Текст книги "Гнев Звёзд (СИ)"

Автор книги: Алиса Линтейг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Улыбка незнакомца, несмотря на вполне естественный вид, заметно коробила Эмму, отчего впечатление, создаваемое у неё об этом человеке, неумолимо портилось. И она бы с удовольствием отказалась от встречи, если бы не многочисленные уговоры чего-то, словно обитавшего в глубинах её сознания.

– Спасибо, что спасли меня, – сухо произнесла Эмма и, развернувшись, направилась в сторону дома. Глупая улыбка, игравшая на устах её спасителя, всё больше раздражала девушку.

Теперь Колдвелл, почти побывавшей в объятиях огня, не было необходимости ступать на обречённую территорию, поэтому единственное место, куда ей следовало пойти – это, разумеется, дом.

Не уделяя внимания абсолютно ничему из того, что происходило вокруг неё, Эмма неспешно зашагала в сторону своего жилища, где, возможно, её уже поджидал неприятный сюрприз. Но ничего страшного – ведь такова судьба. Ничего уже не изменить.

Вернувшись домой, девушка прошла в гостиную, где, судя по странным гортанным звукам, издаваемым Роуз, определённо что-то происходило.

Глазам Эммы предстала весьма странная картина, ставшая явственным подтверждением некоторых её предположений. Роуз, заметно постаревшая за ночь, сидела на скромном диване, обитом грязноватой старой тканью и, делая вид, будто читает журнал, разговаривала сама с собой. То, что это было не чтение вслух, сразу становилось понятно, так как слова, произносимые женщиной, определённо адресовывались какому-то человеку, находившемся где-то за гранями реальности.

– Эмма, подойди ко мне, я хочу с тобой поговорить, – внезапно произнесла Роуз, вернувшаяся к действительности благодаря появлению дочери.

Голос женщины звучал слабо, заметно хрипел и был абсолютно лишён каких-либо эмоций, что, несомненно, наводило на вывод: Роуз, чудом сумевшая пережить безумную ночь, окончательно потеряла себя в этом жестоком мире.

Не став ослушиваться, Эмма покорно приблизилась к матери и, сосредоточившись, приготовилась внимательно слушать её слова.

Роуз осторожно взяла руку дочери, посмотрела на потолок и, сокрушённо вздохнув, заговорила:

– Не раздражай отца. Он может убить, он крайне опасен, так что лучше остерегайся его. Но и не бросай, когда я умру. А это случится скоро.

– Думаешь, отец убьет тебя?

– Нет, Эмма, я сама убью себя. У меня уже все признаки сумасшествия. Я не могу так жить.

– С чего такие уверенные выводы насчёт сумасшествия? – спросила Эмма, ощущая, однако, как трудно при этом ей было говорить, как не могла она смотреть прямо в глаза матери, выражавшие нездоровое спокойствие, смешанное с бесконечной тоской.

– Ты и сама всё знаешь, наверное. Тех голосов не существует, и пятиглазого нечто в нашем доме нет… Хотя, нечто есть, но скоро её не будет, обещаю.

Роуз, до этого момента говорившая достаточно внятно, начала нести какую-то нелепицу, от которой даже Эмме, настроившей себя на полнейшее безучастие ко всему, стало немного не по себе. Замолчав, женщина, явно ушедшая за пределы реальности, уставилась в одну точку, где, судя по всему, и вправду ничего сверхъестественного не находилось.

Судьба снова издевалась над несчастной женщиной, только теперь эти мучения были сильнее, и теперь она уже точно могла от них окончательно избавиться только одним способом – другого даже не существовало.

Эмма, в свою очередь, немного подождала, пока мать придёт в себя, но, поняв, что вряд ли это уже случится, направилась в свою комнату, где всё было как всегда. Где не изменилось абсолютно ничего. Где правили вечная скука, тоска и апатия.

Одолеваемая равнодушием, Колдвелл вытащила из шкафа несколько неиспользованных тканей, оставшихся от бабушкиных нарядов, и принялась за шитьё. Вот только руки словно отказывались работать, и потому в качестве результатов девушка получила лишь испорченную ткань и в кровь исколотые пальцы.

========== Глава 6 ==========

Начало следующего дня для Эммы выдалось совершенно типичным. Как и всегда, утром она отправилась на работу, на которой провела несколько весьма нудных часов, а затем вернулась домой, где перед ней предстала обыденная картина, поменяться которой, вероятно, уж не дано никогда. Роуз, временно находившаяся в здравом уме, кропотливо считала часы до собственной кончины, а Томас был на работе – ничего нового.

Не уделив внимание домашней обстановке, Эмма отправилась в свою комнату, где почти сразу занялась приготовлением к предстоящей ей вечером встрече. Не слишком важной, конечно, но такой, перед которой следовало хоть немного привести себя в приличный вид.

Несмотря на то, что девушка уже начала сборы, в её голове всё ещё мелькала навязчивая мысль, говорившая, что идти к озеру, попусту тратя драгоценные минуты, не стоило – всё равно это бессмысленно. Но договор был сделан, а значит, не приходить, обманывая человека, было бы как минимум невежливо, а потому Эмме только и оставалось, что готовиться к «мероприятию».

Собираясь, Колдвелл совершенно не думала о том, какие темы так отчаянно хотел обсудить с ней незнакомец – ей было всё равно. Внешний вид, в котором она собиралась прийти, её также особо не волновал. Наспех сделанная причёска, не отличавшаяся оригинальностью, неприметная одежда и ни единого намёка на макияж – этого для неё было вполне достаточно, ведь то, куда девушка собиралась отправиться, никоим образом не походило на свидание или даже на встречу друзей, а на мнение, которое о ней составит тот человек, Колдвелл было откровенно плевать.

В последнее время Эмма вообще не использовала косметику, так как не могла позволить себе тратить деньги на подобную вещь, которая лично ей бы не принесла особой пользы.

По окончании сборов Эмма прошла к частично разбитому зеркалу, висевшему в тесной ванной и, взглянув на себя, невесело улыбнулась: в её голове тут же промелькнуло старое воспоминание, связанное с подготовкой к первому свиданию, на которое она была приглашена крайне неожиданно.

Тогда Эмме было пятнадцать, а человеку, пригласившему её на романтическую встречу, – шестнадцать. Они занимались в одном танцевальном клубе и, имея много общих интересов, неплохо общались друг с другом. Однажды, когда очередное занятие подошло к концу, парень подошёл к девушке и, загадочно улыбнувшись, предложил ей встретиться в одном из самых живописных уголков города, на что та почти сразу дала безоговорочное согласие. Несмотря на то, что эта история не отличалась оригинальностью, а никаких отношений у пары впоследствии так и не сложилось, воспоминание грело душу Эммы на протяжении многих лет, и, представляя его, Колдвелл всегда невольно улыбалась.

Конечно, от того тепла, что навевали эти мысли раньше, уже ничего не осталось, однако забыть несколько забавное выражение лица юноши, звавшего её на романтическую прогулку, пожалуй, не представлялось возможным.

Но времени оставалось мало, и потому поддаваться думам, погружаясь в них с головой, девушка не стала. Покинув комнату, она хотела сначала заглянуть к маме, чтобы предупредить её о своём уходе, но, немного подумав, решила, что в этом нет необходимости – та всё равно не придала бы этому большого значения. Пора было идти.

Выйдя из дома и ступив на заснеженную тропу, Эмма шумно вздохнула и, ощутив морозный воздух, рефлекторно поморщилась. Так как путь предстоял недолгий, необходимость в спешке отсутствовала, а значит, лучшим вариантом для его провождения было погружение в собственные мысли и, конечно, анализ предыдущего дня, выдавшегося весьма нелёгким.

Окрестности были подёрнуты мутной дымкой ночи, медленно надвигавшейся на деревушку; покалывая кожу, дул леденящий ветер. Несмотря на то, что силуэты деревьев, тяжело склонивших свои корявые ветви над узенькой тропкой, обретали в тумане некую таинственность, присущую всему, обитающему в неизвестности, окрестности не производили на Эмму ровным счетом никакого впечатления, так как являлись неотъемлемыми составляющими абсолютно серого и невзрачного мира.

Машинально миновав несколько безлюдных деревенских улочек, застывших в ожидании чего-то неведомого, Эмма остановилась около небольшого озерца, на берегу которого и была назначена встреча и, искренне надеясь, что диалог не задастся, огляделась по сторонам.

Темнота поглощала пространство. Только желтоватый свет фонаря, неустанно подрагивающий, ниспадал на замёрзшую поверхность и, пускаясь в беспорядочный танец, создавал странные световые узоры. Всюду стояла непроницаемая тишина, нарушаемая лишь протяжными завываниями ветра, от звуков которых обычному человеку, наверное, сразу стало бы не по себе, однако Эмме, обделённой богатой фантазией, было абсолютно всё равно. Главное – чтобы всё поскорее закончилось и она снова бы вернулась домой, приступив к переделыванию бабушкиных нарядов.

А темнота, столь пугающая наивных детей, уж точно не могла таить в себе ничего сверхъестественного, ведь все эти истории о паранормальных явлениях – лишь глупые сказки, придуманные людьми в целях манипуляции друг над другом. Эмма это знала. Знала прекрасно и, конечно, не приходила в экстаз, услышав о неких странных происшествиях, имеющих неестественную природу.

Девушка прикрыла глаза, прислушиваясь к звукам природы, почему-то, несмотря на её безразличное отношение, внезапно пробудивших у неё старые воспоминания. Возникало желание поразмышлять о детстве, вспомнить прекрасные моменты, вернуть которые ныне не представлялось возможным, посмотреть обманчиво красивые картины прошлого…

Но Эмма не стала поддаваться порыву, а вернувшись к реальности, поглядела в сторону озера, озаряемого бледным фонарным светом, и, заметив уже знакомую фигуру, стоявшую у самого края берега, подошла чуть ближе.

Незнакомец, замечтавшийся о чём-то, заинтересованно смотрел в даль, окутанную туманной дымкой, и, судя по всему, пытался отыскать заветное вдохновение. Его силуэт выглядел так странно, наверное, несколько таинственно – даже Эмма это приметила. Юноша чем-то напоминал поэта, ищущего свою Музу, или композитора, в голове которого, озарённой вспышками вдохновения, рождалась очередная блистательная мелодия. Эмму он не видел, и теперь она даже не знала, радовало её это или нет, так как, в последнее время стеснявшаяся контактов с мало знакомыми людьми, она не решалась подойти первой, а стоять в темноте, ощущая досадную скованность, было не слишком приятно.

Пытаясь справиться с застенчивостью, не дававшей сделать ей первый шаг, Эмма некоторое время просто стояла в тени деревьев, растерянно глядя на незнакомца и ожидая, пока тот, возможно, заметит её.

А мрак между тем становился всё гуще, ночь плотнее укутывала деревню, забирая не только немногочисленные краски, но и все звуки, которые периодически всё же доносились со стороны жилых районов. Окна в маленьких домишках, ютившихся неподалёку от озера, постепенно гасли, а крыши, облепленные снегом, и вовсе терялись среди этой монотонной бесконечной картины, нарисованной не слишком умелыми руками природы и её обитателей.

Эмма почувствовала, как холод начал медленно опутывать её тело, ей захотелось вернуться, но, понимая, что, отправившись домой, она поступит не лучшим образом, девушка не решалась повернуться назад, как не могла заставить себя и пойти вперёд – перед ней встал трудный выбор, сделать который предстояло как можно скорее.

Между тем юноше, продолжавшему убивать время, мороз был словно нипочем. На его миловидном лице, озарённом тусклым сиянием, не появлялось ни отвращения, ни недовольства – никаких негативных эмоций. Только мечтательная улыбка играла на его пухлых губах, придавая ему одновременно и нелепый, и загадочный вид.

Наконец решившись на отчаянный шаг, Колдвелл сделала глубокий вдох и, рывком выйдя на освещённый участок, несколькими изящными шажками приблизилась к незнакомцу. Заметив Эмму, юноша великодушно улыбнулся и, поприветствовав девушку, начал непринуждённую беседу, от участия в которой Эмме, неготовой к почти дружеским диалогам, сразу же стало немного не по себе.

Эмма зажалась и старалась не произносить никаких слов, если того не требовала необходимость. Ответы она давала односложные и, сколько ни пыталась побороть стеснение, поставившее её в неловкое положение, всё было бесполезно. Вчера, когда незнакомец говорил более официальным тоном, Колдвелл чувствовала себя увереннее – она это знала точно.

Немного отступив от озера и вновь заинтересованно вглядевшись в туманную даль, незнакомец, предавшийся думам, замолчал, что сразу же пошло на пользу Эмме, уже не знавшей, куда себя деть от досадной неловкости.

Некоторое время Колдвелл просто стояла на месте, ожидая, пока собеседник вновь заговорит, а потом, поддавшись странному желанию, набрала полные руки снега и, зажмурившись, подкинула его в воздух, словно малый ребёнок, пытавшийся оказать положительное впечатление на родную мать. Искрящиеся снежинки разлетелись в разные стороны, водопадом обрушившись на землю. Стряхнув их, девушка вздохнула и, поймав заинтересованный взгляд собеседника, тихо произнесла:

– Имело ли смысл моё действие?

– Конечно. Как минимум – создало тему для обсуждения и предотвратило возникновение неловкой паузы, – со своей привычной улыбкой ответил незнакомец.

– Что же, хорошо, предположим, моё действие и создало повод для обсуждения, но смысла-то в нём всё равно не было. Его нет ни в чём. Смысл – лишь наше субъективное мнение, полное заблуждений. Смысл – это иллюзия, – возразила Эмма, наконец-то сумевшая справиться с зажатостью, мешавшей ей свободно выражать своё мнение.

– Но ведь, если задуматься, порой даже в самой бессмысленной вещи можно найти смысл. Пусть субъективный, но он всё равно есть. Я понимаю, у нас разные взгляды, но попробуйте посмотреть на этот вопрос под другим углом, – с удивительным спокойствием и прежней улыбкой, которая теперь казалась скорее сочувствующей, произнёс юноша.

Незнакомец снова посмотрел вдаль, а затем – на Эмму, продолжавшую упорно доказывать свою точку зрения. Однако, поймав на себе взгляд этих немного удивлённых смеющихся голубых глаз, девушка сбилась и, ощутив прежнюю неловкость, замолчала – она не выносила, когда кто-то неотрывно смотрел на неё, требовательно ожидая каких-либо действий.

Эмма чуть попятилась; мускулы на её лице напряглись, отчего девушка, совсем смутившись, сразу же отвернулась. Заметив это, юноша, по-видимому, осознавший, что испытывала собеседница, поспешно переменил тему, решив обсудить события, происходившие в последнее время во всём мире.

– Вы ведь уже знаете, что тот пожар так и не удалось потушить? – выдержав небольшую паузу, как ни странно, уже без улыбки произнёс незнакомец. – Огонь не распространяется дальше той территории, но и не гаснет – какая-то мистика прямо.

– Я ничего не знаю о тех событиях. Они прошли мимо меня, – сухо ответила Эмма, мысленно желая, чтобы этот неудачный диалог поскорее подошёл к концу.

Маска полнейшего безразличия, которую Эмма натянула на своё лицо, выглядела нелепо, что девушка прекрасно осознавала, однако, стремясь избавиться от собеседника, ничего менять не собиралась.

На лице незнакомца появилась лёгкая озадаченность, он снова глянул на Эмму, которая на этот раз уже не стала отворачиваться, а лишь посмотрела немного вдаль, в точку, находившуюся позади собеседника.

Решив посвятить Эмму в эту информацию, представлявшую нечто поистине важное, юноша серьёзно произнёс:

– Год назад в мире происходили страшные события. Их виновниками являлись члены некоторой организации во главе с неизвестным, действовавшие под псевдонимом Убийца Звёзд. Они убивали людей, не нанося им при этом никаких увечий, и устраивали загадочные катастрофы. Моя тётя, кстати, тоже оказалась среди жертв. Но это уже не важно. Важно то, что никому тогда так и не удалось узнать, как они выглядели, так как всем им успешно удавалось вписываться в общую массу. Это безумие продолжалось несколько месяцев. Люди даже стали строить предположения о начинающемся апокалипсисе, что было вполне оправданно. Но в один день организация прекратила свою деятельность, таинственно исчезнув. Никто так и не знал, что это было, и выяснять не стали, так как беда ушла – а зря, ведь теперь теперь они, судя по всему, снова вернулись, и все их поиски по-прежнему безуспешны.

На лице Эммы, внимательно слушавшей собеседника, не дёрнулся ни один мускул, так как всё, сказанное им, не произвело на девушку абсолютно никакого впечатления. Ей, уже успевшей изрядно замёрзнуть, было скучно, откровенно скучно, скучно до такой степени, что хотелось зевать.

Так бы и продолжался их диалог, если бы внезапно из оголённых кустов, отражающихся на ледяной поверхности, не послышались странные звуки, на которые незнакомец, конечно же, сразу отреагировал, устремив в сторону источника всё своё внимание.

– Извините, но я вынужден покинуть вас. Там что-то происходит, и я не могу оставить это без внимания, – с сожалением произнёс юноша и, попрощавшись с Эммой, в скором времени скрылся, утонув в дрожащем желтоватом свечении.

Эмма не обрадовалась, но и не огорчилась – ей снова стало всё равно. Повернувшись, она, одолеваемая равнодушием, быстрыми шажками направилась в сторону дома. О юноше и «грозных» новостях, которые он сообщил, Колдвелл не думала, так как считала их обыкновенной бессмыслицей, даже если они и содержали в себе правду.

========== Глава 7 ==========

Этой ночью Эмма резко подскочила от странного шума, донёсшегося из комнаты родителей. Сначала девушка, посчитавшая это очередным сюрпризом судьбы, не хотела вставать, вмешиваться, разбираться, но, подумав, всё же решила проверить, в чём же заключалась животрепещущая проблема. Может, отец и вовсе уже расправился с матерью, оставив её окровавленный труп разлагаться в одной из тесных и неуютных комнат?

Стянув с себя одеяло, Эмма слезла с кровати и, окинув мимолётным взглядом мебель, тихонько выбралась из комнаты.

Тишина, зловещая, непроницаемая, казалась особенно жуткой после того оглушительного грохота, всполошившего весь дом. Но Эмму это не волновало, ведь для неё главным было – проверить, жива ли мать и не сотворил ли чего неладного отец, на закате дня находившийся в весьма дурном расположении духа. А остальное – не важно. Что бы ни случилось – оно не имело смысла, а значит, уделять ему внимание, тратя своё драгоценное время, не стоило.

Вот девушка уже стояла около комнаты родителей и, примкнув к двери, внимательно прислушивалась к звукам, какие, возможно, оттуда раздавались. До её ушей донеслись жалобные стоны, от которых обычному человеку сразу стало бы не по себе, и он бы, скорее всего, тут же съежился, словно ребёнок, ненароком наткнувшийся на страшную картинку в доброй книге сказок.

Эмма сначала, как и всегда, отреагировала равнодушно, не придав этим жутковатым звукам абсолютно никакого значения, по причине их невеликой важности. Вернее, равнодушно для себя нынешней. Равнодушно для голоса, обитавшего в глубинах ей сознания. Но не равнодушно для себя прежней, которая ещё могла пробудиться в нужный момент, широко раскрыв глаза, застланные дымкой вечной скуки.

Сделав резкое движение, Эмма, словно опомнившаяся от недлительного забытья, распахнула поскрипывающую дверь и, пробравшись в комнату, пристально вгляделась в очертания объектов, что тонули в мягком ночном мраке. Попытка что-то увидеть окончилась неудачей, так как ничего, кроме смутных силуэтов дивана, комода, хилых цветов и нескольких маленьких зеркал, она не приметила.

Однако о присутствии Эммы в комнате родители уже явно знали, а значит, прятаться было глупо – Колдвелл прекрасно это осознавала, поэтому, не став медлить, практически сразу прокралась к кровати, где, нащупав пыльный светильник, осторожно надавила на заедающий выключатель. Блеклый свет озарил спальню, разнёсся по ней множеством переливающихся бликов и, сфокусировавшись в середине, очертил жутковатую картину.

Томас, одетый во всё чёрное, словно вестник смерти, навис над опрокинутой навзничь Роуз. В правой руке он крепко сжимал нож, чуть заметно поблёскивавший в дрожащем свете лампы, а в левой – единственное украшение, которое, как ни странно, ещё сохранилось у несчастной женщины. Руки мужчины, явно не могшего решиться на безжалостное убийство, заметно дрожали, а с губ невольно срывались какие-то слова, разобрать которые пока что не представлялось возможным, – наверное, это были угрозы, а может, какие-то последние, ранее не сказанные речи – Эмма не ведала.

Роуз тихонько постанывала, то ударяя костлявыми руками о холодный пол, то впиваясь ногтями в своё же лицо, уже и без того испещрённое неровными линиями кровоточащих царапин. Она молила мужа. Молила слёзно, горько, из последних сил. Молила оставить её, выпустив из рук нож и дав ей спокойно умереть, или, если другого выхода нет, просто убить, вонзив оружие в её горячую плоть.

Но Томас, сжимавший нож с прежним ажиотажем, явно не собирался исполнять её просьбы. У него были другие планы – Эмма, стоявшая совсем рядом, чувствовала это. Он не собирался убивать, несмотря на то что питал к жене лютую ненависть. И нож, скорее всего, первым делом побывал вовсе не в его руках, а в ослабленных ладонях Роуз, отчаянно жаждавшей покончить со своей никчемной жизнью.

Наверное, в глубине души девушки, ещё не ставшей монстром, вовсе не способным чувствовать, что-то чуть заметно дрогнуло – но апатия вновь отвоевала победу в этой неравной битве. Несмотря на то, что глаза Эммы, упорно наблюдавшей за разворачивающимися действиями, невольно расширились, а губы как-то странно искривись, она не стала предпринимать никаких отчаянных мер, в которых по-прежнему не видела даже намёка на смысл.

Всё равно она бы ничего не смогла сделать с родителями – сколько бы ни старалась, ведь они уже приняли окончательное решение, они знали, на что шли, а значит, их уже однозначно было не остановить никакими жалкими, смотрящимися поистине нелепо действиями. А думать обратное – проявлять ребяческую наивность, совершенно неуместную в подобных ситуациях.

Эмма ещё немного постояла на месте, затуманенно взирая на страшную картину, а затем, поняв, что попусту тратит время, бесшумно погасила свет и, уже не глядя на родителей, вышла за порог комнаты.

Отец, занятый женой, явно не заметил девушку, что радовало, ибо почти всякому, у кого в семье происходит нечто подобное, вероятно, не слишком хочется принимать в этих действиях непосредственное участие, а уж тем более – попадаться на глаза человеку, ненавидящему абсолютно всех из своего окружения.

Хотя два года назад, скорее всего, всё бы было иначе. Если бы нечто подобное произошло в семье Колдвеллов тогда, Эмма, преисполненная мечтами о мире в семье, непременно бы вмешалась, и, возможно, ей бы даже удалось всё уладить. Но теперь она жила лишь апатией и слушала лишь голос безразличия, поселившегося в каждом уголке её сознания.

Вернувшись в свою комнату, Эмма, уставшая от всего, рухнула на кровать. Спать больше не хотелось, так как картина, развернувшаяся глазам девушки, напрочь отбила всякое желание погружаться в мир грёз. До утра же ещё оставалось достаточно много времени, которое Колдвелл собиралась провести наедине с собственными тягостными размышлениями.

Но неожиданно Эмма ощутила, будто что-то спёрло её дыхание, в горле словно возник какой-то болезненный комок, отчего девушка, ранее не ощущавшая ничего подобного, начала задыхаться.

Чтобы как-то справиться с неприятными ощущениями, Эмма, с трудом поднявшись с ложа, отправилась на кухню, где, открыв посудный шкаф и на ощупь достав стакан, попыталась налить себе воды. Однако предмет посуды тут же выскользнул из её дрожащих рук и, с громким звяканьем упав на пол, разлетелся на несколько мелких осколков.

Эмма сделала глубокий вдох, пытаясь расслабиться, но это ей не помогло, а казалось, наоборот усугубило положение, так как неведомое чувство, одолевавшее её тело, неумолимо усиливалось, и девушке становилось всё хуже.

Колдвелл не могла понять, что с ней происходило; различные предположения крутились в её голове, но об их верности Эмма, весьма туго соображавшая, судить не могла.

Ослабшая, с трудом передвигающая ногами, она попыталась добраться до стула, но, пошатнувшись, чуть не рухнула на грязный пол, не пройдя и полпути.

К счастью, девушке удалось удержаться на ногах, но странное чувство становилось всё сильнее, голова тяжелела, руки дрожали, а контуры окружающих объектов теряли свою чёткость, погружаясь в пелену из разноцветных точек, – определённо происходило нечто непонятное.

Очень медленно Эмма добралась до стула, находившегося в крохотной столовой, и, покачнувшись, ничком упала на холодное сидение. Её дыхание сбивалось, сердцебиение усиливалось, а вместо маленькой комнаты, озарённой тусклым свечением не погашенной вечером лампы, девушка видела нечто расплывчатое, словно во сне, смысл которого представлял собой что-то весьма размытое.

Колдвелл крепче прижалась к спинке стула и, закрыв глаза, попыталась расслабиться, что, однако, вновь не дало никакого результата – только головную боль. Но Эмме, не стремившейся бороться за жизнь даже в таком положении, было безразлично, увенчаются её жалкие попытки успехом или нет. Отступать от своих абстрактных теорий она не собиралась.

Но вот девушка, путешествовавшая по неведомому мутному миру, полному разноцветных точек, отчётливо услышала чьи-то шаги, звук которых стал для неё чем-то вроде крайне внезапного и несвоевременного сигнала будильника. Встать она так и не смогла, а вот узнать, кто нарушил это гнетущее спокойствие, труда не составило.

Глухо щёлкнул выключатель второй, более яркой лампы, после чего комната, начавшая приобретать чёткие контуры, наполнилась желтоватым светом. Далее вновь последовали тяжёлые шаги, а после – горестное восклицание, разобрать которое Эмма не сумела.

Несмотря на то, что туман, застилавший видения девушки, начинал рассеиваться, её самочувствие не улучшалось: неприятная дрожь по-прежнему колотила её тело, а в горле стоял комок, мешавший спокойно дышать. Она делала глубокие вдохи, крепко прижималась к стулу, тихонько поскрипывавшему от её неуклюжих движений, принимала неестественные, порой даже болезненные позы – но всё бессмысленно.

Столовая, уже было приобретшая некоторые чёткие контуры, вновь утонула в смутном мареве, а стулья, амфитеатром выставленные около стола, обратились чем-то странным, чем-то, напоминающим скорее зловещие статуи, украшающие коридоры старинных дворцов. Воздуха катастрофически не хватало – Эмма ясно ощущала это.

Может, это был просто сон?.. Сон, который поглотил девушку в свои неведомые чёрные глубины, сон, из которого не существовало обратного выхода. Страшный сон, кошмарный, наверное, вещий, но всё же не более, чем полёт разыгравшегося воображения.

В тот момент в голове Эммы вертелось множество абсурдных мыслей. Она не удивлялась, но верила голосу собственного разума, звучавшему где-то в неведомых глубинах, что затерялись в беспросветной туманной дымке.

– Вот я идиот! – неожиданно донеслось до девушки, отчего та невольно вздрогнула и ещё крепче прижалась к стулу, словно пытаясь таким образом скрыться от неизвестного врага.

Девушка сделала ещё один глубокий вдох, и ей показалось, будто комната, погрязшая в тумане, чуть прояснилась – по крайней мере, стулья обрели более разборчивые контуры. Заметив это, Эмма протёрла глаза дрожащими руками.

Неожиданно кто-то крепко схватил девушку за запястье, отчего та чуть не вскрикнула. Нет, она, одолеваемая апатией, ничуть не испугалась, однако прикосновение холодных костлявых пальцев к её коже показалось Эмме крайне неприятным.

Леденящий холод вновь пробежал по телу девушки, ещё не отошедшей от непонятного приступа. Колдвелл нервно сглотнула и, опасаясь взглянуть на неизвестного, упорно тянувшего её к себе, осторожно встала с места.

Чуть придя в себя, Эмма всё же решилась посмотреть прямо в лицо незнакомцу – ведь иначе уже было никак. Всё равно он, жаждущий сделать что-то с несчастной девушкой, уже бы ни за что её не отпустил, как бы она ни умоляла, как бы ни просила пощады – теперь она полностью принадлежала ему.

Загадочным «гостем» оказался не кто иной, как Томас Колдвелл, родной отец Эммы. Такой же жутко худой, как и дочь, с лицом, испещрённым преждевременными морщинами, и густо-чёрными кругами под глазами, он собственной персоной предстал перед глазами девушки, приведя её в некоторое замешательство. Уж кого-кого, а отца Эмма, погрузившаяся в странный смутный мир, увидеть не ожидала – определённо не ожидала.

Томас страдал, и это было заметно даже по его измождённому лицу, которое как-то неестественно исказилось гримасой боли. Да, это именно он назвал себя идиотом, и это именно он мучился, с одной стороны, пытаясь справиться со злостью, бравшей его при виде беспомощной жены, а с другой – испытывая непреодолимое чувство вины перед самим собой. Наверное, теперь он и вправду хотел помочь страдающей Роуз, мечтавшей о самоубийстве, однако время вышло, жизнь распорядилась иначе – и теперь решающий ход был лишь за судьбой.

Заметив, что Эмма пришла в себя, Томас заговорил. Вот только смысл его слов так и не добрался до сознания девушки, затерявшейся где-то между сном и реальностью, а монотонный голос прозвучал, словно молитва, адресованная неизвестному божеству.

Вернувшись к действительности, Эмма вновь окинула отца изумлённым взглядом, на этот раз уже осознающим происходящее, и Томас, словно прочитав мысли дочери, вновь зашептал глухим, срывающимся голосом:

– Твоя мать окончательно свихнулась. Если бы я не выдернул нож из её рук, она бы обязательно воткнула его себе в грудь. Я не могу терпеть её присутствие в своём доме, но в то же время не хочу, чтобы она совершила самоубийство. Наверное, я должен ей помочь, но вот только чем?..

– Делай то, на что тебе указывает голос судьбы, – с трудом выдавила из себя Эмма, а затем, ощутив, что уже может свободно дышать, сделала глубокий вдох.

Теперь тесная столовая снова походила на обыкновенную комнату, руки девушки не тряслись в лихорадке, а комок в горле практически исчез. Эмма чувствовала себя гораздо лучше, однако по-прежнему не могла понять, отчего с ней произошёл такой странный и крайне неприятный инцидент.

– Я не знаю, на что он мне указывает, – обречённо произнёс мужчина. – Но убийцей быть совершенно не хочу, как не могу выставить Роуз за дверь, как не могу и допустить, чтобы она пронзила себя этим самым ножом.

Если бы Эмма была прежней, она бы непременно удивилась тому, что к ней после всего, всполошившего их семью недавно, так непринуждённо обращается отец. Ведь дочь он, обозлённый на весь мир, также особо не жаловал, а теперь вдруг так откровенно разговаривал с ней, напрямую затрагивая проблему и, ко всему прочему, прося совета.