Текст книги "Рояль под елкой"

Автор книги: Алиса Лунина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Глава 9

Разуверившись в женской дружбе, Лера завела приятельские отношения с мужчиной.

Не то чтобы она специально стремилась к этому. Все получилось само собой.

Ровно год назад, тридцать первого декабря, Лера отправилась отмечать праздник в компании приятелей.

Чего ради она туда поперлась, непонятно, правду сказать, эти люди ей были до лампочки. Просто парень с курса собирал компанию и пригласил Леру.

Подумав, она решила идти, поскольку других вариантов не было, а оставаться дома с Евой не хотелось. В середине декабря они похоронили бабушку-графинюшку. Евино лицо опухло от слез, в доме пахло тоской, безнадегой и корвалолом, но Лера, отчаянно жалевшая мать, тем не менее не хотела новогоднего праздника, превращенного в поминки.

В общем, она смалодушничала и решила сбежать. Ева, узнав о решении дочери, ничуть не обиделась. Сказала: «Может, и правильно, тебе надо развеяться, а я выпью снотворного и лягу спать».

…Компания оказалась сборищем разномастных и малознакомых людей. Первую часть вечера Лера отчаянно скучала, не разделяя шумное придурочное веселье («Зачем я здесь, зачем мне эти чужие люди?»), и даже хотела домой к Еве…

Со скуки она налегла на спиртное.

Особенного опыта распития спиртных напитков у Леры не было, и по неопытности она быстро и сильно захмелела. Можно сказать, первый раз в жизни напилась. Как сапожник. В хлам. До такой степени, что ей вдруг взбрело в голову пойти прогуляться на свежем воздухе.

Воздух оказался очень свежим. За бортом градусов восемнадцать мороза. Таким пустяком, как зимнее пальто и сапоги, Лера по пьяни заморачиваться не стала. Слегка покачиваясь на высоких каблуках, поддерживая подол вечернего платья, она побродила по безлюдному заснеженному двору и, обнаружив детские качели, с радостью на них взгромоздилась.

Градусы суммировались, и еще было тепло.

Как мутит! Вообще мутит, не от спиртного, а на душе муторно. И год был тяжелый… Бабка умерла, как никому не нужная, бесполезная.

Лежала в приемном покое, и к ней никто не подходил… А она наверняка, Лера уверена, и не звала на помощь. Аристократическое воспитание: всю жизнь боялась обременить кого-то. Так и жила, так и померла. И, конечно, чему удивляться, эти скоты решили: бабка старая, свое пожила, хорош, дай пожить другим, у нас в палатах мест не хватает.

А она так любила Леру и была, наверное, для нее вообще самый главный и полезный человек. А теперь бабушку зарыли в землю, и ей холодно. Холодно…

Последняя мысль сопровождалась отчаянным стуком чьих-то зубов. Ба, да это ж стучат мои зубы, да это ж я замерзаю! Лера стала соображать и вроде бы протрезвела.

Вставать надо, возвращаться в тепло… Там какие-никакие, а люди. К ним надо идти. Лера сделала попытку встать.

Странное состояние. Вроде голова соображает, а движения не координирует. Мозг посылает сигнал: «А ну давай, корова, вставай, чего расселась!» – и тут опа – сбой в программе, ноги-руки сигнал не принимают. Встать не может. Сидит, как приклеенная.

«Ну все, замерзну – и кранты», – поняла Лера.

Что делать-то, мать честная? На помощь звать? Орать: «Люди, я такая пьяная, что встать не могу. Не дайте замерзнуть»? И, может быть, даже кто-нибудь придет на помощь. Но это же гадость, такое кричать. Нет, лучше тихо отойти в мир иной.

Найдут потом, утром. Девушку в вечернем платье под толстой коркой льда…

– Але, – раздалось где-то рядом. – Бухая, что ли?

Лера заплетающимся языком, но с достоинством ответила:

– Конечно, нет! Ни разу не бухая.

Вгляделась в неопознанный объект. Какой-то незнакомый парень.

– А чего сидишь тут?

– На качелях качаюсь! – невозмутимо ответила Лера и икнула.

Парень насмешливо кивнул.

– У тебя проблемы?

Лера честно задумалась и вдруг как-то неожиданно ясно поняла, что да, у нее проблемы. Собственно, у нее вообще много проблем. Заревела отчаянно и безнадежно.

Парень снял куртку и укутал в нее Леру. Сел на соседние качели.

– А я с той же тусовки. Хозяин квартиры – знакомый чувак. Я видел, как ты уходила. Заметил, что под градусом. Время идет, тебя нет, и я пошел искать. Нельзя дать пропасть хорошему человеку. Что случилось-то?

Оставшись без куртки, парень быстро начал подрагивать. А Лера вдруг стала рассказывать ему обо всем, что наболело.

Про все свои ведраи смерть бабушки. Перемежая повествование икотой и пьяными слезами.

– Да ладно тебе, бывает, – утешал парень. – Любая бабушка когда-нибудь умрет, тут уж ничего не поделаешь, на то они и бабушки.

– Но на голом полу, как никому не нужная, как бесполезная! – всхлипывала Лера.

– А в этой стране никто никому не нужен, – убежденно заметил незнакомец, – и все бесполезные!

– Но это же страшно!

Парень пожал плечами, дескать, жизнь вообще – такая штука.

– Слушай, может, пойдем? Я уже вообще околел!

Тогда Лера честно призналась, что не может встать.

Незнакомец легко перекинул ее через плечо и понес в дом.

В квартире их отсутствия никто не заметил. Половина гостей уже спала (видимо, как Лера, не рассчитав сил), половина зависла на кухне, где пели под гитару.

– Ну, как ты? – спросил незнакомец.

– Плохо.

Он повел ее в ванну, закрыл дверь.

Леру долго и нудно рвало. Причем иногда мимо ванны. Даже на платье и волосы. Лера была сама себе противна.

Парень курил, стараясь не смотреть на нее.

– Ну все?

Лера кивнула.

– Фу, вот дерьмо! Давай снимай платье!

– Как?

– Через голову. Или что там у тебя, молния сбоку? А может, хочешь ходить в грязном?

Лера сняла платье. Незнакомец его постирал. И помыл Лере голову под душем. На нее вдруг накатили такие слабость и сонливость, что сопротивляться совершенно не было сил. Она буквально провалилась в сон.

Утром Лера с трудом раскрыла веки. В голове стучало набатом: не пей, сука, не пей… Рядом с ней в постели лежал незнакомый парень. По подушке рассыпались кудрявые волосы пшеничного цвета. Ужас какой!

Лера взглянула на себя и обмерла – она голая! Оглядела мужское тело рядом (мимоходом отметила, красивое).

Тут парень открыл глаза. Взглянул насмешливо:

– Ну?

– Что-то было? – с тоской спросила Лера, натягивая простыню.

– Расслабься. Не было ничего. Кстати, меня зовут Илья.

С тех пор подружились. Совместное пробуждение в одной постели все-таки сближает людей.

Кроме этого, точек соприкосновения было немного, но Лера считала, что в чем-то они с Ильей схожи.

Практически сразу она дала характеристику своему новому золотоволосому знакомому: красивое клубное животное, безумно эгоцентричное, полностью повернутое на собственной персоне, не без талантов – и красотой одарен, и дивно играет на рояле – подобно ей, несет на себе крест «приличной» семьи (ох уж эти профессорские семьи). А самое главное ценное качество в нем – именно звериная естественность.

Доверительные отношения, на удивление, возникли мгновенно. Звонки, встречи – и незаметно для себя Лера привязалась к Илье и даже стала испытывать к нему искреннюю симпатию.

Они сразу договорились, что секс исключается. Штука это, конечно, исключительно приятная, но товарищеские отношения портит и лучше обойтись без этого.

А летом Илья сообщил Лере, что закрутил роман с дамой сильно бальзаковского возраста, которую любовно называл «моя старая корова». Он сразу и честно признался Лере, что со своей старой коровой живет из-за денег. Потому что сука алчная.

Похвальная искренность. Лера встречала множество алчных сук, которые продавались за деньги или прочий интерес, но очень немногие из них имели смелость и даже достоинствопризнаться в этом.

В общем, отношения между Ильей и Лерой были братско-сестринскими и длились уже год. Лера почему-то была уверена, что Илья никогда не огреет ее ведром по голове. Ей с ним было куда комфортнее и проще, чем, например, с Мариком.

Она набрала его номер.

«Привет! Как ты? Как твоя старая корова? Встречаешь Новый год с ней? И сколько она тебе за это заплатит? Ладно, не злись, это шутка! Я где? Блин, восемнадцать лет думаю, где я вообще! Ну, не знаю еще, может, в Москву поеду, у меня там дела. Какие? Девственность поеду продавать. Почем нынче девственность? Моя – задорого. У тебя не хватит, Илюха.

Такие дела, у меня отец приехал. Не говорила, что у меня есть отец? Ну да, есть, представь себе, завалялся. Кто у нас отец? Да так, всего-навсего известный музыкант. Да нет, не поп-певец. Он по классическому репертуару.

Кто? Да ты все равно не знаешь. Ну, Дымов, что, говорит о чем-нибудь? Ну вот видишь. А эстеты пищат. Да, хорошо оплачивается. Да, я богатая наследница, надо было трахнуть меня, раз я богатая наследница? Нет, не обломится, забудь об этом.

Нет, напиваться больше не буду. Ладно, обещаю, что, если захочу покачаться на качелях, позвоню тебе. Примчишься спасать? А как же корова? Привет ей передавай. Скажи, чтобы была хорошей девочкой, а то отобью тебя у нее. Ну ладно… С наступающим! И всего-всего! По большому гамбургскому счету!»

* * *

Лера обвела свою комнату скучающим взглядом. Ну просто Версаль! Такая благородная ненавязчивая роскошь…

На самом деле, ремонт в квартире не делался уже целую вечность, с тех пор, как отец презентовал им эту двушку в старом доме на Петроградке восемь лет назад. Квартира довольно большая, и место неплохое, практически центр. По нынешним деньгам – довольно приличный подарок, даже в качестве откупного. Правда, папаша не последнее отдал – себе-то оставил куда большую жилплощадь на Грибоедова, мол, она дорога ему как память. Справедливости ради надо заметить, что законченным жлобом отца не назовешь: деньги на содержание дочери присылал исправно, а после окончания школы Лера получила перевод на довольно приличную сумму. Отец сказал, что она может распорядиться деньгами по своему усмотрению. Лера и распорядилась – купила себе красную «Мазду» и кучу дорогого шмотья.

Папашины деньги иссякли стремительно и совершенно некстати. А между тем у Леры было еще множество идей, как повысить качество их с Евой жизни. Вот хотя бы квартиру довести до ума.

Лера старается не замечать пожелтевшие, местами порванные обои, скрипящие двери, щели в паркете, но все-таки каждый день утыкается взглядом во что-нибудь этакое. Увы, гламуром тут и не пахнет, а между тем Лера хотела бы видеть квартиру стильной, отремонтированной и обставленной приличной мебелью, а не советскими уродцами (полированные шкафы кажутся врагами, потертый диван унылой потускневшей расцветки давно не радует, а проржавевшая ванна не вызывает желания нежиться в ней с пеной и солью).

В общем, Лера все видит, страдает, но молчит. Не хочет досаждать матери такой ерундой.

Еве везет больше, она действительно не замечает неурядиц. Быт для нее никогда не был особенно важен. Что ей эти обои, и двери, и протекающий кран? До того ли ей? Какие ремонты и замена сантехники, когда даже такая малость, как визит слесаря, начисто выбивает ее из колеи? А электрик с дрелью вполне способен начисто разрушить ее богатый внутренний мир?

Лере сложнее. Она любит роскошь и ценит комфорт. И, увы, испытывает раздражение от вынужденного пребывания в этой самой заурядной среде.

Помнится, приглашая к себе Илью в первый раз, Лера испытывала стеснение – живем, как нищие!

– А это твоя комната? – удивленно спросил Илья, введенный в заблуждение престижной машиной и дорогими шмотками.

– Да, – буркнула Лера с вызовом и будто увидела свою комнату со стороны: сплошная эклектика, так, что сложно предположить, кто здесь живет, много откровенно девчачьего: дурацкие плюшевые игрушки, письменный стол, оставшийся со школьных времен, посреди комнаты огромный фикус в кадке… Какое убожество!

Но Илья расплылся в улыбке и искренне заметил, что все «очень даже мило» и уж куда лучше выхолощенных пространств, подогнанных под «минимализм», где гибнет все живое.

Одобрив квартиру Леры, Илья стал здесь частым гостем. Познакомился с Евой и порой перекидывался с ней парой фраз. А как-то даже позволил втянуть себя в спор о материальных благах и вечных ценностях, возникший между матерью и дочерью, выступив, естественно, на стороне дочери.

И он, и Лера были убеждены, что в этой жизни надо уметь так разумно выстроить молодость, чтобы потом не было мучительно больно жить на скудную пенсию так, как большинству отечественных пенсионеров.

Лера давно задумывалась, как жить. Вот, скажем, ее Ева. Помешана на своей специальности, любит работу в музее и, кажется, вполне счастлива, связав жизнь с искусством, но при этом счастье достается ей недешево, ведь работу можно назвать скорее хобби. Причем весьма дорогостоящим, потому что за работу так не платят. Ну не может человек, находясь в здравом уме, получать удовлетворение от деятельности, эффективность которой оценивается государством в четыре тысячи рублей. Получается, женщина самоотверженно служит искусству себе в убыток. Кстати, если бы не поддержка Дымова, они – и Ева, и бабка, и Лера – давно бы ноги протянули.

К подобному самоотречению Лера точно не готова и вообще желает, по возможности, обойтись без жертв.

Она еще в детстве поняла: бог с ними, с деньгами, но вот чего она точно не хочет, так это унижения и зависимости, порожденных бедностью. А в России эти категории взаимосвязаны, и ничего ты с этим не поделаешь. Можно, конечно, попытаться разорвать связь понятий и податься в революционеры, но ведь проще заработать денег и подстроиться под систему, не пытаясь ее изменить. В общем, Лера в подростковом возрасте сделала вполне осознанный выбор – стать конформистом (кстати, Илья был человеком этого же выбора, что объединяло их сильнее, чем все остальное).

Кроме того, Лера еще в раннем детстве усвоила, что цветные бумажки каким-то странным образом превращаются в куклы, красивые платья, вкусную еду, путешествия и повышают качество жизни.

И вошла во вкус. Наверное, будь у нее в жизни пламенная идея, Лера могла бы отказаться от мелких идей комфортной жизни, но такой идеи не было. Как-то так получилось.

Ну, а раз так, чего ради?

Лера была из тех людей, которые искренне считают, что если насилие неизбежно – надо расслабиться и получить удовольствие. И надо так угадать, приспособиться, чтобы получать как можно большее количество бонусов при минимуме затраченных движений. В идеале – вообще без лишних движений.

Окончив школу, она решила трезво оценить свои возможности, чтобы сделать правильный выбор. Итак, что мы имеем? Увы, выдающегося интеллекта не наблюдается (хотя и дурой она себя, извините, не считает), и очевидно, что Софьи Ковалевской и Марии Кюри из нее не выйдет. Ну и не надо. Этот путь предполагает слишком много очевидно лишних затраченных усилий, хотя, возможно, и содержит где-то ближе к финалу крупный бонус в виде славы и Нобелевской премии.

Талантов особых бог не дал, даже в землю зарывать нечего. Голос не без приятности, но слабенький, можно, конечно, при достаточных финансовых вложениях раскрутиться на попсовом поприще, но где взять стартовый капитал?

В какую еще дверь заглянуть? Высиживать задницей, повторяя как заклинание: «Терпение и труд все перетрут», пока эта мельница жизни не перетрет тебя окончательно? Но ведь это скучно как, господи!

Илюша рассказал, что имеет привычку, прогуливаясь в гавани, наблюдать корабли. В летнюю пору в Петербург приходят роскошные огромные корабли, совсем из другой жизни. Под флагом какой-нибудь страны, одно название которой звучит пленительной музыкой.

На палубах кресла, в которых сидят люди, производящие впечатление счастливых. Отдыхают. И понятно, говорит Илюша, что за возможность сидеть в этих креслах заплачены большие деньги. Вроде бы в этой картинке есть все для того, чтобы считать ее красивой и убедительной иллюстрацией тезиса, что счастье возможно и здесь, на земле, за исключением одного: отдыхающие, все эти мистеры и миссис, глубокие старики и старухи, возможность сидеть на палубе и не париться они получили уже в преклонном возрасте.

Нам твердят, что для того, чтобы иметь деньги, стабильность и уверенность в завтрашнем дне, нужно много работать. Такова система. Тебя пропустят через пресс, отжав молодость, здоровье, лучшие годы, и, может быть, за это тебе на склоне лет достанется место на таком дорогом корабле. И ты будешь сидеть в кресле, уже не имея никаких желаний. А нельзя устроить так, чтобы на том же корабле – но молодым, богатым и здоровым? Почему нет? Ведь есть же такие везунчики?

Помнится, Илюша что-то такое сказал в присутствии Евы, а та почему-то обиделась, раскричалась, назвала их «избалованными сукиными детьми». А по сути, если вдуматься, Илья абсолютно прав. На самом деле все этого хотят. Разве кто-то добровольно может пожелать себе болезней, немощи и нищеты? Все хотят видеть себя и своих детей здоровыми и богатыми. Неплохо бы еще и знаменитыми! Нормальное, естественное желание. Просто Илья имеет смелость говорить о нем искренне и честно, не прикрываться всякими затертыми до дыр вечными ценностями и гуманистическими идеями.

Лера как-то спросила Илью, как он относится к товарно-денежным отношениям между мужчинами с кошельками и женщинами с запросами.

Нормально отношусь, хмыкнул Илья, пусть тебя лучше имеет мужик с кошельком, чем родина. И вообще, это какой-то странный стереотип, считать, что если тебя имеет родина – это почетно и заслуживает уважения, а если богатый дядька, честно расплачивающийся по тарифу, – это неприлично и вне всякой морали. Вдаваться в объяснения Илья не стал, но Лера поняла, о каких отношениях с родиной идет речь.

Собственно, про эти отношения она давно стала кое-что понимать. Как и про многие другие вещи тоже. Например, что весовой коллекционный чай лучше и полезнее дешевого в пакетиках, а правильно сваренный кофе дорогого зерна вкуснее растворимого суррогата, и что жрать всякую дрянь, как большинство российских женщин, например, макароны с хлебом, не комильфо, и что в тридцать-сорок лет надо начинать принимать дорогие гормоны, чтобы законсервировать свою красоту и не превратиться в старуху уже в пятьдесят, и что если не будешь ценить и любить себя любимую, то ведь и никто другой не оценит. Из выведенных аксиом следовала одна, главнейшая: молодость – это товар, надо суметь им выгоднее распорядиться.

Ева называла дочь безнадежно испорченным буржуазным существом (и считала, что тут, видимо, кто-то со стороны Дымова подгадил; не иначе была какая-нибудь стерва с запросами, из тех, что привычны к шелковым простыням и булкам со сливками! Вот мы, Симаковы, всегда ставили на первое место духовность!).

Лера только зевала – как надоела эта ваша духовка! И с удовольствием закусывала скучную беседу вкусной конфеткой.

Если слушать Еву, то получается, что даже привычка есть с дорогой посуды – это неприличный буржуазный предрассудок, а иметь «буржуазные» привычки стыдно. А Лера, например, считает, что дурная привычка – как раз полностью отрицать значение быта и мелочей, которые определяют качество жизни. С этой точки зрения у нас большинство людей дурно воспитано. Советской властью, что ли?

Вот, скажем, Леру всякий раз раздражает Евина манера есть. Мать вечно куда-то спешит, все-то у нее бесконечные дела (тетки на телефонном проводе ждут своей возможности излить душу), нормально поесть, понятное дело, нет времени. И Ева зачастую ест, стоя с тарелкой в руках.

Лера говорит, раздражаясь: «Мать, ты же не лошадь, есть стоя!»

Ева смеется: «Да это же мелочи!» Ха, мелочи!

Между прочим, не зря говорят, что дьявол – в деталях. А подумать – так все важно.

Глава 10

После окончания школы Лера озаботилась вопросом, куда податься, и критически оценила свои возможности с тем, чтобы без иллюзий разложить по полочкам все, что имеется. В резерве значилось:

– юный возраст (но следовало признать, что это, увы, продукт скоропортящийся);

– смазливая мордашка и привлекательная фигура (спасибо маме и папе-пианисту);

– отдельной строкой «Черт побери, я даже не лишена внутреннего содержания!» (бабка-графиня напела про вечные ценности, и кое-что из ее песен даже принято на веру).

В общем, неплохой стартовый капитал, да еще мозги в качестве бонуса, то есть понимание того, как выгоднее распорядиться капиталом. Ну и где у нас сейчас легкие деньги? Правильно, в кино или извольте в модельки, девочка!

И Лера устремилась в модельный бизнес. Пришла на кастинг. Дама неопределенного возраста (ей могло оказаться и сорок, и пятьдесят, и шестьдесят, но выглядела она при этом на честную тридцатку) просверлила Леру взглядом-рентгеном во всех местах и вынесла вердикт: «К строевой службе не годен».

– Почему? – изумилась Лера.

Дама развела руками:

– Ну, как почему? Красивая, конечно, девочка! Даже более чем. Но по росту ты пролетаешь. Как минимум на десять сантиметров. Жаль! Морковки, что ли, в детстве мало ела?

– Родительские гены, – вздохнула Лера.

– Гены – вещь серьезная, против природы не попрешь. Кстати, мордаха не подкачала. И тело в норме! Я б тебя взяла, не будь ты такой малышкой.

– Ну а в виде исключения?

Дама честно обрисовала ситуацию:

– А на кой? Желающих-то много. Всех мастей и расцветок! Слушай, попробуй в фотомодели податься, там такой рост при такой мордахе прокатит. Хотя это, сама понимаешь, не то…

Лера понимала и решилась на отчаянный шаг.

– А если ноги нарастить?

Дама усмехнулась:

– Ходули переломать? Попробуй. Не затягивай только, для нашего дела ты и так уже старая. Ну ладно, подрастешь – приходи!

«Будем ломать!» – решила Лера.

К делу она отнеслась серьезно, выяснила все подробности предстоящей операции, но споткнулась на банальном отсутствии денег (операция оказалась не из дешевых). Деньги она решила попросить у отца, но так как тот совсем недавно раскошелился на приличную сумму, истраченную Лерой на машину, то решила повременить с просьбой. Тем более что за обучение в академии тоже требовалось платить.

В общем, денег отчаянно не хватало, и не только на удлинение ног. Конечно, если жить, как советует Ева, «не выпендриваясь», то, может, и удалось бы существовать в рамках отпущенного бюджета. Но, черт побери, зачем человеку жизнь, если он не имеет возможности выпить нормальный кофе в модной кофейне, проголодавшись – утолить голод в приличном ресторане без страха получить отравление (что его ждало бы в дешевой закусочной) или ездить на собственной машине, избавив себя от ада метро? А без этих естественных привычекполучается уже не жизнь, а издевательство, муляж.

Лера, кстати, честно пыталась заработать. В меру возможностей, конечно. Разгружать вагоны по ночам она, разумеется, не стала бы, торговать у метро – тоже не вариант. Лера пробовала работать «по специальности» – в кино. Но как студентка-младшекурсница и девушка с улицыона могла рассчитывать в лучшем случае на съемки в массовках. Денег это, понятное дело, принести не могло. Кому-то, впрочем, обламывались роли в сериалах и даже (редкое везение) – в большом кино, но за таким везением, увы, стояла пошлая протекция.

Лера попробовала было обратиться к отцу. Позвонила, прощупала почву на предмет знакомых в киномире, но Дымов, узнав, в чем дело, решительно сказал, что помочь дочери не может. Не будет он звонить «кому-то там, от кого что-то зависит» и унижать себя и свою дочь подобными просьбами.

Понятно, папашу вычеркиваем, остается другой распространенный вариант. Через койку.

Вскоре представился и случай. Сокурсница Лена предложила смотаться в Москву. Мол, давай, Дымова, махнем вместе, вдвоем веселее, посмотрим, что и как, предложим себя на ярмарке талантов, в нашем-то чухонском болоте глухо, ничего не происходит.

И Лера согласилась. Поехали!

В Москве начали с крупного продюсерского центра. На кону стояла роль в мутном, серий на сто пятьдесят, сериале. Претенденток, естественно, больше, чем серий. Но питерские девки не сдрейфили, завалились внаглую на кастинг и даже впечатление произвели на лысого такого дяденьку, который там в випах ходил. Дядька им раз! – и визитку сунул.

«Ах, из Петербурга? Надо же, как интересно! Вечером что делаете? Будет интересное мероприятие, приглашаю. А потом можно ко мне завалиться, я парень холостой!»

Парню было сильно за сорок, зато он пообещал поспособствовать их актерской карьере.

– Ну и? – хмуро спросила Лера. – Че делать-то?

– Ехать, конечно! – удивилась Лена. – А ты что, Дымова, ждешь, чтобы по любви?

Ленина ирония объяснялась просто: за три месяца до того она пыталась отравиться из-за любовных переживаний. Предмет ее девичьих грез, Ромео фигов, учился на их курсе. Две недели жертва любви провалялась в больнице, а виновнику даже не пришло в голову ее навестить, хотя знал, сволочь такая, все подробности. Однако трагизмом ситуации не впечатлился и даже имел наглость подкатываться к Лере с гнусными предложениями совместного досуга! Когда Лена вышла из больницы, Лера открыла подруге глаза на то, какое фуфло ее избранник. После этого Лена на любовь забила – и с чистой совестью, без всякой рефлексии, была готова ехать с виповым дядькой на мероприятие, а потом и к нему в имение, поговорить об искусстве.

– Ничего не поделаешь! Товарно-денежные отношения! Но зато все честно и в контракте сразу прописано! – сказала Лена и махнула на свидание с продюсером.

Лена уехала, а Лера разозлилась на себя. Сидела одна в гостиничном номере, пила вино и ругалась последними словами: скажите, пожалуйста, какая разборчивая, мужик ей, видите ли, не тот! Противный! Так надо было анестезию себе сделать, в смысле принять на душу грамм сто, а лучше двести, а лучше полбутылки, чтобы общий наркоз!

Лена и на следующий день уехала вести беседы об искусстве (продюсер, кстати, ее потом действительно пропихнул в сериал, не на главную роль, на подтанцовку, но тоже неплохо, надо же с чего-то начинать), а Лера все раздумывала, ждала непонятно чего. И дождалась, наконец, своего купца, того самого Т.

Но об этом – отдельный разговор, и к этому разговору, хочешь – не хочешь, придется вернуться, потому что сегодня Лере предстоит решить, воспользоваться приглашением Т. встретить Новый год вместе или…

С Т. можно стрясти деньги на ноги. А ноги для Леры не цель, а средство. Пошло, конечно, звучит, но куда деваться? Куда деваться с моралью в мире, где бабка-графиня умирала на холодном полу, как бесполезный, никому не нужный, человеческий хлам?

И если скользить по поверхности, то тут будет заметна только Лерина жажда денег, страсть к комфорту и дорогим вещам, но если копнуть глубже, так чтобы совсем неприлично глубоко, в самое душевное, потаенное, там обнаружится такая тоска и боль, от той истории.

…Когда бабушке стало плохо, ни Евы, ни Леры дома не оказалось. Она еще успела набрать номер «Скорой» и, открыв входную дверь, легла на кровать в своей комнате, ждать врачей. Тихо, спокойно, как вообще прожила жизнь.

Соседи позвонили Еве на работу: «Твоя мать в больнице. Увезли на „Скорой“.»

Ева сообщила Лере, и вдвоем они помчались в больницу.

Бабушка лежала на носилках в приемном покое, где ее оставили два равнодушных санитара. На холодном полу. Она была без сознания. Ева сразу поняла, что мать умирает, и стала кричать и плакать:

– Сделайте что-нибудь, ну, подойдите к ней кто-нибудь!

А потом было уже поздно. Бабушка умерла. Как считала Лера, от того, что ей вовремя не оказали помощь.

Лера бросила, как пощечину, наконец-то появившемуся врачу:

– Вы убили ее.

Бородатый хмурый врач пожал плечами:

– Инсульт, да и что вы хотите – семьдесят лет!

– Я вас ненавижу! – сказала Лера и заплакала.

Что-то в ней изменилось после бабушкиной смерти. Появилась злость и, может быть, страх. В том числе за Еву.

Не в деньгах дело. Лера не за ними гонится. Ей нужны не дензнаки, а уверенность и защищенность. И еще… Бабку не уберегли, но Лера не допустит, чтобы ее Еву однажды увезли в какую-нибудь грязную больницу и оставили подыхать на холодном полу. У Леры будет столько денег, что они всевокруг Евы станут на цырлах скакать. Она знает, что ей придется позаботитьсяо Еве, и к этому надо подготовиться.

Именно из-за матери Лера хочет, во-первых, кем-то стать, просто чтобы ее порадовать, а во-вторых, хотя бы в старости создать ей условия, каких она достойна. А для этого нужны деньги. Может быть, хотя бы ценой больших денег Лере удастся избавить Еву от комплексов и страхов.

Как-то они зашли в ресторанчик. И Леру поразило, как Ева вдруг стала себя беспокойно вести. Казалось бы, расслабься и радуйся, а Ева дергается, словно ждет, что сейчас придет кто-то и скажет: «Извольте выйти вон».

Отчего у них почти всегда такое выражение лица? Приклеилось, что ли?

– Мать, ты чего?

– Дорого тут, наверное! – тоскливо ответила Ева.

– Да и хрен с ним! Не дороже денег!

А самой так больно стало…

Когда Лера разбогатеет, она будет водить мать по ресторанам и театрам. И отправит Еву отдыхать куда-нибудь к морю. Отогреться за все годы.