Текст книги "Рояль под елкой"

Автор книги: Алиса Лунина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Глава 17

Лера уже собиралась уходить, когда Ева вспомнила про новогодний подарок. Встрепенулась, принесла красиво оформленный сверток.

Лера развернула бумагу. Увидев книги о театре, мемуары известных театральных актеров, взглянула на них равнодушно, как бы поверх.

– Спасибо, ма! Буду изучать!

Не будет, поняла Ева, и искренне огорчилась. Она тщательно подбирала книги, считая, что дочери, как будущей актрисе, это необходимо.

Лера, в свою очередь, тоже преподнесла матери подарок – парфюм модной марки.

– Искала аромат, напоминающий «Красную Москву», но такой архаики, понятное дело, теперь не встретишь. Озадачила продавщиц – мне надо для матушки аромат ее счастья и молодости! Вот, подобрали что-то похожее…

Ева старательно изобразила радость и раскрыла флакончик. На советскую легенду, конечно, не похоже, но довольно мило.

– Ма, я позвоню… С наступающим!

Обнялись, расцеловались.

– Пожалуйста, будь осторожна за рулем! – крикнула Ева уже с порога.

Она вернулась в комнату и растерялась: как провести новогоднюю ночь? Второй Новый год в одиночестве, это становится доброй традицией. Ну, а чего ты хотела? Чтобы Лера сидела в новогоднюю ночь рядом со старушкой-матерью, утешала ее и зевала в телевизор? Нет уж, не надо нам таких жертв. Пусть девочка развлекается. А она уж тут как-нибудь сама, за дремой и воспоминаниями скоротает вечер.

Еще совсем недавно в тебе нуждались (детские распахнутые глаза, искренний, отчаянный плач, когда ты уходила: «Ева, не оставляй меня!», а у тебя дела – выставки, семинары и куча подработок) – и вдруг наступает время, когда ты становишься не нужна. Твоя девочка стала взрослой.

Ничего не поделаешь, дети вырастают и уходят. К этому надо как-то привыкнуть. Удел родителей ждать и быть благодарным за любую малость – телефонный звонок или поздравительную открытку.

…А может, принять снотворное и лечь спать? Но ведь Лера будет звонить. Она обязательно позвонит ближе к полуночи, поздравит и расскажет о том, как встретилась с отцом. А Еве очень важно знать, как прошла их встреча.

Она улыбнулась, представив удивление Вадима. Должно быть, увидев Леру, он охнет, схватившись за сердце: «Неужели эта красивая взрослая девушка – моя дочь?»

Ева не без самодовольства думала, что красота дочери произведет на Дымова впечатление. Она гордилась дочерью. Когда они вместе шли по улицам, ей хотелось кричать: «Видите? Это моя дочь! Смотрите, какая она красавица!» Ева всегда гордилась дочерью, искренне считая, что ее Лера – человек интересный, глубокий, порядочный и честный.

Есть, конечно, недостатки, например, матерится, ведет себя нарочито вызывающе – так это все возрастное. Да и не в этом суть. Можно быть отъявленным подлецом с благообразной улыбкой на лице, велеречивым и приторно доброжелательным – знаем, видели таких! А Лера честная – рубит сплеча, говорит прямо и резко, что думает. Самое главное, за что Ева ей все готова простить, – в ней есть доброта и способность к состраданию, то, что французы называют sensabilite.

Вроде может быть резкой и даже грубой, а когда бабушка болела, Лера за ней трогательно ухаживала. Или вот с кошкой была история…

Несколько лет назад заболела их кошка Маня. Старенькая уже была, для кошки пятнадцать лет – целый век. Врачи поставили диагноз – онкология, сказали, сколько протянет, неизвестно.

А тут к Еве сослуживица заглянула. Увидела кошку, сморщилась: мол, усыпили бы, кошка-то онкологическая, а это, говорят, заразно! Да, по последним исследованиям выходит, что рак – болезнь заразная, там же гниет все, метастазы. Вам это надо?

После ее ухода Ева растерянно взглянула на дочь:

– Ну что ты скажешь?

Лера неожиданно зло процедила:

– Вот сука какая! Усыпить! Еще чего! В башке у нее метастазы, про душу я вообще молчу. Пусть усыпит свою маму из-за ОРЗ!

Кошка Маня прожила с ними еще год. Когда умерла, тихо, просто уснула, Лера очень плакала.

Она хорошая и нежная девочка, просто кажется колючим ежиком, выставляет свои иголки, защищается. А такая дерганая и нервная – потому что тяжело, когда тебе восемнадцать лет и ты еще ничего про себя не знаешь. Давно известно, быть молодым непросто. Ева вон себя вспоминает: кидало из стороны в сторону, не приведи господи, а сколько потребовалось шишек набить, чтобы хоть что-то про саму себя понять… А Лере это еще только предстоит.

А потом с личной жизнью у девочки не клеится. Переход из девчачьего мира в женский тоже мучителен, и отношения с мужчиной выстроить непросто, тем более Илья – парень совсем не простой. Ева долго не могла понять, что их связывает – то ли дружба, то ли что-то личное. Спрашивала у дочери, та отмалчивалась или отшучивалась, ни в чем не признаваясь. В итоге Ева сама пришла к выводу, что, видимо, все-таки личное. А что? – красивый мальчишка. Ева бы такого встретила в молодости – ни за что бы не устояла. Эгоизма, конечно, с избытком на пятерых хватит, но, может, это возрастное, и мальчик, благополучно переболев, оформиться во что-то приличное? Они ведь сейчас все такие…

Недавно, кстати, чуть не поссорились. Ева решила поговорить с молодежью, завязала разговор с Ильей, а тот изложил свои взгляды на жизнь. Мол, предпочитает «много и сразу». А в качестве аргументов понес какую-то чушь: красивые белые корабли, иностранные туристы, вокруг которых витает дух подлинной трагедии (дескать, все они исключительно пожилые люди, отдавшие лучшие годы системе), только еще не всплакнул бедный мальчик.

Ева искренне удивилась и ответила Илюше с усмешкой, как Лев Толстой Тургеневу: «Траги-изм, траги-и-изм… Где он видит траги-изм?»

Для нее в Илюшиной истории самое печальное то, что большинство и не поймет, в чем трагизм и что здесь не так. На палубах они сидят! Извините, не самый плохой вариант. Вот нашим пенсионерам сидеть некогда! Они с тележками в электричках трясутся, из последних сил на огороды тащатся и на своих убогих земельных наделах выращивают картошку с огурцами. И нет для них рая с положенным отдыхом в кресле на палубе белого корабля. Вот так.

Ева попыталась Илье с Лерой это объяснить: «Зажрались вы, ребятки, слишком быстро привыкли к белым булкам из французской кондитерской и к кофе со сливками. А вы задумайтесь, представьте, как жили ваши бабушки-дедушки? Про блокаду Ленинграда, например, вспомните! Или, скажем, почитайте прозу Шаламова! Ну, хоть рассказик прочтите, сделайте над собой такое усилие!»

Илюша кисло глянул и ответил заученно-равнодушно (видимо, не хотел ругаться с матерью подружки): «Послушайте, а почему мы должны оглядываться назад и ориентироваться на прошлое? То были тяжелые годы, мы что-то такое знаем из истории – голод в Поволжье и прочее. Да, грустно. Кто бы спорил, людей жалко. Но чего вы ждете от нас? Что мы захотим жить, как они? Так мы не хотим. Представьте себе, не хотим. И даже нечестно с вашей стороны от нас этого ждать».

Эх, сопляк! Сидит, рассуждает, горя никогда не мыкал. Ева от возмущения взвилась и закричала: «Что значит „мы не хотим“? Ах, скажите, пожалуйста, капризульки какие, они не хотят?! А те люди хотели? В блокаде оказаться хотели или, может, в лагеря мечтали отправиться? Просили дать им путевки?!»

Илюша в ответ холодно заметил, что нравится ей это или не нравится, но стремление к лучшей доле и экспансия как стиль жизни есть нормальное, естественное стремление любой белковой материи.

«Вот вы и есть белковая материя, – в сердцах сказала Ева. – И вообще, если хочешь знать, человек – прежде всего то, что он есть в сложных условиях, а ты, красивый золотоволосый юнец, об этом и не догадываешься!»

Илья опять снисходительно усмехнулся: «Это так характерно для вашего поколения. Все-то вам не плакать, а рыдать навзрыд, не жить, а гореть, не любить, а захлебываться в чувствах. И условия непременно самые сложные подавай, чтобы всю страшную правду о себе узнать!»

Ева сначала удивилась: какой, однако, испорченный мальчишка, но явно не дурак, даже с оригинальными соображениями, а потом рассердилась и хлопнула дверью.

Какие они эгоисты! Ева даже разревелась тогда от обиды, а потом задумалась: а так ли они не правы в своей юношеской, звериной жажде жизни? И что, в конце концов, разве она сама желает для своей дочери невзгод и испытаний? Нет. Если начистоту – она сама, как мать, хочет видеть свою дочь реализовавшейся и успешной. Только бы Лера была счастливой – за себя, за нее, за бабушку…

Ева прослезилась и взглянула на часы. До Нового года оставалось совсем немного.

* * *

Позвонила сослуживица Шурочка и что-то долго рассказывала. А Ева была невнимательна и слушала Шурочку рассеянно, погружаясь в собственные мысли и переживания. Нехорошо, конечно, но она все равно уже знала историю Шуры в подробностях и деталях. Шура говорила о том, что вот год был тяжелый, поганый такой год, потому что в этом году от нее ушел муж. «Прельстился какой-то дешевкой помоложе. И главное дело, мужик-то ничего особенного, всю жизнь мне испоганил, урод-гад-сволочь, веришь, Ева? А вот ушел! Каково?!»

Ева сочувственно молчала, позволяя Шурочке излить душу, зная, что при всем при том единственно правильным будет пожелать Шурочке, чтобы этот урод-гад-сволочь в будущем году к ней вернулся.

И когда монолог обиженной женщины уже близился к финалу, Ева искренне пожелала приятельнице этого счастья, и Шурочка благодарно отозвалась «спасибо!»

…Она заставила себя открыть шампанское, все-таки праздник. Ну, с наступающим, Лера! С наступающим, Вадим!

Ей вдруг вспомнился их самый первый семейный Новый год.

Вадим приготовил для дочери целую гору подарков, словно желал задарить Леру за те пять лет, что девочка жила без отца, а затем играл для них на рояле что-то волшебное. Наверное, это был лучший праздник в Евиной жизни.

Вообще тот год был счастливым. Ей даже кажется, что ей тогда в небесной канцелярии словно выдали счастья за всю жизнь. Сразу. Концентрированно. А потом уже, извините, лимит исчерпан – больше и не было ничего. Обижаться не на кого, правила игры были известны с самого начала…

Дымов возник в ее жизни спустя пять лет после рождения дочери. Нежданно-негаданно. Незапланированная стихия счастья. Он сильно возмужал за эти пять лет – уже не мальчик, а мужчина, знающий себе цену, музыкант, стремительно входящий во славу.

Он как-то сразу все понял о Лере – и признаваться не пришлось.

– Моя?

– Твоя.

– И что будем делать? Как жить дальше?

– Как жили, так и будем. Ты не подумай, я отнюдь не хочу связать тебя по рукам и ногам. Лера – моя забота!

Он помолчал и выдохнул:

– Сегодня я переезжаю к вам.

От счастья ей стало больно дышать, и вместо слов она просто кивнула – да, конечно.

– Это твой отец, Лера!

И они стали жить вместе. Одной семьей.

Она прожигала свое женское счастье, отмеренное небесной канцелярией, растворялась в любви к Вадиму и к Лере, казалась (да что там казалась – на самом деле), была счастливой женщиной. И тем не менее: знала, что где-то в глубине ее притаился и живет страх утратить счастье, боязнь прочесть когда-нибудь в любимых глазах «А ведь она старая».

Разница в возрасте с мужем тяготила Еву и служила идеальной средой для комплексов. Рядом с Вадимом она чувствовала себя клушей, заботливой еврейской мамашей и отчаянно боялась наскучить ему.

Вот все-таки странная категория «возраст»: с любовником, который был много старше ее, она чувствовала себя маленькой девочкой, играла роль вечной дочери, была младшей – и вдруг в одночасье, без всякой подготовки, пришлось войти в иную роль. Потому что рядом с двадцатипятилетним мужем она чувствовала себя старой.

А потом все кончилось. Через несколько лет Дымов сообщил, что уходит к другой. И хотя она знала, что рано или поздно это произойдет, оказалось, что подготовиться к такому невозможно.

Он ушел, оставив в ее душе выжженную пустыню. Но надо было как-то жить дальше. Ради дочери.

И вот:

…зубами мыши точат жизни тоненькое дно.

Это ласточка и дочка отвязала мой челнок.

Челнок отвязан. И дно становилось тоньше и тоньше. Оглянуться не успела – дочь выросла, а жизни так мало осталось, что дно уже видно.

Какое-то шампанское неправильное – почему-то от него хочется реветь.

* * *

От Петроградки до центра совсем близко – минут двадцать через Троицкий мост, только Лере потребовалось куда больше времени, чтобы доехать до канала Грибоедова. В конце концов, оказалось не так-то просто решиться прийти к отцу и заявить о себе.

Черт знает что такое! Волнение, и даже болит в груди… Надо успокоиться, прийти в себя!

Тормознув на светофоре, Лера достала из бардачка бутылку французского коньяка, сделала пару глотков, «чтобы глаза блестели» (иногда очень даже помогает, хлебнешь – и вроде веселее, и на конфликт отцов и детей смотришь проще), в конце концов, даже если он будет не рад, не турнет же он ее с лестницы! Приличный же человек, интеллигент, как-никак! Нет, если она поймет, что отец ей не рад, она умрет прямо там. Не сходя с места! Потому что ей, оказывается, ужасно важно, чтобы он был ей рад. А почему – кто его знает.

Вот только не надо про дочернюю любовь! Она запретила себе об этом думать много лет назад. Просто сказала однажды: «Не надо мне его любви! И без папашки как-нибудь проживу!» И все – как отрезало. А сила воли на что?

…Ой, куда это ее несет? Отвлеклась. Мужик из джипа у виска покрутил, мол, жить надоело? Себе покрути!

А впрочем, он прав. Не пей за рулем! Ладно, кажется, сегодня ей уготованы другие испытания, вариант с аварией оставим на будущее. Да откуда ж такое волнение?

Она остановила машину на набережной, вышла к Неве, вдохнула ледяной воздух.

Затренькал мобильный. Разговаривать ни с кем не хотелось, но, увидев номер Ильи, она ответила.

Лера уже научилась его чувствовать и по голосу сразу поняла, что ему плохо. Хотя Илья изо всех сил старался – нарочито быстро молол какую-то чушь, делано хихикал.

– Ты где?

Простой вопрос сбил его с взятого темпа. Илья замолчал.

– Ты что, не знаешь, где ты сейчас?

Лера встревожилась.

После паузы Илья ответил, что это, в общем, неважно. Ну, в каком-то кабаке, одном из…

– Тебе плохо?

– Ну, – он замялся, – похоже, сегодня моя очередь покачаться на качелях.

– Хочешь, я приеду?

Ради Ильи она действительно была готова поменять все планы и ехать спасать друга.

– Да ну, чем ты поможешь? Тем более я, в отличие от тебя в ту ночь, трезв и не рискую захлебнуться в собственной блевоте.

– Илья, да что случилось? Ты что, поссорился со старой коровой?

– Бери круче, я с ней расстался!

– Чего вдруг?

– Решил жить честно! Гыыы, – Илья вымученно рассмеялся. – Понял, что нас, кроме бабла, ничего не связывает, и это, наверное, не есть хорошо. Решил перестать быть проституткой. Проявлю оригинальность и подамся в честные девушки.

– Что ты будешь делать сейчас?

– Укурюсь в хлам или нажрусь до бесчувствия! Да ладно, шучу. Вот думаю, поехать, что ли, домой, мать поздравить… Вообще-то мы давно не виделись.

– Господи, мне за тебя уже страшно, – усмехнулась Лера, – ты стремительно превращаешься в положительного героя.

– Веришь, нет, сам себе противен!

– Ну ладно, удачи! Поеду к папочке. Без предупреждения. Картина маслом «Не ждали!». Денег попрошу и заодно настроение испорчу. С новым счастьем, что ли?!

– А то! – хихикнул Илья.

На этом друзья простились.

Странная штука жизнь. Получается, что если бы Илья поведал Лере во всех подробностях о том, что произошло с ним, она поняла бы, что речь идет об ее отце, но Илья скрыл от Леры подробности, и планы не поменялись.

Она села в машину и поехала к отцу.

Глава 18

Тамира подошла к окну и закурила.

– Ну что, девочка, осталась без спонсора? – насмешливо спросила Ирина.

– А вы без Илюши и подруги? – спокойно парировала Тамира.

Ирина горько усмехнулась. В самом деле, что тут ответишь? Вот и осталась ты, Ирина Ивановна, на полных бобах. Кто бы мог подумать, что так обернется? Ну, с Ритой все ясно, этой тупорылой бабе теперь ни за что не докажешь, что у них с Кабановым не было ничего, а Илюшу можно попытаться вернуть. Подарить что-нибудь, задобрить? Или не стоит? Сколько можно вымаливать его любовь? Да и давно ясно, что мальчик с гнильцой. Что ж ей так не везет? Чем она хуже этой рыжей? Тоже мне, роковая героиня! Из-за таких всегда все кувырком идет и мужики головы теряют. Идиоты! Не понимают, что это театральщина, у рыжей куклы каждый жест просчитан, и за всем стоит тонкий расчет выглядеть слабой, возвышенной, чтобы мужикам непременно захотелось опекать это неземное существо! Русалочка!

И даже Дымов, кажется, слюни распустил и увлекся этой дешевкой.

Ирина обратилась к бывшему мужу:

– Зачем ты это сделал, Вадик?

Дымов не ответил.

– Молодец! Отомстил так отомстил! А я думала, ты тюфяк!

Ирина добавила, обращаясь к Тамире:

– Думаешь, он что-то стоящее? Я тоже когда-то так думала. Пока не поняла, что он просто жалкое ничтожество. Слабое существо, которое только и может, что по клавишам раз-два-раз-два!

– Но, кажется, это он делает гениально, – усмехнулась Тамира.

Ирина невозмутимо пожала плечами:

– Для мужчины этого маловато. Хотелось бы, чтобы он еще кое-где, хоть когда-нибудь…

Тамира покачала головой. Какими стервами мы, бабы, можем быть, на какую азиатскую жестокость способны в стремлении отомстить мужчине! Если бы слова были материальны, то мужчины бы давно перевелись. Обиженные женщины их просто уничтожили бы с помощью гневных слов.

Она тут недавно книжку прочла. Одной прекрасной и умной женщины. И этот роман был пощечиной мужчинам. Пронзительной и беспощадной правдой. И Тамире так стало жаль авторшу, что она даже подумала: «Какие эти мужики все подонки и вообще сволочи!» И вспомнилась история из детства про кавалеров.

Но потом, буквально дней через пару, Тамира совершенно случайно увидела фильм «Восемь женщин». И эта история показалась ей такой похожей на правду. Страшное дело, как эти прекрасные женщины гнобили того несчастного мужика, плясали и пели на его костях, методично его убивали. Вот Тамира и озадачилась: а кто кого поглощает в межполовых отношениях? Может, вообще дело не в этом? Есть сущности пожирающие, а есть травоядные. Так и в отношениях без разницы, кто ты – дяденька или вовсе тетенька.

«А ты, Тамира, сама-то из каких будешь?» – словно раздался голос из темноты.

Она грустно улыбнулась: «А я где-то между. Сама никого не ем, но и мной, наверное, подавятся!»

А эта крашеная тетенька – явно из пожирающих. Причем с недюжинным аппетитом. Все ей мало, остановиться не может, зачем-то снова взялась бедного пианиста унижать. Зачем-то опять добавила с чувством, что он ничтожество из ничтожеств, ну и так далее.

Он как-то сжался, даже, кажется, сделался меньше ростом.

И Тамире так его стало жалко, так жалко, что прямо полюбила бы.

…Дверной звонок звучал как-то нервно, слишком долго, словно кто-то долго не решался позвонить, а потом нажал на кнопку что есть сил.

«Кого опять несет нелегкая?» – вздрогнул Дымов. Кабанов вернулся, женщина-солдафон или посланник иных миров?

– Здравствуй, папа! – сказала Лера, насмешливо улыбаясь.

* * *

Когда он узнал о существовании Леры, то решение возникло само собой: у ребенка должен быть отец, они с Евой будут жить вместе.

И началась совместная жизнь.

Конечно, бурного романа и «половодья чувств» не было, вместо этого – крепкая привязанность, дружба, доверие и множество общих интересов. Этого набора ему оказалось вполне достаточно для того, чтобы чувствовать себя рядом с Евой вполне комфортно.

Ева была заботливой, спокойной, создавала все условия для его реализации.

Разумеется, сказывалась разница в возрасте, порой его тяготила чрезмерная забота жены, в которой проскальзывало нечто материнское, – в двадцать пять лет, наверное, от женщины ждешь другого, но, в общем, все шло гладко. Кстати, отношения они так и не оформили.

Однажды он завел разговор о браке, но Ева отказалась. «Не бери в голову, Дымов, зачем такие жертвы?»

Ну ладно, не хочет и не хочет, он настаивать не стал.

Так и жили. Ева сосредоточилась на ребенке, полностью ушла в заботы о дочери, а он в это время искал себя, начал концертировать; в общем, существовали мирно, но при этом «параллельно», как две прямые. Рядом, но не пересекаясь.

А потом появилась Ирина. Решительная, деловая… Если бы не ее решительность и умение настоять на своем, он бы, возможно, так и не решился уйти. Но Ирина заявила, что если он сам не сообщит жене о разрыве, это придется сделать ей.

«Дорогой, твоей жене надо рассказать правду о нас! Ну что значит „тяжело“? Представь себя хирургом, который должен отсечь больной орган, чтобы помочь человеку, избавить его от боли. Неужели долгая ноющая боль лучше?»

Хирургом Ирина оказалась еще тем, это он потом понял. Она и ему по ходу дела с удовольствием бы ампутировала все, включая жизненно важные органы. Но это понимание пришло позже, а тогда он настолько подпал под ее влияние, что почти поверил: да, жить без этой женщины не может, и единственное честное решение – оставить ту, другую.

Дымов долго не мог на это решиться. Когда же он все-таки сообщил Еве о своем романе, было ощущение, что он ударил собаку или ребенка.

Ева ничего не ответила, промолчала, но во взгляде читалось: «Сволочь ты, Вадим…»

Лере тогда было десять лет.

…Он смотрел на нее и не верил глазам: неужели эта красавица – его Лера? Как это странно, однако. Была девочка, с хвостиками и ямочками на щеках. Она всегда просила его о чем-то – почитать книжку или сходить в зоопарк… А он так уставал – гастроли, концерты, – что на зоопарки и детские книжки уже не оставалось сил. Временами накатывало чувство вины, от которого он пытался избавиться, задаривая девочку бесчисленными мягкими игрушками и дорогими нарядами.

После женитьбы на Ирине он, конечно, встречался с дочерью, но их общение носило довольно стихийный характер. Теперь вместо мягких игрушек он дарил телефоны и украшения.

А после переезда за границу формой связи с дочерью стали денежные переводы и редкие телефонные звонки. Нет, он предлагал Еве отправить дочь жить к нему, но та была против, и как-то все не случалось.

В общем, он смотрел на взрослую красивую девицу и думал про себя: «Дочь ты прошляпил, Дымов». Девочка выросла, а он не успел заметить, когда это произошло. И ты ей теперь, незадачливый папаша, на фиг не нужен.

…Смущенно и виновато он пригласил ее пройти на кухню.

Дочь удивленно взглянула на него:

– А что, ты не один?

Будь проклят этот водевиль, обреченно вздохнул Дымов и пообещал «все объяснить».

Лера холодно попросила извинить ее за то, что не смогла предупредить о приходе. Он махнул рукой: да что ты, все хорошо, я очень рад видеть тебя при любых обстоятельствах. Интересно, это прозвучало как явно фальшиво и вымученно?

Усадив Леру в кресло на кухне, он вымученно стал задавать какие-то общие вопросы, в том числе о Еве. В ответ Лера усмехнулась, всем видом дав понять, что не особенно верит его интересу. Впрочем, на вопрос о матери ответила, и довольно развернуто.

Рассказала, что Ева ревностно следит за его выступлениями, слушает записи и по-прежнему фанатеет от его таланта…

Дымов нахмурился: ему не нравилась ее ирония. Впрочем, он промолчал.

– Так что ты хочешь объяснить? У тебя гости? – Лера вложила в улыбку убийственную порцию сарказма.

Он замялся.

– Может, мне лучше уйти?

– Ну что ты!

Какая идиотская ситуация!

Ну, конечно, Ирина никогда не отличалась деликатностью. Не стала ждать в гостиной и пришла разведать обстановку.

Заглянула на кухню:

– Вадим, кто пришел? Ой! Здрасьте!

Ирина оглядела Леру. По всей видимости, не узнала. Еще бы, девочка так изменилась!

– Познакомишь нас?

– А мы знакомы! – отчеканила Лера. – По крайней мере, я с вами точно. Мы же почти родственницы!

До Ирины дошло довольно быстро.

– А-а-а, вот оно что! Надо же, ты так выросла… Стала совсем большая.

Лера невозмутимо пожала плечами:

– С детьми это иногда случается!

– Идемте в комнату, – сказал Дымов, – чего здесь сидеть.

* * *

– Познакомьтесь, это моя дочь, Лера.

Тамира с Лерой кивнули друг другу. Дымов невольно залюбовался – как обе хороши.

– Кстати, это жена твоего отца! – мстительно ввернула Ирина.

И без того большие глаза Леры сделались огромными.

Тамира усмехнулась:

– Тетенька шутит, не обращай внимания!

– А что здесь вообще происходит? – спросила Лера.

– Это долгая история! – вздохнул Дымов.

– А я, в принципе, никуда не спешу, – с каким-то вызовом ответила Лера и в подтверждение уселась на диван, нога на ногу: мол, я-то у себя дома, а вы как хотите.

…Дымов постарался кратко изложить дочери события вечера, опустив за ненадобностью второстепенных персонажей: Кабановых, Илюшу и Бэтмана Митрича. Рассказывая, Дымов невольно морщился – уж больно пошло и неправдоподобно все это звучало: «Захожу – а тут незнакомая девушка, а потом приехала Ирина…»

Реакция Леры была своеобразной. Выслушав отца, она расхохоталась самым обидным образом, да еще и заявила, что лично для нее в этой истории нет ничего удивительного.

Присутствующие несколько удивились и попросили разъяснений. Лера не преминула их выдать.

– То, что твоя бывшая жена – исключительно предприимчивая тетенька, было сразу видно невооруженным глазом. У нее ж табло во лбу светится, а в нем – счетчик для подсчета бабла!

Свою фразу Лера произнесла, чеканя слова, намеренно подчеркивая презрение.

– Сопля зеленая! – вспыхнула Ирина. – Да как ты смеешь? Вот дрянь выросла!

Лера кивнула:

– И слава богу! Не в мать пошла, которую вы съели и даже не подавились!

– Что она мелет? – возмутилась Ирина. – Кого это я ела?

– Да всех, – отрезала Лера, уверенно держась избранного тона. – Вы, гражданка, как самка паука, – откусываете головы всем, кого встречаете на своем пути.

Кажется, даже Дымов удивился и взглянул на дочь с укором, дескать, это уже перебор. А вот Тамира сразу почувствовала к Лере симпатию, улыбнулась широко и приветливо. Молодец девушка, все правильно понимаешь!

– Я, конечно, знаю, что ты на меня обижена, деточка, но понимаешь ли, у взрослых так иногда бывает: мужчина влюбляется, уходит из семьи и создает новую. Это нормально, вырастешь – поймешь! – ядовито сказала Ирина.

Лера не задержалась с ответом:

– А вы знаете, Ирина Ивановна, у вас с годами характер вышел на лицо. Лицо у вас, извините, совсем не доброе, к тому же застывшее. Какая-то вы словно перекачанная. Наверное, на ботоксе сидите?

Ирина сморщилась: вот мерзавка!

– Ничего, придет время – и ты сядешь! Как говорится, все мы там будем.

Лера насмешливо рассмеялась.

– Ну не злитесь, что вы такая злая на нашу семью? Отцу моему никак не можете простить… Помню-помню, как вы на всех углах его славили, кричали, что он бросил вас, обобрал до нитки!

– Что ты можешь помнить, фря малолетняя? – не выдержала Ирина.

Вместо ответа Лера язвительно заметила:

– А ведь, в сущности, изначально было ясно, что он сбежит от вас!

Ирина метнула в Леру взгляд, тяжелый, как дротик.

– Да ладно вам, тетя, зубами скрипеть, – Лера мастерски отразила удар. – Вы как думали, на чужой беде счастье построить? Так не бывает! Пришло время, и вас списали в архив. И будьте благодарны за то, что с вами еще обошлись нормально, по-человечески, в смысле не крохоборились. Знаем-знаем, как вы папашу обчистили! Повезло мужику, что он не простой мужик, а с мировой известностью, и смог быстро приподняться, а был бы каким-нибудь инженером, всю жизнь бы расхлебывал последствия развода с такой стервой.

– Не хами, малыш, может, и сама пойдешь этой дорогой, – усмехнулась Ирина.

Лера кивнула, мол, очень может быть.

Ирина взглянула на часы.

– О! «На часах у нас двенадцать без пяти!» Ну что ж, надо найти другую компанию для встречи Нового года. Ах, не останавливайте меня, я все равно не останусь!

Она делано рассмеялась.

– В общем, счастливо оставаться. Все проблемы теперь решайте друг с другом!

Ирина выразительно посмотрела на Тамиру:

– Про деньги забудь, мне нужнее!

Тамира даже не повернулась.

Ирина подошла к Дымову и серьезно сказала, указывая на Тамиру:

– Дымов, даже не вздумай. С этой девицей точно пропадешь! Тебе нужна не такая женщина!

– Я как-нибудь сам разберусь, дорогая! – усмехнулся он.

Лере на прощание Ирина бросила:

– До свидания, прелестное дитя! Уверяю, ты еще меня заткнешь за пояс!

…Дымов вышел проводить бывшую жену в коридор.

Ирина гордо надела шубу, взяла в руки сумку и уже собиралась уйти, но на пороге вдруг задержалась. И словно смущаясь, сказала:

– Слушай, Вадим, а что, если нам все начать сначала?

Дымов вздрогнул и переспросил:

– Ты о чем?

Ирина пожала плечами:

– Ну, взрослые же люди, Вадик. Я о том, чтобы дать нам еще один шанс попробовать быть вместе.

– Ты что, серьезно?

– А что? Господи, почему у тебя такое выражение лица? Зачем же так волноваться? Тебе всего лишь предложили сойтись с бывшей женой!

Дымов вспыхнул:

– После всего, что было, после всего, что ты мне высказала, ты предлагаешь мне, как ты это называешь, «сойтись»? Да ведь ты ненавидишь меня, Ира!

– Ну и что? – усмехнулась она.

– Как это что? Как же жить без любви?

– А как другие живут? Ты думаешь, они любят друг друга? Тебе же не двадцать лет, Дымов! Я попробую стать другой. Налажу твой быт, стану твоим менеджером.

– Спасибо, у меня уже есть.

– Будешь думать только об искусстве! Все заботы я возьму на себя!

Оба замолчали. Наконец, Ирина нарушила тишину:

– Что ж, понятно. Мимо – так мимо. Кстати, хорошо, что у нас с тобой не случилось детей. Смотрю на твою дочь и радуюсь! Такая дрянь выросла, и ты ей абсолютно не нужен!

Дымов хотел было ответить, что у тебя и такой нет, поэтому бесишься и с юнцами в любовь играешь, но промолчал.

Ирина достала из сумки связку ключей.

– Держи! От твоей квартиры! Прощай, Вадик! С новым счастьем! И не забывай есть суп по утрам!