вцепился мне в плечо, – убьет!

Я отшвырнула его и помчалась вниз. Чуть не всем телом впечаталась я в сенсоры у аварийного люка и выдохнула, задыхаясь и плача:

– Доступ… это я, Альо.

И люк открылся. Корабль моего отца впустил меня.