Текст книги "Рояль под елкой"
Автор книги: Алиса Лунина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
Глава 5
– Ку-ку, Тамара! – донесся голос Кабанова. – Может, наконец, сделаешь одолжение, вспомнишь о нас, вернешься на нашу пошлую землю?
Тамира серьезно покачала головой, мол, так всегда: не хочется возвращаться на вашу землю, а приходится, потому что дергаете.
– Слышь, пианист, сыграй, а? – предложил Кабанов. – Все равно просто так сидим, твою бабу ждем?
– Нет, увольте! – отрезал Дымов. – Не имею ни малейшего желания!
Русалка Тамира затушила сигарету и присела на диван рядом с Дымовым, поджав под себя умопомрачительно длинные ноги.
Поигрывая рыжей прядью волос, томно спросила:
– Скажите, Вадим, вы, наверное, много путешествуете по миру?
Дымов сухо кивнул.
– Должно быть, это безумно интересно, – вздохнула Тамира, – расскажите нам о своих впечатлениях!
– Что рассказывать? – угрюмо ответил Дымов. – Как известно, пространство меняет форму в зависимости от нашего внутреннего состояния, как было показано в том гениальном фильме!
– Каком? – заинтересовался Кабанов.
Дымов снисходительно посмотрел на Кабанова и махнул рукой:
– Да неважно!
– Вообще, в натуре, я понимаю, – хохотнул Кабанов, – это ты, пианист, точно подметил! Вон я как-то на курорте в Турции так набрался, что пространство сильно поменяло форму! Я этим туркам в их пространстве все разнес! Веришь, нет, даже унитаз в номере своротил! А чего, знай наших!
– Скажите, Вадим, а можно мне завтра прийти на ваш концерт? – спросила Тамира.
– Зачем? – испугался Дымов.
– Как зачем? Я люблю музыку. Буду смотреть на вас, аплодировать… А в конце вручу вам свою картину! В знак благодарности.
– Нет, спасибо, не надо! – замахал руками Дымов. – Извините, но я предпочел бы, чтобы недоразумение с квартирой разрешилось сегодня и наше знакомство после этого закончилось.
– Значит, все-таки обижаетесь на меня из-за квартиры, – вздохнула Тамира. – А ведь я ни в чем не виновата! Откуда мне было знать про ваши обстоятельства?
– Теперь-то знаете, – резонно заметил Дымов.
– Знаю. Но уходить мне некуда. Родных у меня нет. А Кабанов, как вы уже знаете, женат. Вряд ли его жена обрадуется, если я приду к ним жить.
– Не-а, не обрадуется! – подтвердил Кабанов.
– Ну а, я не знаю, подруги? – предположил Дымов.
– Не имею! Девочки-подружки, завитые головки в кудряшках, болтовня, нехитрые желания, соперничество из-за всяких Кабановых – фи! Зачем мне это?
– А папа-мама? – вздохнул Дымов.
Тамира печально покачала головой.
– Я ж говорю, ты без меня пропадешь! – обрадовался Кабанов. – Одна в целом мире! Беспомощная, жалкая! Опять же с придурью! Да еще с какой!
Он подмигнул Дымову.
– Все придумывает что-то, привирает… Небось и тебе, пианист, про Тамиру-Тамиру плела? А она Тамара!
Тамира усмехнулась:
– Ну и что? Да, придумала имя. Я бы, может, и жизнь себе хотела другую придумать! В которой бы я тебя, Кабанов, и знать бы не знала! А любила бы кого-нибудь тонкого, нежного… Вот как его, – она кивнула на Дымова.
– Вы, кажется, опять начинаете его провоцировать, – поморщился Дымов. – Спешу напомнить, что в прошлый раз для меня это кончилось плохо.
Тамиру, впрочем, замечание Дымова не образумило.
– Подумать только, – с надрывом произнесла она, – я трачу лучшие годы на какого-то Кабанова! А моя молодость проходит! Жизнь проходит!
– Жизнь у всех проходит! – процедил Кабанов. – Не только у тебя, детка! Не понимаю, что тебя не устраивает? Живешь на всем готовом, чего тебе не хватает?
– Разве ты можешь понять?
В голосе любовницы звучало столько презрения, что Кабанов растерялся и не нашел что ответить. Взяв коньячную бутылку, он допил коньяк прямо из горлышка.
– Хороший коньячок!
И в сердцах отшвырнул пустую бутылку:
– Между прочим, на мои деньги куплен!
– Да что ты меня все время попрекаешь своими погаными деньгами? – возмутилась Тамира. – Будто они вообще имеют какое-то значение!
– Для тебя, может, и не имеют, потому что все на блюде приносят! – хмыкнул Кабанов. – А для меня деньги очень даже важны, поскольку я их зарабатываю!
– Кстати, а кто вы по профессии? – поинтересовался Дымов.
– Скрипач! – хихикнул Кабанов. – Сыграем на пару?
– Очень смешно! А если серьезно?
– Бизнесмен!
Ответ Кабанова рассмешил Тамиру. Она расхохоталась:
– Бизнесмен! Обычное жулье! Из тех, что считают себя хозяевами жизни!
Кабанов стукнул кулаком по столу:
– Тамарка, замолчи!
– Не буду молчать! – Тамира с вызовом посмотрела на любовника.
Дымов почувствовал, что назревает очередной конфликт.
Так и случилось. Кабанов заметался по комнате, ища выход гневу, пока наконец не нашел. Месть его оказалась изощренной: он сдернул со стены картину с нежным сиреневым котом и приготовился расправиться с ним самым жестоким образом.
– Не смееееей!!! – отчаянно закричала Тамира.
Дымову почему-то стало жалко и художницу, и ее картину.
– Не надо, ну зачем вы… – попытался он образумить Кабанова.
Тот, однако, на увещевание не откликнулся и воткнул в кота Тамирин нож.
– Не надо, он живой! – Тамира закрыла лицо руками и зарыдала. Кабанов снова занес руку для удара.
Не выдержав, Дымов бросился к Кабанову и повис на его могучей лапе.
– Прекратите, что вы делаете?!
– Уйди, пианист! – прохрипел Кабанов. – Сейчас тебе наваляю!
– Опомнитесь, вы же видите, что причиняете ей боль! – бормотал Дымов.
Кабанов снова воткнул нож. Тамира вскрикнула, как будто ножом ударили ее. Дымов изловчился и со всего маху залепил Кабанову пощечину. Только свист раздался. Кабанов отшвырнул картину и уставился на Дымова.
– Ты что, охренел? Ты на кого руку поднял, вошь балалаечная?
– Быдло! – парировал Дымов.
«Сейчас опять увижу парад планет», – подумал он, но ему почему-то было все равно.
– Смело, – усмехнулся Кабанов, – и для пианиста неплохо! Но сейчас культура в твоем лице понесет утрату! Считай, что в тот раз я просто размялся, а теперь все будет по-серьезному! Начнем с твоих пальцев!
– А вот пальцы трогать не надо! – закричал музыкант, который к таким жертвам готов не был, и попятился назад. Кабанов бросился вперед – физика двух тел, в которую неожиданно вмешалось третье.
Тамира, мирно рыдавшая на диване, вдруг вскочила, подняла с пола пустую коньячную бутылку и ударила ею Кабанова по голове.
Теперь парад планет наблюдал Кабанов. Он опустился на пол и тупо уставился в пространство.
– Лихо! – восхитился Дымов. – Вы смелая!
– Это вы смелый! – улыбнулась Тамира. – Не побоялись за меня заступиться! А ведь у вас руки, их надо беречь!
– К черту руки. Если бы струсил – себя бы не уважал, – честно признался Дымов. – Как вы думаете, что будет, когда он придет в себя? Поубивает нас?
– Не знаю.
Тамира подняла с пола искалеченную картину.
– Неужели нельзя исправить?
Девушка горестно покачала головой.
– Не огорчайтесь! – попросил Дымов. – Хотите… Я у вас куплю эту картину?
– Зачем?
– На память. Повешу на стену, буду вас вспоминать.
– Я вам так подарю. Или нарисую для вас новую.
Улыбаясь, они смотрели друг на друга.
Раздался стон Кабанова. Кажется, он начал приходить в себя. Дымов на всякий случай загородил собой Тамиру.
– Ну и стерва же ты, Тома! – беззлобно и даже с восхищением прохрипел Кабанов.
Он приподнялся и сел на диван. Виновато поглядел на разорванную картину. Сокрушенно покачал разбитой головой:
– Вот ведь, довела меня черт знает до чего!
– Кабанов, я тебе этого кота никогда не прощу! – пообещала Тамира.
– Ладно, Тамарка, извини! – миролюбиво сказал Кабанов. – Погорячился, был не прав! Хочешь, я у тебя куплю этого кота?
– Фиг тебе! – отрезала Тамира. – Никогда! Ни за какие деньги!
– Ну, заплачу за моральный ущерб, так сказать?
– Конечно, заплатишь! – усмехнулась Тамира. – Но не деньгами! Кстати, извинись перед человеком!
– Я перед ним еще извиняться должен? Между прочим, это он мне по морде своими музыкальными граблями съездил!
– Извинись!
– Ладно, – скривился Кабанов. – Ты это, пианист… не бери в голову. Понимаешь, она кого хочешь доведет. Баба такая, с вывертом! Устал я от ее капризов! Иногда, кажется, так бы и прибил! Но почему-то терплю! А скажи, пианист, Тамарка красивая?
– Очень красивая, – кивнул Дымов.
– То-то! Я привык к тому, что у меня все лучшее! Машина, женщины! А про эту, знаешь, как получилось? – Кабанова неожиданно потянуло на откровенность. – Ехал я, значит, как-то на машине вдоль набережной. Смотрю, стоит на мосту девица, эффектно так стоит. Платье желтое, волосы рыжие по ветру развеваются… Красивая, ну да не в этом дело, у меня и получше были, но есть в ней что-то такое, необычное…
– Есть, – согласился Дымов.
– Короче, подрулил к ней. Отвез в ресторан, поужинали. А она мне историю рассказала, мол, хахаль ее в карты проиграл и идти ей теперь некуда. Вот я и решил помочь девушке. А потом, веришь, нет, так к этой суке привязался! Баловать стал! Деньги на нее тратить немерено – еда, шмотки, квартиру ей снял вот эту, за очень приличные бабки!
– Мою квартиру! – ввернул Дымов.
– Все у нее есть, живи и радуйся! А ей, дуре, все чего-то не хватает! А чего, понять не могу.
Тамира молча слушала откровения любовника, но тут вступила в разговор, обратившись к Дымову:
– Скажите, а вот вы, например, понимаете, что мне нужно?
Дымов усмехнулся (необычная девушка, она, кажется, и сама себя не понимает) и промолчал.
– Баб вообще не поймешь! – убежденно сказал Кабанов. – Что там у них в башке – одному черту известно! А у этой особенно! Но веришь, пианист, мне ни с кем не было, как с ней! Я даже привык к ее причудам! А самое странное, знаешь что?
Дымов пожал плечами, нет, мол, не знаю, ни что в этой девушке «самое странное», ни почему ее любовника вдруг пробило на откровенность. Не иначе у него в голове после удара бутылкой что-то сместилось…
– А самое странное то, что ей как будто на самом деле деньги не очень нужны… Ну, то есть ей от моих бабок не плохо, конечно, – шмотки, то-се, но дело не в них… Я это не сразу понял, а когда понял – сильно удивился… Понимаешь, она такая дура, что ежели влюбится, то и за нищего пойдет! И когда я это узнал, то еще больше к ней привык!
– Кажется, это называется любовью! – усмехнулся Дымов.
– Да? – удивился Кабанов. – Ну не знаю. Любовь-морковь, сентиментальщина… Это все не для меня.
– Конечно, не для тебя! – фыркнула Тамира. – А вот скажите, Дымов, вы лично в любовь верите?
– Что-то я не пойму, – нахмурился Кабанов. – Чего это ты у пианиста все время его мнение спрашиваешь? Ты что, Томка, к нему клеишься, что ли?
– А тебе-то что?
– У него, между прочим, жена есть!
– У тебя тоже есть! – отрезала Тамира.
– Брось, Томка, ты же знаешь, что с женой так… Привычка! Слышь, пианист, а чего твоя жена не едет?
Дымов взглянул на часы. Ирина и впрямь не торопится. Однако это уже ни в какие ворота!
* * *
Мужчины молчали. Тамира курила. Странные какие-то мысли блуждали в ее голове. Что-то ее вдруг потянуло на размышления о любви.
Кстати, Тамирина женская история началась с довольно забавного случая.
В глубоком карамельном детстве она влюбилась в соседского мальчика. Было обоим по пять лет. Правда, как подозревает Тамира, ее пять лет против его пяти – совсем другое дело. Парень, прямо скажем, оказался инфантильный. Но это неважно: Тамира уже тогда умела придумывать и наделять избранника немыслимыми достоинствами, которых у него, может, отродясь не существовало.
И вот она придумала, что мальчик красивый (а он на самом деле, вообще-то, смахивал на хорька), щедрый (а ведь жлоб, каких свет не видывал: конфеты зажимал – страшное дело), благородный (ну, это тоже как сказать), – и влюбилась по уши. А он на нее внимания почему-то не обращал. Вот даже играть с ней не хотел. И вдруг – редкая удача!
Однажды мальчик сам к ней подошел и проявил интерес. Она его к себе в гости пригласила. Заявилась домой с мальчиком – гордая!
И с порога матери: «Вот мой друг Вася! Вырастем – поженимся!»
Только Вася как-то странно себя повел. Взял и первым делом в туалет побежал. Сидел там долго-долго, так что Тамира уже заскучала, а потом вышел, деловито попрощался и ушел.
Тамира с матерью зашли в туалет – а там большая куча, которую Вася почему-то не смыл. Мать Тамире и сказала, усмехнувшись: «М-да! А кавалеры-то нынче пошли дерьмовые! Советую сделать выводы!»
Тем не менее никаких таких особенных выводов Тамира не сделала и материнскому совету не вняла. Более того, к мужчинам ее тянуло, и обольщалась она ими, и верила, и так ждала, и хотела любви, что воистину сама была рада обмануться и принять за любовь свою жажду.
Ее первый любовный опыт пришел, когда ей было шестнадцать. Богатый и пожилой любовник оказался заботливым и нежным. Такая классическая история – не самое плохое, что может случиться с шестнадцатилетней девочкой, которая ищет любви.
Тамире, правда, довольно скоро стало понятно, что к любви эта связь не имеет никакого отношения, но мук, описанных в книгах, она не испытывала. Ну было и было. Будет и другое – настоящее, надо просто подождать.
Ждать пришлось недолго.
В следующий раз все оказалось больше похоже на правду: красивый молодой любовник, еще и венгр в придачу, что придавало ему в глазах Тамиры какой-то особенный шарм. Русского языка он вообще не знал, зато оказался изумительным любовником. И Тамира пустилась во все тяжкие. Полгода они прожили вместе, запрограммированные на страсть и нежность, а потом программа стала давать сбой – все-таки невозможно до бесконечности заниматься сексом, иногда ведь и поговорить о чем-то нужно. Тамире хотелось хоть какого-то содержания в отношениях, а его не было. И они с венгром расстались – разорвались. Он уехал на свою историческую родину, оставив по себе добрые воспоминания и дрожь в теле, рожденную ими.
И снова ожидания и поиски любви как главного смысла. А потом она встретила ЕГО. И все полетело в тартарары, откуда она, кстати, до сих пор не может выбраться.
История-то, в общем, получилась нескладная. Она любила его, они жили вместе. А потом она устала и от него ушла.
Стояла осень. А она ушла в одном платье, не взяв с собой ничего. И вот она летала по городу в своем желтом платье, как осенний лист. Ни дома, ни денег, ни будущего… И с каждым днем становилась легче. Кажется, она даже перестала есть и мерзнуть. Нет, конечно, были какие-то дома, случайные люди, но все это происходило, будто во сне. Она заходила в дома, чтобы спросить: «Как вы живете без любви?» А люди отвечали виновато: «Да вот так как-то… Живем».
Потом она уехала в Москву к тетке – профессору философии. Та кинулась спасать Тамиру: внушала, что нельзя изводить себя из-за любви, ударила по племяннице из всех пушек – Сократ, Аристотель… Один вообще говорил, что любовь надо лечить прогулками, вином и совокуплением. Ну, по прогулкам Тамира план перевыполнила – шлялась по городу, как безумная, и с вином постаралась – квасила, как сапожник. А вот с совокуплением никак, совсем никак – не могла, такое отвращение было.
Тетка ей и другие умные сочинения подсовывала. «Историю философии» Бертрана Рассела (хорошо, что в кратком изложении). Но ей из всего этого только одна вещь понравилась – слова апостола Павла о любви. Хорошо мужик сказал – вот и Тамире ничего не было нужно, кроме любви.
Тетка отчаялась и перешла на другие методы.
И что-то успокоительное стала ей в чай и суп подмешивать, от чего Тамира становилась вялая, как рыба, сонная и тупая. В общем, уехала она из Москвы. В тартарары.
А в этих самых «тартарарах» (господи, что это вообще такое?) у нее возникло подозрение, что обольщаться насчет любви, возможно, не стоит и что сложности от мужчин и содержания в отношениях с ними фиг дождешься, а любви-то, может статься, и нет вовсе. Есть, скажем, любовь к родине или к ребенку, а вот чтобы между мужчиной и женщиной – нет. А все, что вокруг этого сочинили, так это так, мираж.
Но, несмотря на все подозрения, Тамира, как Галилей, упрямо твердила: «А все-таки она вертится!» – и продолжала верить в любовь. И это, кстати, ее личный, вполне осознанный выбор.
А не далее как сегодня утром Тамира имела беседу с московской теткой. Они созвонились поздравить друг друга с Новым годом.
Тамира поинтересовалась, как там тетушка, все ли пребывает в компании Светония (ну а что, выигрышный вариант, Светоний, чай, ноги не сделает, вон он тут – всегда на полке, утешит и ободрит в трудный момент).
А тетка, разумеется, по давней привычке начала Тамире мозги промывать. Мол, живешь неправильно, мыслишь неконструктивно, с таким подходом к жизни – счастья не дождешься.
А Тамира свое гнет: «Не надо мне счастья, я любви ищу, а это разные понятия, вполне возможно, взаимоисключающие, тут я с тобой не спорю, но мне дороже „возвышающий обман“! Потому что истины ваши – низкие, а я хочу обмануться, обольститься и улететь с бедной грешной земли».
«И опять страдать?»
«А хоть бы и так! Все лучше, чем скучная жизнь без любви».
«Дура!» – рявкнула тетка.
«Это очень даже может быть!» – легко согласилась Тамира.
А ведь и в самом деле непроходимая дура: живет с Кабановым и мечтает о любви. Но ведь может случиться, что когда-нибудь, чудесным «однажды» она выставит свечу в окно, на огонек кто-то потянется и придет, и расколдует, и наполнит жизнь смыслом?
– У вас свеча в окне как-то призывно светит, – сказал вдруг Дымов.
Тамира задумчиво уставилась на него.
От ее взгляда Дымов смутился.
Глава 6
Неожиданно с балкона раздались шум и вопли, а через минуту в комнату влетел НЛО. Влетел, потому как появился очень быстро, а НЛО потому, что опознать объект оказалось весьма сложно.
НЛО выглядел как маленький рыжий мужичок, кудлатый и с бородой.
Узрев очередное чудо в своей квартире, Дымов вскрикнул:
– Что это?
Кажется, даже Кабанов взволновался и довольно испуганно спросил:
– Что за хрень?
Мужичок-НЛО раскланялся, как актер на сцене, и невозмутимо заявил:
– Позвольте представиться: Супермен!
– Какой еще Супермен? – воскликнул Дымов.
– Неужели комиксов не смотрели? – удивился человек-НЛО.
Дымов с Кабановым во все глаза разглядывали незнакомца. Из одежды на нем были красная накидка, подозрительно похожая на скатерть, и синие семейные трусы до колен. Под накидкой виднелась голая, поросшая рыжей растительностью грудь. На кривоватых ногах красовались клетчатые тапки.
– Откуда вы? – потрясенно спросил Дымов.
– Прилетел! Спасать! Все, как положено: красный плащ, синие трусы, море отваги! – Супермен довольно хихикнул. – Свечу в окне выставили – я и залетел на огонек.
– Да это Митрич! – рассмеялась Тамира. – Привет, Митрич!
– Приветствую тебя, царица Тамира! – с достоинством ответил супермен Митрич.
Дымов, чувствуя волнение и даже испуг, обратился к Кабанову, ища в нем союзника:
– Скажите, вы что-нибудь понимаете?
– Ни хрена! – честно признался Кабанов.
– Но вы тоже это видите? – прошептал Дымов.
– Вижу. Откуда-то, как черт из табакерки, взялся какой-то урод, – судорожно сглотнул Кабанов, – и говорит, блин, что прилетел!
– Ну, сразу и урод! – обиделся Митрич – человек-Супермен. – А я, между прочим, посланец иных миров!
Он ослепительно улыбнулся, обнажив редкие, примерно через один, зубы.
Прилетел вас спасать!
С этими словами Митрич жестом факира вытащил из-за своей красной накидки бутылку водки, гордо водрузил ее на журнальный столик, а сам уселся на диван.
– Гляжу, неспокойно у вас сегодня, – заметил загадочный Митрич, – кричите, ругаетесь… Нехорошо!
– Извини, – улыбнулась Тамира.
– Да ничего, я не в претензии! – великодушно кивнул Митрич, после чего, не теряя времени, принялся открывать водку.
– Он что, действительно упал с неба? – шепотом спросил Тамиру Дымов.
Тамира даже, кажется, огорчилась:
– Ну что вы, в самом деле? Что, у вас чувства юмора нет? С какого неба? Не понимаете, что человек пошутил? Это же Митрич, мой сосед!
– Именно! – подтвердил Митрич.
– А как он сюда… – глупо замялся Дымов.
– Я за стеной живу, – пояснил Митрич, – в соседней квартире! Через балкон перелезть – пара пустяков! Я к Тамире иногда в гости захаживаю! По-соседски, так сказать!
Митрич схватил стоявший на столе бокал и налил в него водки.
– Ну, за соседей, стало быть!
– На хрена про Супермена плел, засланец иных миров, – усмехнулся Кабанов, – и оделся, как клоун?
– У этого чувака тоже нет ни фантазии, ни чувства юмора! – печально констатировал опознанный Митрич. – Что за люди? Стараешься для них, придумываешь, мечешь, можно сказать, бисер…
Он горестно поник рыжей головой.
– Просто Митрич не такой, как все, – пояснила Тамира, – он любит придумывать, лицедействовать! Что вы хотите, бывший актер, когда-то играл в театре!
– В ТЮЗе, – скромно добавил Митрич.
Дымов вздохнул и неожиданно признался:
– Знаете, мне всегда в этом городе было неспокойно. Здесь словно дух безумия витает. Люди немного… странные. Я потому и уехал в Европу, подальше от местного климата. Даже забывать стал, как это у вас тут бывает. Как можно по-соседски зайти на огонек в трусах и непременно через балкон, не постучавшись…
– А тут, знаете ли, так! – кивнул Митрич. – Кстати, стаканчик хлопнуть не желаете?
– Нет, спасибо! – сдержанно отказался Дымов.
– Выходит, сосед? – Кабанов с недоверием разглядывал Митрича. – А я думал, тут однородный социальный строй!
– Помилуйте, ну где ж в Петербурге найдешь однородный социальный строй! – хихикнул Митрич.
– А я смотрю, сбоку окна старые, – протянул Кабанов. – И почему-то надпись: «Не отдам своего!»
– А нам эти ваши евроокна без надобности! – гордо заявил Митрич. – А своего и впрямь не отдам! Подкатывали тут всякие толстомордые, вроде тебя, продай да продай! А вот накося, выкуси, кукиш с маслом!
Митрич повторно осушил бокал.
– Ну и продал бы, деньги б приличные дали! – снисходительно заметил Кабанов. – Место-то престижное, а тебе, рванине, не все ли равно?
– Нет, – бесстрастно ответил Митрич, – не все равно! Тутошний я. Мы в этом доме сколько лет жили и жить будем! Не дождетесь! А я, выходит, теперь самый старый пень в этом лесу: коммуналки расселили, прежние жильцы разъехались. Только наша осталась на трех хозяев: я, Зубовы да Кузя Копейкин! Понаехала всякая новорусская шелупонь! И на все парадное только одна приличная дама, – он кивнул на Тамиру. – Я, признаться, к ней часто в гости захаживаю!
– Угу, – усмехнулся Кабанов. – Она любит всякие такие знакомства. Вполне в ее духе!
– Хорошая барышня! – кивнул Митрич. – Всюду кошечки, душевно. И всегда при деньгах! Занять можно.
– Еще бы! – рявкнул Кабанов. – Только это мои деньги, понял? Я ей даю! А она разбазаривает направо и налево, таким уродам, как ты!
– Что вы все время сквернословите? – строго заметил Митрич. – Это не делает вам чести!
На брань Кабанова Супермен, впрочем, внимания не обратил и налил себе еще стаканчик. На сей раз пригубил «за красоту» и уставился на Тамиру.
– А хороша! Мать честная, красивая, как пол-Европы! Сестра Лорен Софии! Пол-Европы, не иначе! Нет, я не говорю, что ты красивая, как вся Европа, зачем преувеличивать, но пол-Европы – точно!
Тамира усмехнулась.
Митрич вылупил глаза желто-зеленого кошачьего цвета:
– И главное, с этой барышней есть о чем побеседовать! Все бы жильцы такими были! А то вон у меня за стеной Зубовы! Тьфу, срам один. О чем с ними говорить? – раскипятился Митрич. – Бездуховность одна!
Дымов поперхнулся.
– Я Ваське Зубову говорю: «Ты мурло поганое, и говорить мне с тобой не о чем! Ты Тютчева не читал!» Зубов свои зенки оловянные пялит, а возразить не может, потому что и впрямь не читал! А как беседовать с человеком, который Тютчева не читал? Вот, скажи мне, сестра Лорен Софии?
Тамира пожала плечами.
Митрич нервно повел головенкой и сказал с надрывом:
– Жуть! «И темной ночью от тоски на рукаве повешусь!» А от бездуховности они, понятное дело, глупости творят. Вон Васька Зубов сожительнице глаз вилкой выколол!
– Как это? – поразился Дымов.
– Я же говорю, вилкой, – пояснил Митрич. – Он картошку жареную жрал со сковородки и футбол смотрел, а она ему смотреть помешала. Он раз – и тык ей вилкой в глаз! Хотя так вроде ничего живут, можно сказать, душа в душу. Но поговорить с ними интеллигентному человеку решительно не о чем.
– Она, что ль, интеллигентная? – хмыкнул Кабанов, кивнув на Тамиру.
– Могу поручиться, она интеллигентная! – с готовностью подтвердил Митрич. – Книжки читает и так вообще, с образованием, с понятиями. Тот, что до нее жил, покойничек, тоже был интеллигентный! У нас таких мало, в основном шваль всякая!
– Какой покойник? – вскричал Дымов. – Здесь?
– Ну, до нее эту квартиру художник снимал! Так он прошлой осенью из окна прыгнул!
* * *
– Какой ужас! – схватился за голову Дымов. – Подумать только, в моей квартире! О, проклинаю тебя, Ирина!
Митрич даже задумался.
– Постой, вроде не из этой квартиры жилец был. Ну, да, из соседнего парадного! Но это, впрочем, неважно. Главное, после него картины остались. Моя Клавка их на помойку снесла. Я было себе одну оставил на память, над кроватью повесил, только потом снял.
– Чего ж? – спросил Кабанов.
Митрич махнул рукой:
– Да ну! Тоска от нее такая – хоть плачь! На рукаве вешаться впору! Все какие-то спирали черные, дыры, что ли, космические? Клавка, дура, жаловаться стала, мол, меня те дыры затягивают на хрен, убери их от греха подальше! Я картину снял, и вроде сразу веселее стало. Вот Тамира хорошие картины рисует – со зверушками. А с дырами ну их… Не надо нам никаких дыр. Хватит с нас того, что живем черт знает где!
Сосед даже сплюнул.
– Что вы, уважаемый, имеете в виду? – не понял Дымов.
– Разве не знаешь? – Кошачьи глаза Митрича выкатились из орбит от изумления. – Так мы ж в Бермудах живем!
Видно, допился мужичок, понял Дымов.
Митрич, уловив в его лице недоверие, быстренько пояснил:
– Так ведь дом наш в интереснейшем месте расположен! Бермудский треугольник Петербурга, неужели не слыхали?
Дымов только головой покачал: ничего, мол, подобного знать не знаю.
– Э, – с досадой протянул Митрич, – темные вы! Про зоны геоактивные хоть знаете?
– Ну и что?
– Плохо они на людей влияют, вот что! Живет себе человек в такой зоне, живет, а потом ему начинают дыры космические мерещиться, и вдруг бац! – в один прекрасный день он из окна сигает!
– Вы про художника, что ли, того говорите?
– Про него самого. Или вот, к примеру: сидит человек, кушает, а потом ни с того ни с сего женщине – вилкой в глаз! А другой наш жилец, Кузя Копейкин, каждый день, как на работу, на Сенную площадь ходит – чайник старый продает.
– Зачем?
– А кто его знает? – вздохнул Митрич. – Места тут загадочные, скажу я вам! Влияние на людей оказывают!
– Да где зоны-то?
– Где-где! – передразнил Митрич. – Да вот тут и есть. Под нами, можно сказать. Все знают, в районе Сенной имеется геологический разлом, Бермудский треугольник, потому это место часто в литературе упоминается.
– Кем?
Дымов все больше изумлялся.
– Я думал, вы интеллигентные, – с разочарованием сказал Митрич, – а вы небось и про Тютчева не знаете! Кем упоминается! Стыдно не знать великих имен.
С горя Митрич осушил еще стаканчик.
– А то, что аномальные зоны повсюду, – точно говорю! Да и город вообще… Тут к нам один шаман приезжал! Так он ходил по улицам и натурально ужасался! – Митрич округлил глаза, подчеркивая важность сказанного.
– А че такое? – испугался Кабанов.
– А то! Говорит, аура исключительно неблагоприятная! Столько неотмоленных мертвых душ!
– Где? – Кабанов даже огляделся по сторонам.
– Везде! На улицах. В квартирах!
Митрич зачем-то указал пальцем в потолок. Все дружно проследили за его движением, однако ничего необычного не увидели.
– Они есть! Уверяю вас! Могу вам таких историй к ночи рассказать, что потом спать не будете!
– Ой, не надо мистики! – воскликнула Тамира. – Я такая чувствительная!
– Это не мистика, это жизнь! – строго возразил Митрич. – Живем-то знамо где, в Бермудском треугольнике! Тут всюду тени! Их так много, что кажется, будто в этих домах открыты двери в параллельные миры. Ходят туда-сюда, хотят общаться – а что тут такого, типичные петербургские истории! Помнится, я в первый раз, когда ко мне сущность пришла, испугался. Просыпаюсь, значит, ночью, от шороха. Думаю, крыса, что ли. Оказалось, не крыса, а вовсе даже женщина. Как водится, в белом. Склонилась надо мной и руками машет. У меня прям в горле пересохло. Чего тебе надо-то, спрашиваю. Она молчит. А руками все водит, водит. И вдруг она как крикнет: «Ты кто?» Ладно, я не растерялся и доброжелательно так ответил: «Я свой!» Ну, она тогда успокоилась, рукой помахала и ушла. А часто солдат какой-то приходит. В старинном мундире. И фрейлина. Та все плачет, жалуется, что ее отравили. Говорит, натурально ядом взяли и отравили, завистники подлые!
– Это уж, позвольте, какое-то Средневековье, – заметил Дымов.
– Так и оттуда шастают, – невозмутимо ответил Митрич. – Ходы-выходы во все временные периоды открыты! И из будущего человек приходил!
– Ну и что там, в будущем?
Митрич пожал плечами:
– Да ничего, по большому счету – то же самое. Это ж только нам кажется, что в будущем все непременно перемениться должно. А может, и нет его вовсе, ни прошлого, ни будущего, а все одновременно происходит. Здесь и сейчас. В этот самый момент. А эти-то приходят по ошибке, просто двери путают. Иной раз выспаться не дают – туда-сюда шасть… Ну да ничего, я привык! А соседу Кузе Копейкину по ночам царь является!
– Какой? – заинтересовался Кабанов.
– По описанию вроде на Павла похож!
– Че ему надо-то?
– Ну что надо, – вздохнул Митрич, – поговорить! О судьбе России. Возмущается, говорит, совсем страну развалили, довели хрен знает до чего! И в городе бардак развели! Куда ни глянь – форменный разврат! Для того ли, говорит, мой родственник город основал? А Копейкин ему возразил: мол, стоило ли вообще город на болотах строить? Так царь разгневался, ногами затопал. «Не тебе, – говорит, – об этом судить, тебя забыли спросить, строить или нет! Живи и радуйся»! Радоваться-то, положим, народ не спешит. И то сказать, наш болотный город навевает настроения все больше ипохондрические. Бывает, пройдешь по нему – такого насмотришься! Вот, к примеру, иду позавчера по Фонтанке. Без особой цели, можно сказать, прогуливаюсь. День такой серенький, унылый, ну одним словом, петербургский. Прошел Обуховскую больницу, гляжу – на дереве петля висит. Заботливо кем-то повешена.
– Может, для собаки? – предположил Кабанов.
– А кто его знает? – развел руками Митрич. – Может, конечно, и для собаки. А может, и нет, мол, пожалуйста, персональное приглашение на казнь! Ладно, иду себе дальше, прохожу мимо какой-то особо мрачной подворотни, вижу – сапог валяется. Вроде сапог как сапог, черный, среднего размера, но от него жутью веет, будто он с ногой, понимаете? Я развернулся и домой пошел. Подумал, ну его к лешему прогулки эти, Фонтанка длинная, кто его знает, что там дальше встретится! А впечатлительные-то люди вовсю с ума сходят, не выдерживают здешних испарений. Тут давеча шел я себе, а на меня из подворотни парень выскочил. Руками машет, чуть пена изо рта не брызжет.
