Текст книги "«Ураган» с острова Наварон"

Автор книги: Алистер Маклин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Глава 4
ПЯТНИЦА
02 час. 00 мин. – 03 час. 30мин.

Капитан немецкой армии откинулся на спинку стула и свел кончики пальцев обеих рук. Судя по его виду, он наслаждался происходящим.

– Гауптман Нойфелъд, капитан Меллори.– Он взглянул на те части формы Мэллори, где полагалось быть знакам различия. – Или я ошибаюсь. Вы удивлены нашей встрече?

– Очень рад познакомиться с вами, гауптман Нойфельд. – Удивление на лице Мэллори сменилось долгой широкой улыбкой. Он вздохнул с явным облегчением. – Вы даже представить себе не можете, насколько я рад.– Продолжая улыбаться, он повернулся к Дрошни, и улыбка сползла с его лица. – А вы-то кто такой? Что это за человек, гауптман Нойфельд? Ради Бога, что это за люди там в лагере? Они, должно быть... Они, должно быть...

Дрошни вмешался: – Его человек только что убил одного из моих людей.

– Что! – Теперь улыбка сошла и с лица Нойфельда. Он порывисто встал, опрокинув стул. Мэллори не обратил на это внимания, переспросил у Дрошни:

– Кто вы? Ради Бога, скажите!

– Нас называют четниками‚– медленно ответил Дрошни.

– Четниками? Четниками? Кто такие вообще четники?

– Простите меня, капитан, если я позволю себе иронически улыбнуться. – Нойфельду удалось вернуть утраченное равновесие, и его лицо приобрело выражение настороженной бесстрастности, при котором живыми оставались только глаза. Меллори подумал, что людей, недооценивающих гауптмана Нойфельда, могли ожидать неприятности, крупные неприятности. – Вы? Руководитель особой миссии? И вас не проинструктировали, что четники – наши югославские союзники?

– Союзники? А-а!– Лицо Мэллори прояснилось. – Предатели? Югославские Квислинги? Не так ли?

Дрошни издал гортанный звук и двинулся на: Мэллори, сжимая рукоятку ножа. Нойфельд остановил его резким окриком и коротким взмахом.

– Что вы подразумеваете под «особой миссией»? – спросил Мэллори. Он по очереди посмотрел на них и криво улыбнулся. – О да, мы действительно особая миссия, но не в том смысле, как вы думаете. Во всяком случае, не в том смысле, как мне кажется вы думаете.

– Нет? – Техника поднятия бровей у Нойфельда, подумал Мэллори, отработана ничуть не хуже, чем у Миллера.– Тогда почему, как по-вашему, мы вас ожидали?

– Одному Богу известно, – откровенно признался Мэллори.– Мы полагали, нас встретили партизаны. Вот почему человек Дрошни был убит.

– Вот почему человек Дрошни...– Нойфельд посмотрел на Мэллори бесстрастным взглядом, поднял опрокинутый стул и сел, храня задумчивое выражение – Считаю, нам следует объясниться.

Как и приличествовало человеку, посетившему в поисках развлечений лучшие заведения лондонского Вест-Энда, Миллер имел привычку пользоваться за столом салфеткой, что он и делал в настоящий момент, заправив ее за ворот мундира, восседая на рюкзаке в лагере Нойфельда и усердно отправляя в рот некое месиво, именуемое гуляшем.

Трое сержантов, сидевших неподалеку, окинули его откровенно недоумевающим взглядом и продолжили свой негромкий разговор. Андреа, попыхивая неизменной сигарой и полностью игнорируя настороженно следящих за ним охранников, беспечно прохаживался по лагерю. В морозном ночном воздухе вдалеке отчетливо послышался голос человека, поющего под тихий аккомпанемент гитары. Андреа завершил свой обход, и Миллер, взглянув на него, кивнул в направлении музыки.

– Кто солист?

Андреа пожал плечами.– Радио, наверное.

– Им пора приобрести новое. Мой натренированный слух…

– Послушайте – Рейнольдс прервал Миллера напряженным, настойчивым шепотом. Мы тут поговорили…

Миллер произвел ряд сложных манипуляций с салфеткой и доброжелательно сказал: – Ни к чему. Подумаите о скорбящих матерях и возлюбленных которые останутся без вас.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду задуманный вами побег‚ – ответил Миллер. – Может, отложим на другой раз?

– Почему не сейчас? – Гроувз был настроен воинственно. – Их можно застать врасплох.

– Вы так полагаете? – Миллер вздохнул. – Молодость, молодость. Присмотритесь-ка получше. Вы же не думаете, что Андреа нравится физзарядка, так ведь?

Трое сержантов украдкой огляделись, затем посмотрели на Андреа.

– Пять темных окон, – сказал Андреа. – За ними пять темных фигур. С пятью темными автоматами.

Рейнольдс кивнул и отвел глаза.

– Ну хорошо. – Мэллори отметил про себя, что Нойфельд имел склонность постукивать кончиками поднятых вверх пальцев. Мэллори знавал одного судью с аналогичной привычкой, впоследствии попавшего на виселицу. – История, которую вы нам рассказали, мой дорогой капитан Мэллори, в высшей степени необычная.

– Так оно и есть, – согласился Мэллори. – Ей и положено быть такой, иначе как еще объяснить то странное положение, в котором мы сейчас оказались.

– Конечно, конечно. – Нойфельд принялся медленно и выразительно загибать пальцы. – Вы утверждаете, что в течение ряда месяцев руководили деятельностью банды, занимавшейся сбытом пенициллина и наркотиков на юге Италии. Будучи офицером связи союзников, вы без труда получали партии антибиотиков от американской армии и с баз воздушного флота.

– К концу стало немного труднее‚– признался Мэллори.

– Об этом чуть позже. Эти поставки, как вы утверждаете переправлялись в вермахт.

 – Я попросил бы вас не произносить слово «утверждаете» подобным тоном, – раздраженно произнес Мэллори. – Можете навести справки у началиника военной разведки и Падуе, который находится в подчинении фельдмаршала Кессельринга.

– С удовольствием. – Нойфельд снял телефонную трубку кратко переговорил на немецком и опустил трубку на рычаг.

Мэллори удивленно спросил: – У вас прямая связь с внешним миром? Из этого места?

– У Меня прямая связь с хижиной, что стоит в пятидесяти ярдах и где находится мощный радиопередатчик. Вот так. Далее, вы утверждаете, что вас схватили, судили судом военного трибунала, и вы ждали утверждения смертного приговора? Правильно?

– Если ваша система шпионажа в Италии соответствует тому, что о ней говорят, узнаете об этом завтра, – сухо сказал Мэллори.

– Вполне, вполне. Затем вы выбрались из камеры, убили охранников и случайно подслушали, как в комнате инструктажа агентов вводили в курс операции‚ в Боснии. –  Он вновь поиграл кончиками пальцев. –  В этом месте вы, возможно, сказали правду. В чем, говорите, заключалось их задание?

– Я не говрил. Не обратил особого внимания. Что-то связанное с поиском пропавших руководителей британских групп и разрушением вашей агентурной сети. Впрочем, не уверен. У нас голова была забита более важными вещами.

– Еще бы,– поморщился Нойфельд.– Например, собственной шкурой. Что стало с вашими погонами,  капитан? А с орденскими лентами? С пуговицами?

 – Похоже, вы ни разу не присутствовали на заседании военного трибунала, гауптман Нойфельд.

– Вы могли сорвать их сами, – сказал осторожно Нойфельд.

   —А затем,  полагаю, слить из топливных баков горючее на три четверти  и угнать самолет?

– В ваших баках, было топлива только на четверть? – Мэллори кивнул. – И ваш самолет разбился, но не загорелся?

– Мы не собирались разбиваться, устало-терпеливым голосом сказал Мэллори. – Мы собирались садиться. Но мы остались без горючего и, как теперь ясно, ошиблись курсом.

Нойфельд рассеянно заметил: – Всякий раз, когда партизаны разводят посадочные костры, мы делаем то же самое – и мы знали, что или вы или кто-нибудь другой прибудет. Не было горючего, э? – Нойфельд снова переговорил по телефону, после чего обратился к Мэллори – Все это прекрасно – если это правда. Остается лишь объяснить гибель бойца капитана Дрошни

– Сожалею. Ужасное недоразумение. Но вы-то понимаете. Меньше всего нам хотелось приземлиться у вас, выйти напрямую. Нам приходилось, слышать, что бывает с британскими парашютистами, попадающими на немецкую территорию.

Нойфельд снова свел кончики пальцев.– Идет война. Продолжайте.

– Мы намеревались высадиться на территории партизан, перейти линию фронта и сдаться. Когда Дрошни взял нас на мушку, мы подумали, что попали к партизанам, что им сообщили о захвате самолета. А это означало бы для нас только одно.

– Подождите снаружи. Капитан Дрошни и я выйдем к вам через секунду.

Мэллори вышел. Андреа, Миллер и три сержанта с терпеливым видом сидели на рюкзаках. Вдалеке продолжала звучать мелодия; Мэллори повернул голову и на мгновение прислушался, затем направился к сидящим. Миллер изящным движением‚ промакнул губы салфеткой и поднял глаза на Мэллори.

– Побеседовали по душам?

– Я выдал ему байку. Ту, о которой мы договорились в самолете. – Он посмотрел на троих сержантов. – Из вас кто-нибудь говорит по-немецки?

Все трое покачали головами.

– Прекрасно. И забудьте, что говорите по-английски. Если вас начнут допрашивать, вы ничего не знаеете.

– Если меня и будут допрашивать, – с горечью сказал Рейнольдс, – то я все равно ничего не знаю.

– Тем лучше, – успокоил его Мэллори. – Тогда вы ничего не сможете рассказать, верно?

Он замолчал и повернулся на звук открывшейся двери. На пороге появились Нойфельд и Дрошни. Приблизившись, Нойфельд сказал: – Пока мы дожидаемся кое-каких подтверждений, может, выпьете стаканчик вина и перекусите. – Как и Мэллори, он повернул голову и прислушался к песне – Но прежде всего вы должны познакомиться с нашим юным менестрелем.

– Ограничимся закуской и вином – сказал Андреа.

– Ваши приоритеты не верны. Сами увидите. Пошли?

Столовая находилась ярдах в сорока. Нойфельд распахнул дверь, и перед ними открылась наскоро сработанная хижина-времянка с двумя шаткими столами на козлах и четырьмя скамейками на земляном полу. В дальнем конце комнаты в неизменном камине горели неизменные сосновые поленья. Неподалеку от огня, на углу стола примостились трое – судя по поднятым воротникам шинелей и отставленным винтовкам – часовые, которых сменили на посту. Они пили кофе и вслушивались в тихое пение человека, сидевшего на земле переда камином.

Певец был одет в рваную куртку, немыслимо рваные брюки и сапоги, расползавшиеся по швам. Лицо его скрывала масса темных волос, ниспадавших со лба, и очки в темной оправе.

Рядом сидела девушка, опустившая в полудреме голову ему на плечо. Поджатые ноги девушки были укутаны полами длинной обветшалой шинели английского образца. Нечесаные, рассыпавшиеся по плечам волосы с золотистым отливом сделали бы честь любой скандинавке, однако широкие скулы, темные брови и темные длинные ресницы, бросающие тень на бледные щеки, безошибочно указывали на славянское происхождение.

Нойфельд пересек помещение и подошел к камину. Он наклонился к певцу и сказал: – Петар, я хочу познакомить тебя с новыми друзьями.

Петар отложил гитару, поднял лицо, повернулся к девушке и тронул ее за плечо. Девушка моментально очнулась, и ее глаза, огромные, черные, как уголь, широко распахнулись. В них мелькнуло затравленное выражение. Она пугливо огляделась, затем вскочила на ноги, моментально став меньше ростом из-за шинели, которая доходила ей до щиколоток, и наклониласъ к гитаристу‚ чтобы помочь ему подняться.

– Это Мария – сказал Нойфельд. – Мария, это капитан Мэллори.

– Капитан Мэллори? – Голос девушки оказался приятным с хрипотцой, она говорила по-англииски почти без акцента – Вы англичанин, капитан Мэллори.

Вряд ли сейчас подходящий момент, подумал Мэллори объявлять о своем новозеландском‚ происхождении. Он улыбнулся – В некотором роде.

Теперь улыбнулась Мария. – Я всегда хотела познакомиться с англичанином. – Она шагнула в сторону Мэллори, протянувшего для приветствия руку, отстранила ее и наотмашь ударила капитана по лицу.

– Мария!– Нойфельд оторопел.– Он с нами.

– Англичанин, да к тому же предатель! – Она вновь занесла руку, но неожиданно оказалась в объятиях Андреа. Вырываться было бесполезно, и вскоре Мария затихла, сердито сверкая черными очами. Андреа погладил свободной рукой себя по щеке, чему-то улыбаясь.

– Ей-богу, она напоминает мне мою Марию, – сказал он с восхищением и с улыбкой пояснил: – Очень ловко орудую руками, эти югославки.

Мэллори уныло потер щеку и обратился к Нойфельду. – Может, Петар…так его зовут…

– Нет, – Нойфельд решительно покачал головой – Позже. А сейчас давайте поедим.– Он повел их к столу в конце комнаты, жестом пригласил располагаться, сел сам и продолжал: – Извините. Моя вина. Следовало это предусмотреть.

Миллер деликатно спросил: – Она... э-э... в себе?

– Дикий зверек, по-вашему?

– Для домашнего она слишком кусачая, не так ли?

– Она закончила Белградский университет. Филологический факультет. С отличием, как нам извевестно. После окончания университета Мария вернулась домой, в горы Боснии. Вернувшись, нашла обоих родителей и двух маленьких братьев зверски убитыми. Вот она и... ну, в общем, с тех пор она такая.

Мэллори придвинулся и стал разглядывать девушку. Ее глаза, черные, неподвижные, немигающие, направленные на него в упор, не предвещали ничего хорошего. Мэллори повернулся к Нойфельду.

– Кто это сделал? С ее родителями, я имею в виду?

– Партизаны,– свирепо отозвался Дрошни. – Чтоб они сдохли, эти партизаны. Ее родители были наши люди. Четники.

– А певец? – поинтересовался Меллори.

– Ее старший брат – Нойфельд удрученно покачал головой. – Слеп с рождения. Мария всюду водит его за руку. Она, – его глаза, его жизнь.

Они сидели молча, пока не принесли еду и вино. Если продвижение, армий зависит от состояния желудка  солдат, подумал Мэллори, то эта далеко не продвинется. Он знал, что у партизан сложилось почти отчаянное положение с продовольствием, однако следовало признать, что  четникам и немцам жилось ненамного слаще. Он уныло начал водить ложкой – вилка была бы здесь бесполезна, – в сероватой похлебке непонятного происхождения, которая еле покрывала дно и в которой  одиноко плавали жалкие кусочки мяса, затем взглянул на Андреа, сидевшего напротив, и подивился его гастрономической выносливости, проявившейся в опустошенной тарелке. Миллер отвел взгляд от своей миски и предпочел смаковать грубое красное вино. Трое сержантов забыли о еде: они не сводили глаз с девушки. Нойфельд заметил их интерес и улыбнулся.

– Совершенно согласен, джентльмены. Впервые вижу такую красавицу, и одному Богу известно, как бы она выглядела отмытой. Но она не для вас, джентльмены. Она вообще ни для кого. Она помолвлена. – Он посмотрел на вопрошающие лица и покачал головой. – Не с мужчиной. С идеалом, если идеалом можно назвать смерть. Смерть партизан.

– Очаровательно‚ – пробормотал Миллер. Других комментариев не последовало. Они продолжали есть в тишине, прерываемой лишь негромким пением, раздававшимся возле камина; голос звучал достаточно мелодично, но гитара слишком бренчала. Андреа отодвинул миску, посмотрел в сторону слепого музыканта и обратился  к Нойфельду.

 – О чем он поет?

 – Это старинная боснийская песня о любви, как мне объяснили. Очень старинная и очень грустная. На английском такая песня тоже есть. – Он прищелкнул пальцами – Как это? Ах да, «Девушка, которую я покинул. – Скажите ему, пусть споет что-нибудь другое, – буркнул Андреа. Нойфелъд с удивлением взглянул на  него, но тут его внимание отвлек подошедший вестовой, который зашептал Нойфельду что-то на ухо. Тот ответил кивком, и постовой удалился. – Значит так. – Нойфельд задумался. – Получено сообщение по радио от патруля, нашедшего ваш самолет. Баки действительно оказались пустыми. Полагаю, вряд ли стоит дожидаться подтверждения из Падуи, как вы считаете, капитан Мэллори?

– Не понимаю.

– Неважно. Скажите—ка, вам когда-нибудь доводилось слышать о человеке, по имени генерал Вукалович?

– Генерал... как вы сказали?

– Вукалович.

– Он не на нашей стороне, – с уверенностью ответил Мэллори – Да еще с такой фамилией.

– Должно быть, вы – единственные люди в Югославии, которые не знают его. Его знают все. Партизаны, четннкн, немцы, болгары – все. Он – однн из  национальных героев.

– Подайте-ка вина – попросил Андреа.

– Вам бы лучше помолчать, – повысил голос Нойфепьд. – Вукалович возглавляет пехотную партизанскую дивизию, три месяца назад попавшую в ловушку  в излучине реки Неретвы. Как и те, которыми он командует, Вукалович безумец. Им некуда скрыться. У них – нехватка оружия. Почти не осталось боеприпасов, они на грани голодной смерти. Их армия одета в отрепья. Они обречены.

– Так почему они не отступают?

– Отступленне невозможно. На востоке путь отрезан скалистым берегом Неретвы. На севере и западе – неприступные горы. Единственная возможность – южное направление, по мосту через Неретву. А там расположены две наши танковые дивизии.

– И никаких лазеек? – спросил Мэллори. – Никаких переходов через горы?

– Два. Но они блокированы нашими лучшими боевыми частями.

– Тогда почему они не сдаются? – рассудительно спросил Миллер. – Разве им никто не объяснил правила ведения войны?

– Говорю вам, они безумны, – сказал Нойфельд. – Совершенно.

В этот самый момент Вукалович со своими партизанами доказывал, правда уже другим немцам, сколь велика была степень их безумия. Западное Ущелье представляло собой узкую извилистую расщелину среди отвесных скал, усыпанную валунами. Это был единственный путь через непроходимые горы, отгородившие Зеницкий Капкан на запде. Уже три месяца подразделения немецкой пехоты, не  давно усиленные частями отборных альпийских стрелков, пытались  овладеть ущельем, и все это время их отбрасывали назад. Тем не менее, немцы упорствовали, и этой морозной ночью, когда луна то и дело скрывалась за тучами и временами падал редкий снег, они  предприняли очередную попытку.

Немцы осуществляли наступление с холодным профессиоиальным мастерством и расчетливостью, что приходит с долгим и суровым опытом. Они продвигались к расщелине тремя ровными рядами с благоразумными интервалами. Белые масхалаты, умелое использование малейших укрытий и короткие перебежки в те секунды, когда луна на время уходила за тучу, делали их  почти невидимыми. Однако определить их местонахождение не представляло особого труда: они были в избытке обеспечены боеприпасами, и вспышки плотного ружейного и автоматного огня не прекращались ни на мгновение. Почти столь же непрерывным был артиллерийский заградительный огонь, прикрывавший продвижение немцев по узкому ущелью. Разрывы снарядов откалывали острые плоские осколки от скалистых уступов.

Партизаны укрылись на вершине за редутом из валунов, наваленных наспех, камней и расщепленных стволов деревьев, покалеченных огнем немецкой артиллерии. Несмотря на плотный слой снега и пронизывающий восточный ветер, партизаны, за редким исключением, обходились без шинелей. Они были одеты в  самую разнообразную форму, в прошлом принадлежащую солдатам британской, немецкой, итальянской, болгарской и югославской армий: единственным опознавательным знаком, имевшимся у каждого, являлась красная звезда, нашитая на правую сторону фуражки. В основном, одежда была тонкая и рваная, она почти не защищала от пронизывающего холода, поэтому люди не могли унять дрожи. Поражало огромное число раненых: на каждом шагу виднелись ноги в шинах, руки на перевязи, перебинтованные головы. Но наиболее характерной чертой этой разномастной толпы являлись их заострившиеся, изнуренные лица, лица, в которых глубокие следы от долгого недоедания не могли скрыть спкойной и абсолютной решимости людей которым больше нечего терять.

Недалеко от центра сгруппировавшихся защитников под под прикрытием толстого ствола одной из немногих уцелевших сосен стояли двое. Черные с проседью волосы,изможденное,еще бльше осунувшееся лицо безошибочно выдавали в одном из них генерала Вуколовича. Но его темные глаза, как и прежде ярко сверкали. Он наклонился вперед и прикурил‚ предложенную ему сигарету у офицера, делившего с ним укрытие – смуглого человека с крючковатым носом и черными волосами, наполовину скрытыми окровавленной повязкой. Вукалович улыбнулся. – Конечно, я безумен, дорогой Стефан. И вы безумны – иначе давно бы оставили эту позицию. Все мы безумны. Вы разве не знали?

– Знаю. – Майор Стефан потер тыльной стороной  ладони недельную щетину на подбородке. – Ваш прыжокок с парашютом час тому назад. Это было безумием. Да вы… – Закончить ему помешал одиночный выстрел, раздавшийся в нескольких футах. Он подошел к худенькому юнцу лет семнадцати, который перегнулся через свой «Ли Энфилд» и вглядывался вниз в белый мрак расщелниы – Попал?

Юноша обернулся и посмотрел снизу вверх. Ребенок, в отчаянии подумал Вукалович, сущий ребенок, ему место за партой. Юноша сказал: – Не уверен.

–  Сколько осталось патронов? Пересчитай.

– Я и так знаю. Семь.

– Не стреляй, пока не будешь уверен. – Стефан  вернулся к Вукаловичу. – Боже мой, генерал, вас едва не снесло в расположение немцев.

– Без парашюта я оказался бы в более затруднительном положении, – возразил Вукалович.

– Так мало времени. – Стефан ударил сжатым кулаком по ладони. – Осталось так мало времени. Вы напрасно вернулись. Там вы гораздо нужнее – Он внезапно замолчал, на мгновение прислушался, бросился к Вукаловнчу, и они с размаху упали на землю. Просвистевшая мина упала среди камней в нескольких футах и взорвалась. Невдалеке послышались крики раненого. Упал еще один снаряд, потом третий и четвертый, все в тридцати футах друг от друга.

– Прицельный огонь, черт бы их побрал. – Стефан быстро поднялся и стал всматриваться в расщелину. Долгие секунды он ничего не различал, поскольку луну затянуло вереницей темных туч. Когда луна показалась вновь, он совершенно отчетливо увидел врагов.  Очевидно, они получили новую команду и уже не искали укрытия, а открыто бежали вверх по склону, держа наизготовку автоматы и карабины, и, как только выглянула луна, нажали на курки. Стефан отпрянул за валун.

– Огонь! – выкрикнул он. – Огонь!

 Вспыхнула беспорядочная стрельба, длившаяся считанные секунды: на замлю упала черная тень. Выстрелы прекратились.

 – Продолжать огонь – прокричал Вукалович. – Не останавливаться! Они приближаются! – Выпустив очередь  из автомата, он сказал Стефану: – Они знают, что делают, эти камарады внизу.

– Им положено знать. – Стефан схватил ручную гранату и швырнул ее вниз. – Мы им предоставили отличную возможность попрактиковаться.

В очередной раз выглянула луна. Первые ряды немецкой пехоты находились уже ярдах в двадцати пяти. Обе стороны бросали ручные гранаты  и стреляли  в упор. Несколько немцев упало, но неприятель, продолжая продвигаться, рванулся на штурм. На какое-то  время все смешалось. То тут там завязывалась рукопашная. Солдаты в ярости ругались и убивали друг друга. Но укрепление осталось за партизанами. Вновь на луну наползли тяжелые темные тучи, расщелина погрузилась во тьму, и все стихло. Вдалеке еще раздавался приглушенный грохот артиллерийского и минометного огня, затем и он прекратился.

– Ловушка? – негромким голосом спросил Вукалович у Стефана. – Думаете, они вернутся?

– Не сегодня‚ – уверенно ответил Стефан. – Они храбрые люди, но...

– Но не безумцы?

– Но не безумцы.

По лицу Стефана из открывшейся раны текла кровь, однако он улыбался. Поднявшись, он повернулся к подошедшему рослому сержанту, который коротко козырнул и доложил:

– Они ушли, майор. На этот раз мы потеряли семерых, четырнадцать ранено.

– Выставьте пикеты в двухстах метрах вниз по склону, – распорядился Стефан и обратился к Вукаловичу. – Слышали, генерал? Семеро убитых. Четырнадцать раненых.

– А осталось?

– Двести. Может, двести пять.

– Из четырехсот. – Губы Вукаловича дрогнули. – Боже милосердный, из четырехсот.

– И шестьдесят из них ранено.

– По крайней мере теперь вы можете отправить их в госпиталь.

– Нет госпиталя, мрачно ответил Стефан. – Я не успел доложить. Утром его разбомбили. Оба доктора убиты. Все наши запасы медикаментов –  фьюить!  Вот так.

– Уничтожено? Все уничтожено? – Вукалович на время замолчал.– Я прикажу доставить медикаменты из центра. Ходячие раненые могут сами дойти до штаба.

– Раненые не уйдут отсюда. Теперь уже не уйдут.

Вукалович с понимающим видом кивнул и спросил: – На сколько у вас боезапасов.

– Дня на два. Если растянуть, на три.

– Шестьдесят раненых.– Вукалович недоверчиво покачал головой – И никакой медицинской помощи. Боеприпасы на исходе. Продуктов нет. Укрытия нет. И они не уходят. Они тоже безумцы?

– Да, генерал.

– Я спущусь вниз к реке,– сказал Вукаиович. –  Нужно встретиться в штабе с полковником Ласло.

– Да, геперал. – Стефан еле заметно улыбнулся. – Сомневаюсь, что его душевное равновесие понравится вам больше, чем мое.

– Я и не рассчитываю, – произнес Вукалович.

Стефан козырнул и повернулся, вытирая с лица кровь, прошел, покачиваясь несколько шагов и опустился на колени рядом с тяжелораненым, стараясь его подбодрить. Вукалович проводил Стефана бесстрастным взглядом, покачал головой, затем круто развернулся и ушел.

Мэллори закончил ужин и закурил. – И так, – сказал он,– что должно произойти с партизанами в Зеницком Капкане, как вы его называете?

– Они будут прорыввться‚ – сказал Нойфельд. – Во всяком случае, попытаются.

– Но вы же сказали, что это невозможно.

– Для этих сумасшедших нет ничего невозможного. Я молю Бога, – с горечью сказал Нойфельд – о том, чтобы мы могли вести нормальную войну против нормальных людей, таких, как британцы или американцы. Как бы то ни было, мы получили сведения – достовервые сведения – что они обязательно попытаются прорваться. Загвоздка заключаеися в том что там – две дороги –  не исключено, впрочем, что они рискнут атаковать мост через Неретву – и мы не знаем направление прорыва.

– Очень интересно. – Андреа с кислым видом покосился на слепого музыканта, продолжавшего наигрывать собственные вариации на тему все той же старинной боснийской песни о любви. – Можно нам теперь поспать?

– Боюсь, сегодня не получится‚ – Нойфельд обменялся с Дрошни улыбками. – Потому что именно вы добудете сведения о том, где произойдет прорыв.

– Мы? – Миллер осушил бокал и потянулся за бутылкой. – Заразная штука – безумие.

Нойфельд сделал вид, будто не расслышал. – Штаб партизан в десяти километрах отсюда. Вы явитесь туда и представитесь самой что ни на есть настоящей британской разведгруппой, которая заблудилась. За тем, выведав их планы, скажете, что направляетесь в их ставку в Дрваре, что, разумеется, не будет соответствовать истине. Вместо этого вы вернетесь сюда. Что может быть проще?

– Миллер прав, – с нажимом сказал Мэллори. – Вы — сумасшедший.

– Мне начинает казаться, что здесь слишком  часто звучит это слово. – Нойфельд улыбнулся. – Вы, наверное, предпочли бы, чтобы капитан Дрошни передал вас своим людям. Уверяю, они весьма удручены... а-э... смертью своего товарища.

– Вы не можете требовать этого! – Мэллори рассвирепел. – Партизаны непременно получат радиограмму о нас. Рано или поздно. И тогда... Впрочем, вам известно, что тогда. Вы не имеете права требовать этого.

– Имею и потребую. – Нойфельд холодно взглянул на Мэллори и его спутников. – Кстати, я не питаю особой любви к махинаторам и поставщикам наркотиков.

– Думаю, в определенных кругах ваше мнение прозвучит не очень убедительно.

– То есть?

– Начальнику военной разведки Кессельрингу это вряд ли понравится.

– Если вы не вернетесь, там никогда не узнают. Если же вернетесь... – Нойфельд с улыбкой дотронулся до железного креста на своем мундире, – они, наверное, дадут мне дубовые листья впридачу к нему.

– Приятный тип, не правда ли? – проговорил Миллер, обращаясь в пространство.

– Все, пошли.– Нойфельд поднялся иа-за стола. – Петар?

Слепой певец кивнул, перекинул гитару через плечо и поднялся одновременно с сестрой.

– А эти зачем? – спросил Миллер

– Проводники.

– Эти?

– Видите ли, – рассудительно заметил Нойфельд, – одним вам не добраться, верно? Петар с сестрой – да, сестрой – знают Боснию как свои пять пальцев.

– Но разве партизаны...– начал Мэллори, однако Нойфельд прервал его.

 – Вы не знаете Боснии. Эта парочка беспрепятственно проходит везде, и никто не осмеливается гнать их от своих дверей. Боснийцы верят, и, видит Бог, тому есть основание, что на Петаре и Марии лежит проклятие и у них дурной глаз. Этот край полон суеверий.

– Но... но как они узнают, куда нас вести?

– Узнают. – На кивок Нойфельда Дрошни быстро заговорил с Марией на сербо—хорватском, затем Мария переговорила с Петаром, который издал странные гортанные звуки.

– Непонятный язык, – заметил Миллер.

– У него нарушена речь, – сказал Нойфельд. – Это врожденное. Он может петь, но не говорить – такое  бывает. Вы еще не верите, что их считают про́клятыми? – Он повернулся к Мэллори. – Подождите с вашими людьми снаружи.

Мэллори согласно кивнул и жестом указал остальным на выход. Про себя он отметил, что Нойфельд сразу же обсудил что-то с Дрошни, причем говорили  они негромкими голосами, затем Дрошни кивнул, подозвал одного из четников и отправил с каким-то поручением. Выйдя наружу, Мэллори незаметно для остальных отвел Андреа чуть в сторону и зашептал ему что-то на ухо. Андреа ответил еле уловимым кивком.

Из хижины вышли Нойфельд и Дрошни, вслед за ними Мария, которая вела за руку Петара. Они направились к группе Мэллори. Андреа неторопливо пошел им навстречу, дымя своеи неизменной ядовитой сигарой. Он загородил путь удивленно взглянувшему на него Нойфельду и с надменным видом выпустил тому в лицо облако дыма.

– Позвольте сказать, что я не питаю особой любви к вам, гауптман Нойфельд, – объявил Андреа. Он посмотрел на Дрошни. – И к вашему коммивояжеру по продаже тесаков – тоже.

Лицо Нойфельда мгновенно потемнело и исказилось от гнева. Однако он быстро овладел собой и сдержанно заметил: – Ваше мнение обо мне меня не интересует. – Он кивнул в сторону Дрошни. – Но не становитесь поперек дороги капитану Дрошни. Он – босниец  и босниец гордый, и на Балканах ему нет равных по умению обращаться с ножом.

– Нет равных... – Андреа расхохотался и выпустил дым в лицо Дрошни. – Точильщик ножей из оперетки.

Дрошни, казалось, не верил собственным ушам, однако это состояние продолжалось недолго. Он оскалил зубы, ни дать ни взять – натуральный боснийский волк, выхватил из-за пояса устрашающего вида нож с кривым лезвием и бросился на Андреа, нацелив в него сверкающее острие. Однако нож попал в пустоту, ибо Андреа, несмотря на свои внушительные размеры, увернулся с необыкновенной быстротой и сумел перехватить руку Дрошни в запястье, когда тот вспорол воздух движением ножа снизу вверх. Они оба тяжело рухнули на землю и покатились по снегу, стараясь завладеть ножом.

 Схватка разыгралась столь неожиданно и стремительно, что в течение нескольких секунд никто не шелохнулся. Трое молодых сержантов, Нойфельд и четники стояли в полнейшей растерянности. Мэллори, находившийся рядом с девушкой, широко распахнувшей глаза, задумчиво потирал подбородок, а Миллер, деликатно стряхнув пепел с кончика сигареты, наблюдал за происходящим с видом человека, которому все это начинало порядком надоедать.