Текст книги "Рояль под елкой"
Автор книги: Алиса Лунина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
Глава 23
В который раз он перецеловал каждый изгиб, каждую родинку Тамиры, не переставая восхищаться красотой ее тела.
– Тебе было хорошо?
– Хорошо?! – выдохнул счастливый Дымов. – Да я просто не ожидал от себя такого! Открылась бездна, звезд полна! Бездна безумия, страсти! Я и не думал, что так бывает! Тамира, ты была права насчет себя. Клеопатра! Гейша!
Они лежали, обнявшись. Странная ночь все не кончалась.
– Я увезу тебя отсюда. Далеко-далеко! И мы заведем много кошек. Белых, рыжих, серо-буро-малиновых, каких захочешь! И кучу сопливых ребятишек!
Он потянулся, чтобы поцеловать ее, но его нежный порыв грубо прервали. Дверным звонком.
– Какого черта? – нахмурился Дымов.
– Не знаю, – испугалась Тамира и прикрылась простыней.
– Не будем открывать!
– Не будем!
В дверь снова позвонили. Еще и еще.
– У Кабанова есть ключи от квартиры?
– Да. Но я закрыла дверь на внутренний засов.
– Очень хорошо! – кивнул Дымов. – Завтра я поменяю все замки. А послезавтра, если ты захочешь, мы вообще уедем! Подальше от призраков прошлого! В новую жизнь!
Любовники нежно поцеловались.
Между тем некто принялся выламывать входную дверь – удары сыпались один за другим.
– Точно, Кабанов! Его стиль!
– Ну и пусть долбится, хоть своей чугунной безмозглой головой бьет, – усмехнулся Дымов, – дверь сделана из сверхпрочной стали!
Минут через десять отчаянной атаки до Кабанова, видимо, дошло, и шум прекратился.
– Слава богу! – с облегчением вздохнула Тамира.
– Забудь о Кабанове! Забудь о прошлом! – попросил Дымов и вновь увлек чудесно обретенную возлюбленную в пучину страсти.
…Утомленная любовью, она лежала рядом с ним. Она не знала, любит ли его, но у нее было абсолютно точное ощущение, что в этот момент она наконец-то там, где должна быть, и с тем, с кем должна. И может быть, это даже больше, чем любовь?
– Ты просто одержимый! – рассмеялась Тамира. – Кто бы мог подумать!
– Я и сам не мог. Ты – это чудо! И какая чудесная, удивительная ночь…
– Вадим, скажи, мы когда-нибудь сюда вернемся?
– Вернемся. Пусть только страсти немного улягутся, все забудут про нас – и тогда, если ты пожелаешь, мы приедем! Главное, доверься мне, и я устрою, как будет лучше для нас обоих. А завтрашний концерт я буду играть для тебя. И все другие концерты в своей жизни – тоже. А ты будешь дарить мне свои картины. Обещаешь?
Вместо ответа Тамира поцеловала его.
– Но учти, я хочу, чтобы их видели и другие люди! Я намерен организовать выставку твоих картин.
Он представил их дом с картинами и кошками – и внутри разлилась какая-та безумная радость. Дом, в который ему захочется возвращаться.
Конечно, уже сейчас ясно, что с Тамирой Вадим вряд ли обретет покой, о котором, как ему казалось, он мечтал. Такие женщины волнуют, являются источником вечного напряжения, беспокойства, стимула. Вот и хорошо, к черту покой… Артист вы или банщик, Дымов? Покойно лишь в бане.
– И все теперь будет хорошо! Ты полюбишь меня и забудешь своих придурочных мальчиков и кабановых! Вот увидишь! А на Рождество мы куда-нибудь поедем! Куда захочешь, в любую страну… Знаешь, в прошлое Рождество я был в Париже. И день выдался свободный, в смысле, концерта не было. Я сидел в каком-то ресторане, почему-то стало очень грустно. И тут я услышал песню, которую любил когда-то, старый французский шансон. А в ней – такие слова: «Я помню, как я встретил тебя на Елисейских Полях, ты была юная, и у тебя были прекрасные волосы. Потом мы стали жить вместе, ты начала курить сигареты, но у тебя оставались все такие же красивые волосы. И однажды я вернулся домой – и ты сидишь на кухне в бигуди и куришь. И вот теперь, когда нам уже по пятьдесят, я прихожу домой, бегают внуки, и ты опять сидишь на кухне, опять в бигуди, опять куришь, на тебе какое-то старое платье, и я понимаю, что жизнь прошла, что от той девочки с Елисейских Полей, может быть, ничего не осталось. Но я все равно люблю тебя, потому что когда-то я встретил тебя на Елисейских Полях».
И я был уже совсем пьяненький, потому что мне, строго говоря, много и не надо, и так расчувствовался, что подумал: а ведь, наверное, неплохо встретить на Елисейских Полях женщину и полюбить, и прожить с ней, черт побери, всю жизнь, и не тяготиться этим, а даже, напротив, испытывать благодарность. И я загадал, чтобы встретить кого-нибудь. В общем, я шел по этим полям, а они, откровенно говоря, такие мерзкие, ничего романтичного, и никого не встретил. Вернулся в отель в расстроенных чувствах и завалился спать. А это Рождество мы будем встречать вместе, да?
Тамира кивнула.
Раздался шум и звон разбитого стекла – кто-то разбил балконную дверь.
* * *
Через секунду стало понятно, кто именно – в комнату ворвался разъяренный Кабанов. Взгляд его был безумным, а с руки капала кровь. В общем, зрелище не для слабонервных. От ужаса Тамира вздрогнула. Дымов заслонил ее собой.
– Чего затаились, как мыши? Делаете вид, будто вас нет? – хрипло расхохотался Кабанов.
Следом в комнату вошел Митрич. На сей раз он был одет весьма обыденно, без закидонов – майка и пузырящиеся на коленях треники.
Руки Митрича оказались щедро татуированы, а на груди красовалась надпись «Бытие определяет!». Вошел и тихо, даже виновато, встал в сторонке, возле рояля.
– Что все это значит? Извольте объясниться, – гневно сказал Дымов.
– Ща объяснимся! – пообещал Кабанов.
К этому моменту он уже успел оценить ситуацию.
– Своего не отдавай! – пьяненько прокричал Митрич от рояля.
Тамира укоризненно спросила:
– Митрич, это ты пустил его? Дал сюда пробраться?
Митрич виновато замигал желтыми глазами:
– Прости, лыбедь белая, бес попутал. Он пришел ко мне домой, стал уговаривать! Я, конечно, поначалу ни в какую! А он пристал, как репей: дай с твоего балкона пролезу! Хорошие деньги отвалил. Мне таких денег никогда не заработать. Ну я и согласился! Да, может, все еще обойдется? Может, и не прибьет, только малость попугает?
Кабанов подошел к дивану, где лежали любовники, и мрачно ухмыльнулся:
– Ну, на сей раз отрицать, что ничего не было, тупо, пианист!
– А я и не отрицаю, – смело ответил Дымов. – Все было. Волшебно! Замечательно! Несколько раз! И еще бы хотелось, если б ты не помешал.
– Прибьет, – сказал Митрич. – Как пить дать.
– Сволочь! – взревел Кабанов и взмахнул рукой, с которой капала кровь.
– Вы поранились, – заметил Дымов. – Вам надо к врачу.
– Сейчас ты у меня к врачам отъедешь! К патологоанатомам, – пообещал Кабанов.
– У вас с руки капает кровь.
– Не надейся! – закричал Кабанов. – С моих рук будет литься твоя, понял, пианист, твоя кровь!
Дымов молчал.
– Че, пианист, боишься? – ухмыльнулся Кабанов.
– А вот и нет, – бесстрашно ответил Дымов. – Иди ты знаешь куда! Это моя женщина! Я ее тебе не отдам!
– Убью, – пообещал Кабанов.
– Мда, – вздохнул Митрич, – оно и впрямь, на почве страсти столько преступлений случается. Вот у нас лет десять назад случай был. Вернулся, значит, один, как это бывает, из командировки, а жена того-самого, амуры крутит…
Рассказать пикантную историю Митрич не успел, потому что действие обрело драматический характер: Кабанов подскочил к дивану и рывком выдернул Дымова из простыни.
– Не сметь! – закричала Тамира так, что Митрич испуганно прикрыл уши.
Кабанов опешил и застыл с щуплым Дымовым в руках.
– Запомни, Петя: если ты хотя бы пальцем его тронешь – не увидишь меня никогда, – пообещала Тамира.
Кабанов на минуту задумался, потом швырнул Дымова обратно на диван. Тот встал, пытаясь сохранять достоинство, и начал одеваться.
– Ха! – заржал Кабанов. – Тело-то у тебя, пианист, не фонтан! Мускулатура вообще недоразвитая! Ты что, в детстве болел?
Дымов густо покраснел.
– Идиот, – строго сказала Тамира. – Знаешь ли ты, Петя, о том, что каждый человек в ответе за свое лицо?
– Не понял, – растерялся Кабанов.
– Правильно, ты и не поймешь. Не дано. Я раньше думала, ты не виноват в том, что у тебя такая внешность, а теперь думаю: ну как такого, как ты, можно любить?
– Не понял, – с угрозой повторил Кабанов.
Тамира усмехнулась:
– А в старости ты станешь невозможным толстяком с одутловатым глупым лицом.
– Этот недоносок, что ли, в старости будет нормальным? – закричал Кабанов, указывая на соперника.
– Да, этот будет, – мстительно улыбнулась Тамира. – Если хочешь знать, в старости он будет прекрасным. А лицо его станет просветленным.
Между тем Дымов успел набросить на себя халат.
– Винцо, халат, все дела! – рявкнул Кабанов. – Значит, не успела за мной захлопнуться дверь, как ты, Томка, уже нашла мне замену. И главное, с кем ты мне изменила? С этим задохликом, недочеловеком!
Дымов вспыхнул и заметил:
– Да ты пьян, уважаемый, от тебя за версту несет перегаром.
– Выпил, не отрицаю, – неожиданно легко согласился Кабанов. – Не каждый день тебя бросает любовница.
– Ничего, переживешь! Подобные сантименты не в твоем духе!
– Много ты знаешь о моем духе, пианист фигов! Может, в душе я чувствительный! Тамара, скажи ему, пусть отваливает!
– Во-первых, Петя, – спокойно сказала Тамира, – отвернись, мне надо одеться.
– Можно подумать, я тебя голой не видел, – хмыкнул Кабанов.
Дымова перекосило, и он строго попросил обойтись без пошлостей.
Тамира усмехнулась:
– Не отвернешься? Ну, хрен с тобой, смотри, мне наплевать.
Она невозмутимо встала.
– Мать честная, красивая, как пол-Европы, – заголосил Митрич, – королевна, Лорен София!
Надев платье, Тамира уселась в кресло и гордо заявила:
– Во-вторых, Петя, отваливать Дымов никуда не будет. Может, ты забыл, что это его квартира?
– Тогда ты собирайся, пойдешь со мной! – приказал Кабанов.
– А в-третьих, я никуда с тобой не пойду, – отрезала Тамира.
– Это как прикажешь понимать?
– Так и понимай! Я уже сказала, что между нами все кончено! И вообще, чего тебе надо, Кабанов? Просто мимо шел, решил зайти? Или, может, Рита выгнала? Ты ведь, как телок, поплелся за ней, тебе приказали, и ты пошел. А меня оставил с незнакомым мужчиной! Была бы я тебе дорога, не оставил бы.
Кабанов нахмурился:
– Это я поначалу не сообразил, растерялся. Понимаешь, привычка. Не так-то просто зачеркнуть прошлое и начать новую жизнь! Я только потом задумался. Вот, значит, приехали мы домой, вроде нормально. Рита, ясное дело, дуется, ну, разбила всю посуду в доме, ну, это, батарею грохнула, на меня с ломом рыпнулась, но это как бы несерьезно, понятно, что через неделю отойдет. А вот со мной что-то не так. Чего-то я этого Крюкова вспомнил, и вообще… Разные мы с Ритой люди!
– А мы с тобой, что ли, похожие? – не выдержала Тамира.
– С тобой это… Чувства!
– Вот уже и про чувства вспомнили! Ты ж говорил, сентиментальщина, любовь-морковь!
– Мало ли что я говорил, – развел руками Кабанов.
– Любовь – материя тонкая, – ввернул Митрич, – иной раз не знаешь, как повернет! Вот у нас случай был: один глухой влюбился в даму, а она, понимаешь, слепой оказалась! И ничего! Сошлись, живут душа в душу! Оно, может, секрет их гармонии в том и состоит! Я иной раз посмотрю на свою Клавдию и прям возжажду быть слепым – чего-то она с годами меняется не в лучшую сторону, толстая стала, впору сало топить. А когда пилить начинает, охота глухим заделаться, чтоб она, значит, надрывалась, а мне по барабану!
– Слушайте, оставьте ваши идиотские истории, – попросил Дымов. – Вы уже сделали свое черное дело! Сколько вам заплатили, тридцать сребреников?
Митрич виновато заерзал.
– Так зачем же ты, Петя, вернулся? – с иронией поинтересовалась Тамира. – Может, забыл свои носки?
– Издеваешься? Смелая стала? – угрюмо заметил Кабанов. – Зря ты так! Я за тобой пришел! Я полночи думал, места себе не находил, бутылку водки выпил и решил: все, с Ритой развод, с тобой сходимся! Что мне Рита? У меня давно свой бизнес, свои деньги! Так что ты, Тамара, не сомневайся, будешь обеспечена по самое не хочу!
Тамира расхохоталась:
– Да с чего ты взял, что я хочу с тобой сойтись? Фу, слово какое мерзкое! Выпил, говоришь? Ну и иди домой, а то протрезвеешь, жалеть будешь!
В этот момент у Кабанова зазвонил сотовый телефон.
– Але, да, Рита. Ага, ушел! Совсем ушел. С концами ушел. Почему? Потому. Не сошлись характерами, в натуре! Ладно, бывай! Привет Крюкову!
Он нажал отбой.
– Молодец, смело, – усмехнулась Тамира. – Только поздно.
– Почему поздно?
– Потому! Я хочу быть с ним!
Тамира взяла Дымова за руку.
Кабанов с отчаянием закричал:
– Томка, идем отсюда! Я тебе квартиру куплю! Твою собственную! Хочешь, двух… трехкомнатную! Идем?!
– Хоть Версальский дворец. Не пойду!
– Да ты дура, что ли? – не выдержал Кабанов. – Ты ж сейчас свое счастье отметаешь. Сама-то сознаешь?
Митрич назидательно заметил:
– Я ж вам объяснял про Бермудский треугольник. Людям свойственно в таких условиях совершать нелогичные поступки!
– Опомнись, я по-хорошему тебя прошу, – взмолился Кабанов. – Я даже этого пианиста тебе прощу!
Кабанов чувствовал настоящее отчаяние, он был готов на любые жертвы, даже на унижение. В конце концов, сейчас главное вернуть Тамиру. А дурь из ее головы потом можно будет выбить, да и пианисту по шее навалять…
– Нет, Кабанов, я лучше с моста кинусь, чем теперь с тобой пойду.
В ее голосе звенели решительность и гнев, а лицо пылало. Вообще в развернувшейся мелодраматической сцене Тамира себя явно чувствовала как рыба в воде.
– Где-то это уже было, – задумчиво сказал Митрич. – Прямо сюжет из великой литературы. Настасья, значит, Филипповна! Ох, зарежет он тебя, лыбедь белая!
– Зарежу! – пригрозил Кабанов.
Неожиданно Тамира встала и подошла вплотную к Кабанову. В руках у нее оказался нож.
Со словами «На, режь!» она протянула нож бывшему любовнику. Образ гордой Настасьи Филипповны Барашковой замаячил перед присутствующими.
– Тамира, что ты?! – ахнул Дымов.
– Мать честная, кровавый трагический финал! – застонал Митрич.
Дымов хотел броситься к Кабанову и заслонить Тамиру собой, но Кабанов, угадав его порыв, прохрипел:
– Не подходи, не то точно зарежу! Как овцу!
– Да тебе слабо зарезать! – расхохоталась Тамира.
По лицу Кабанова пробегали тени. Казалось, в нем свершается великая борьба, однако трагического финала не случилось.
Кабанов выхватил у Тамиры нож и спрятал его в карман.
– Я всегда знал, что ты психическая, – сказал он.
Тамира вновь расхохоталась.
Кабанов подошел к Дымову и с отчаянием попросил:
– Пианист, ну ты же сам все понимаешь! Больная она. Ее лечить надо. Ну что тебе, поиграешь и бросишь! А у меня все серьезно!
Дымов с сочувствием посмотрел на соперника и виновато ответил:
– У меня тоже серьезно.
Кабанов дернулся, как от удара, и закрыл лицо руками.
– Петя, ты что же, и в самом деле любишь меня? – удивленно спросила Тамира.
– Размечталась, – горько усмехнулся Кабанов.
Тамира изумилась:
– Значит, и впрямь любишь! – И добавила мягко: – Ты не огорчайся… Возвращайся к жене, все будет хорошо!
Кабанов ушел, едва не рыдая, повторяя почему-то «Сука-любовь!».
– Кажись, с концами ушел! – заметил Митрич. – Надо же, с виду медведь медведем, а такой чувствительный оказался! Не иначе Бермуды, психика не выдержала! Бытие, как ни крути, определяет!
Сосед переминался с ноги на ногу, желая развить интересную тему, однако Дымов с Тамирой выразительно молчали.
– Ну ладно, пойду я, – вздохнул Митрич. – У вас дела знамо какие. Не успеет за мной дверь закрыться, начнете миловаться. Ну и правильно! Пока молодые, развлекайтесь!
Он направился к балкону, но был тут же остановлен строгим возгласом Дымова:
– Через дверь! Извольте выйти через дверь! А про балкон и прочие тайные ходы забудьте!
Ни слова не говоря, Митрич поплелся в коридор.
Глава 24
Она ехала по новогоднему праздничному городу – сверкали гирлянды, гремели фейерверки. У Леры это почему-то вызывало раздражение. Она чувствовала себя чужой среди праздника.
Какие-то люди голосовали (понятное дело, в новогоднюю ночь – всегда проблемы с транспортом), она проезжала мимо. Некогда, надо успеть в аэропорт.
Огни, дворцы, мосты…
И вдруг посреди проспекта какой-то придурок прет, как танк, на красный свет.
Идиот, кретин, а чтоб тебя – вжах по тормозам! Машину занесло.
– Урод! – крикнула Лера, открыв дверцу.
Он подошел к машине и виновато сказал:
– Извини.
– И это все? – возмутилась Лера.
Конечно, она испугалась не на шутку. Кстати, «урод» при ближайшем рассмотрении оказался довольно симпатичным.
– Куда прешь? – все еще продолжала злиться Лера.
Ответ поразил ее своей искренностью и обреченностью.
– Не знаю.
– Пьяный, что ли?
Он махнул рукой и рассмеялся:
– Какое там! Ни в одном глазу.
Лера растерялась: странный какой-то. И печальный.
– На дорогу смотреть надо! Ты ворон ловишь, а мне потом за тебя в тюрьме сидеть!
Но сказано это было уже без злости, миролюбиво.
– Извини, – еще раз повторил незнакомец, – просто так хреново на душе, что вообще ни до чего.
– Бывает, – кивнула с пониманием Лера. – А как же праздник, снегурочки и веселье?
Он развел руками:
– Выходит, что не для меня. Подкинешь до Петроградки?
– Нет. Извини, мне надо в аэропорт.
– Ну ладно, – кивнул он. – С Новым годом!
– С Новым годом!
Она поехала вперед, он зашагал по проспекту в противоположном направлении.
Разошлись? Нет, так не будет! Все-таки Новый год. Да и вернуться недолго, Лера отъехала всего метров двести.
– Эй! Давай залезай, подвезу!
– Тебя как зовут?
– Олег!
– Разве правильно, Олег, в Новый год быть одному?
Он усмехнулся (красивая улыбка, отметила Лера):
– А ты сама?
– Так сложились обстоятельства.
– Вот и у меня они так сложились.
Когда проезжали мимо Троицкого моста, он предложил остановиться, выйти покурить. Неожиданно для себя Лера согласилась.
…Шпиль Петропавловки, снежное молчание Невы… Только теперь Лера была не одна.
– Знаешь, я сегодня третий раз оказываюсь на этом месте, заколдованное оно, что ли?
Олег кивнул.
– Я сегодня здесь тоже страдал.
Лера внимательно посмотрела на Олега. Печальный и надломленный, как демон на картине. Поинтересовалась, что же такое должно было случиться, чтобы в новогоднюю ночь человек вместо того, чтобы храпеть под елкой, приятно подкрепившись закусками, шляется по городу в одиночестве, не соблюдая правил дорожного движения.
Олег усмехнулся (обаятельный, в очередной раз отметила Лера).
– То и случилось. Встретил сегодня бывшую любовь.
– Ну и как?
– Да никак! Чужие люди. У нее своя жизнь, у меня тоже. Странно, когда мы были вместе, она говорила, что любит меня и готова ради меня на все, повторяла, что если разлюблю ее, порежет вены. А потом собралась и ушла. Наверное, надоела голодная жизнь.
Лера посмотрела на Олега: а ради такого можно и вены резать.
– А ты ее любил?
Ответа не последовало.
– А я не верю в любовь! – серьезно заявила Лера.
– Бывает, – рассмеялся Олег. – Ты поэтому в новогоднюю ночь оказалась одна?
– Может, и поэтому. Кстати, у меня тоже проблемы.
Лера осеклась. Говорить о проблемах не хотелось, да и вообще они начали тускнеть, скукоживаться, во всяком случае, казаться не такими серьезными.
– А куда ты сейчас?
Олег пожал плечами:
– Ввиду отсутствия иных вариантов – домой. В мерзость запустения своей холостяцкой квартиры.
– Значит, ты свободен? – спросила Лера и сама над собой рассмеялась, настолько глупо прозвучал вопрос.
Но Олег серьезно ответил:
– Абсолютно. Ни долговых, ни супружеских, ни прочих обязательств. Считай, я полностью к твоим услугам.
Лера почему-то смутилась.
– Кстати, хочешь выпить? У меня в машине коньяк.
…Они расположились на заднем сиденье. Включили музыку, достали коньяк.
– Ну, за Новый год? Тем более что он уже как тридцать минут наступил!
Сначала из бутылки отхлебнула Лера, потом Олег. От коньяка стало горячо-горячо. Лера повторила отстраненно, как бы про себя:
– Придет принц и разбудит…
Олег усмехнулся:
– Ты про меня, что ли? Нет, я не принц. Я скорее дракон. Или Кощей Бессмертный…
Он сжал ее руку, и от этого внутри Леры стало еще горячее.
– Но если ты хочешь, я поцелую и разбужу тебя, как бывает в сказках.
Лера вздохнула. Неужели это и есть обещанная «награда за ожидание»?
Что с ней, откуда такое волнение?
Есть такие парни – их посылают на землю специально для женской погибели. Та рыжая, должно быть, говорила про такого. Вот он, твой омут, Лера. Если хочешь – можешь прыгнуть. Причем уже сразу понятно: потом не вынырнешь.
Кстати, а почему, собственно, она должна подарить свой дар невинности Т.? Почему бы в первый раз не по велению души и тела?
– Слушай, а ты смогла бы мыть посуду в шляпе? – неожиданно спросил Олег.
Лера почему-то не удивилась, повела плечиком:
– Без проблем.
По радио играли романтические мелодии, точно специально создавая для Олега и Леры провокационный фон.
– Ты, кажется, куда-то спешила?
– Уже нет, – улыбнулась она. – А потом, туда я всегда успею.
– Ясно, – кивнул Олег и после паузы задумчиво сказал: – Тоска плюс тоска. А ты знаешь, две тоски, сложившись вместе, вполне могут составить одно счастье.
Лера почувствовала, как в груди что-то екнуло.
– Может, попробуем? Вдруг получится?
Они долго смотрели друг на друга.
От взгляда Олега по ее телу словно пробегали электрические разряды. Лера вдруг вспомнила сцену из любимого фильма. Путешественники попадают в плен к дикарям. Он и она: молоды, красивы, влюблены. Дикари хотят их убить и перед смертью привязывают парочку к деревьям. Юная героиня говорит своему возлюбленному, что не хочет умереть, не познав его любви: «Я хочу, чтобы ты сделал меня женщиной!» Далее следует безумно красивая сцена: мужчина, руки которого связаны, взглядом сделал все, о чем его просила возлюбленная. Как он смотрел на нее!
Так вот, Олег сейчас глазами мог… Оля-ля! Куда их заведут эти опасные игры? Они уже балансируют на грани!
Лера и Олег долго, до одурения целовались.
Куда нас вообще несет, в какой-то момент подумала Лера, но мысль тут же растаяла, как снежинка на автомобильном стекле. Подступила горячая волна желания и страсти, в которой вполне можно было утонуть и забыть обо всем на свете.
Хорошо, что в Лериной машине были тонированные стекла, – то, что произошло новогодней ночью на заднем сиденье, осталось скрыто от глаз случайных прохожих.
А что именно случилось? Ровно то, что должно было.
…Лера смотрела в окно на город, притихшая и счастливая. Теперь она знала, сколько в ней страсти и нежности.
Олег курил, кажется, он растерялся, поняв, что он ее первый мужчина.
Из магнитолы доносился гимн новогоднему празднику «Нарру New Year!».
Все шампанское выпито.
Фейерверки давно погасли.
И вот мы сидим, я и ты,
Словно потерянные, с тоской глядя друг
на друга.
Вечеринка закончилась,
И наступившее утро кажется таким серым
И далеким от шумного веселья праздника.
Сейчас самое время сказать:
«Счастливого Нового года!»
Лера подпевала. Впрочем, наступающее утро не казалось ей серым, а шумное веселье праздника представлялось куда более убедительным, чем пару часов назад. На душе у нее было светло и спокойно.
– Мы еще встретимся? – спросил Олег.
Лера лишь пожала плечами. Она и в самом деле не знала. Ей надо было многое обдумать, понять и разобраться в себе.
* * *
Кабанов вышел из парадного Тамиры. На душе было так же черно, как во дворе.
Он задержался на крыльце и достал сигареты. Закурить, впрочем, не получилось, потому что он увидел картину, от которой остолбенел и начисто забыл про курево.
К парадному подкатило пять машин. В свете фар возникла Рита в окружении дюжих молодцов.
Она шла прямо к нему, этакая донна Корлеоне с телохранителями.
– С Новым годом, Петя!
Кабанов попятился и на всякий случай промолчал.
– Иди в машину, быстро, – скомандовала Рита. – Я приехала за тобой!
Кабанов не двинулся с места.
– Хуже будет! – честно пообещала Рита.
– А своих упырей зачем взяла? – усмехнулся Петр. – Привыкла все силой решать? Интересно, что мне будет, если я не пойду?
– Иди, я сказала! – крикнула Рита, с удивлением понимая, что еще немного – и сорвется на слезы.
Кабанов хмуро оглядел Ритину группу поддержки. Мда, кабаны знатные, такие если навалятся, мало не покажется. Ишь как смотрят, прямо порвать готовы, особенно этот, в черной шапке.
Парень в черной шапке действительно глядел на Петра, буквально сверля его взглядом. Возможно, если бы Кабанов знал, что зовут парня Федор, а фамилия его Крюков, это что-то бы ему объяснило, но он не знал. И уж тем более откуда ему было знать, что в голове под черной шапкой зреют сейчас мысли, опасные для Кабанова. Потому что когда Крюков понял, зачем любимая женщина в разгар новогодней ночи вызвала бригаду своих парней, сняв их с охраны важных объектов, он почувствовал отчаяние и естественную мужскую злость к сопернику, которая вполне могла трансформироваться в нечто разрушительное, – ревность страшная стихия!
Федор в этот момент испытывал ревность дикую, как зубная боль. Да, все ясно, без вариантов: Рита любит мужа, иначе с чего бы она помчалась среди ночи, как подорванная?
Хотя что с того, что она любит Кабанова? Ведь он, Федор, ее тоже любит! Почему он должен уступать?
На миг в голове у Крюкова мелькнула шальная мысль – выхватить пистолет и сказать Кабанову, чтобы мотал от этой женщины куда подальше, а если вернется – он из него решето сделает. А потом силой увезти Риту куда-нибудь и прожить с ней всю жизнь. Может, рискнуть?
…Как тут не вспомнить Митрича с его «у судьбы на перепутье»?! Вот и бедный Федор застрял: направо, налево, куда идти-то? В общем, ничего у Крюкова не получилось, черт его знает, почему, генетика, что ли, не та? Только втянул Федя голову в плечи, промолчал и упустил любимую.
А Кабанов в это время решал, что делать, как быть и, главное, с кем.
Да и перед Ритой стоял вопрос: либо уж отпустить Кабанова на все четыре стороны, либо бороться за собственное счастье. Вот только надо еще определить, в чем оно? Может, это Крюков? Стоит рядом, сопит преданно, ждет ее решения…
…Решение Рита приняла быстро, как настоящий самурай, на семь вдохов. Не нужно ей никаких кульбитов и разворотов на сто восемьдесят градусов. И нового счастья ей тоже не нужно, а нужно свое старенькое, родное, замурзанное и любимое. Но за это свое она, будьте уверены, поборется. Не отдаст какой-то там чужой рыжей женщине, хватит с нее эмэнэс Войтович!
Рита сочла долгом предупредить:
– Если ты сейчас сам не сядешь в машину, тебя туда погрузят, как куль с песком!
И тут Кабанов взвился, разобиделся:
– Ты что, совсем охренела? Ну давай, расстреливай, чего там еще придумаешь! А добровольно я не пойду!
И тут с Ритой что-то произошло.
Она подошла к Кабанову и тихо, чтобы ее не слышала группа поддержки, зашептала:
– Петя, Петечка, вернись, прошу тебя! Ну, пожалуйста! Хочешь, я буду такой, как ты скажешь? Зависимой и слабой? Хочешь, агентство тебе отдам? Ты будешь работать, а я дома сидеть и печь тебе пироги!
– Ты что, Ритос? – спросил Кабанов, испугавшись такого резкого поворота даже больше, чем расстрела.
А Рита вдруг заплакала совсем жалко:
– Я не могу без тебя… Без тебя я просто умру… А теперь иди, куда хочешь!
Тогда Кабанов подошел, взял ее за руку и сказал:
– Поехали домой!
У машины Рита задержалась и объявила:
– Уезжайте ребята, свободны! Сама справилась!
После чего, застенчиво улыбаясь, села в машину.
* * *
В новогоднюю ночь Ева не нашла лучшего занятия, чем глотать невкусное шампанское и смотреть заезженный, но от этого не ставший менее любимым фильм «Ирония судьбы».
Причем смеяться в смешных местах, как раньше, ей не хотелось. Она смотрела фильм с серьезным, печальным выражением лица. Может быть, потому, что думала о женщинах, к которым, в отличие от прекрасной Нади, в новогоднюю ночь никто не пришел.
Еве так жалко этих женщин! Вот они едут в метро – серые лица, потухшие, безрадостные глаза – нелюбимые, усталые, как будто их отжали через гигантский пресс, убрав за ненадобностью мечты, желания, что-то живое и теплое. О такой ли жизни они мечтали в зеленом знойном лете своей юности?
Еве их жаль, потому что она – одна из них. Она бы всех этих женщин, замерзших, безжизненных, недолюбленных, грузила в вагоны и везла к морю. Туда, где жара, солнце и пальмы. Туда, где они оттают, переродятся и станут такими, какими их задумал бог.
А еще дала бы каждой по правильному мужчине. Умному, тонкому и сильному настолько, что у него никогда не возникало бы желания задавить кого-то своей силой. Да, будь ее воля, она бы все куда лучше и разумнее устроила.
А еще сделала бы так, чтобы в Новый год каждая женщина не чувствовала себя одинокой. Потому что это обидно и неправильно.
И придумала бы, может, специально для женщин какое-нибудь забористое шампанское с интересными пузырьками (пусть даже с самым сложным химическим составом), чтобы женщина могла выпить, сразу повеселеть и поверить в то, что праздник, хорошее настроение и новое счастье возможны и для нее.
Но нет такого шампанского. И вообще тебе пятьдесят с гаком, не мели ерунды. Снег идет, жизнь проходит… Ни то, ни другое, ни вообще ни что на свете изменить нельзя.
Ни мужчины, ни праздника, ни веселья. Листай фотоальбом, старая клуша, и вспоминай прошлое.
Фотографии веером: Лера с игрушками, косичками, бантиками; Лера идет в первый класс, Лера с кошкой, Лера-подросток, Лера на выпускном, Лера в своем первом фильме…
Евиных фотографий в альбоме почти нет, в основном это фото дочери. Потому что Лера – центр вселенной. Неизменно. И с течением времени – все сильнее.
Странная закономерность: чем больше Лера отдаляется от матери, уходя во взрослую жизнь, тем болезненней Евина зависимость от дочери. И тем серьезнее страх, что однажды дочь совсем отдалится – выйдет замуж, или, не дай бог, уедет в другой город или вообще в другую страну.
Что тогда делать ей?
Ей так важно быть нужной кому-то, о ком-то заботиться. Раньше заботилась о матери и дочке, а теперь мамы не стало, Лера выросла… Тяжело привыкать к мысли, что ты больше не нужен. Тут тебя старость и настигает, потому что, когда ты не нужен – начинаешь стареть. А она так устроена, что ей надо много отдавать, и тогда энергия к ней возвращается. Ева на полном серьезе стала задумываться о том, чтобы взять из детдома ребенка. Страшно, конечно, и не факт, что получит разрешение на усыновление, но, может, попытаться? Что-то она еще успеет сделать хорошего, вложит в кого-то нежность, которой, оказывается, еще много, отогреет любовью…
…Фильм закончился, пошел концерт – популярные вальсы, воздушные, легкие, праздничные. И что-то в Еве отозвалось, полетело навстречу волшебной музыке, захотелось смеяться и плакать – и вспомнился вдруг один день. Самый лучший в ее жизни.
С мужем и дочерью она оказалась в своем любимом Павловском парке. Вадим участвовал в вечернем концерте, а перед этим они решили вдоволь погулять.
Небо в тот июльский день было пронзительно голубым, и розы в парке пахли волшебно. Вадим держал ее за руку, а маленькая Лера смеялась. Ева испытывала какое-то сумасшедшее счастье и хотела остаться в этом дне навсегда.
