Текст книги "Гнев Звёзд (СИ)"

Автор книги: Алиса Линтейг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

А дома Эмму снова поджидали проблемы, снова настигали тревожные вести. Томас словно сходил с ума, все чаще вспоминая Роуз, все чаще уносясь мысленно в те времена, где она была рядом, где согревала его своим присутствием.

Теперь этот мужчина, некогда с грубыми ругательствами избивавший жену, стал другим. Совсем другим.

Он больше не забирал деньги у дочери, не ставил ей жёстких запретов, не пытался вмешиваться в её жизнь. Нередко он даже помогал Эмме: как материально, так и психологически.

Казалось, он пытался быть отцом, таким же, как во времена их приличной жизни, только искренне обеспокоенным. Он тревожился за то, что ждало их впереди, что двигалось к ним размашистыми шагами, что приближалось к их шаткой двери. Томас не говорил про судьбу или неизбежность: он мечтал умереть, желал вновь ощутить на своей ладони любимые пальцы, но что-то ему мешало.

Эмма, обеспокоенная состоянием отца, часто разговаривала с ним, спрашивала, все ли в порядке, пыталась поддерживать, однако все тщетно. Он редко давал ей внятные ответы, и обычно разговор их оканчивался или неловким молчанием, или сплошными вопросами к дочери.

К своему привычному занятию Эмма теперь прибегала крайне редко. Но когда это случалось, обычно вновь начинала биться внутри неё нестерпимая тоска по матери, по её ласковому голосу, по удивительному альтруизму. Она вспоминала все, с ней связанное. Вдыхала прохладный ветер воспоминаний, что тут же уносил её к далеким туманным островам. Хотела обнять её, но не могла.

Из-за тревоги за состояние отца Эмма не находила времени для визита к Мартину. Она не знала, в каком он состоянии, жив ли, стало ли ему лучше – лишь делала предположения, и все собиралась, собиралась прийти в его тесную палату. Собиралась и не приходила.

А неведомое безумие продолжало закручивать в себя все новых и новых жертв. Мир умирал, медленно, в мучительных судорогах. И все громче клацала своим невидимым клювом чёрная птица, упиваясь свежей человеческой кровью, сгущая клочья мрака над пустеющими землями.

Шуршали страницы газет, звучали разговоры, играла музыка, создаваемая руками вдохновленных мировой болью исполнителей. Времени оставалось все меньше.

***

Очередной выходной день Эмма решила посвятить поиску новой информации, связанной с загадочными явлениями. Она отправилась в знакомый магазин, где приобрела очередную газету, пестревшую жуткими сообщениями.

А по дороге домой с ней случилось необычное – такое, что заставило невольно вспомнить Мартина и его слова о цветении.

Она встретила человека, одетого в лохмотья, с трудом перебиравшего своими ослабевшими ногами. Его тщедушное тело раскачивалось, руки тряслись, а глаза, впавшие в глазницы, смотрели умоляюще. И Эмма сумела уловить в них искорку. Искорку, говорившую о жажде жизни.

Он совершал страшную борьбу над собой, но не сдавался. Голод мучил его, наверное, сковывал тело вязкими болями, пригвождал к ледяной земле. А человек лишь шёл дальше, упрямо игнорируя слабость, упорно стараясь выпрямиться.

Жалость охватила Эмму и, подобравшись ближе, она поделилась с несчастным частью своей свежей заработной платы.

Она осознавала, что вряд ли это хорошо закончится, что могут наступить плачевные последствия, но не могла пройти мимо.

Нищий не знал, как отблагодарить Эмму, однако та ничего не требовала. Простых слов ей было достаточно. Первые лепесток всколыхнутся, и совсем скоро должна была вспыхнуть налитая нектаром сердцевина, знаменующая новое цветение, – Колдвелл чувствовала это.

Развернувшись, девушка хотела было направиться к дяде Мартина, чтобы выяснить наконец состояние друга. Но чей-то насмешливый голос внезапно отвлёк её:

– Давать деньги людям, которые скоро сдохнут, корчась в голодных муках, – это, конечно, очень разумно, особенно тебе… Ладно, продлевай их страдания, если хочешь. Мне плевать.

Эмма увидела Джоанну, равнодушно ухмылявшуюся. Она хотела проигнорировать её колкость, но смысла уже не было: обидчица подошла слишком близко.

– Встречаться с дураками ещё хуже, – попыталась съязвить Эмма, медленно отдаляясь от нежелательной собеседницы.

– Я бы так не сказала, – усмехнулась Джоанна. – В материальном плане это великолепно. А если учесть, что тупица считает меня своей богиней и готов исполнять любые мои желания, то это просто мечта.

– Ну да, может быть… – рассеяно откликнулась Эмма, уже не скрывая своего намерения поскорее прекратить беседу.

– А вообще, я обратила на тебя внимание, потому что удивилась внезапной встрече. Думала, ты на похоронах.

– Что? – Эмма широко раскрыла глаза, не совсем понимая, но догадываясь, о чем говорила неприятельница.

– Ты не знаешь, что твой дружок мертв? Все его страницы в соцсетях пестрят слезливыми сообщениями и пустыми пафосными пожеланиями. – Лицо Джоанны было таким, будто она говорила о чем-то совершенно обыденном, на губах играла чуть заметная ухмылка.

– Докажи! – гневно потребовала Колдвелл, ощущая, как трудно становится дышать, как вновь появляется в её горле леденящий комок.

И Джоанна совершенно спокойно, без возражений и эмоций показала Эмме то, что подтвердило все её опасения, разрушило надежды, погасило свет.

Посмотрев на экран телефона, где, окружённые смешными картинками, высветились похоронные пожелания от близких людей Сантера, Колдвелл словно пронзила себя невидимым лезвием.

Теперь Мартин был там же, где и Роуз, теперь его не достать, не встретить, не увидеть. Он проиграл. Отдался небытию.

Эмме захотелось вновь припасть к безжизненной земле и, давясь отчаянными криками, ненадолго забыться в себе, но присутствие Джоанны мешало. Ужасно мешало. Эта девушка была не тем человеком, кому следовало показывать эмоции, с кем можно было поделиться переживаниями. И её явно ничуть не тревожило, какую боль принесла она Эмме, пролистав перед её глазами абсолютно все страшные сообщения.

========== Глава 19 ==========

– Папа, ты ведь знаешь, что творится в мире?

– Знаю.

– Думаешь, этому уже не помешать?

– Уверен.

– А если ты ошибаешься, если у всего, что происходит вокруг, все же есть смысл. И если перемена этого смысла поможет с ним справиться? Не мне, конечно, этому мешать, но если все не так безнадёжно?

– Глупости.

Эмма Колдвелл пыталась поговорить с отцом, старалась сделать так, чтобы в голову его закралась хоть одна светлая мысль, но все бесполезно. Он отвечал лаконично, избегая длинных разговоров, порой и вовсе меняя тему на нечто обыденное.

Его было не отговорить, не направить на другой путь, не заставить одуматься от страшных действий над собой, что одурманивающим туманом затмевали его тяжёлую голову.

Эмма не сдавалась. Она все увереннее, все отчаяннее старалась оказывать ему поддержку, но Томас ничего не принимал. Наверное, все это казалось ему детским лепетом, наивным и бессмысленным.

Девушка часто вспоминала Мартина, осознавая, что жизнь для него протекла не просто так, что чуть ли не в последние её минуты он смог в очередной раз стать частью того загадочного цветения. Он и Эмма. Цветение связало их, сделав дружбу крепкой, особенной. Заставило о многом задуматься одинокую нищенку, потерявшую смысл всего.

Но Мартина уже было не вернуть, а вот спасти Томаса можно было, но Эмма не знала, как.

Она чуть ли не каждый день видела, как сидит он в своей комнате, пустым взглядом уставившись в потолок, шепотом произнося старые любимые фразы. Те, что некогда говорил он Роуз, что связывали его с прошлым, что тёплым огоньком грели его иссохшую душу.

Дочь пыталась его отвлечь, но отец её игнорировал. Он считал, что пора уходить. Как можно скорее. Приблизить к своей холодной руке лезвие, провести им медленно по коже, загоняя как можно глубже, глядя, как течёт тонкими струйками алая кровь. Снова увидеть Роуз, милую, радостную, смеющуюся. Забыть обо всем.

Эмма знала, прекрасно знала, чего хотел отец – словно читала его мысли, видя лишь одну его худую, исполненную боли фигуру.

А оставаясь наедине, она невольно замечала, как начинает строить будущее, как ментально рисует картины, не связанные с этим ненавистным захолустьем.

Она хотела как можно скорее уехать из этой деревни, вернувшись в город, взяв с собой отца, но он того не желал. Нужно было уговаривать. Ничего не помогало.

А за окном все триумфальным шагом расхаживала стужа, все поскрипывали холодным треском замёрзшие двери, и все тем же белеющим саваном укутывалась обледенелая земля.

Весны словно и близко не было – лишь зима, вечная, холодная, зловещая. Несущая за собой налитое чёрной влагой небо, пробирающий холод и уныние, что знаменовало собой начало гибели сущего.

***

Несколько дней упорных уговоров, многочисленные просьбы и убеждения, спокойный тон – все бесполезно. Томас отказывался покидать деревню, не желал слушать о жизни, о каких-то стремлениях, о расцвете, придуманном дочерью. А Эмма боялась за него.

Несмотря на проблемы в семье, девушка продолжала упорно работать, теперь уже уделяя делу больше внимания, сосредотачиваясь на заданиях.

Хозяин фермы, в последнее время замечавший спад её активности, даже приятно удивился, увидев, сколько полезного сделала работница, как идеально справилась со всеми поручениями. Ему это понравилось. Он не похвалил Колдвелл, но, осмотрев клетки, удалился с довольным видом.

Эмма и сама дивилась тому, с какой лёгкостью теперь ей давалась работа. В то время как Томас медленно угасал, теряя все смыслы, она словно набиралась сил, словно втягивала вместе с густеющим воздухом нужную энергию.

А между тем странных случаев в мире становилось все больше, и все больше паники разносилось по его окрестностям обжигающими волнами. Она проникала в разумы людей, искажая из видения. Пробуждала фантазию, и без того чрезмерно взбунтовавшуюся после нескольких сверхъестественных случаев.

И уже ходили слухи, будто нет никакой организации, нет никакого Убийцы Звезд, будто вина всему – потусторонние силы, возроптавшие из загробья.

Но в последнее Эмма не верила, считая, что, если духи и существуют, нет причин им бунтовать, унося в свою тьму живых. Она видела в происходящем нечто иное, более странное, необъяснимое, не запятнанное стереотипами. Но старалась надеяться, что все однажды удалится, все закончится, все усмирится.

***

И вот снова, обычным мартовским днём, по погоде скорее напоминающим январский, Эмма отправилась на свою нудную работу.

Она видела налитое свинцовым холодом небо, ощущала, как пробирающими шагами крадётся по твёрдой земле холод, наблюдала за мерным падением снега, с легким шорохом касающегося земли.

И перед глазами её всплывали картины, когда она прогуливалась рядом с Мартином, когда разговаривала на приятные темы, когда улыбалась вместе с ним искренней улыбкой.

Что-то сжималось в её груди, холодный комок снова сдавливал горло, правда, был он уже не таким болезненным, как в первые часы после страшной вести.

Игнорируя чувства, Эмма шагала на работу. Достигнув знакомых ворот, она приступила к делу, вновь целиком сосредоточившись на поручениях, упорно стараясь не отвлекаться.

Но сконцентрироваться не вышло: её почти сразу окликнул наглый юноша, которому до сих пор не надоело поливать бедняков грязью.

– Эй, нищая! У тебя такой вид, будто какая-то свинья сейчас сдохнет. Признавайся, а то папа тебя уволит за то, что не проследила, и сдохнешь уже ты, – выкрикивал он бодрым голосом, всерьёз полагая, что слова его задевают Эмму.

Девушка не отреагировала – лишь одарила его снисходительным взглядом, словно малого ребёнка.

Но одного взгляда оказалось достаточно, чтобы всполошилась вся ферма, чтобы накатила обжигающими волнами безрассудная паника.

Поймав взгляд девушки, сын фермера слегка покачнутся и, словно тряпичная кукла, рухнул на промёрзлую землю. Тень гадкой ухмылки застыла на его губах, безжизненный взор неподвижным камнем замер где-то среди толстобоких туч.

Работница, стоявшая неподалёку и мельком видевшая происшествие, тут же пронзительно завопила.

– Она убила его! Свинарка! Убила! Убила! – кричала она срывающимся голосом, в ужасе подбегая к стремительно остывающему телу. – Уби-и-ила!

Женщина тормошила парня, лихорадочно щупала его пульс, проверяла дыхание – но было уже поздно. Ничто не могло сдвинуть его взгляд, тяжело упершийся в мутное небо. Он был мертв, определено мертв.

А между тем грубые мужские пальцы крепко сжали тонкие руки Эммы, стараясь причинить ей как можно больше боли, жаждя вывернуть, проломить её хрупкие кости. Девушке было больно, ужасно больно, но она чувствовала, как отчаянно дрожит это могучее тело, как неосязаемой ледяной жидкостью наполняет его панический страх. Мужчина боялся. Ужасно боялся.

– Так вот зачем ты устроилась ко мне на работу! Вот что хотела сделать! Мой сын, любимый сын! Сволочь! Ведьма! Гореть тебе в аду! – словно обезумев от ярости, смешанной с горьким ужасом, вопил он неестественно высоким голосом.

Он готов был разорвать Эмму на части, вырвать из неё все внутренности, кинуть её в костёр – она осознавала это, чувствуя, как сжимались его холодные пальцы от безудержного гнева. Но не решался. Страх был сильнее.

– Так вот, значит, как вы, сволочи, маскируетесь! Проваливай в свой ад, нечисть грязная! Чтобы я тебя больше здесь не видел!

Разгоряченный, мужчина отпустил Эмму и, толкнув её в снег, рванулся к бездыханному телу сына.

Поднявшись, Эмма, пока все отвлеклись, бросилась бежать, задыхаясь, спотыкаясь об ухабы, поскальзываясь на льду.

Казалось, в тот момент она бежала настолько быстро, как никогда раньше. В голове что-то пульсировало, сердце беспорядочно билось, дыхания решительно не хватало, но она все неслась, неслась, неслась, не смея оглядываться назад…

Очнулась она от этого кратковременного помутнения лишь тогда, когда очутилась у двери родного дома, когда сквозь морозный туман увидела шагающего к ней отца.

Ноги подкосились, и Эмма рухнула на холодную землю, подвернув лодыжку. Резкая боль пронзила её, разнеслась по телу, замелькала перед глазами мелкими разноцветными точками.

Только окончательно придя в себя, девушка ощутила, как трясётся все её тело. Та паника, что накатывала на разумы людей, добралась и до неё. Только боялась она не мирового краха, не таинственных явлений, не разъяренного фермера – теперь она страшилась саму себя.

Ей казалось, что слова, сказанные бывшим работодателем, были правдой. Эмма не верила, не принимала, но упорно думала, что это сделала именно она. Она убила человека. Убила внезапно, неосознанно, использовав при этом некую ментальную силу.

При каждой такой мысли все её тело сжималось, и, несмотря на мороз, на коже проступал холодный пот.

– Что произошло? – послышался взволнованным голос Томаса, увидевшего состояние дочери.

– Ничего. Меня… Меня уволили, – с трудом выдавила из себя Эмма, скривившись от боли.

Возникла молчаливая пауза. Томас не стал выяснять причины, расспрашивать о подробностях, вникать в случившееся – лишь помог дочери подняться и, взяв её за руки, довёл до дома.

Но на этот раз Эмма была только рада, что отец избежал разговора. Ей хотелось побыть одной, ужасно хотелось.

Ощущая, как мечется внутри неё холодными всплесками страх, девушка принялась за шитьё, которым уже давно не занималась. Но руки слишком сильно дрожали, и ничего не выходило.

Оставив эту бессмысленную затею, Эмма углубилась в себя. И перед её глазами, словно кинолента, начали проноситься образы: Мартин, взмывший от её взгляда в воздух, и сын фермера, по той же причине рухнувшийся наземь жалкой тряпичной куклой.

Вспомнила она и то, как однажды, в пору апатии, на её глазах резко упал человек, подозрительно раскинувшись на пыльной, чуть припорошенной снегом дороге. Тогда она не уделила ему внимание, а теперь ей казалось, что, наверное, он умер, причём умер по её вине.

Девушка решительно не понимала, откуда у неё появились такие способности, как связаны они были с той организацией, но неприятные мысли упорно лезли ей в голову, давая подсказки. Возможно, ошибочные, но подсказки, от которых все её тело вновь заходилось мелкой дрожью.

«Кто будет следующим?» – назревал страшный вопрос.

========== Глава 20 ==========

После того короткого разговора, во время которого Эмма сообщила об увольнении, Томас редко покидал свою комнату. Он приходил с работы, иногда проведывал дочь, но потом снова запирался, углубляясь а себя, наверное, отсчитывая часы.

Эмма иногда пыталась завести с ним беседу, намекала, что нужно поскорее покинуть деревню, но все бесполезно. Он совсем замкнулся а себе. Ему ничего не было нужно.

Колдвелл не знала, как поступить. Она прекрасно осознавала опасность нахождения в деревушке, где её прилюдно объявили нечистью, где приказали ей возвращаться в ад, но не могла бросить отца, медленно сходившего с ума.

Целые дни напролёт она проводила в своей тёмной спальне, глядя в окно, рассматривая возвышающееся черным куполом небо, напряжённо думая. Пыталась предугадать будущее.

Но ничего не выходило. Мысли беспорядочно путались, скручивались в клубок, возвращали её к моментам, когда проявились странные способности.

Девушка все ещё не понимала, какую связь она имела с той организацией, ломала голову над тем, кто ещё из жителей мог обладать таким даром: пожар ведь устроила явно не она. И на ту женщину, о гибели которой как-то сообщила Джоанна, и на саму Джоанну тоже напала не она.

А впрочем, может, и она: Эмма ничего не знала об этих способностях, не предполагала, на каком расстоянии они действуют, и, хоть и хотела, ужасно боялась узнавать.

Ночами девушка практически не спала, ворочаясь на неудобной кровати, вспоминая, как схватил её разъяренный хозяин фермы, с тревогой думая, почему её до сих пор никто не нашёл. Он ведь знал, где она живёт, но не искал, не стремился сдать полиции или каким-нибудь охотникам на ведьм. Наверное, боялся, а может, чего-то ждал…

Темнота тихонько подкрадывалась к ней, черным покрывалом опутывала её дрожащее тело – и мысли становились все абсурднее, все беспорядочней, но не приходила заветная сонливость.

Девушка представляла, как вскоре совсем обеднеет её семья. Как отец, сражённый мысленным голосом Роуз, схватится за нож, вонзит его в своё горло, зайдётся хриплыми предсмертными стонами. И все это виделось ей пугающе чётко, и все холоднее становились волны внутренней тревоги.

***

Очередное утро выдалось необычайно ясным по сравнению с тем, что представало глазам жителей в последние дни.

Солнечные лучи пропороли массивные брюхи туч и теперь пронизывали холодные стекла, тянулись к мебели.

Взглянув в окно, Эмма невольно улыбнулась. Что-то тёплое внезапно наполнило её грудь, разлившись по венам сладкой патокой, обвив собою мучительную тревогу.

Ей показалось, будто сражается мир, будто борется с неведомой тварью, что несёт в него разрушенные и боль. Может, скоро все пройдёт, все забудется, успокоится. И лишится она тех способностей, наверное, подаренных ей загадочной организацией.

– Мы справимся, – прошептала Эмма, глядя на голубеющие полосы, обрамлявшие мрачные тучи.

Скрипнула входная дверь, Томас отправился на работу, а Эмма, улыбаясь, стараясь не думать о мрачном, решила, собрав скудные продовольственные запасы, испечь пирог. Девушка не слишком любила готовить, но ей жутко хотелось отвлечься от тяжёлых мыслей и немного порадовать отца.

В ближайшее время Колдвелл, не желавшая сидеть целями днями дома, планировала устроиться на работу. Ей было все равно, куда. Но она не собиралась сдаваться. Она планировала жить дальше, развиваться, стремиться к будущему. Она знала, что все ещё может измениться, в корне измениться. Ничего не кончено.

Целый день она провела за приготовлением пищи и шитьем, к удивлению, наслаждаясь процессом, а вечером осознала, что устала сидеть в неволе. Устала от тесных стен, спертого воздуха, темных комнат, насквозь пропитанных семейной болью.

Девушке захотелось вновь окунуться в недалекое прошлое, в те его чудесные моменты, когда рядом был Мартин. Когда они прогуливалось вдоль озёрного побережья, оживленно разговаривая, делясь мыслями.

Теперь все это казалось Эмме беззаботным. Таким сладостным, словно капельки мёда, пролившиеся на горький стебель. И поистине прекрасным.

Она двинулась в холодный мрак ночи, пронизываемый дрожащим сиянием звёзд.

Озеро мало изменилось: только слой льда, прозрачным куполом нависший над неподвижной водой, стал немного тоньше.

Эмма шумно вдыхала холодный воздух, наслаждаясь уединением, рассматривая сверкающие звезды, прислушиваясь к успокаивающей колыбельной ветра.

Ночь была чудесная, звездная. Такие сладостные моменты особенно любили творцы и романтики, ловившие вдохновение. Муза подкрадывалась, касалась их своими хрупкими незримыми пальцами и нашептывала сладким голосом, что теплом разносился по их воодушевленным существам. Ощущая порывы, они начинали творить, быстро, легко, с удовольствием. И забывали они о настоящей жизни, о суровой реальности, об угрозах, обитающих в бездонном мраке.

Эмма не творила, но камень, что тяготил не душу, казалось, внезапно стал легкой пушинкой. Несмотря на холод, она ощутила тепло, то самое, которое обычно чувствуют вдохновлённые люди.

Ей ужасно захотелось жить, ценя каждое, даже самое мрачное мгновение. И она широко улыбалась, отдаваясь в распростёртые объятия сладостной ночи.

Но вот чьи-то холодные руки обхватили горло Эммы, и знакомый резкий голос, словно глас беспощадной судьбы, произнёс:

– Наивная овца! Тебе бы сидеть в своей грязной норе, а ты по улицам разгуливаешь. Мы ведь узнали, где ты живешь, и следили за тобой от самого твоего дома. Конец близок, нечисть.

Этот голос принадлежал Джоанне, и не было в нем того страха, что охватывал фермера, не было дрожи – только лёгкая тревога, хорошо скрываемая уверенным тоном.

В отличие от Эммы, тщетно пытавшейся вырываться из крепкой хватки неприятельницы, Джоанна была не одинока: судя по голосам, доносившимся сзади, её сопровождали несколько мужчин.

– Давай, Мэлли, ты справишься! Убей эту нечеловеческую тварь! Отомсти за Джима! – подбадривал кто-то из компании.

– Снимать?

– Снимай! – крикнула Джоанна и толкнула Эмму на неподвижный лёд.

Больно ударившись головой, Колдвелл ощутила, как пронизывающе зазвенело в затылке, как острыми лезвиями начала резать все её тело боль.

Эмма пыталась сопротивляться, но Джоанна была сильнее. Поняв её жалкие попытки, Мэлли начала бить свою жертву лицом о неровную скользкую поверхность.

Эмма чувствовала, как касаются её губы льда, как возникает во рту солоновато-горький привкус крови, смешанной с грязью.

Все ближе надвигался мутный туман, все глубже поглощал он в себя происходящее – и медленно, больно, мучительно начинали смешиваться краски.

Эмма все видела, все ощущала, все понимала. Все ещё попыталась сопротивляться, но бесполезно.

Чувствуя запах победы, Джоанна развернула жертву лицом к себе, и та сквозь сгущающуюся пелену увидела её покрасневшее разъяренное лицо, озарённое бледным светом уличных фонарей.

– Ещё все впереди, детка, – усмехнулась Джоанна, словив умоляющий взгляд Эммы. – Я человек жёсткий, и не собираюсь щадить чудовище, которое, к тому же, убило воплотителя моих желаний.

И снова удары. Болезненные, безжалостные, мучительные. Мэлли пыталась головой соперницы пробить неприступный лёд.

Рывок Джоанны – и лёд треснул, холодная вода, смешанная с кровью, наполнила дыхательные пути Эммы, зловеще забулькала в лёгких, сковала горло.

Всплеск, неприятное клокотание, судороги, сведшие беспомощное тело, рухнувшее в студёную воду, – и тьма, вечная, непроглядная. Зловещий, безвыходный мрак, равнодушно ухмыляющийся очередной новоприбывшей.

========== Глава 21 ==========

Эмма Колдвелл открыла глаза и, недоумевая, что с ней произошло, стала оглядываться по сторонам. Тщетно. Туман окутывал девушку мутным пологом, пеленой застилал пространство.

Кругом был мрак, густой, беспросветный, смешанный со все той же маревой дымкой. Он ласково касался тонких рук гостьи, медленно пробираясь по её коже, приближаясь к временно ослепшим глазам.

Девушка ничего не видела, но, кажется, со всех сторон её окружали стены какой-то комнаты. Мрачной, абсолютно безмолвной, поедающий человеческий рассудок, вызывающей в голове пульсацию.

И воспоминания, абстрактные воспоминаний, роящиеся в отяжелевшем разуме, словно назойливые насекомые. Странно. Жутко странно.

Но вот тьма рассеялась, расступилась – и предстала её глазам комната с каменными стенами, не заполненная мебелью. Не заполненная ничем, кроме пустоты, необъятной, зловещей, вечной.

Лишь маленький огонёк робко витал посреди бесплотного пространства, обдавая неприступные стены золотистыми световыми брызгами.

Эмма хотела зажмуриться, но подавила в себе это желание. Что-то упорно подсказывало ей, что нужно идти дальше, что необходимо исследовать местность.

Не понимая, что случилось, ничего не чувствуя, девушка неуверенно подошла к стене. Прикоснулась дрожащей рукой к ледяному камню.

Холод легкими покалываниями пробежал по её телу, но был он приятным, невесомым, едва ощутимым.

Эмма сделала глубокий вдох, и ей показалось, что в лёгких совсем не осталось кислорода. Но это не мешало. Ничуть.

Наверное, происходящее выглядело странным, а может, и нет – Эмма плохо понимала, что творилось вокруг её одинокой фигурки, наряженной в старенькое длинное синее платье и поношенные сапоги. В ту самую одежду, которую она надела перед прогулкой к озеру. Не хватало только куртки.

Девушка не испытывала ни чувств, ни эмоций – только пустота, ничто окружало её, обвивало невесомыми щупальцами.

Решив следовать голосу интуиции, куда-то звавшему её, Колдвелл двинулась к месту, где ей виделся выход.

Мимолетный взгляд скользнул по стенам – и непонятное ощущение охватило Эмму. Там были двери, много дверей, таких же каменных, однообразных, сливающихся со стенами. Она не знала, куда идти.

Застыв на месте, девушка принялась напряжённо думать, что выходило не слишком успешно: голова словно отказывалась работать.

Но вот чьи-то тихие, скользящие шаги нарушили гробовую тишину, и перед глазами Эммы возникла знакомая человеческая фигура, одетая в официальный костюм.

Что-то смутное подступило к горлу девушки, но теперь она была не способна понять, что именно. Лишь смотрела она на гостя, подбиравшегося все ближе.

Это был Мартин. Такой же миловидный круглолицый парень, с каким завела светлую дружбу Эмма, без когтей-лезвий или клыков.

Узнав друга в световых всплесках, девушка хотела кинуться к нему, обнять, сказать, как скучала она по нему после его трагической смерти. Как сожалела о том, что не была с ним рядом в страшный момент, что пропустила похороны.

Эмма сделала рывок, чуть раскинула руки, но резко остановилась. Мартин не улыбался. Его лицо не сияло, а душевный свет, что всегда исходил от него, словно канул в беспросветную пустоту. Взгляд холодных, словно стеклянных голубых глаз вонзался в тело Эммы, будто прорезая его насквозь, выпивая соки. Юноша практически не моргал – лишь спокойно взирал на Колдвелл, заставляя её замереть на месте.

– Мартин?.. – чуть слышно прошептала Эмма, желая, но боясь даже сделать шаг назад.

Молчание, холодное, гнетущее. Пронизывающий взгляд, проходящий сквозь тело.

– Ты призрак? – спросила девушка то, что пришло ей первое в голову.

В ответ – отрицательное покачивание головой.

– Ты ангел?.. – Эмма, чувства к которой понемногу возвращались, широко раскрыла глаза от изумления.

– Лишь тебе дано решить сие, – произнёс Мартин потусторонним голосом, обрамлённым зловещим эхом.

– Ты серьёзно ангел?! А у тебя крылья есть? – Девушке было все равно, как глупо и нелепо звучали её вопросы: она хотела лишь все выяснить.

– У меня нет крыльев, и сотворить их вольна лишь ты.

– Что? Я должна сотворить тебе крылья? Так все-таки, ангел ты или нет? – Эмма совсем запуталась.

Немигающий взгляд впился в глаза девушки, отчего та невольно зажмурилась. Ей хотелось отвернуться, отойти немного назад, но она упорно подавляя в себе эти желания, осознавая их бессмысленность.

– Я иллюзия, рождённая в комнате образов, сотворенная небытием, вырванная верховными владыками из глубин твоего воображения в момент угасания Звезды, дабы сумела внять ты их голос. Лишь тебе дано узреть меня, ибо бесплотна моя сущность.

– Так значит, ты – моя галлюцинация?

– Ты – второй человек, лицезревший комнату образов. И то, что явилось глазам твоим, – лишь иллюзия, посредством коей Души говорят с тобой.

«У меня точно крыша поехала. Уже галлюцинации – что же дальше будет?», – подумала девушка, рефлекторно потерев глаза.

Образ не исчез и все смотрел на неё невозмутимым, пронизывающим взглядом.

– Следуй за мной, Эмма Колдвелл, – позвал Мартин.

И девушка, у которой не оставалось выбора, двинулась следом за пугающей фигурой.

Одна из дверей резко распахнулась – и вскоре Эмма вместе с мнимым проводником ступили в мрачный коридор, такой же однообразный, пустой, безжизненный.

Были в нем те же стены, холодные, неуютные, те же двери и вспышки, и пустота. Лишь по стенам тонкими змейками вились трещины, возникавшие из ниоткуда. Возникавшие и исчезавшие – как под действием странной силы.

Двери, мрак и бесконечная анфилада ничем не заполненных комнат, начинавшаяся на одном из участков стены, – все это навевало уныние, тоскливое, неприятное.

Но вот, пронзённая внезапной вспышкой, раскрылась другая дверь, более странная, таинственная, окутанная туманом.

Эмма шагнула на порог комнаты следом за проводником – и сразу же зажмурилась от необычайно яркого света, ударившего ей в глаза. Мартину же было все равно. На него ничего не действовало. Его взгляд так и оставался практически неподвижным, а на лице застыла спокойная маска.

А девушке меж тем показалось, что где-то совсем-совсем рядом её ждал отец, тянул к ней руки, хотел обнять. Но нет. Это всего лишь привиделось, промелькнуло в голове: Томаса в помещении не было.

Открыв глаза, Эмма увидела то, что сразу поразило её своей неземной красотой. Звезды. Множество Звёзд, хрупких, сияющих, сплетающихся в полотно, парили в пространстве, разливая свет по ничем не заполненной комнате.

Но не те это были Звёздочки, что озаряли небесные стези. Нечто другое, но такое же необыкновенное, чарующее танцевало в сияющих всплесках.

Восхищённая, Эмма приблизилась к полотну, но сразу же отпрянула. Не только Звезды заполняли пространство комнаты. Не только Звезды сплетались сияющими кружевами, восхищая великолепием. Были и существа, страшные, уродливые, что буквально поедали хрупкие светила, терзали идеально ровные грани. Медленно, жестоко, мучительно, словно кровожадные убийцы, расправляющиеся с беспомощными жертвами. Кто-то, впрочем, делал своё дело мимолётно, разом уничтожая беспомощную Звездочку. Она гасла и навеки исчезла в небытии.